Бесконечная дорога (джен)

Гарриет была ошеломлена. Потом к ней вернулся голос, и она прохрипела:

— А ты не должен был при этом гладить белого кота?

Молодой человек вздохнул. Он протянул руку, и палочка Джинни выскользнула из-под ее тела и подлетела к нему.

— Вижу, ты считаешь себя очень умной, — он легким, естественным движением взял палочку из воздуха. — Поначалу я думал, что ты должна обладать хоть каплей интеллекта, но теперь, пообщавшись с тобой полчаса… Для меня настоящая загадка, как тебе удалось победить величайшего из всех живущих волшебников.

— Это которого? — Гарриет почувствовала, как ненависть, вернувшись, забурлила под кожей. — Если ты про Волдеморта…

— Ты смеешь произносить его имя? — мягко спросил юноша. Он поигрывал палочкой Джинни, прикасаясь ею к кончикам пальцев. — Глупышка Джинни Уизли говорила об этом… ясно, еще одна из твоих глупостей…

— Ты, наверное, не в курсе, ты же в дневнике жил или где там еще, но Волдеморт — он жалкий, полное ничтожество… — Гарриет трясло от ярости и боли. — Я его видела в том году, он просто развалина — даже голову поднять не мог, потому что ее у него не было…

Лицо юноши исказилось. Гарриет крикнула:

— Экспеллиармус!

Его палочка вырвалась из пальцев и взмыла над головой Гарриет. Он моргнул — и вдруг неожиданно начал смеяться. Смех был высоким и холодным, и от него у Гарриет появилось чувство, словно она соскользнула с дорожки прямо в черную ледяную воду.

— Отлично, Гарриет, — сказал он так издевательски, что ей захотелось отбросить палочку и просто набить ему рожу. — Однако… дорогая моя, что же ты собираешься делать? Сколько ты знаешь заклинаний для убийства врагов?

— Кто ты, черт возьми, такой? — отчеканила Гарриет, не желая признавать его правоту. Ей были известны только дурацкие детские проклятия, которые заставляли плясать или хохотать до упаду, но она не знала ни одного, которое навредило бы кому-нибудь именно так, как ей хотелось навредить этому парню за все, что он сделал Джинни, и Колину, и Пенелопе Клируотер, и той девочке, что умерла много лет назад и чьего имени она даже не знала.

— Ты и впрямь все еще не поняла? — его, казалось, совершенно не тревожило ни то, что он безоружен, ни нацеленная на него палочка Гарриет.

— Говоришь, что я глупая, но и сам не очень-то сообразительный. Я же задала вопрос!

Ему не нравилось, когда его называли глупым. Он немного напоминал ей Драко Малфоя: злобный, бессердечный — и учтивый, но только пока все идет, как ему хочется.

Ее взгляд метнулся к Джинни и дневнику…

Дневнику из 1941 года.

Тайную комнату открывали пятьдесят лет назад…

— Ты же Т.М. Риддл, да? — медленно проговорила она. — Это ты открыл Тайную комнату пятьдесят лет назад.

— Разумеется, — в его голосе звучала скука и легкое отвращение. — Я наследник Слизерина, единственный и неповторимый. Кровь самого Салазара течет в моих венах, — он провел пальцами по отвороту мантии, словно это была одна из драгоценных вен с драгоценной кровью гадского психа Салазара в ней; и в этот раз он улыбнулся точно так же, как заставлял улыбаться Джинни в сумрачной спальне. — Я всегда ощущал в себе его величие.

— Это ты от величия в дневнике поселился? — она сказала это, чтобы его позлить, но он только снова расхохотался, насмешливо и презрительно.

— О да. Это не обычный дневник, Гарриет, — он постучал ботинком по камню рядом с тетрадью. — Это знак моего гения — не первый, но один из самых выдающихся. Признаю, долгое время было достаточно тоскливо… десятилетия пришли в терпеливом ожидании. И представь себе мое изумление, когда несколько месяцев назад кто-то начал со мной общаться, — последнее слово он произнес так, словно подразумевал нечто иное.

— Джинни, — лицо Гарриет, застыв, побелело.

— Да, — губы Риддла исказила усмешка — и несмотря на то, что лицо его было таким красивым, усмешка получилась в сто раз уродливей любой из Снейповых. — Глупышка Джинни Уизли. Нет, мне не следует ее высмеивать — это благодаря ей я стою перед тобой, Гарриет. Благодаря ей те грязнокровки лежат, как камень. Благодаря ей вы все в таком ужасе, все перепуганы до смерти, ожидая неведомого чудовища… Эти последние месяцы были просто восхитительны, а все благодаря глупой, доверчивой плаксе Джинни Уизли, которая писала в найденном дневнике…

Гарриет дрожала от ярости, и Риддл это видел; похоже, это было для него наслаждением. Он рассмеялся вновь, и она возненавидела его, как никого в жизни.

— Чем больше она мне писала — о своих страхах, желаниях, зависти — а она очень тебе завидует, Гарриет, ты знала? Знаменитая Гарриет Поттер, о которой все говорят, которая может покупать сколько угодно новых мантий, книжек и мороженого, которой восхищаются ее собственные братья — те самые, которые над глупенькой сестрой только потешаются, — о, иногда она просто тебя ненавидит.

Гарриет отказывалась этому поверить. Даже если он говорил правду, то, что писала в личном дневнике Джинни — не ее дело. Игнорируя тот факт, что она сама собиралась прочесть этот дневник, она не стала перебивать Риддла. Он, похоже, обожал слушать собственный голос. Можно было бы воспользоваться монологом, чтобы составить план, но мысли выворачивались из хватки, словно были измазаны слизью. Что, если, ранив Риддла, она и сейчас ранит Джинни?

Ранит Джинни… ранит… она ломала голову, пытаясь понять, к чему же это было, а одна мысль все прыгала вокруг и повторяла: «Ну да, это, вот это!» Черт, ну как ранение Джинни ранит…

Не-Джинни не хотела меня трогать. Как будто это было ей опасно.

Было ли это связано с тем, что ей овладел Риддл? Если Гарриет попытается коснуться его, может это ей помочь?

— Чем больше она писала, тем сильнее я становился, — Риддл принялся ходить туда-сюда возле неподвижного тела Джинни. — Я решил вернуться к тому благородному делу, которое бросил пятьдесят лет назад. Когда умерла та грязнокровка, Хогвартс собирались закрыть, а я этого допустить не мог. Уверен, ты меня понимаешь. Глупышка Джинни рассказала, что у тебя совершенно ужасные родственники-магглы. Рассказать тебе секрет, Гарриет Поттер? — что-то шевельнулось, ожило в его глазах — одновременно яркое и темное: оттенок красного. — У меня тоже были гадкие родственники-магглы. Бесполезные куски мяса. Я их, разумеется, убил. Это чрезвычайно удовлетворяет. Тебе стоит об этом подумать.

— Я совсем не как ты, — у Гарриет задрожал голос.

— Разве? — невозмутимо спросил Риддл. — Мы оба полукровки. Моя кровь, конечно, сильнее… Но ведь ты тоже владеешь редким даром змееуста, так что как знать, может, и в тебе есть искра величия? И к тому же… — он шагнул к ней, ощупывая взглядом, как увлекательную головоломку. — Известно, что Лорд Волдеморт тобой заинтересовался… и, говорят, был тобой побежден… Разве это было бы возможно, если бы тебе не была доступна магия, сопоставимая с мощью великого волшебника?

— О, так вот что тебе интересно, — Гарриет так стискивала палочку, что ногти впивались в ладонь. — Ну, на это я ответить могу… это все моя мать. Моя обычная магглорожденная мать, — процедила она, наблюдая, как черты Риддла застывают в странной неоконченной гримасе. — Когда этот неудачник Волдеморт пришел меня убивать, она ему не дала, она умерла, чтобы он этого не сделал, и он не смог ко мне прикоснуться. Вот тебе ответ — это грязнокровка победила Волдеморта и превратила его в развалину…

Она вдруг задохнулась — что-то перекрыло гортань — не прикосновение Риддла, а его магия. Она видела, как искажалось его лицо, пылали багрянцем глаза… не могла дышать…

Взрыв золотисто-оранжевого света полыхнул между ними; давление на ее шею исчезло. Кашляя и хрипя, Гарриет схватилась за горло и качнулась вперед, стараясь не рухнуть лицом в пол и не выронить палочку, из которой все еще сыпались искры.

— Ладно, — сказал Риддл, чуть задыхаясь, — вот в чем дело…

Гарриет опасливо следила, как он поправляет волосы; черты его вновь разгладилось.

— Счастливый случай, вот и все, — сказал он таким же спокойным, как и его лицо, голосом. — Тебя спас от меня только счастливый случай… Жертва… Это могущественная магия, да… от нее нет защиты… но ее можно обойти.

— От тебя? — прохрипела Гарриет. — В смысле — спас от тебя?

Риддл улыбнулся ей, и на его красивом лице прорезалась жестокость.

— Глупенькая, наивная Гарриет, — произнес он. — Я и есть Лорд Волдеморт. Он — это я, тот, кем я стану. Одиннадцать лет назад ты встретила меня на вершине моего могущества.

Гарриет уставилась на него. Она вспомнила лицо на затылке Квиррелла — мерзкое зрелище, которое преследовало ее в кошмарах неделями, да и сейчас временами мелькало…. Она видела то лицо и лицо этого юноши, и замечала сбивающее с толку сочетание сходства и различия. Они не были похожи, ничем не были похожи… То лицо было нечеловеческим, плоским и раздавленным, белым, как опарыши, с кровавыми глазами. Это лицо — красивое и выразительное. Но было что-то еще, что-то необычное и садистское — и вот это было одинаковым.

И откуда-то изнутри поднялась яростная мысль: «И ему больно, когда я прикасаюсь к нему — как и Квирреллу».

— Посмотрим, что ты сможешь сделать со мной, — Риддл говорил вполголоса, и в его обращенном на нее взгляде было что-то вроде голода — что-то, от чего ей стало нехорошо, словно одежда на ней рассыпалась, словно кожа сползала с тела. — Теперь, когда твоя плаксивая грязнокровка-мать не сможет спасти твою шкуру.

Он отвернулся и запрокинул голову, словно глядя на статую.

Подберись к нему ближе…

Гарриет попыталась встать. Левое колено и правую лодыжку прошило болью, и она пошатнулась, закачалась, падая назад. Он был слишком далеко. Ей нужно, чтобы он подошел поближе, нужно его отвлечь.

— О да, — громко сказала она, с ненавистью слыша, как задрожал ее голос — как дрожали пальцы, руки, все тело. — Ты п-правда великий волшебник. Пятьдесят лет назад убил этим василиском девочку, и теперь собрался убить еще двоих. П-правда впечатляет. Неудивительно, что ты боишься Дамблдора…

Риддл обернулся — сейчас он как никогда был похож на ту штуку с затылка Квиррелла.

— Лорд Волдеморт ничего не боится, — прошипел он на английском, а может, на парселтанге, или на обоих языках сразу — слоги растекались, продавливаясь через его оскал.

— Не-а, боится, — вызывающе отозвалась Гарриет, колотясь в ознобе, — он трусит перед Дамблдором, так всегда было, потому что Дамблдор более великий волшебник, и он это знает…

Она сказала это, чтобы он потерял голову, и с гадким удовлетворением увидела, как исказилось его лицо. Она старалась не смотреть на Джинни, чтобы он что-нибудь ей не сделал, потому что он был к ней ближе; она примеривалась, сможет ли поднять Джинни и убежать от василиска с раненым коленом. Их еще не научили, как заставлять предметы парить — тем более такие тяжелые, как человек.

А затем она услышала птичий крик… звучный, гармоничный крик.

Величественная птица, похожая на повзрослевшего феникса Дамблдора, появилась в ало-золотистой вспышке и пронеслась в зеленоватом воздухе, оставляя за собой след из мерцающего золота. На миг у Гарриет мелькнула дикая надежда, что за ней придет профессор Дамблдор — но птица забила крыльями и опустилась ей на плечо, уронив на ее колени…

…Распределяющую шляпу?

Риддлу показалось, что лучше шутки не придумать. Он все смеялся и смеялся, пока у Гарриет в голове не осталось ничего, кроме звука его смеха, мечущегося меж слизистых стен, обвитых змеями колонн и статуи Слизерина, и она вцепилась в Сортировочную шляпу скользкими руками — ей хотелось придушить его этой шляпой, а еще — заплакать.

— Вот что Дамблдор послал своей великой защитнице! — с удовольствием прокомментировал Риддл. Ему было ужасно весело. — Курица и старая шляпа! Ох, это бесценно. Вот видишь, Гарриет Поттер? Доверяться старику — все равно что воду в решете хранить. Ну ладно.

Он улыбнулся ей и Джинни.

— Прощай, Гарриет. Это было не очень увлекательно, но поучительно.

Он снова отвернулся и отошел, и в этот раз у Гарриет ничего не осталось.

— Отзовись, Слизерин, — зашипел Риддл. Голос, такой же безжизненный, как у василиска, просочился Гарриет под кожу, проник под ногти, червями прополз в мозг. — Одари меня, величайший из четверки Хогвартса.

Зал содрогнулся, как от грома. За статуей Слизерина что-то сдвинулось… часть камней проваливалась в черноту… Гарриет бросилась вперед и схватила Джинни за руки. Ее кожа была холодной, как мрамор, и она не шелохнулась.

Пол вздрогнул: василиск начал двигаться.

Ну, хотя бы что-то полезное Дамблдор ей дал — шляпой можно было закрыть глаза. Она натянула ее на голову, обвила Джинни руками за талию и потащила. Колени пронзала боль, ботинки скользили на слизистом полу, а Джинни была такой тяжелой — как мертвая.

Фоукс спорхнул с ее плеча, коснувшись лица крыльями, словно теплым облаком. «Ты куда?!» — захотелось ей закричать. Не то чтобы он был такой ужасно полезный…

Вся комната содрогалась, вода волновалась и заливала Гарриет носки, а василиск полз к ним, и его чешуя шелестела по полу со скоростью железнодорожного экспресса.

— Я с тобой, Джинни, — сквозь зубы выдавила Гарриет. Ноги разъезжались, сердце в груди колотилось в паническом ритме. — Я с тобой…

А потом феникс издал один пронзительный победный крик, и что-то выпало из верхушки шляпы и сильно стукнуло Гарриет по голове.

* * *

Кабинет Локхарта был в спешке обчищен — платяной шкаф нараспашку, часть книг свалилась с полок, рамки сбитых со всевозможных поверхностей портретов растоптаны. В воздухе висел густой дым — коптил угасающий камин.

— Ноги сделал, — сказала Спраут на треть довольно, на треть неверяще и на треть — с презрением.

— Похоже, он мало что забрал, — заметила Минерва с фирменным гриффиндорским презрением к трусости.

Северус опустился на колени у очага и потушил пламя. Внутри лежала груда пепла… и бумаги.

— Он что-то жег, — сказал он. — По виду, рукописи.

— Ну, это мы оставим на потом, — голос Минервы звучал твердо, но ее руки были так крепко стиснуты, что побелела кожа. — Некогда дурачиться с этим… с этим дураком. Я знаю, мы обыскали замок от башни Сибиллы до подземелья Северуса, но мы искали недостаточно тщательно.

— Как и прежде, — проговорил Флитвик, — я предлагаю сосредоточиться на тех частях замка, где нет портретов. Наследник Слизерина явно склонен совершать нападения там, где его могут обнаружить лишь случайно.

«Хитер, как слизеринец», — ощутил Северус общую мысль.

— До чего же жаль, что эта поганая комната тайная, — без иронии сказала Спраут.

— До чего же страшно представить, что Тот-кого-нельзя-называть так использует кого-то из учеников, — отозвался Флитвик.

— Возможно, они делают это добровольно, — холодно отметил Северус. Флитвик выглядел уязвленным; но да, он всегда был добряком.

— Или под Империусом, — резко ответила Минерва. — Одна из специальностей Сами-знаете-кого — делать из людей марионетки.

«Думаю, мне лучше тебя известно о специальностях Темного Лорда», — подумал Северус, но успел прикусить язык.

— Слушайте, за спорами мы эту ужасную комнату не найдем, — просто сказала Спраут. — Будь это возможно, я бы в вас двоих не усомнилась ни на миг, но нам надо быть реалистами и продолжить наш… что за черт?

Последние слова были обращены Толстому Монаху, который торопливо вытек из стены струей опалового серебра.

— Профессора, — сказал он немного одышливо, хоть ему и не полагалось дышать или уставать, — группа учеников покинула территорию факультета и не слушает наши просьбы вернуться…

— Если это твои долбанутые гриффиндорцы… — начал Северус, полыхнув яростью.

— Северус Снейп! — возмутилась Минерва.

— На самом деле, — извиняющимся тоном отозвался Монах, — это гриффиндорцы… Мне очень жаль…

* * *

Гарриет, наверное, потеряла сознание, но вряд ли больше чем на несколько секунд, так как когда она, дернувшись, очнулась, шляпа все еще закрывала ей лицо, а весь мир вокруг содрогался. Она явно еще не умерла, значит, времени прошло совсем немного.

Ее уши наполнял шелест — ползло что-то массивное — и голос Риддла, кричащего на парселтанге. Что-то закричало, мучительно, высоко, пронзительно, так, что у Гарриет встали дыбом все волосы и закололо кончики пальцев, а сердце затрепетало.

— Нет! — завопил Риддл, эхом отозвался феникс, и весь зал завибрировал от их крика.

Ей нельзя было обернуться и посмотреть — это означало смерть. Она приподнялась… и шляпа спала с ее головы. Нет! Одной трясущейся, неподъемной рукой она подхватила ее, чтобы надеть снова, продолжая в другой руке стискивать запястье Джинни…

И звякнул меч, золотой и великолепный, блистающий рубинами в зеленоватом мраке комнаты.

Даже если Гарриет и успела что-нибудь подумать (сама она не была в этом уверена), остальное произошло со скоростью света. Она схватила меч и перевалилась через Джинни, покатилась, поползла по скользкому черному полу, игнорируя боль в коленях, плечах, голове, во всем теле — прямо туда, где лежал дневник. Она очень плохо видела, а тетрадь была почти того же цвета, что и камень, но она должна была быть где-то там, рядом с водой.

— Что за… НЕТ! — взвизгнул Риддл, оказавшись намного ближе, чем думала Гарриет — ближе, чем ей бы хотелось. Мгновением позже он ухватил ее за волосы.

Жгучая, ослепляющая боль пронзила голову; побелело в глазах. Вопль Риддла загустел в ее крови. Она отмахнулась мечом, разворачиваясь следом за лезвием, но он уже отпустил ее, и она почувствовала, что кончик меча что-то зацепил, когда Риддл отшатнулся.

— УБЕЙ ЕЕ! — завизжал он василиску, и в вихре страха, паники и адреналина Гарриет обернулась и посмотрела.

Но он был слеп. Огромные глаза кровавым месивом стекали на морду, изорванные и проткнутые. И хотя он был огромной чудовищной змеей, он мучился от боли, Гарриет это поняла, он был растерян и сбит с толку — и взбешен. Он поднялся, повернул изуродованную голову к ней и ударил.

Гарриет снова ползком бросилась к дневнику. Ей надо было его уничтожить… может, если она его проткнет…

Ее рука нащупала дневник. От силы, с которой тяжелый василиск сотряс пол, у нее в голове зазвенели все зубы. Она взглянула вверх, в его открывающуюся пасть — вонючую, гнилую, мерзкую, с рядами зубов, чей блеск она разглядела даже без очков, даже в темноте…

И когда он опустился, она вцепилась в меч обеими руками и со всех сил толкнула его вперед.

* * *

Выражение лица Минервы было бы бесценно, не будь Северус в таком бешенстве.

— Где они? — спросила Спраут, уже на полпути к двери.

— В последний раз, когда я их видел… за ними следовала Серая Дама… они направлялись к лестницам…

Минерва, Спраут и Флитвик устремились к Парадной лестнице, но Северус пошел в обратную сторону, решив зайти сбоку. Он добрался до угла как раз вовремя — мисс Грейнджер, одна-одинешенька, метнулась к двери того неисправного туалета, возле которого он вчера поймал дочь Лили; о Боже, это было всего лишь вчера.

— Мисс Грейнджер! — крикнул он ей, но дверь уже захлопнулась. Ругаясь, он поспешил следом.

В стене была широкая дыра, ведущая в прогнившую трубу. Рядом на полу валялся комок смятой серебристой ткани. Ни следа мисс Грейнджер, ни звука, кроме капанья воды где-то в этом покинутом месте.

— Сраный женский туалет? — проворчал он, забираясь в трубу, воздух которой наполнил вековой сыростью его нос, рот и горло.

Тот самый туалет, вместо разговора о котором Альбус сменил тему? — прошептал Внутренний Слизеринец.

Шок от этой мысли толкнул в грудь, и потом, казалось, превратился в чувство падения — глубже, глубже и глубже, словно сквозь время. Он сжал в руке палочку, приготовившись к заклинанию замедления, и применил его как раз вовремя, предотвратив столкновение с кучей старых гниющих костей.

Мисс Грейнджер ахнула и забарахталась, отползая, но он с быстротой мангуста поймал ее за руку.

— Что это вы надумали, дура беспросветная? — прошипел он.

— Г-гарри и Джинни там, внизу! — голос у нее дрожал, но она не съежилась и не отступила. Она, правда, вздрогнула, когда его пальцы глубоко впились ей в руку выше локтя. Он заставил себя ее отпустить и сохранять спокойствие, ну или хотя бы не рушить им на головы этот туннель. Нет, если его истерзанное терпение когда-нибудь и лопнет, то только из-за этой проклятой идиотки — дочери Лили.

— Я их найду, — кинул он Грейнджер. — А вы, мисс Грейнджер, будете ждать здесь.

— Н-но…

— Вы будете ждать здесь, или, клянусь всеми богами, я прослежу, чтобы вас исключили.

Было видно, как в ее сердце ужас сражается с гриффиндорским порывом, стремясь захватить власть над ее лицом. Гермиона Грейнджер, примерная ученица, с которой за четыре семестра всего дважды снимали баллы, которая жаждала одобрения авторитетов отчаянно, до разрыва со сверстниками, разумеется, лучше пойдет на смерть, чем на исключение…

— Я н-не останусь, — выговорила она. — Сэр.

«ГРИФФИНДОРЦЫ!» — чуть не возопил он.

«Для мисс Поттер только к лучшему иметь подругу с таким твердым характером», — говорил Дамблдор.

— Что ж, ладно, — буркнул он, отбросив мысль оглушить ее и оставить тут. — Пусть вас убивают. Не мне сообщать об этом вашей матери.

Это заставило ее вздрогнуть, но потом она просто подняла подбородок и сказала:

— Я знаю.

Он толкнул ее себе за спину и больше не обращал внимания, пригибаясь от сталактитов и оступаясь на особенно скользких камнях. Грейнджер молча пробиралась следом, шумно дыша.

* * *

Дрожа, Гарриет вырвалась из пасти мертвого василиска. Его клыки порвали ей одежду. Она чувствовала себя странно… чудно… как будто издалека… все болело, но в этом не было ничего нового…

Кроме ее локтя, где боль бесновалась с буйством грозы.

Пытаясь удержать рвоту, она потянула за верхушку клыка и вытащила его. Ей не удалось подавить крик, когда мякоть руки дернуло вслед за ним, и она упала, всхлипывая и сжимая зубы, со стуком выронив клык.

— Ты…

В поле зрения появился ботинок Риддла. Презирая его, она подняла голову и увидела, как над ней нависло его лицо, искаженное ненавистью и триумфом.

— Этому созданию было больше тысячи лет, — с отвращением сказал он. — Я действительно презираю гриффиндорцев.

— От… вали, — прохрипела Гарриет. У нее болело все, как под Круциатусом. Хуже всего был локоть — оттуда давила стена сплошной боли, разгораясь, поднимаясь вверх по руке.

— Неважно, — мягко произнес Риддл. — По крайней мере, его жертва предопределила твою смерть. Яд василиска убьет тебя быстро… и тогда я продолжу двигаться дальше.

А Гарриет лежала, глотая воздух, каждый ее нерв полыхал огнем, вся кожа заледенела до ожога — и смутная мысль пробилась на границу сознания:

ДНЕВНИК.

Она болезненно перекатилась на спину, сцепив зубы, надеясь, что Риддл подумает, что она вот-вот умрет; отвернулась от него, выискивая глазами дневник, молясь, чтобы он решил, что ей просто не хочется на него смотреть. Ее пальцы обвились вокруг клыка василиска, взгляд нащупывал тонкую черную тетрадь…

Вот она.

— Собираешься снова попытаться меня ударить, Гарриет? — прозвучал над ней голос Риддла. — Ну в самом деле, ты же умираешь — думаю, я смогу увернуться.

— Да? — вымучила Гарриет, сипя. — Увернись от… этого.

И она из последних сил перекатилась и вонзила клык в тетрадь. Выплеснулись чернила, намочив ее кисть и рукав, и Риддл закричал, протяжно и пронзительно, и все протяжнее и пронзительнее, и она, откинувшись на спину, смотрела, как он умирал — человек, убивший ее маму и папу, и Джинни, и ее саму. Он рассыпался, как брошенная в огонь фотография, искривляясь и распадаясь липкими черными каплями, словно расплавленная пленка… Это было последним, что ей довелось увидеть, и, наверное, ей должно было стать легче, но не стало.

Он исчез.

Она закрыла глаза. Что-то мягким пухом коснулось лба и чирикнуло, и медово-золотые капли растаяли в ее сердце.

— Прости, что не вышло, Фоукс, — попыталась прошептать она и так и не узнала, удалось ли ей это.

А потом мир ускользнул, и в темноте золотистой водой потекла песня Фоукса.

* * *

Впереди сквозь черноту пробивался зеленоватый свет. Источником свечения была открытая дверь, украшенная барельефом в виде змей с изумрудными глазами.

В каменном коридоре царила полная тишина.

Северус взобрался на высокий порог и попал в мрачный зал, блестящий камнем и черной водой, озаренный зеленоватым светом, напоминающим его собственные подземелья. Впереди — яркое пятно, красное и золотое…

Феникс Дамблдора и спутанные волосы Джиневры Уизли, рассыпавшиеся по полу. Феникс сидел на груди совершенно неподвижной дочери Лили.

— Ох, — Грейнджер, казалось, и вправду не смогла сказать ничего лучше. Впрочем, сам он и этого не смог. — Ох…

Феникс раскрыл крылья и вспорхнул с тела девочки.

Каким-то образом Северус оказался рядом с ней, обогнув массивную фигуру змеи — та, мертвая, распласталась на боку. Он не помнил, как подошел к ней и опустился на колени, но он был там, смотрел на нее. Она была грязной, покрыта чернилами, илом и кровью. Ее лицо было обращено к ним, без очков, спокойное и неподвижное.

Грейнджер шмыгала, гладя девочке волосы, отодвигая их от лица, плача: «Гарриет, Гарри, пожалуйста».

Он ощутил, как что-то дрогнуло под пальцами. Он неведомо когда успел поднять руку девочки и держал ее запястье.

Он чувствовал ее пульс.

«Мисс Грейнджер, заткнитесь», — попытался сказать он. Голоса не было.

На шее тоже бился пульс. Он прямо под рукой становился сильнее.

Поблизости раздался стон и кашель: зашевелилась девочка Уизли.

— Ох! — Грейнджер кинулась к Уизлетте. — Джинни!

— Г-гермиона? — неверным голосом выговорила та. — Где… Как… Ох!

Северус не стал обращать внимания на их болтовню. Он повернул к себе лицо дочери Лили, проверил голову на наличие травм. Кажется, их не было, хотя каждый открытый клочок кожи был исцарапан, а джинсы на левом колене порваны и в пятнах. Пульс, однако, ощутимо становился сильнее. Он подумал, что, наверное, не помешало бы заговорить с ней, позвать по имени, привести в себя, но голос затерялся где-то там же, куда утекли все его эмоции — не под окклюментный щит, а куда-то наружу, оставив его пустой оболочкой, действующей на автомате.

А потом она шевельнулась и открыла глаза.

Она смотрела на него равнодушным, несфокусированным взглядом только что очнувшегося человека. Потом моргнула, и в глазах появилось узнавание одновременно с недоумением.

— Профессор? — прокаркала она. Сбоку дуэтом забормотали Грейнджер с Уизлеттой.

Увидев эти глаза, Северус окончательно пришел в себя — весь его ужас, вся ярость, отчаяние, вина и облегчение слились и нахлынули на него разом. Они промчались сквозь него с такой силой, что содрогнулись самые основы его существа. Ему хотелось трясти ее, пока у нее не посыплются зубы, кричать на нее до сорванного голоса, запереть где-нибудь, где она не сможет опять геройствовать и где ее не коснется ни одна опасность, потому что эта мелкая безмозглая самоубийца дала понять, что верить ей нельзя…

— Это был Волдеморт, — сказала она изможденным, бессильным голосом, приподнимаясь и показывая куда-то ему под колено, но он не стал смотреть, ему было абсолютно плевать. — Только он звал себя Том Риддл, это не Джинни, сэр, клянусь…

— Он был в дневнике! — всхлипнула Уизлетта.

— Он жил в дневнике, я проткнула его клыком василиска. И он взорвался чернилами и он исчез, в смысле, Том Риддл…

— Заткнитесь, — произнес Северус первое слово после того, как разрешил Грейнджер пойти с ним. — Просто заткнитесь нахер, пока я вас всех не поубивал.

Они послушались, даже девочка Уизли перестала плакать, и все вместе уставились на него с разной степенью потрясения и тревоги. Он заставил себя встать и отойти от них, пока не совершил что-нибудь непоправимое. Все внутри саднило от ярости, от… от…

Прохладный ветерок пролетел над ним, и что-то острое вонзилось в плечо вместе с опустившейся на него тяжестью…

Феникс Дамблдора. Он посмотрел на него блестящими черными глазами и пропел.

— Это и тебя касается, — сказал он, но ощутил, как убийственная ярость отступает. — Баклан.

Феникс курлыкнул и ткнулся клювом.

Подойдя, наконец, обратно к детям, он обнаружил, что девочка держит кричаще яркий, сверкающий меч, инкрустированный рубинами. Он ей для самообороны? Сбившись в кучку, три девочки опасливо в него вглядывались. Дочь Лили почти расслабилась, как только увидела сидящую у него на плече птицу.

— Идти можете? — бросил он им.

Все трое кивнули, кажется, не осмеливаясь заговорить. Хорошо.

— Тогда встали и за мной.

Они подчинились, держа друг друга за руки.

И он знал, что ему предстоит долгий, очень долгий разговор с проклятым Альбусом Дамблдором и трижды проклятым Люциусом Малфоем.