Янтарь в ночи (джен)

Тьму он всегда любил. Ребёнком не задумывался, почему единственный в приюте не боится подкроватных монстров, а в Хогвартсе догадался — он сам монстр.

Он прекрасно видел в темноте, и потому страх обходил стороной. Ночное зрение было козырем, во тьме он чувствовал себя сильнее — противники были беспомощны как слепые котята и нечего не могли поделать, когда он подобно змее жалил их и тут же отступал не замеченным.

А ещё ночью никто не приставал с глупостями, никто не отбирал еду… Ночью он был сам по себе.

С приютских времён прошло много лет, а любовь ко тьме осталась с ним навсегда.

Все важные дела планировались и исполнялись по ночам. Он вообще предпочитал днём спать, ведь змеи — ночные охотники.

Но сегодня ночь не пожелала вселять в него уверенность. Сегодня он не чувствовал прилива сил. Эта ночь была неправильной, неподходящей.

Недовольный, но решительно настроенный, он натянул капюшон мантии цвета ночи поглубже и аппарировал. Годрикова лощина тонула во мраке. Эта ночь была создана для огней и веселья, а не изначальной тьмы и тишины, и он огорчился. Маги мельчают. Ещё пару десятков лет назад колесо года никто не смел игнорировать, а сейчас — едва миновала полночь — нигде не горят свечи, никто не веселится. Для него так удобнее, это правда, но всё равно.

— И это я исправлю, — прошипел он на парселтанге и зашагал быстрее.

Хвост ждал у неприметной калитки. Лопотал что-то о чести быть полезным. Ему же хотелось заавадить предателя — десять лет был другом, а теперь радуется их смерти. Мерзкий человек. Никому нельзя верить.

Фиделиус пал с тихим звоном. Он отстранил Хвоста и переступил порог. Джеймс Поттер кинулся на него что-то крича, пришлось убить — к диалогу тот не был готов. С лестницы слышались звуки суеты, и он пошёл на звук. Грязнокровка металась между комодом и стеллажом с игрушками, собирая вещи. Дура. Нашла время.

— Нет! Прошу вас! Только не Гарри!

— Отойди, — приказал он, смотря на ребёнка, что должен стать его погибелью.

— Нет! Только не Гарри! Убейте меня!

Истеричка раздражала, мешала рассмотреть ребёнка и наверняка бы не позволила продиагностировать его. Но Снейп просил за неё…

— Отойди, — повторил он.

Впечатление неправильности всё нарастало. Но сосредоточиться и понять, что же не так, не было времени.

Рыжая подружка Снейпа отказывалась слышать его. Повторять он не любил, а больше двух раз делать этого и не собирался, потому направил на неё палочку. Она кричала, умоляла, но его это лишь раздражало. Мельчают маги, да-а-а, принять участь с достоинством уже мало кто может.

— Авада Кедавра.

Девчонка закричала, дёрнулась и в последний момент умудрилась увернуться от смертельного луча.

Окружающий мир словно застыл в янтаре. Луч авады прошёл под рукой грязнокровки и полетел дальше — в ребёнка. Он и сам захотел закричать — ребёнок нужен был ему живым! — но янтарь не позволил. Как под заклятием ускорения он видел всё в замедленном темпе. Девчонка Поттер бледнеет, луч летит дальше, он силится сделать шаг, выдернуть ребёнка с траектории смерти, но мысль — единственное, что движется быстро.

Смерть касается лба изумлённо таращащегося на мать ребёнка, он скашивает глаза и начинает оседать на попу, но луч не впитывается! Луч отражается, летит обратно. Грязнокровка успевает на полдюйма сдвинуться, и смерть входит в её тело.

«Всё кончено», — думает он, и в этот момент луч проходит тело-преграду и снова появляется. И теперь летит прямо к нему.

Его глаза расширяются, становясь такими же большими, как и у мальчика из пророчества, он хочет увернуться, силится, жаждет этого, но тело неповоротливо, янтарь тисками держит в неподвижности. Зелень всё ближе. Яркая, слепящая. Конец неизбежен.

«Я не могу умереть», — думает он и вновь смотрит на ребёнка.

«Мы оба должны выжить», — мелькает другая мысль, и смерть касается груди.

Должно быть больно, но боли нет. Он встречается взглядом с Гарри Поттером, и ему кажется, что он улыбается.

Янтарь разлетается на куски, время резко ускоряется. Гарри заходится плачем, Лили оседает на пол бездыханной, а он…

Он смотрит на кляксу посреди светлого пола — его мантия цвета мрака — единственное, что осталось от него. Тела нет, но ведь он сам есть! Он бросается к ребёнку, хочет коснуться его, взять на руки и вернуться вместе с ним домой, но руки-туман проходят сквозь мальчика.

Гарри замолкает, смотрит огромными зелёными глазами на ткущийся перед лицом мрак, а он понимает, что стал духом.

Из груди рвётся крик ужаса, но груди нет, а потому и звука нет.

Ночь не помогла своему сыну, не уберегла.

Он повторяет попытку коснуться ребёнка — безуспешно. С неслышным воплем ярости и горя он вскакивает на ноги, но ног нет, и его дух вылетает в ночь. Мечется, страдает, а ночь не помогает. Янтарь не может удержать бестелесный дух, и он мчится прочь, во тьму, дальше, туда, где его никто не увидит, никто не сможет навредить. Туда, откуда он сможет вернуться обновлённым.

А вернётся он обязательно, но теперь не ночью, а при свете дня.