Терапия (гет)

Жизнь — довольно странная штука. Пока тебе кажется, что ты её контролируешь, ты даже не задумываешься о её смысле. Не думаешь о том, как всё шатко. Как глупое решение другого человека может повлиять на тебя. Сломать то, что ты отстраивала долго и рьяно. Год за годом.

А потом всё меняется. Внезапно, совершенно нежданно. Твои вроде бы каменные форты оказываются лишь замками на песке, и прибрежная волна смывает их до основания. Разрушительная сила, с которой ты ничего не способна поделать. Неожиданно для себя самой ты понимаешь, что это было неизбежно. Что море с его волнами всегда было рядом. Что глупо было строить свои сооружения у самой кромки воды в отчаянной, недалёкой надежде на то, что те смогут выстоять.

Гарри находит тебя в собственной душевой. Ты даже не слышала, как он вошёл, а теперь его пальцы, больно вцепившись в холодную мокрую кожу, вытаскивают тебя, пьяную и замёрзшую, из прозрачной стеклянной кабинки.

Он не спрашивает, почему ты сидела в одежде под холодным душем с бутылкой огденского в руках. Ему кажется, он и так знает причину. Ему кажется, он отлично знает тебя, но правда в том, что ты сама себя не знаешь. Гарри зол на Рона, потому что ему кажется, это из-за него ты сейчас такая. Но правда в том, что ты благодарна мужу. Даже не так. Благодарна бывшему мужу.

Тебя не расстроило его решение развестись. Тебе самой эта мысль приходила в голову год от года. Тебя злит время, которое он выбрал. Тебя чертовски злит, что он малодушничал пятнадцать лет и только сейчас, когда ты наконец смирилась с ролью жены и матери, всё-таки положил конец неудавшемуся браку. Сейчас, когда Роза уже почти взрослая, ты больше не знаешь, чем заполнить новую жизнь, которой так боялась. Чем оправдать её несостоятельность, ведь отговорка «выбрала семью» стала недействительной после подписания свидетельства о разводе. Нет больше никакой семьи. Нет оправданий.

Чемодан без ручки. Ты даже себе боялась признаться в этом исконно маггловском сравнении. Ведь оставить свой с Рональдом багаж прожитых лет в этом чемодане и налегке двинуться дальше было жаль. Слишком страшно. Несправедливо пугающе. Поэтому тебе приходилось взять неудобный груз двумя руками и нести, словно заслуженный крест. И ты несла. Молча, не жалуясь, покорно. Становясь сильнее от своей ноши, но осознавая, что и ноша эта становится больше да тяжелее. Но ты шла, прогоняя мысли о бессмысленности собственных действий. Как будто за самопожертвование тебе воздастся. Будто твои действия имели смысл.

Гарри укладывает тебя на постель, завернув в махровый халат и накрыв покрывалом. Это покрывало вам подарила Молли на позапрошлое Рождество. Ты стирала его бесчисленное количество раз, но от него по-прежнему пахнет Норой. Пахнет уютом и семейными ценностями, которые тебе втайне казались чуждой дикостью. Которых ты не сумела воссоздать в вашем с мужем коттедже. Не сумела навязать дочке.

За тонкими очками цепкий взгляд зелёных глаз несёт в себе атомную смесь жалости, разочарования и надежды. Этот взгляд болезненно серьёзен. Ты отворачиваешься. Говорить не хочется, и ты благодарна, что Гарри хотя бы молчит. Впрочем, глаза красноречивей любых слов. Интересно, это именно то, о чём твердили Ремус, Сириус и даже Снейп? Это ли было в глазах Лили Поттер?

Голова немного кружится, и ты слабо ощущаешь силу и тепло позади себя. Закрыв глаза, ты проваливаешься в сон, так до конца не осознав, что Гарри обнял тебя.

Роза в Хогвартсе, и ты рада, что она не видит тебя такой. Впервые за всю её жизнь ты расклеилась. Потеряла контроль, как тогда, на четвёртом курсе, когда её отец впервые тебя серьёзно обидел. Как когда осознала, что Обливиэйт родителей необратим.

Гарри выгреб всю выпивку из дома, договорился о твоём отсутствии с руководством в Министерстве и приезжает раз в несколько дней с продуктами. Тебе противно от того, что он вынужден заботиться о тебе. Ты отвыкла от того, что кто-то может о тебе заботиться.

Тебе действительно смешно от мысли, что твоя работа воспринимается Гарри как нечто серьёзное. Во многом ты смирилась со своей ничтожной должностью благодаря Розе. Выходя из декрета, ты оправдывала себя тем, что выбрала материнство. Ты боялась признаться себе, что Отдел регулирования магических популяций и контроля над ними создан исключительно для контроля и регулирования. Никакого развития, минимум прав для большинства видов. И полный ноль твоего влияния на установившийся веками порядок вещей. Если поначалу чиновникам приходилось делать вид, что они считаются с тобой и твоими идеями, то со временем тебя просто ткнули носом в то, что война давно закончилась. Тебе были благодарны, но ты больше не нужна. Реактивный подход и консерватизм никто не отменял.

Спустя две недели твоего вынужденного отпуска Гарри решается на разговор. Никто не ожидал, что сильная по умолчанию Гермиона способна апатично лежать четырнадцать дней кряду. Разговор заканчивается ничем. Герой магической Британии не способен понять, что значит день за днём ощущать, как жизнь проходит… мимо. Он не понимает, что дело не в разводе. Дело в том, что его факт стал последней каплей.

Нежелание вставать из постели, нежелание видеть себя в зеркале, нежелание жить эту жизнь. Постоянный страх, такой несвойственный выпускникам Гриффиндора, парализовавший тебя. Страх, что ты ошиблась и нет хроноворота, чтобы всё исправить.

Гарри упрашивает тебя отправиться в ванную, и по инерции ты всё же покидаешь спальню. Спустя полчаса он находит тебя лежащей на кафельном полу. Холод плитки приятен тем, что наконец вынуждает тебя ощутить хоть что-то. Гарри обнимает тебя и укачивает, словно маленькую девочку. Перед глазами невольно встаёт картина, где он так же баюкал на руках труп Добби.

— Ты боишься потерять меня?

От осознания происходящего дрожь пробивает всё тело. Чувство вины накрывает волной, и ты не можешь вдохнуть. Толща солёной морской воды давит на тебя. В этой крохотной холодной ванной, в его худощавых, но таких сильных руках, ты задыхаешься. Пытаешься набрать кислород в лёгкие, но реальность словно ударила под дых. Ты будто рыба открываешь рот, но тщетно.

— Конечно, Гермиона.

— Как забавно. Ведь я уже давно потеряла себя, Гарри.

— Хочешь, я позову Джинни или Луну? Тебе необходимо принять душ.

— Н-не надо.

И тогда Гарри сам стягивает твой халат. Спускает бретельки хлопковой ночнушки, стараясь не смотреть на твою наготу. Заходит в душевую вместе с тобой, в одежде. Пробует воду. Обнимает тебя, протягивая гель. Чертыхаясь, призывает небольшой табурет и, усадив тебя, моет голову. А ты задаёшься вопросом, почему тебе не стыдно. Почему ты ничего не чувствуешь?

Гарри вытирает тебя, настойчиво просит поесть.

А на следующее утро приводит в твой дом Малфоя.

* * *

Потупив взгляд, Поттер лепечет ей что-то о моей степени колдомедика. Небольшой коттедж выглядит сносно, но воздух спёртый. Такой обычно бывает в одиночных палатах, которые редко проветривают из-за «особенных» пациентов. Видать, его слова о том, что Грейнджер не выходила из дома неделями, не преувеличение.

Она смотрит на меня почти шальным взглядом, будто сомневаясь, что я во плоти. Прикусываю щеку изнутри, чтоб не съязвить. Шутить с предположительно нестабильными потенциальными пациентками о том, что я плод их воображения, — не лучшая идея на данном этапе. Не при Поттере.

Он лохматит рукой и без этого ущербную причёску, а затем вопросительно смотрит.

Сдерживаюсь, чтоб не закатить глаза. Уже несколько раз ведь всё обсудили.

— Ваше присутствие, мистер Поттер, — выплевываю это «мистер» уже не впервые за сегодня, — будет только мешать. Мне нужно осмотреть мисс Грейнджер, побеседовать. Если необходимости в немедленной госпитализации нет, можно будет приставить к ней сиделку на дому.

Во взгляде Грейнджер появляется осознанность. Секунд на тридцать безразличие сменяется яростью, и я сжимаю в руке палочку. Никогда бы не подумал, что она будет буйной.

Впрочем, этот взгляд направлен не на меня и не несёт в себе ничего, кроме пустой женской обиды. Поттер виновато пытается объяснить ей, что так будет лучше. Что если я не сумею помочь ей, его одинаково назначат её опекуном…

— Мы обсудим все эти вопросы с мисс Грейнджер, мистер Поттер. Подождите хотя бы в гостиной. Спасибо.

Лохматый нехотя покидает её спальню. Грейнджер по-прежнему молчит, и я почти не верю собственным глазам. Выражение на бледном, посеревшем лице буквально кричит о том, что её предали, но это было ожидаемо. Не ожидал я увидеть слёз. Карие глаза стали влажными до такой степени, что грозили пустить солёные дорожки по впалым щекам с минуты на минуту.

— Ты не ревела, когда Белла клеймила тебя, но разрыдаешься при виде психиатра? — снисходительность явно лучше неверия, хотя ей по сути плевать на мой тон.

Всё еще смотрит волком, судорожно смахивая так и не упавшие слезинки.

— Не дож-жд-ёшься, — шипит на меня, словно кобра. — Убирайся.

— О, видишь ли, — стараюсь скрыть мрачное ликование за профессиональным тоном, — так как ты работаешь в Министерстве, твоё отсутствие необходимо было официально объяснить, — закрывает глаза, явно стараясь взять себя в руки. — С подачи Поттера оно было истолковано болезнью. Кратковременным психическим расстройством на фоне стресса после развода. И всё бы ничего, но расстройство вскоре норовит перерасти в долгосрочное. И если это произойдёт, тебя признают недееспособной. Близких родственников у тебя нет, поэтому, я назначу опекуном Поттера. Если до этого, конечно, дойдёт.

— В смысле, ты назначишь?

— Это моя работа, Грейнджер. Либо ты докажешь мне, что стабильна и способна ухаживать за собой сама, либо мне придётся тебя лечить.