Дочери ветра (джен)

Айша шла по мокрому песку вдоль линии прибоя. Шерстяная шаль, повязанная на плечи, парусом хлопала за спиной. Время от времени Айша останавливалась подобрать то ракушку, то кусок плавника, и еле слышно бормотала под нос:

Древний зверь на дне морском,

Защити от бед мой дом.

Слова уносило ветром в море, а в ответ прилетал рёв и рокот, тысячеглотая песня великого зверя — океана. Смеркалось.

Серые тени чаек из тёмных пятен стали светлыми — на фоне сизых туч, стремительно превращавших сумерки в ночь. Порывистый ветер трепал волосы Айши, рвал шаль с плеч.

Не шуми, не рой волну,

С неба не смахни луну.

Айша обратилась спиной к морю, посмотрела на посёлок. Сегодня будет длинная ночь. Им понадобится каждая. Рейдала ещё не оправилась до конца от родов, но с ней сестра, приехавшая из деревни на том конце полуострова. Она знает, что делать.

Бедная Рейдала, третьи роды — и опять мальчик. Когда они подрастут достаточно, чтобы ходить в море, но ещё не настолько, чтобы найти себе жён, у Рей наступят тяжёлые времена. «Надеюсь, они будут на одном корабле», — подумала Айша. Стоять вахту за каждого, если они отправятся разными маршрутами, будет совсем невыносимо. «Хорошо, что у меня девочка, — мысленно прибавила она и дотронулась до переносицы средним пальцем левой руки. — Будь благословенен ветер душ».

До тропки, ведущей от моря к дому Айши, стоявшему ровно посередине полумесяца рыбацких хижин, — дому капитана, — оставалось ещё минут десять ходьбы.

Ноги в высоких сапогах увязали в мокром песке.

Через ночи, через дни,

Милого живым верни.

Она подняла ещё одну ракушку: спиральную, как рог морского бога.

— Известие… — прошептала Айша.

Перевернула раковину и увидела, что кусочек возле раструба отбит, и по совершенной перламутровой спирали прошла тёмная, пахнущая тиной трещина. Знак был скверным. Ветер всё усиливался, и когда Айша вновь взглянула на море, то не увидела больше ни чаек, ни даже самой линии горизонта — только белевшие рядами неровных зубов «перекаты»: место, где волны опрокидывались под собственной тяжестью и рассыпались тяжёлыми солёными брызгами.

— Рита слишком молода, — уже вслух продолжила она ревизию. — И не из наших. Но она сильная. Сельга и Нита — послабей, но влюблены в своих мужей, как кошки, а Нита к тому же ни за что не захочет возвратиться в дом брата. Айра — старуха, но с хорошим навыком…

По всему выходило, что они должны справиться. Девятнадцать домов — сильная вахта. Сердце Айши немного успокоилось. Но всё же, когда она нырнула под тень деревьев и перестала слышать шум волн, на дне души остался странный осадок — будто она чего-то не поняла или не заметила.

Дома Айша поставила на чугунную плиту чайник, переоделась, причесала рыжие, спутавшиеся ветром волосы так, чтобы они легли вокруг головы рисунком волн. Снова вышла в кухню, где уже суетилась дочка — быстро, ловко накрывая на стол, подкидывая в печку поленья. Керосиновая лампа бросала на стол золотистые блики. С приходом матери Тина, а так её звали, тотчас прекратила возню и стала по струнке. Айша кивнула ей.

— Всё правильно, дочка. Садись. Ночь предстоит долгая.

С момента, когда начинается бдение, нельзя ни зажигать свет, ни подбрасывать в печку поленья, ни открывать ставни. Всё, что у них было — медленно затухающий жар чугунной печи, чайник с кипятком и звенящее напряжение в переносице. Старухи называли это «Чуять ветер».

Только одно окно можно было открыть — глядящее на северо-запад, на море. И только одну свечу зажечь — толстую свечу из белого воска, которую Айша поставила на подоконник.

Щёлкнула пальцами — и между ними загорелся белёсый огонёк. Фитиль занялся. Айша открыла печную заслонку и сдула остатки чудесного огонька с пальцев в гущу полений.

Она не видела, но знала: теперь из трубы её дома поднимался столб белого дыма, на фоне ночи кажущийся слегла светящимся.

Нитки дыма расчерчивали тьму одна за другой. Посёлок готовился к вахте.

* * *

Селянки с равнин думают, что Ночь Вахты — скучна, но изнурительна: ни на минуту не прервать молитвы, ни на секунду отвлечься.

Возможно, сама внешность дочерей ветра наводила их на такие мысли. В долинах женщины с годами полнеют, наливаются соками, что твоя репа, а детишки резвятся вокруг мамаш, как резвые поросята вокруг ленивой свиноматки. На побережье же каждый год сушит до костей. Тине двенадцать, у неё ещё округлые локти и колени, а носик — вздёрнутый, мягкий. Айше тридцать два, она молода, её щеки ещё не избороздили морщины, но она — жена капитана. Хозяйка дома на холме, присматривающая за всеми, даже за старухами. Она — узел в розе ветров, посредник, но не только посредник: Айша была сильна ещё тогда, когда её муж слыл простым рыбаком. Ветер гуляет под её кожей, свищет вокруг её пальцев, сплетается в прихотливое кружево. Поэтому Айша — ветер. В ней нет ни одной округлой линии: костистый нос с горбинкой, узкие, светло-серые до белизны глаза, волосы, ржавой проволокой спадающие до талии. У неё бёдра, родившие всего одного ребёнка и вряд ли способные выносить больше.

Но её ребёнок, к счастью, девочка.

И эта девочка знает, как знает сама Айша: в Ночь Вахты можно думать, о чём угодно. Слова не важны. Главное — ни на секунду не забывать о том, что тебе дорого.

Перед внутренним взором Айши встала тёмная шхуна с желтоватыми парусами. Нос то задирается к небу, то нацеливается вглубь океана, но каждый раз успевает разминуться, не черпнув воды. У рулевого колеса на мостике стоит, широко расставив ноги, капитан. Её капитан.

Айша помнит, что притворялась простушкой, когда они познакомились. Ветер ел у неё с рук, пожелай она — и на арфе сыграл бы, но Айша держалась в тени и с фальшивой грустью вздыхала, когда подружки хвастались своими умениями. Знала: стоит показать, на что она способна, и её обязательно заприметит какой-нибудь красавчик, а потом разобьёт ей сердце. «Ну и пусть», — пела весна, маня кострами, сияющими в ночи, будто драгоценности. «Ну и что», — шептали летние дожди, пахнущие сеном и фиалками до сладкой дрожи и истомы. Но гордость не отвечала ноющему телу. А ум понимал, что Айша не сумеет закрыть глаза. И когда тот, кто когда-то добивался её благосклонности, ошибётся — принесёт чужой запах в ямке за ухом, приласкает не так, как делал раньше, — она узнает. Поднимет из бездны зверя, сотворит водоворот, развеет по ветрам снасти, да так, что даже маленького обломка не принесёт море назад. И с этого дня — изгнание. Отречение от моря, ссылка в долины. Нет, не стоила эта судьба пары блестящих в свете костра глаз…

— Что не танцуешь?

В руках — спелое яблоко. Да и выглядел он, как один из долинных: румяный коротышка, выше Айши на толщину подмёток. Сам похож на яблоко: спелые щёки и белые зубы, хохочущие, скалящиеся, как яблочная мякоть в месте укуса.

— Не приглашают, — равнодушно повела плечами Айша.

Как ей хотелось танцевать! Даже платье, против обыкновения, сшила себе нарядное, думая, что оно украсит и спрячет её невзрачную оболочку. Хоть на одну ночь. Только бы в свете костров кто-то назвал её красивой. Но всё напрасно.

— Боятся, что перетанцуешь? — приподнял брови «яблочный человечек». — Долинным с ветряками не тягаться, у них нога тяжёлая. А ну-ка, — отложил яблоко, отёр и охлопал руки, протянул ей левую. — Давненько я танцевал, так что не обессудьте… Можно вас пригласить?

Юбки Айши реяли облаком, из-под каблуков летели искры. Но куда бы она ни двинулась — он был тут как тут, предугадывая каждое движение раньше, чем она сама. Его ладони были тёплыми, но сухими, в шершавых мозолях, и каждый раз, когда их пальцы сплетались, Айша будто читала новую главу из книги его жизни. Не долинный, нет. Ветряк, как и она сама. В прищуре зелёных глаз — ветер, в ежике коротких волос — ранняя соль. Они понравились друг другу в танце — без расчёта, без ужимки выиграть наперёд. В те дни она чинила сети, а он был рыбаком, но его пальцы отвечали на каждое её движение и угадывали каждую тень. Кто понимает женщину, тот понимает ветер, а кто понимает ветер, тому дана власть над морем.

Он стал капитаном, а она распустила рыжую проволоку своих волос, заклиная зверя из морских глубин так, как не заклинал раньше никто. На их корабль охотно нанимались моряки — ведь он попадал в бури куда реже прочих…

* * *

Что-то кольнуло Айшу под сердцем, дёрнуло раз, второй, а потом натянуло леской, норовя вытащить из груди лёгкие. Буря пришла. Костистые пальцы Айши вцепились в столешницу, глаза заволокло пеленой. Медленно, медленно, будто преодолевая сопротивление какого-то тяжёлого груза, она отводила грозу от шхуны. Так было уже много раз. Воздух в лёгких кончался, дыхание прерывалось, грудь словно опоясывали невидимые ремни, но сознание Айши, буревестником, летящим вокруг ока урагана, поднималось всё выше и выше, пока её дух не расправлял крылья, разгоняя ветра обратно.

Только вот в этот раз не получалось. Груз бури висел свинцовой петлёй. Неужели это она? Гроза, которая слишком сильна? Такое случалось сплошь и рядом, но обычно с маленькими посёлками, с кораблями, за которыми присматривало слишком мало женщин. Что за чудовищем должна быть буря, которой не хватит их девятнадцати душ? Впрочем, Айша могла нести груз за десятерых, если понадобится. А нет, так всегда оставался последний способ: истратить всю силу в одном порыве…

Айша сдаваться не собиралась. Она сжала кулаки, и её сознание снова рванулось вверх, к небу. Внутри тела словно натянулись все жилы. Айша тянулась к звёздной пустоши над ураганом, тянулась каждой клеточкой своего тела, но что-то мешало ей, что-то… Держало?

Резко распахнув глаза, Айша уставилась на чёрный прямоугольник окна. Струйки белого дыма, казалось, фосфорицировали в ночи. Девять перьев на каждом её крыле, девять ветров с севера и девять с запада, ровные полоски магии ждущих и надеющихся женщин… Но что это? Справа, почти у самой воды, так что и не сразу заметишь, — на струйку меньше.

Дом Лайлы.

— У Лайлы не горит огонь, — Айша упёрлась ладонями в подоконник и вновь закрыла глаза. Красный ореол от свечи сиял под веками. Вот она, роза ветров. А в правом углу не просто провисание — прореха. Вот почему не расправлялись её крылья. Но что делать? — Я пойду к ней!

— Мама? — в глазах Тины, ещё таких круглых, таких не морских, светился страх. — Мама, давай лучше я? Может быть, ей нехорошо или…

— Или! — прервала Айша. — Тина, ты бегаешь быстрее, но если придётся вернуться, мы потеряем время. Я пойду.

Она сняла со стула шаль и крепко завязала её под грудью.

— Мама!!! Мама, я боюсь!

Тина бросилась к ней, обнимая, едва не сбивая с ног, но в голове Айши уже сыпались песчинки, секунда за секундой, минута за минутой, ведя обратный отсчёт жизни шхуны и всей её команды.

— Ты сумеешь, сумеешь, доченька, чудо моё, — Айша ворковала над Тиной, гладя прямые чёрные волосы дочери. Скользнула руками к её запястьям, оставляя на ладонях Тины белые искорки, и тут же выпустила, утекая, упархивая к двери, как лист, несомый ветром. — Думай о папе. Я уйду на полчаса, не больше. Думай о папе.

И, уже подходя к двери, прокричала, быстро и страшно, хотя вроде бы хотела успокоить:

— Его жизнь зависит от тебя!

Полчаса. Дольше Тине не продержаться и так, но что страшнее — дольше не продержаться шхуне. «Его жизнь зависит от тебя»… Нет!!! Их жизни, все их жизни, по-прежнему зависели от Айши. И от времени. «Что же с Лайлой, где ты не доглядела, жена капитана?»

Колючие ветки дрока и тёрна цеплялись за одежду, ветер с дождём бил в лицо, сапоги увязали в размокшей земле по лодыжки. Айша пустилась с холма напрямик, по садам и огородам, к дому у самой воды. Вокруг было так темно, словно в воздух налили чернил, но окна Лайлы светились. Не было только струи дыма над трубой.

Айша не стала тратить времени на то, чтобы зайти с крыльца. Она высадила плечом хлипкий шпингалет задней двери и вошла, буквально влетела в кухню.

— Лайла!!! — голос её был хрипл и страшен.

Обернувшаяся на зов женщина всё ещё казалась красивой, как на своей свадьбе, два быстрых года тому назад. Черноволосая и черноглазая, кожа бледнее морской пены. Но в расширенных глазах плясало безумие.

— Почему?! Что он сделал тебе, Лайла? Почему ты не сказала мне раньше?

Когда моряки изменяют, пьют, поднимают руку на женщину с побережья, то иногда она прощает. Иногда. Обычно же — гасит свечу в ненастную ночь, закрывает глаза и медленно, с удовольствием представляет себе, как над тем, кто когда-то поклялся её защищать, смыкаются волны. Кто знает за собой грех, разводится, не выходя в море. А потом долго-долго ищет новую жену, иногда теряя на этом полжизни. Но те, кто уверены — им всё сойдёт с рук — порой выходят в рейс, как ни в чём не бывало. И их берёт море.

— Что? — Лайла сверкнула на Айшу глазами и расхохоталась. — Ничего. Ничего. Он такой правильный, такой… никчёмный. И я при нём такая же никчёмная. Посмотри на мой дом, Айша, — она запрокинула голову к низким, прохудившимся потолочным балкам, — грязная лачуга! Он клялся, что приведёт меня во дворец, вот только дворец давно занят! Он обманул меня. Разве нам нельзя карать за обман?

Она снова расхохоталась, и Айша с размаха залепила ей пощёчину.

— Почему ты не развелась, дура? Почему не выбрала другую ночь? Нам нужен каждый, неужели ты не видишь?!

Время утекало в песок. Осталось двадцать минут. Айше уже не хватало воздуха, но она скорее умерла бы, чем показала это кому-то из деревни, тем более Лайле.

Та поднесла руку к щеке.

— Развестись? — узкие губы разошлись в улыбке, больше похожей на кошачий оскал. — Развестись, а потом — что? Выйти за такого же никчёмного идиота? Или понести позор убийцы и навсегда заживо сгнить в долине? Не-ет! Я придумала лучше, жена капитана. За бурю, от которой нет спасения, не наказывают. Здесь будут другие рыбаки и другие капитаны, вот только ты больше не сможешь заступить мне дорогу!

Айша увидела эту картину, словно наяву: весь корабль гибнет. Не один мужчина, за которого ответственность бы понесла жена, а целая шхуна. Любой скажет — слишком сильная буря. Виноватых нет. На действующем корабле добиться повышения можно только упорством и личными качествами, но новый корабль — новые люди. Лайла хотела убить целый экипаж, чтобы получить призрачный шанс подняться выше. Не такой уж призрачный: треть их женщин — старухи, треть — недавно родившие, все колдуют чуть лучше среднего, а Айша больше не была бы помехой. Видит ветер, после смерти своего капитана, она не прожила бы долго…

— И у тебя уже есть кто-то на примете? — холодно осведомилась Айша. Мгновение, ей нужно было одно мгновение, один жест раскрытой левой рукой. — С кем ты спуталась за нашими спинами? С каким-нибудь долинным?

— Может, он и долинный, а в кораблях понимает лучше наших обормотов, — ощерилась Лайла. — И что теперь, ещё раз меня ударишь?

— Не стану мараться, — сверкнула глазами Айша. — Дешёвка. Долинная подстилка…

Она могла тоже ударить по щеке. Но вместо этого Лайла попыталась вцепиться Айше в лицо. Обеими руками. Айша в мгновение ока выкрутила ей запястье и сплела свои пальцы с пальцами Лайлы. А потом просто глубоко вдохнула.

Обручи, стягивавшие грудь, как будто лопнули. В Айшу тёк мощный поток энергии, свистя и завывая, бормоча на тысяче языков. Когда всё закончилось, она разжала пальцы. Рука, с которой она сплела свою, превратилась в руку скелета. Сухая плоть кусками отваливалась от разом усохшего тела, чёрные волосы с сухим шелестом рассыпались по полу. Для Лайлы это был конец. Но для Айши — только начало.

* * *

Буря в ту ночь была и вправду сильна, сильнее, чем всё, что Айше доводилось видеть за свою жизнь. И хотя Лайла больше не держала её силу, оставшихся восемнадцати нитей было недостаточно. Айша должна была поднять всех.

— Рейдала! Рейдала, Анна, откройте!!! — барабанила она изо всех сил в дверь соседнего дома.

Ей открыла Анна, перепуганная и недовольная.

— Айша, что ты…

— За меня осталась Тина! — прервала она её. — Анна, у нас четверть часа, чтобы унять эту бурю. Она слишком сильна…

Анна, выросшая на спокойном западном побережье, никак не отреагировала на эти слова, но Рейдала, лежавшая на кровати, обложенная подушками со всех сторон и напоминавшая привидение — роды были тяжёлыми — горестно охнула и сделала попытку подняться.

— Видишь, что ты наделала? — напустилась было Анна на Айшу. — Она только уснула…

— Некогда спать! — отрезала Айша, протягивая к роженице руки. Рейдала была сильной, её не надо было тащить, просто слегка подтолкнуть и исцелить. — Встань и иди!

Пучок белых искр соскользнул с её пальцев и скрылся в левой ладони Рейдалы. Её щёки моментально порозовели. Она рывком откинула одеяло, и, не говоря больше ни слова, пошла вслед за Айшей. Анне пришлось уступить.

Дом за домом, женщина за женщиной, стар и млад. До точки невозврата оставалось семь минут, когда Айша снова распахнула дверь своего дома.

— Тина?

— Мамочка!

«Слава ветру, пока невредима».

Когда все жительницы посёлка вышли на линию прибоя, их было двадцать девять. А посередине, сжимая руки Рейдалы и Тины и еле заметно качаясь от усталости, снова, как и всегда, встала Айша.

И её душа воспарила над бурей. Она успела.