Фальшивка (гет)

— Мисс Грейнджер, вы вышли замуж за мистера Малфоя вскоре после того, как возобновили с ним отношения, ведь так?

— Совершенно верно.

— Тогда... не могли бы вы поведать нам о причине этой поспешности? Отчего вы так торопились?

Инсинуация была откровенной и бестактной. Гермиона смотрела на лысеющего потного аврора, на его многозначительную ухмылку и всерьез задавалась вопросом: "Почему некоторых людей Господь обделяет не только разумом, но еще и тактом? Похоже, когда создатель раздавал и то и другое, бедолага попросту стоял в конце очереди..."

И, словно в подтверждение ее мыслей, тот промокнул огромным клетчатым платком влажную макушку и снова прозрачно намекнул:

— Или у вас были... кхм... особые причины?

— Разумеется, были. Хотя и не те, о которых вы, вероятно, думаете. Честно говоря, мы не собирались так скоро вступать в брак, но ситуация несколько изменилась, и мы не видели причин затягивать со свадьбой. Поэтому, да, в чем-то вы правы.

— Прав в чем, мисс Грейнджер? Вы в положении?

Зал потрясенно выдохнул, а Гермиона рассердилась не на шутку:

— Каково быть таким глупцом?! Нет, я не беременна. Иначе "Пророк" уже трубил бы об этом на каждом углу.

— Тогда к чему было так спешить? Просветите уж нас, мисс Грейнджер, сделайте одолжение, — не удержался от ехидной ноты аврор, задетый за живое резкой отповедью новоявленной мадам Малфой.

Гермиона окинула переполненный зал холодным взглядом: в предвкушении ответа публика затаила дыхание и с нетерпением ожидала ее слов.

"Шоу. Для них это всего лишь шоу, — с неожиданной злостью подумала она. — Вы только посмотрите на эти охочие до дешевых сенсаций физиономии. Еще бы! В большинстве своем их жизнь настолько пуста, что любой бред, прозвучавший в этом зале, становится для них чуть ли не откровением. И все, что я сейчас скажу, станет предметом досужих пересудов. На вечер. Или два. Пока кто-то или что-то не заинтересует их больше. Что ж, они хотят услышать что-то шокирующее и возбуждающее их умы — они это получат".

— Мы ждем, — вкрадчиво напомнил о себе потный аврор.

"Ну, дорогой, сейчас ты вспотеешь еще больше!" — одаривая его ледяной улыбкой, злорадно усмехнулась про себя Гермиона.

Придав своему лицу самое что ни на есть безмятежное выражение, она непринужденно пожала плечами:

— Из-за секса, конечно. Возможно, еще из-за шантажа. Но секс с мистером Малфоем все-таки интересовал меня куда больше...

Последние слова ее потонули в гуле эпатированной публики. Кто-то присвистнул. Кое-где зашикали, но Гермиона стойко выдержала шквал порицания со стороны общественности и перевела взгляд на аврора: тот действительно оказался настолько скандализован, что (как она и предполагала) нервно вытирал платком основательно взмокшую лысину.

* * *

Записка, присланная ей, была полна утонченных комплиментов. Он настолько деликатно извинялся, что она не смогла бы придраться ни к одному слову. В самых изысканных выражениях (и, что немаловажно, не впадая в поэтическую ересь и патетику, которую Гермиона от всего сердца ненавидела), Люциус Малфой просил простить его за несдержанность. А до чего хороши были драгоценности, которые она получила вместе с письмом! Безо всяких пресловутых, набивших оскомину, змей и фамильных гербов. В общем, атака была продумана до мелочей и принесла свои плоды — у Гермионы не только не хватило духу проигнорировать его приглашение, но даже и мысли отказаться не возникло.

Что же касается самого ужина, то хозяин поместья, предупредительный и смиренный, вернее, смиренный ровно настолько, насколько мог быть смирен Люциус Малфой, своей кротостью искупал все его предыдущие прегрешения. Короче говоря, глядя на это живое воплощение раскаяния, ей и в голову не пришло не простить его.

В маленькой уютной гостиной кроме них никого больше не было — чтобы не мешать примирению родителя с Грейнджер, Драко ускакал к Забини, а что касается домовиков, то от них требовалось только накрыть стол к приходу гостьи и больше на глаза не попадаться, пусть даже небо рухнет. На дворе снова начался снегопад, а здесь тепло горели свечи и чуть потрескивали дрова в камине. Сдержанно блестело в полумраке столовое серебро, да в глубине старинного хрусталя подрагивали разноцветные огни. А вышеупомянутая гостья тем временем безмятежно наблюдала за Люциусом и ловила себя на мысли, что так было всегда: она, сидящая за накрытым столом, и он, красивый до безумия, наполняющий шамбертеном ее бокал (который по счету, кстати?). Одни в целом мире... Гермиона потерялась в ощущениях. И потеряла счет. Как минутам, проведенным в поместье, так и бокалам. Одно она знала точно — в комнате невыносимо жарко, и мантия у нее невыносимо тесная. Люциус же, уловив ее расслабленный, затуманенный от выпитого вина, взгляд, только усмехнулся. Гермионе от этой усмешки стало еще жарче, и чтобы скрыть свои истинные чувства, она прикрыла веки.

"Если его не будет рядом, я не смогу жить, — неожиданно подумалось ей. — Никто и никогда не станет для меня тем, чем стал он".

На миг показалось, что она снова очутилась в одном из своих фантастических снов, и стоит ей проснуться, как все исчезнет: и этот древний замок, и его невозможный хозяин. Гермиона испуганно распахнула ресницы, но картинка оказалась той же: Малфой по-прежнему сидел напротив и с какой-то щемящей нежностью созерцал смену ее мимики. Словно отгоняя призраков прошлого, она провела рукой по лбу и чуть смущенно проговорила:

— Стало быть... тебе безразлично, что я — грязнокровка... Странно, что это не имеет для тебя никакого значения.

Люциус пристально посмотрел ей в глаза и едва уловимым жестом пожал плечами:

— Для меня имеет значение лишь то, что ты — самое лучшее, что есть в этом мире. Ты же знаешь — все самое лучшее должно принадлежать мне, поэтому и ты тоже будешь моей.

Произнесено это было таким самоуверенным тоном, что даже винные пары, кружившие Гермионе голову, практически рассеялись. Она уже открыла рот, чтобы отчитать его за подобную дерзость, но вместо этого лишь сухо спросила:

— Буду твоей, значит?

— Угу, — подтвердил Малфой и откупорил очередную бутылку. — Будешь.

Гермиона хмыкнула и припала к своему бокалу. Бургундское было действительно превосходным на вкус, и она неторопливо смаковала его: набирала в рот и постепенно проглатывала, ощущая на языке хмельную сладость. Вино явно нравилось ей, и Люциуса забавляло то, как с каждой минутой жесты ее становились более томными, а взгляд более откровенным.

— Итак, мисс Грейнджер, вы согласны? Станете вы моей невестой?

Та, к которой он так учтиво обратился, лишь вздохнула и обвела блуждающим взором полутемную гостиную, потом перевела его на Малфоя, пару раз моргнула и, наконец, важно изрекла:

— Полагаю... Да. Да, стану.

Она с таким энтузиазмом кивнула, что вино в бокале, который она продолжала сжимать в руке, угрожающе плеснулось, норовя пролиться.

Люциус улыбнулся. Гермионе его улыбка показалась и довольной, и ехидной одновременно. А, может, это проклятый шамбертен или неверный свет камина решили сыграть с ней злую шутку? Она помассировала двумя пальцами переносицу и снова взглянула на хозяина поместья: тот внимательно смотрел на ее разрумянившуюся мордашку со странным выражением лица. Похоже, все это его только забавляло.

— Вот и замечательно, мисс Грейнджер, — протянул он. — Однако я полагаю, вам кое-чего не достает.

— Не достает? — растерялась вышеназванная мисс. — Чего же?

Улыбка Малфоя стала еще загадочнее:

— Тебе, дорогая, не хватает вот этого.

И с этими словами извлек из кармана мантии маленькую, искусно сработанную коробочку и поставил ее перед озадаченной Гермионой. У той глаза округлились от изумления. Она неуверенно потянулась к футляру, как вдруг Люциус решительно перехватил обе ее руки и проговорил:

— Погоди. Прежде всего я хочу знать точно, кому делаю предложение.

Гермиона непонимающе приподняла бровь — она понятия не имела, что именно он имеет ввиду. Пока не вытащил из своей знаменитой трости палочку и одним коротким заклятием не снял чары с ее волос, которые она, собираясь, по привычке сделала угольно-черными. Теми, что были свойственны облику Хелен. Когда иллюзия рассеялась, под ней оказались сияющие и непослушные каштановые кудри Гермионы Грейнджер. Ее проклятие. И ее гордость. Девушка смущенно, словно извиняясь, пожала плечами и пропустила один из локонов сквозь пальцы, точно говоря: "Tu l'as voulu, Georges Dandin!" Впрочем, все было хорошо, и если даже она не понимала до конца, почему Люциус так поступил, его восхищенный шепот: "Совершенна..." искупал все.

— А вот теперь можешь открыть.

Крошечный замочек чуть слышно щелкнул под осторожными пальцами, и Гермиона позабыла обо всем на свете, кроме одного — теперь ей стало ясно, почему за весь вечер он ни разу не упомянул о ее аlter ego — мисс Райт: подарок принадлежал исключительно мисс Грейнджер и никому другому. Стоило ей только взглянуть на это чудо работы безвестного ювелира, как из встрепанной головы разом выветрились все мысли о Хелен, и о том, что она когда-то существовала в ее жизни.

— Это не то кольцо, — выпалила она, обращаясь скорее к самой себе, нежели к Люциусу.

— Конечно, не то.

О чем он не собирался ей рассказывать, так это о том, что предыдущее, украшавшее руку Хелен, было самым банальным и непритязательным, которое он тогда смог найти. Что же касается этого кольца, то оно являлось достоянием семьи Малфой и передавалось предками Люциуса из поколения в поколение. С ним была связана какая-то темная история: речь там шла о его прежних владельцах. Но, как бы то ни было, именно эта драгоценность исправно служила семье в матримониальных начинаниях.

— Оно... прекрасно, — восхищенно выдохнула Гермиона, завороженно наблюдая за игрой мерцающих огней, таящихся в глубине старинных камней.

— Надень его.

Гермиона осторожно вынула сверкающую вещицу из футляра и, внутренне трепеща от важности момента, надела на палец. О, Мерлин! Будь ты хоть трижды героиня войны и четырежды отважная гриффиндорка, но истинно женскую природу ничто не способно одолеть. Будущая мадам Малфой испытывала непередаваемое ощущение, расплавленным огнем текущее по венам: никогда прежде ей не доводилось чувствовать себя настолько женственной и желанной, как после заключения пресловутого договора с Люциусом, этим романтичным дьяволом во плоти. Именно с этой мыслью она подняла на него восхищенный взгляд, в котором жажда обладания тесно переплелась с глубочайшей признательностью, на какую она только была способна.

А воплощенный в лице Люциуса Малфоя змей-искуситель тем временем вновь наполнял ее опустевший бокал. Какая-то часть мозга Гермионы (причем совсем крошечная) попыталась было обратить внимание хозяйки на то, что пора бы ей уже остановиться, но остальная часть сей факт принимать отказывалась напрочь.

— И, все же, боюсь, тебе еще кое-чего не хватает.

Шепот мужчины, сидящего напротив, вызвал в ней волну эмоций, и она в смятении обратила к нему взволнованное лицо:

— Чего же мне не хватает на этот раз? — прошептала в тон ему, сознательно отметая все доводы разума, отчаянно (и безуспешно) подающие ей сигналы о количестве выпитого.

Хозяин встал из-за стола и неторопливо направился к Гермионе. Наблюдая, как он приближается с ленивой грацией хищника, ей пришло на ум, что сейчас он до ужаса похож на снежного барса, и это сравнение заставило ее нервно хихикнуть. Но как только теплые пальцы Малфоя коснулись ее шеи и слегка отодвинули ворот скромного платья, как все мысли моментально вылетели из головы — слишком уж приятны, даже можно сказать, интимны, были эти прикосновения.

— Да. Именно этого тебе и не хватало, — донесся до нее негромкий голос Люциуса.

Она так глубоко погрузилась в свои ощущения, что потребовалось не меньше минуты осознать: на шее не что иное как массивное ожерелье, похожее на то, что он присылал Хелен, когда они вместе собирались куда-нибудь выйти. И прошла еще одна минута, чтобы Малфой смог наконец разобрать ее густые пряди и застегнуть фермуар. Но даже когда с застежкой было покончено, его руки по-прежнему оставались в этих восхитительных локонах, и их хозяйка так и не смогла определить, сознательно он это сделал, или просто запутался. Хотя, в принципе, причина сейчас была ей глубоко безразлична — подозвав заклинанием зеркало, она наслаждалась увиденным. Ожерелье идеально сочеталось с перстнем. Понятно, что, будучи не совсем трезвой (а, говоря откровенно, совсем нетрезвой), Гермиона не могла рассуждать объективно, но тяжесть причудливо сплетенного, изукрашенного драгоценными каменьями металла, сама по себе оказалась весьма показательна. Подобной роскоши она еще не видела.

— Это... великолепно, — пролепетала будущая мадам Малфой и, отложив зеркало в сторону, потянулась к Люциусу. Чтобы поблагодарить его более сердечно. И в этот момент комната, в которой они ужинали, внезапно поплыла перед ее глазами. Когда камин со слабо потрескивающими поленьями вновь встал на свое место, вцепившаяся в подлокотники Гермиона с удивлением уставилась на хозяина дома. А тому стоило больших усилий сохранить невозмутимость и не рассмеяться: бедняжка явно хватила сегодня лишку. И хотя пьяненькая староста девочек Гриффиндора являла собой зрелище весьма забавное, Малфой совершенно серьезно заметил:

— Вот теперь ты идеальна.

Гермиона растерялась. Она никак не могла взять в толк, каким образом он может находить ее идеальной, если она, как последняя идиотка, так беззастенчиво таращится на него? А Люциус в то же время с удовольствием наблюдал за напряженной работой ее мысли и попутно отмечал для себя: несмотря на весь ее комичный вид, она ничуть не утратила привлекательности, и возможно не станет возражать, если он... А чтобы проверить свою теорию на практике, Люциус наклонился и поцеловал ее. Гермиона замерла. Совершенно некстати в памяти всплыло: "Вот с губ моих весь грех теперь и снят. — Зато мои впервые им покрылись. — Тогда отдайте мне его назад. — Мой друг, где целоваться вы учились?" Если б в этот момент спросили, что больше всего ее поразило в поступке Малфоя, она вряд ли нашлась бы с ответом — то, что он целовал ее как человек, имеющий на это право, или то, что он все-таки сделал это. Добровольно и без всякого принуждения. Если у нее и были кое-какие сомнения на его счет, то сейчас планка ее самоконтроля окончательно упала, и она, уносимая вихрем вспыхнувшего желания, с готовностью откликнулась на его зов.

Что касается Люциуса, то вряд ли нашелся бы сейчас человек счастливее, чем он. Независимо от того, отдавала она себе отчет или нет, но Гермиона Грейнджер приняла предложение руки и сердца, то есть стала его официальной невестой, что не могло не радовать. И даже то обстоятельство, что ответный поцелуй не вполне трезвой нареченной оказался поначалу довольно влажным, ее страстность и пыл с лихвой искупали подобное недоразумение. Разумеется, Малфой отдавал себе отчет: не будь она захмелевшей, вряд ли отвечала ему так неистово, поэтому на некоторые огрехи можно было попросту закрыть глаза. Тем более он все еще перебирал эти волшебные по своей красоте волосы, и с ощущением их шелковистости мало что могло сравниться. А потом она повернулась к нему, поднялась со стула и обвила руки вокруг его шеи... Все мысли разом вылетели прочь: разве можно было сейчас думать о чем-то еще, когда она вытворяла такие чудесные вещи своим языком? Не прерывая поцелуя, Гермиона увлекла его в соседнюю комнату, и Люциус опомниться не успел, как оба очутились на уютном канапе. Мерлин ему свидетель, он действительно не собирался останавливаться, тем более сейчас, когда она так соблазнительно устроилась на нем...

И в ту же минуту, как только Гермиона (совершенно бессознательно, надо полагать) повела бедрами в извечном танце страсти, он вдруг вспомнил. Вспомнил, почему раньше ему и в голову не приходило напоить ее до бесчувствия, чтобы наконец-то насытиться этим манящим телом.

— Дорогая, — негромко позвал Люциус. — Гермиона, мы должны остановиться.

Но та по-прежнему покрывала поцелуями его шею и, казалось, ничего не замечала вокруг себя. Малфой с сожалением вздохнул и обеими руками приподнял ее голову, заставляя посмотреть себе в глаза:

— Милая, остановись... пожалуйста.

Гермиона чуть нахмурилась и сфокусировала взгляд на его переносице:

— Почему?

— Потому что сначала мы должны пожениться.

Будущая супруга помолчала, обдумывая услышанное, и затем деловито осведомилась:

— А если б это был фальшивый брак, ты бы тоже ждал?

— Не будет никакого фальшивого брака. Потому что ты согласилась выйти за меня замуж всерьез.

Совершенно позабыв о том, что происходило за ужином, Гермиона непонимающе взглянула в его лицо:

— Что ты имеешь в виду?

— То, что игры закончились. И ты, Гермиона Грейнджер, станешь моей женой.

На лице предполагаемой мадам Малфой отразилась целая буря эмоций. Безусловно, гормоны и алкоголь, бурлящие сейчас в крови, оказали ей дурную услугу, и определенно требовалось время, чтобы понять смысл только что услышанных слов.

— Значит, предложение было сделано по-настоящему?

— Угу. И ты согласилась.

— Как Хелен?

— Я, между прочим, спрашивал не у Хелен, а у тебя. Забудь о ней.

— Ну да, — недоверчиво протянула Гермиона. — Ты просто дурачишь меня.

— Думаешь?

— Конечно, — заключила упрямица и снова припала к его шее с не меньшим пылом.

Люциус чуть не застонал от досады. В очередной раз поднял ее голову и настойчиво проговорил:

— И все же тебе лучше остановиться.

— Почему? Объясни мне, почему мы должны ждать? — глазами обиженного ребенка посмотрела на него Гермиона.

— Потому что.

— Но я хочу знать!

— Потому что так будет правильно.

— Ха! Кто устанавливает границы приличий для будущих супругов? — пожала плечами Гермиона и только нацелилась продолжить прерванное занятие, как Люциус аккуратно встряхнул ее за плечи и, поймав затуманенный взгляд, твердо сказал:

— Пойми, я просто не могу сейчас заняться с тобой любовью.

— Но почему?! — взвилась Гермиона. — Неужели я настолько безобразна, что не вызываю у тебя никаких желаний? Тогда зачем, во имя Мерлина, ты решил связать со мной свою жизнь?!

Если б за ужином она выпила чуть меньше, у нее получилось бы контролировать себя лучше. Но вот беда: вина было много. Пожалуй, чересчур много. И теперь у нее началась самая обыкновенная пьяная истерика. Люциус слегка растерялся при виде такого вселенского отчаяния, но тут же, в свойственной ему манере, подумал о том, что в следующий раз будет очень внимательно следить за количеством алкоголя принятого госпожой Малфой: впредь допускать подобные сцены он явно не собирался. А если и собирался, то только в одном случае — если из них можно было бы извлечь огромную пользу, причем исключительно для себя любимого. Теперь же он был вынужден раскрыть карты.

— Именно потому, что ты пробуждаешь во мне эти желания я и не могу.

Он сокрушенно вздохнул и решительно закончил:

— Причина не в тебе, а во мне. Заклятие Адюльтерум некео, о котором мы говорили... оно наложено на всех мужчин нашей семьи.

Гермиона, шмыгая носом, молча вытирала слезы.

"Черт, последний бокал и в самом деле был лишним", — с неудовольствием подумал Люциус, когда молчание слишком уж затянулось. А та, наконец, отмерла, неверяще покачала головой и выдохнула:

— Не может быть...

— Может, — мрачно подтвердил Малфой.

— Но...

— Эта традиция насчитывает не один век. Вероятно, женщинам рода Малфой оно необходимо чтобы обезопасить себя от супружеских измен. Уж не знаю, что их на это натолкнуло, — развел он руками. — Я думал, что заклятие учтет мой развод, но, как видишь, ошибся.

Уж если Люциус и ждал какой-то реакции на свои слова, то явно не этой: Гермиона внимательно посмотрела в его расстроенное лицо и внезапно захихикала. Малфой озадаченно уставился на развеселившуюся девушку и хотел было по обыкновению съязвить, дескать, что такого радостного мисс Грейнджер нашла в семейном волшебстве, как та, едва сдерживая смех, с трудом выговорила:

— Так, значит, Драко соврал, что провел ночь с Панси?

— Разумеется.

Вот тут уже Гермиона расхохоталась от души. Она скатилась с Люциуса и уселась в изножье кушетки, чинно сложив руки на коленях. Но даже эти простые действия не смогли ее успокоить. Она честно пыталась перестать хихикать, однако ничего у нее не получалось, пока она не заметила, как понимающая улыбка на лице лорда сменилась застывшей усмешкой.

— Прости, — пробормотала она, переводя дух. — Конечно, это не смешно. Но просто Панси тогда сказала...

Люциус и так прекрасно все понимал, но легче ему от этого не становилось. Надо думать: если у мужчины есть женщина, которая желает его так же, как и он ее, и при этом он не может ничего сделать, чтобы быть с ней, разумеется, он будет расстроен.

— Знаешь, — сказал он, усаживаясь рядом и не сводя с нее пламенного взгляда, — знаешь, я бы сожрал тебя, всю, целиком и полностью, если бы мог сейчас... Я бы...

Не договорил и, закрыв глаза, покачал головой — слишком многое хотелось ему сказать, и слишком многое рано еще было произносить вслух. Он перевел дух и уже привычным тягучим голосом продолжил:

— Но все это, увы, невозможно до тех пор, пока мы не поженимся.

Гермиона потянулась к нему и коснулась пальцем шеи, там, где несколько минут назад оставила губами отметину. Люциус вздрогнул. Приблизившись, она со странной улыбкой какое-то время изучала черты его лица, и наконец страстным, чувственным голосом прошептала:

— Тогда поторопись и женись на мне.

Внимательно посмотрела в глаза и вдруг лукаво усмехнулась, блеснув зубами:

— Не у тебя одного могут быть "Планы"!

Люциус хмыкнул, сгреб ее в охапку, а затем, чуть коснувшись носом виска и вдыхая тонкий аромат духов, тихо промурлыкал (чем довершил в мозгу Гермионы образ снежного барса):

— Две недели. Только две недели и ни днем больше.

Остановился на миг и тут же многозначительно закончил:

— И ты будешь владеть мной до скончания века.

* * *

— То есть, вы хотите сказать, что решились на законный брак с мистером Малфоем исключительно потому, что хотели интимной близости с ним?

— Звучит неважно, — поморщилась Гермиона. — Зато очень точно отражает суть нашего поспешного брака. Я ведь к тому моменту была по уши влюблена в него. Тем более, прежде мы с ним пытались уже играть в брачные игры, так что все остальное становилось вопросом времени. Вот как-то так и получилось.

— Осознаете ли вы, что не несете никакой ответственности за ваше согласие, совершенное под действием некоего зелья?

— Да, конечно. Но есть одно немаловажное обстоятельство — не было никакого зелья. Разве только считать им коллекционное вино из погребов Малфой-мэнора: вполне сойдет за приворотное...

По залу прокатился смешок. Аврор постучал карандашом по столешнице, смех утих, и Гермиона продолжила:

— Даже на следующее утро, когда я жестоко страдала от жуткого похмелья и вела себя как сумасшедшая, я и тогда не пожалела о принятом решении.

— Похмельное сумасшествие?! — изумился аврор. — Это еще что такое?!

* * *

Приветствовала ее пробуждение сильнейшая головная боль. Гермиона не могла припомнить, чтобы хоть когда-нибудь ощущала себя столь разбитой. Каждое движение причиняло неимоверные страдания, а во рту, похоже, Живоглот нагадил. Ее попеременно бросало то в жар, то в холод, а все звуки и запахи приобрели чудовищную резкость. Она кое-как выбралась из постели и осторожно, чтобы меньше тревожить больную голову, периодически трясущуюся как у пьяных сатиров на полотнах средневековых художников, обошла комнату в поисках антипохмельного зелья. Но ни одного флакона в пределах видимости не наблюдалось. Раздосадованная Гермиона чуть не прокляла тот день, когда перестала держать у себя запасы бесценного настоя: временами ей приходилось приводить в чувство Гарри с Роном, но кто мог знать, что в один далеко не прекрасный день он потребуется ей самой? Она вовремя спохватилась — проклятье отняло бы последние силы, а напрягаться ей сейчас совсем уж не хотелось. При одной мысли о колдовстве в голове застучало так, словно гоблины вознамерились выковать точную копию меча Годрика Гриффиндора. Гермиона поморщилась и протянула руку за одеждой. Она так медленно одевалась, что когда, в конце концов, появилась в Большом Зале, добрая половина учеников уже ушла. Староста девочек вознесла хвалу неведомым богам: гриффиндорцев почти не осталось, а объяснять кому-либо причину своего состояния было бы выше ее сил. Окинула уставленный едой стол и ее чуть не стошнило — пища сегодня вызывала стойкое отвращение, поэтому вместо привычного утреннего чая она отдала предпочтение кружке крепчайшего кофе. Но не успела сделать ни глотка, как над ухом прогремел (или это ей только показалось?) знакомый голос:

— Грейнджер!

Гермиона втянула голову в плечи и зажмурилась. Потом открыла глаза и попыталась отхлебнуть горячего ароматного напитка, но и это ей не удалось сделать: перед лицом возникла ухмыляющаяся и в то же время радостная до неприличия физиономия Драко Малфоя.

— Я так понимаю, тебя можно поздравить? — весело осведомился он и бесцеремонно плюхнулся на соседний стул.

Гермиона непонимающе вздернула брови и, стараясь не отвлекаться на его глупую болтовню, с наслаждением отпила из чашки. Откровенно говоря, ей было абсолютно все равно, она решительно не понимала (да и не старалась понять), о чем он там, драккл его забери, сейчас разглагольствовал.

— Отец послал тебе вот это, — продолжал тем временем Драко, протягивая запечатанное зеленым сургучом письмо. — Конечно, ему хотелось отправить его открыто, но он все еще сомневается, одобрила бы ты подобную публичность или нет.

Должно быть, она сделала слишком большой глоток. Или поперхнулась от неожиданности. Это было не важно. Просто обожгла горло и, похоже, именно это вернуло ей способность рассуждать здраво. Гермиона взяла конверт и нарочито медленно распечатала (что объяснялось весьма прозаически: голова самой умной ведьмы на курсе все еще продолжала жить отдельной жизнью и, похоже, кружилась сейчас в вихре венского вальса). Наконец она взяла себя в руки и титаническим усилием воли собрала оставшиеся частички разума в единое целое, чтобы содержание написанного не осталось для нее рукописью Войнича. И все-таки начальные строки пришлось перечитать трижды, прежде чем смысл выведенных четким почерком слов дошел до ее сознания. Для верности она пробежала их глазами еще раз, вместе с пониманием в мозгу что-то внезапно щелкнуло, и все встало на свои места.

— Я выхожу замуж, — пробормотала ошеломленно.

— Ага, — радостно подтвердил Драко.

— За Люциуса Малфоя.

— Естественно! Видела бы ты, как он счастлив!

— За твоего отца...

— Именно!

— Охренеть... — потрясенно выдохнула Гермиона, и посуда на столах угрожающе задребезжала. А потом, одна за другой, начала лопаться...

* * *

— Сначала прилетела сова. От Люциуса. А вслед за ней пришел Драко. Принес мадам Малфой. Как я понял из его сбивчивого рассказа, ему пришлось обездвижить будущую мачеху, чтобы из окружающих никто не пострадал. И, пока чары не рассеялись, я влил ей несколько капель успокоительного.

— Разве вас не удивила ее реакция на полученное письмо?

Снейп скривился так, будто у него внезапно разнылся зуб. Буравя незадачливого аврора ледяным взглядом, он раздраженно проговорил:

— Вы снова слушали меня крайне невнимательно. Боюсь, я слишком много ожидал от человека, подобного вам. Так вот, попытаюсь донести до вас еще раз — госпожа Малфой очень впечатлительна по своей природе, и, как нетрудно догадаться, пала жертвой выпитого накануне алкоголя. Неудивительно, что все эти составляющие: вино и эмоциональный стресс, вкупе с незаурядными способностями, привели к спонтанному выбросу магии. Это, надеюсь, вам ясно? — сухо закончил зельевар и привычным жестом скрестил на груди руки.

Аврор почесал затылок. Его маленькие, глубоко посаженные, темные глазки на одутловатом лице, напоминающие изюминки в пудинге, отражали попытку понять услышанное, но Снейпу казалось, что мозг у того работает на холостых оборотах. В комнате повисло тягостное молчание. В конце концов, обдумав последние слова свидетеля и не найдя к чему придраться, дознаватель озадаченно спросил:

— А почему мистер Малфой написал именно вам о предстоящей свадьбе? Какое вы имеете отношение к его браку?

Профессор насмешливо ухмыльнулся.

— Думаю, он поступил так потому, что я — один из немногих, кто был посвящен в его отношения с мисс Грейнджер. И к тому же Люциус попросил меня об одолжении.

— Каком одолжении? — заинтересовался аврор.

— Мало кто помнит, что у меня, помимо общеизвестных, есть один особый титул. И Люциус из их числа. Потому и написал мне.

— И что же это за титул такой? — в голосе дознавателя прозвучал плохо скрытый сарказм, но, памятуя об известном бисере и свиньях, Снейп не обратил на него никакого внимания:

— Суперинтендант-регистратор. И Малфой хотел, чтобы его брачную церемонию провел я.