Бесконечная дорога (джен)

Все знали, что сестры Гринграсс были из Корнуэлла, и поговаривали, что у них там очаровательный дом с видом на море. Все также знали, что они были настолько бедны, что девочки сами шили себе всю одежду, и что каждая их них должна была достаточно удачно выйти замуж, причем хотя бы одна — очень удачно, чтобы поддерживать всех остальных.

У всех четверых были имена из греческой мифологии — элемент старомодного порядка, который их мама, желая добавить им привлекательности, приписывала придерживающимся традиций невестам. Старшая была Лето, затем — Дафна, Астерия и, наконец, Каллисто. Было широко известно, что каждая дочь рождалась красивее предыдущей, но с младшей пока трудно было сказать наверняка — ей было всего лишь девять.

Дафна вернулась из Хогвартса в июне. В кармане у нее было письмо от Трейси, написанное ею в поезде под безостановочную трескотню Панси. Мама забрала ее с Кингс-Кросс и аппарировала на каменистое побережье, в деревушку у их дома, болтая о перспективах Лето, а Дафна поглаживала письмо в кармане плаща и в соответствующих местах повторяла: «Да, мама». Она уже давно научилась слушать, действительно слушать вполуха, продолжая размышлять о чем-нибудь совершенно другом. Практики ей хватало: и мама, и Панси постоянно говорили.

Миновало лето, полное шума океана, сельского уединения, веселых выходок, которые устраивали дома ее сестры, писем от Лето из-за границы и от Тиффани, неизменной Тиффани — чернилами по пергаменту. И вот тогда, за день до отъезда обратно в школу…

— Я не хочу, чтобы вы уезжали, — хныкала Каллисто.

— Знаю, Калли, — Дафна погладила младшую сестру по пшеничным волосам, чувствуя, как ее платье спереди намокает и начинает липнуть к коже.

На другом конце крошечной гостиной Астерия тоже плакала, только тихо. Слезы капали с ее несчастного лица. Ее стоическое молчание было еще тяжелее переносить, чем отчаянные рыдания Каллисто.

Их мама и Лето (наконец-то вернувшаяся) спаслись из дома бегством.

— Я не выдержу все это хныканье, шмыганье и нытье, — негромко сказала Лето Дафне. — Будь проклято это жалкое место. Не то чтобы я винила Калли, да и Астер плачет от любой мелочи, от нее другого и не жди, но, Мерлин всемогущий, до чего же у меня от этого голова болит. Если до следующего лета не обручусь, брошусь в море.

Лето должна была заключить к этому времени помолвку, так что море, бьющееся и пенящееся вдоль утесов северного Корнуэлла, ей бы не понадобилось. Лето, проведенное ею с кузенами в Вене, было исполнено развлечений и успехов в обществе (правда, замужество пока никто не предложил).

Дафна завидовала Лето. Ей самой хотелось быть старшей. Она знала, что справилась бы лучше Лето. Из Дафны лучше вышла бы старшая сестра, хоть она и была второй дочерью.

С шести лет Дафна сознавала, что она ответственнее, чем ее старшая сестра и даже чем мама. Именно она заботилась о сестрах. Будет нелегко оставить малышку Калли совсем одну, когда они уедут в Хогвартс. Ей будет одиноко одной, без них, — Астерия в этом году тоже поступит на первый курс. Она останется с одной лишь мамой.

Нельзя сказать, чтобы мама была… ну, плохой. Она не расставляла по всему дому бутылки и не носила их в кармане передника, как миссис Грири с болота. Она не заставляла дочерей устроиться на работу, чтобы потом сразу же отбирать все принесенные деньги, как миссис Уортон. По сути мама очень хорошо их воспитывала: учила их, как элегантно говорить, чтобы у них не было акцента полукровок; как быть хорошей женой в большом хозяйстве; как развлечь гостей и быть доброжелательной хозяйкой. Мама желала им всем удачных супругов, но при этом она замечала в каждой из них сильные стороны. Лето умела завоевывать друзей и почитателей на высоких постах. Дафна, собранная и уравновешенная, с десяти лет могла изящно вести разговор с дипломатами и принцами. Сложнее дались музыка и живопись для Астерии, так как они требовали наставников, которым надо было платить, но сильной стороной мамы было умение устраивать так, чтобы полезные люди оказывались у нее в долгу. Калли была еще слишком мала, но, вероятно, однажды она могла бы стать соперницей Лето в обаянии и живости. Дафна знала, что Калли немного недооценивают, но не винила маму — ее первым и важнейшим долгом было хорошо выдать замуж Лето. Калли, самая младшая, которой еще оставалось два года до Хогвартса, была наименьшей из ее тревог.

Дафна попросила миссис Мартиндейл — ведьму, которая устроила небольшую неофициальную школу в своем доме, за пару миль от них пешком — позаниматься с Калли и по возможности чему-нибудь ее научить. Там Калли наверняка заведет друзей. В этом она была хороша, в отличие от Астерии, которая была до крайности застенчивой и не переносила новые вещи и лица. На самом деле, Дафна точно так же волновалась и за Астерию, которая поступала в Хогвартс. Внезапные перемены, новизна во всем очень ее расстроят. Для Астерии было так же больно уезжать от Калли, как для Калли — оставаться.

С грохотом распахнулась дверь, и ворвалась Лето — волнистые золотые волосы растрепались от ветра, лицо разрумянилось. Она держала почтовый тубус — такие использовали в международной совиной почте.

— Они ответили! — провозгласила она с неистовой гордостью.

— Наши кузены из Вены? — спросила Дафна, крепче обнимая Калли, сердце у которой забилось быстрее. «Неужели предложение?» — подумала она, не смея надеяться.

— Разумеется! Как будто мне есть дело до кого-то еще, — Лето проигнорировала стул, сиденье которого так и не починили, и взгромоздилась на подоконник, опрокинув на пол корзину с вязанием. — Только послушайте… Ой, Калли, перестань завывать, я сама себя не слышу… «Дражайшая Лето»… Они тут спрашивают, как у нас дела, всякое занудство, но у вас же все прекрасно, да? Слушайте, самое интересное: «Летом ты была весьма успешна, нас осаждают просьбами о твоем возвращении. Умоляем тебя провести с нами рождественские каникулы, иначе все наше общество в Вене будет разочаровано», — пока она читала, лицо ее победно сияло, и потом, когда она подняла глаза от письма, глаза у нее сверкали.

Настроение Калли, всегда такой непостоянной, уже изменилось от горьких рыданий к полному восторгу, хотя слезы все еще дрожали на ее светлых ресницах.

— О, Лето! Это значит, ты скоро выйдешь замуж? Можно, я буду подружкой невесты?

— Разумеется, будешь, — Лето рассмеялась звенящим смехом, который так всем нравился. — Вы все будете подружками невесты, и мой муж почувствует себя самым счастливым мужчиной в мире от того, что породнился с таким восхитительным семейством сестер.

Астерия залилась слезами.

— Ой, Астер, — Лето в раздражении встала с подоконника и подошла к ней. — Не надо так, глупенькая.

— П-прости, — шмыгнула Астерия. — Я знаю, это замечательно… но мне от этого так грустно… если вы все уедете…

— Всего лишь на Рождество, глупышка, — Лето потерла ей плечи. — Ты будешь со мной в Хогвартсе весь год! Я еще тебе надоем, радоваться будешь, когда уеду.

— Ни за что! — ахнула, побледнев, Астерия.

Лето поймала взгляд Дафны, изобразив на лице явное: «Ну почему наши сестры такие глупышки?»

— Пора подумать об ужине, — спокойно произнесла Дафна. Калли тем временем побежала читать письмо Лето. — Что приготовим?

— А что у нас есть? — цинично спросила Лето. — Как обычно, картошка да вода.

— Уолтер Маттиас этим утром принес кролика, — ответила Дафна. — Я подумала, что можно с ним сделать неплохое рагу. Приготовлю тебе картофель и луковый суп, Астер, — добавила она, так как Астерия не выносила мясо. — Твой любимый.

— Тебе стоит послать рецепт домовикам в Хогвартс, — буркнула Лето. — Иначе она там ничегошеньки не будет есть. И сама знаешь, что скажет мама, — она сдвинула назад челюсть и, прямо как мама, выговорила чопорным, в нос, голосом: — «Никто, девочки, не захочет слишком толстую или слишком худую жену».

— Маме будешь рассказывать? — тихо, чтобы не расслышали младшие сестры, спросила Дафна. Калли, уже полностью оправившись, сидела с Астерией на полу, изучая письмо.

— Наверное, — Лето пожала плечами. — Это ее немного поддержит, по крайней мере, отвлечет от меня. Но сделаю это только перед отъездом. Не хочу выслушивать лекции о том, что случится, если я не приму предложение и в этот раз, — она говорила так, словно ей не было особого дела до маминых лекций, но Дафна знала, как сильно Лето была разочарована, когда вернулась домой без единого предложения. На самом деле, они все были этим удивлены. В семнадцать та была достаточно взрослой для замужества, а ее красота не уступала очарованию и чистоте крови. Они были бедны, но это не должно было иметь значения. Одна лишь Астерия испытала облегчение, и это счастье заставляло ее чувствовать вину, так что она плакала еще горше, чем если бы Лето уже обручилась и уехала на континент.

— В таком случае тебе лучше было бы не говорить Калли, — практично заметила Дафна.

— В пекло все, если ты не права, — нахмурилась Лето. — Ну, просить ее не говорить маме бессмысленно. Скорее небо упадет нам на головы, чем Калли сможет удержать рот на замке. Я выдерживала маму годами, справлюсь и еще неделю… Помяни черта, — сказала она вполголоса, услышав мамин голос из коридора.

— Это не почта была? — спросила мама, суетливо входя в комнату из коридора с корзиной розмарина и руты на локте. Лицо ее раскраснелось, глаза были яркими и нетерпеливыми. Мама уже не была так стройна, как некогда, но все еще можно было разглядеть по следам былой красоты, в кого они удались. — Лето, радость моя, это для тебя что-нибудь?

— Кузены хотят, чтобы она провела с ними Рождество! — восторженно сказала Калли.

— И все? — мамино оживление поугасло. — Я была уверена, что будет что-нибудь более… основательное.

— Да, — ответила Лето, пытаясь говорить небрежно; но вышло все равно резко, почти вызывающе. — И все. Всего лишь еще одно скучное приглашение в Вену.

— Но Ли, ты же говорила…

— Калли, — перебила Дафна, — собери, пожалуйста, вязание. Все по полу валяется, такой беспорядок, а мне надо начинать готовить ужин.

— Н-да, это очень досадно, — медленно проговорила мама. — Но все же лучше, чем ничего, пожалуй.

Лето промолчала. Дафна убрала шитье с таким видом, будто все хорошо, но она видела, как Астерия впитывает происходящее, складывая вязание обратно в корзину, опрокинутую на пол Лето.

— Кто поможет с ужином? — спросила Дафна младших сестер.

— Я, — ответила все еще мрачная Астерия и пошла за Дафной через крошечный коридор на кухню в задней части дома.

— В этой поездке надо будет очень постараться, моя милая, — на ходу поучала мама Лето. — Не выйдет тратить время почем зря, как ты делала все лето. Рождественские каникулы будут короче, но это все-таки возможность…

Дафна закрыла кухонную дверь, заглушив мамин голос. Она довольно спокойно ходила по кухне, взяла из коробки картошку и лук (их было немного), потянулась за кроликом… и остановилась, потому что у стола стояла Астерия, которая при виде крови могла упасть в обморок.

— В этом ты мне не помощница, Астер, — сказала Дафна.

— Я могу заняться супом, — тихо ответила Астерия.

— Астер…

Астерия взяла картошку и лук и повернулась к Дафне спиной, явно намереваясь работать у раковины. Тогда Дафна обогнула стол и, подойдя к ней, поцеловала Астерию в волосы. Для этого ей пришлось привстать на носки. Астерия, пусть и на два года младше, была выше на полголовы.

Астерия повернула голову и чуть улыбнулась. Она редко широко улыбалась, и это было грустнее всего на свете. Ее радость была тихой, переполняющей сердце, но если бы она разгорелась, то, наверное, могла бы осветить весь маггловский Лондон.

Дафна повязала кожаный фартук поверх потрепанного платья, аккуратно прибрала волосы, надела кожаные перчатки до локтя и ошкурила кролика. Работая, она посматривала на спину Астерии, но та оставалась лицом к раковине.

— Закрой глаза, Астер, — попросила Дафна, закончив.

Астерия послушно закрыла глаза, позволяя Дафне помыть в раковине окровавленный нож.

— Почему так плохо то, что Лето не получила предложения? — спросила Астерия, не открывая глаз.

Дафна продолжила оттирать нож. Она ополоснула раковину, смывая следы крови. Астерия так и стояла, терпеливо закрыв глаза и дыша через рот, чтобы не чувствовать запаха.

Дафна выключила воду.

— Думаю, ты и сама знаешь, Астер.

— Мне все равно, выйдет ли Лето замуж, — Астерия снова открыла глаза. — Даже нет… я бы предпочла, чтобы она не выходила. Я вообще не хочу, чтобы она уезжала, но брак из-за денег — хуже всего, что она могла бы сделать.

— Это не из-за денег, Астер.

— Знаю, — Дафна всегда считала себя взрослой для своих лет, но сейчас Астерия выглядела настолько же взрослой, если не старше. — Это все ради нас. Но я не хочу, чтобы она так поступала ради меня. Не хочу, чтобы она была несчастна ради того, только чтобы я была счастлива. Я тогда не смогу стать счастлива.

— Ты бы пожертвовала собой ради Лето? — Дафна убрала нож обратно на разделочную доску.

— Конечно, — тихо сказала Астерия, и Дафна поняла, что это правда.

— Вот так же и Лето хотела бы пожертвовать собой ради нас, — продолжила она мягко. — И я тоже, — она поцеловала Астерию в щеку. — Сейчас закончу с кроликом.

«Так и есть, — подумала Дафна. — Мы больше не дети».

* * *

— Надеюсь, ты хорошо провел лето, дорогой, — сказала мать.

— Нормально, — небрежно ответил Драко.

Он лежал поперек кровати, играя с вредноскопом из золота и хрусталя, который ему подарили на день рождения кузены. Они чуть от смеха не полопались, когда он с непроницаемым лицом говорил наглую ложь, а вредноскоп у него в руке вопил все громче и громче. Он здорово повеселился в Ломбардии, но выглядеть слишком довольным было ни к чему. К тому же у мамы всегда в августе начиналось плохое настроение — она становилась молчаливей и задавала простые вопросы, за которыми, казалось, скрывалось что-то другое.

Она вручную складывала его одежду и убирала в чемодан. Она всегда так делала летом перед Хогвартсом, даже до того, как Поттер украла у них Добби. Драко не понимал, почему она не пользуется магией.

— Будь осторожнее в Хогвартсе этим летом, мой милый, — говорила мать, собирая его рубашки в аккуратную стопку и убирая их в чемодан. — Хорошо?

— Конечно, — ответил Драко, и вредноскоп в его руке остался немым и темным. — Буду держать при себе Крэбба и Гойла, чтобы если что швырнуть их дементорам.

Вредноскоп моргнул, но потемнел снова. Драко предположил, что это потому, что он сам не был уверен, всерьез ли он говорит.

«Никогда не давай дементору возможности тебя заметить, — сказал вчера за ужином отец. — Никогда не ходи один и будь бдителен. Дементоры не знают жалости и не умеют прощать».

— Ты правда думаешь, что он бежал из Азкабана, чтобы убить Поттер? — спросил Драко мать, складывающую его брюки.

(Рита Скитер точно так считала. Если судить по тому, что она писала, Сириус Блэк бежал из Азкабана, чтобы дать ей серию интервью. Ну или она сама его оттуда выкрала ради полного доступа к его биографии.)

Отец заявил, что о мотивах Блэка задумываться не стоит, так как после двенадцати лет в Азкабане тот гарантированно сошел с ума. Мать только смотрела на горящие люстры — свет отражался в ее расширившихся зрачках. Однако наедине мать была общительнее и мягче отца. Она привыкла, приглашая ведьм на чай, разрешать Драко прятаться под столом, и он следил за ними для нее, передавая потом их разговоры — но только в том случае, если она правильно его подкупала. (Разумеется, и ему пришлось научиться правильно назначать цену: мать говорила, что его было очень легко купить до того, как он научился удерживаться после первого трюфеля).

— Мам? — повторил он, так как она не ответила. Он отложил надоевший вредноскоп.

— Дорогой, зачем ты поднял эту нелепую тему? — она взяла палочку и отлевитировала ворчащую «Чудовищную книгу о чудовищах» в чемодан. Ему пришлось застегнуть ее на ремень, чтобы не дать сожрать остальные книги — а также одежду, обувь, постельные принадлежности…

— Сириус Блэк, мам, — он приподнялся на подушках, чтобы как положено скрестить на груди руки. Отец сказал бы: «Разве Малфои так разговаривают?» и «Разве мы сутулимся?» — Он правда такой опасный?

Мать ответила не сразу.

— Сириус Блэк — наш кузен, — сказала она, укладывая остальные его книги. — Он родич и твоему отцу, хотя, разумеется, дальний. Но мне он приходится двоюродным братом, и тебе тоже — хоть он и отлучен.

Это Драко знал. Мать и отец годами учили его отслеживать серебряные нити семейного гобелена — от первого Малфоя и до самого Драко, последнего и единственного. Имена мертвых предков были цвета олова, живых — сверкающе-яркими. Имя «Регулус» было темным, а «Сириус» — каким-то средним, тусклым, как никель.

— Он поступил на Гриффиндор, — сказала мать. — Был другом Джеймса Поттера.

— Что? — Драко сел. Этого точно не было в газете.

— М-м-м, — мать теперь смотрела в окно.

— Поттер знает?

— Этого я сказать не могу, милый. Об этом было известно всем его знакомым. Они были неразлучны, даже после того, как Поттер женился на этой грязнокровной дикарке. Однако многие из их ровесников в итоге погибли на войне…

Дело обретало гораздо более интересный поворот, чем он рассчитывал.

— Ты хорошо его знала?

— Мы часто встречались детьми — в некотором отношении он был весьма избалован, но в остальном — ужасно заброшен. Дядя Орион был… не слишком ласковым человеком. А уж после того, как Сириус попал на Гриффиндор… В шестнадцать он ушел из дома и больше ни с кем из нас не разговаривал — если не считать ссор, конечно. Он любил поскандалить, когда наши дороги пересекались.

Она помолчала, глядя в окно, на широкую зеленую лужайку.

— Если бы меня спросили, — тихо продолжила она, — пошел бы Сириус за Темным Лордом… по какой угодно причине… я могла бы жизнью поклясться, что нет.

Она взглянула на Драко, такая же безмятежная и спокойная, как озеро, чей дальний берег терялся за горизонтом. Он ощутил, как на затылке зашевелились волосы.

— Это научило меня тому, что мало в чем в этой жизни можно быть уверенным, — сказала мать.

* * *

На следующий день мать и отец, как обычно, посадили его на поезд, и он позволил матери у всех на глазах поцеловать его в лоб. Его удивляло, что в разлуке он все еще продолжает по ней скучать. Забини говорил, что ему уже пора бы это перерасти, но как можно не скучать по тому, кто стоит и смотрит, пока поезд не тронется, и позже, став размером с игрушку, с точку — и продолжает представлять, что видит тебя, после того, как ты давно скрылся из виду?

Он, конечно, никогда не видел, как мать это делает. Она ведь была тогда слишком далеко. Но он легко мог себе это представить. А раз он мог себе это представить, то, разумеется, именно так она думала о нем.

Найти Панси было проще, чем гриффиндорца на фабрике фейерверков. По сути говоря, ему потребовалось просто обернуться, и он практически в нее врезался. Она просочилась в его личное пространство — глаза подведены черным, темные волосы красиво и мягко обрамляют лицо; сами по себе волосы были определенно красивее лица.

— Драко, — произнесла она восторженно, глядя на него, как Гойл на рождественский пирог. — Как прошли каникулы?

— Нормально, — протянул он. И подумал насчет того, чтобы приобнять ее за талию — просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет, но не хотелось, чтобы она прилипла к нему на весь день.

Крэбба и Гойла было тоже несложно найти — они каждый год садились в одно и то же купе. В этом году в вагоне возросло количество хаффлпаффцев. Драко и Панси выставили их наружу, и они все вчетвером уселись с конфетами, которые принесли Крэбб с Гойлом, корзиной с закусками, которую дала ему с собой мама, и премерзким печеньем, которое Панси испекла для Драко. (Все, что ему понадобилось сделать — это «случайно» пододвинуть его к Гойлу, и оно исчезло.) Перед тем, как они проехали Питерборо, к ним присоединилась Миллисент, но она, как обычно, села ближе к двери и молчала. Чуть позже показался Забини, но ушел, когда заглянула Дафна с двумя сестрами. Лето училась последний год и подыскивала мужа (так сказала мама), но вот вторая была новенькой и самой симпатичной. Драко вспомнил, что у Гринграссов должна была остаться еще одна дочь — совсем малышка. Если было правдой то, что про них говорили — что каждая из дочерей была красивее предыдущей — было почти невероятно вообразить, насколько хороша будет следующая.

Панси немедленно вспыхнула ненавистью, но Новая Сестра была до того каменно-молчалива, что через четверть часа все про нее забыли. Где-то у Донкастера в купе проникла Трейси, с холодным выражением на лице, узлом курчавых волос на голове и такими же густо подведенными, как у Панси, глазами; выглядела она при этом гораздо круче Панси. Это у них такая новая мода, или он просто только что заметил? Может, и Поттер тоже так сделает? Ей придется избавиться от этих отвратных очков и что-то сделать с волосами, чтобы начать выглядеть хотя бы наполовину пристойно — одной подводкой ей не отделаться.

Через некоторое время Драко надоело разговаривать о лете, о приближающихся уроках и Сириусе Блэке, и он решил отыскать Поттер и безжалостно ее высмеять. Панси сцепилась в каком-то бессмысленном споре с Трейси, — кажется, они выясняли, насколько богаты и красивы его кузены, — так что Драко взял Крэбба и Гойла и пошел проталкиваться вдоль по поезду в поиске гриффиндорцев.

Сперва они обнаружили на выходе из туалета Грейнджер. Она уже была в школьной мантии, как будто чувствовала себя здесь как дома. Макияжа на ней видно не было, а зубы казались даже крупнее обычного.

— Это же длиннозубая грязнокровка-подпевала, — протянул он. — Где твоя знаменитая подружка?

Грейнджер глянула на него так, словно кто-то кинул ей на колени дохлую белку.

— Не пришло в голову ничего лучше, чем дразнить меня и Гарриет? — спросила она, на секунду напомнив его бабушку-горгону.

— Много есть вещей получше. Но таких веселых мало.

Исполненный отвращения взгляд Грейнджер впечатлял, но он ей об этом рассказывать не собирался. Ему хотелось ударить ее прямо в зубастое лицо. Она попыталась протиснуться мимо, но Гойл перекрыл ей дорогу.

— Позвольте, — холодно сказала она с совершенно бесстрашным видом. Честное слово, гриффиндорцы ужасно бесят. Их скучно пугать, потому что они до того безрассудны, что ничего не боятся.

— Ага, — отозвался знакомый голос за спиной у Крэбба. — Позвольте-ка, господа. Дама хочет пройти.

Близнецы Уизли — с суровыми лицами и уже вооруженные. Опа. В отличие от Грейнджер, эти сперва проклинают, а потом уже спрашивают.

— Пошли, — пробормотал Драко Крэббу и Гойлу и ушел, забрав их с собой.

Нигде в поезде он не увидел жутких волос и еще более жутких очков Поттер. Наверное, Дамблдор выделил ей отдельное сопровождение. Как всегда при мысли о Поттер, его настроение испортилось. Если бы он увидел ее самодовольную сволочную физиономию, то мог бы насмехаться над ней до тех пор, пока она не перестанет улыбаться этой своей улыбкой, от которой руки у него так и зудели, так и тянулись к палочке. И даже когда ее самодовольной сволочной физиономии поблизости не было, руки зудели все равно, пока ему не удавалось ее отыскать и доводить до той самой доли секунды, когда она переставала казаться такой довольной и самоуверенной. Он все лето терпел, что нельзя ее позлить, и вот теперь ее нет в поезде.

Как на нее похоже. Даже когда ему удавалось проломить эту застывшую гриффиндорскость, она обычно каким-то образом побеждала.

Дурацкая Поттер.

Чем ближе они подъезжали к Хогвартсу, тем сильнее лил дождь; к окнам вагона лип холодный туман. Кроме тумана, снаружи ничего видно не было. Драко переоделся в школьную мантию и натянул толстый плащ и перчатки, когда решил, что осталось ехать час. Лампы в поезде мерцали, дрожа и колыхаясь из-за неровностей на путях.

Они вышли из поезда, воздух снаружи был обжигающе-холодным. Как-то так получилось, что Драко потерял Крэбба и Гойла и оказался в одной карете с Дафной, Новой Сестрой и Трейси. Он предположил, что Панси лежит где-то мертвая, потому что ее не было видно, а она бы не оставила его одного в компании трех девочек, которые симпатичнее нее.

Тем не менее карета так и тронулась с места без Панси, так что он пожал плечами и откинулся на подушки, от которых пахло мокрым сеном, и прикидывал, как быстро ему успеет надоесть праздничный пир после двух месяцев, проведенных у кузенов — те на прощание устроили пирушку с запеченным лебедем в перьях. В Хогвартсе такого никогда не будет.

Вдруг сестра Дафны — Астерия? Астория? — ахнула, словно кто-то плеснул на нее холодной воды.

— Астер? — окликнула Дафна.

И тут Драко это почувствовал… Пронзительный, захлестывающий холод, как будто вся карета ушла под воду… Он не видел, что происходит вокруг, хотя знал, что глаза у него открыты… И потом он забыл даже об этом, потому что услышал голоса — это ссорились его родители…

«Но ведь отец с матерью никогда не ссорятся», — подумал он.

— …заберу его у тебя, навсегда, Нарцисса, насовсем, во имя Салазара и Мерлина, заберу…

— Заберешь его у меня? Думаешь, сил хватит?

— Ты знаешь, что сил у меня достаточно, чтобы ты никогда его больше в жизни не увидела…

— Грози адвокатами, Люциус, этими твоими договорами на крови, всей своей властью и богатством, — но этого все равно мало. Я его мать, и я скорее умру — и дважды, и тысячу раз умру, чем позволю разлучить нас хоть на день, даже если его у меня забирает собственный отец…

Он ничего не видел; он был где-то в темноте, а отец и мать были рядом, кричали; билось стекло, кожу коробило от магии — он чувствовал все это, хоть и знал, что он в карете с Трейси, Дафной и ее сестрой, и что отец и мать никогда не ссорились. Он напрягся, пытаясь выбраться из этого кошмара, где его родители кричали над ним, отбирая его друг у друга.

Что-то тяжелое рухнуло ему на ноги. Охнув, он вырвался на свободу из холодной удушающей тьмы. Дребезжание кареты казалось слишком громким. Трейси тяжело дышала, словно борясь с тошнотой. Дафна слабо стонала. Астерия…

Астерия и была тем, что упало Драко на ноги. Она лежала без сознания на полу.

Он провел рукой по липкому лицу. Ладонь намочил холодный пот.

— Эй, — пробормотал он, дернув ногой. Астерия шевельнулась, но не села. Он наклонился и потряс ее за плечо. — Давай, очнись.

— Ох, — снова произнесла Дафна, но на этот раз по-другому. — Астер! — она соскользнула на пол, подняла голову и плечи сестры себе на колени, убирая тяжелые светлые волосы Астерии с ее лица. — Астер, очнись, Астер.

— Дементоры, — буркнула Трейси. — Я читала про них в Пророке, но подумала, что Скитер просто брешет…

Астерия начала приходить в себя. Она дрожала на коленях у Дафны в своем потрепанном пальто. Вопреки всему своему сволочизму, Драко подумал, что нехорошо, когда кто-то настолько симпатичный мерзнет.

— На, — он набросил на нее свой плащ. — Пальто у тебя дрянь.

— Спасибо, Драко, — с искренней благодарностью ответила Дафна — звучало, по крайней мере, искренне. Тем не менее она была Самой Хорошей из слизеринских девочек их курса, так что на деле могло быть иначе. — Разве это не великодушно, Астер? Драко такой джентльмен.

Этот мастерский набросок его характера заставил Драко почувствовать себя чуть лучше, так что, когда он выбрался из кареты на сырой холод, в туман, затопивший его по колено на пороге Хогвартса, он почти не был расстроен, что теперь дрожит сам. Астерия выглядела такой жалкой и красивой одновременно, что он даже не намекнул на то, чтобы ему вернули плащ, и просто стал пробиваться через болото гриффиндурков и тухлопаффцев, устремившись в тепло.

* * *

Гарриет рванула вниз по главной лестнице в вестибюль, как только заметила огни повозок, мерцающие в сумраке на дороге внизу. Она остановилась на несколько ступеней до конца, чтобы хорошо видеть входящих и высмотреть Гермионину бурю волос. Когда в толпе появилась Гермиона, она уже озиралась в поисках Гарриет, и та подняла руку и замахала ей. Лицо Гермионы просияло, и они одновременно побежали друг к другу навстречу, причем Гарриет по пути опрокинула пару рейвенкловцев в два раза ее крупнее.

Они напрыгнули друг на друга, яростно обнимаясь, и несколько мгновений не говорили вообще ничего. Затем Гермиона вымолвила:

— Я так волновалась!

— Так волновалась, что прочла всего двадцать две книги из двадцати трех? — улыбнулась Гарриет.

— Ой, замолчи, — Гермиона прижала ее к себе. — Я ничегошеньки в них не понимала с самого твоего отъезда.

У Гарриет потеплело на сердце. Гермиона так скучала, что не могла сосредоточиться на чтении. (Ну, наверное, она могла сосредоточиться как минимум половину времени, но учитывая, что обычно она выдавала сто десять процентов, это все равно было признаком сильных эмоций.)

Они повернули к Большому залу и чуть не вошли в профессора Макгонагалл.

— Простите! — пискнула Гермиона, как будто боялась, что профессор Макгонагалл за простое столкновение даст им отработку. Впрочем, Снейп мог бы…

— Ничего страшного, мисс Грейнджер, — ответила профессор Макгонагалл, — но вы должны пойти со мной.

Гермиона побелела. Профессор Макгонагалл не заговорила быстрее, но добавила без паузы:

— Это касается вашего расписания в этом году. Мисс Поттер, вы можете отправляться в зал.

Гарриет была расстроена крайним садизмом, с которым отбирают у нее лучшую подругу сразу же, как только они воссоединились после разлуки на месяц из-за маньяка-убийцы. Она была лучшего мнения о профессоре Макгонагалл. Однако Гермиона, похоже, считала иначе: при слове «расписание» ее лицо засветилось. Гарриет смирилась, что ей опять придется делить сердце Гермионы с учебой.

— Ну, тогда до скорого, — сказала Гарриет и пронаблюдала, как Гермиона засеменила за профессором Макгонагалл.

— Так вот ты где, Потти, — протянул знакомый неприятный голос. — Слишком хороша, чтобы в этом году поехать с нами на поезде, как я слышал.

Фу, Малфой. Гарриет обернулась и обнаружила, что смотрит ему в грудь. Он стал выше. Было крайне досадно хмуриться на него снизу вверх.

— Самомнения у тебя вроде бы стало еще больше, — ликуя, заявил он, — а вот надо всем остальным тебе еще надо поработать.

— Все равно до тебя мне далеко, — парировала она, — астероиды и то мельче. Отвали, Малфой.

Она отвернулась снова и чуть не упала с сердечным приступом, когда еще два голоса внезапно заорали ей в уши:

— Гарри, старушка!

— Сколько лет прошло, сколько зим! — Фред сгреб ее за плечи и, приподняв, обнял. Как только он поставил ее на место, Джордж сделал то же самое.

— Впрочем, по тебе не скажешь, совсем не выросла, — сказал он.

— Ой, отвяньте, — ответила Гарриет, пытаясь пнуть кого-нибудь из них в коленную чашечку.

— Может, она не кажется больше из-за того, что вы стали еще большими скотами, — произнесла Джинни, подходя — Гарриет как раз извивалась в хватке Джорджа. — Кто же за вами угонится?

— Твои слова больно ранят, сестренка, — сказал Фред, а Джордж перехватил Гарриет, так что ее шея оказалась у него в захвате.

— Получите больнее, когда я выучу тот летучемышиный сглаз, — пригрозила Джинни.

— Отпусти Гарриет, Джордж Уизли, — раздался голос Анджелины, — не то обнаружишь, что я уже знаю летучемышиный сглаз.

Джордж отпустил Гарриет и поднял руки.

— Раз леди хулиганят, хулиганам пора восвояси.

— Самое время, — прорычала Гарриет. Фред и Джордж притворились испуганными, и Анджелина погнала их в Большой зал, грозя им палочкой, а те изображали паническое бегство.

— Вот мерзавцы, — покачала головой Джинни.

Когда они с Гарриет обнялись в честь встречи, Гарриет не смогла не обратить внимание, что Джинни тоже переросла ее еще на несколько дюймов — вдобавок к тем двум, на которые она уже была ее выше в том году. Гермиона была почти на год старше, а Малфой — мальчик, так что было неизбежно, что они ее обгоняли; но Джинни была младше на год. Это кошмарно, глубочайше удручало.

— Где Рон? — спросила она, осмотрев толпу в поисках ярких голов Уизли и заприметив только Перси, который пытался командовать всеми подряд и ни с кем не преуспевал.

— С однокурсниками пошел, наверное. Они с парнями всю дорогу на поезде мужиков изображали. Кстати, ты глазам не поверишь, когда увидишь Невилла — он вырос, наверное, на целый фут и сбросил килограмм двадцать. А куда ушла Гермиона? Она до смерти хотела тебя встретить.

— Профессор Макгонагалл забрала ее поговорить насчет расписания, — сказала Гарриет, пока они вместе шли в Большой зал. По дороге люди, кажется, перешептывались и показывали на нее пальцами, но она к этому уже привыкла. Хотя это, конечно, не делало ситуацию менее раздражающей.

— Это должно ее порадовать, — ответила Джинни. Гарриет рассмеялась.

Наконец-то Хогвартс выглядел, как положено — полный людей, шума и света. Тысячи свечей парили над столами, которые медленно заполнялись учениками; небесный потолок над головой клубился и бурлил дементорской серостью, но из-за всех людей и огня под ним растекалось такое тепло, что Гарриет хотелось его облизнуть. Учителя, сидевшие за столом на возвышении в лучших мантиях, блестящих, как драгоценности, выглядели так, как и положено учителям — сдержанно и непостижимо, немного нечеловечески.

И там был Снейп.

Он один из всех был в черном. Он сидел, положив локти на ручки кресла и сцепив перед собой пальцы, мрачно глядя в пространство. Мантия отличалась от той, в которой он преподавал — даже через зал было видно, что она как будто поблескивала, словно озаренная светом. Но волосы были, как обычно, грязными и обрамляли все то же худое лицо с глубоко посаженными глазами, выражающее глубокое недовольство.

Она провела месяц почти наедине с ним, но не могла бы сказать, что хоть немного его узнала. Иногда она вообще сомневалась, что хоть кто-то хорошо его знал. Казалось, он вел одинокую жизнь. В его комнатах не было ни единого портрета родственников или друзей, что было даже хуже, чем у Дурслей. Даже сейчас все учителя переговаривались друг с другом, а Снейп сидел сам по себе, глядя вперед.

В ней поднялось странное желание подойти и поздороваться, которое, вероятно, обозначало сразу несколько душевных недугов, потому что Снейп скорее бы перенес несварение, чем пожелал, чтобы она с ним здоровалась. Но чувство не исчезало, и она смотрела, как все в зале приветствуют друг друга и смеются — все, кроме Снейпа, которому никто не улыбнулся и не помахал. Даже профессор Дамблдор, но его хотя бы можно было оправдать увлеченным диалогом с профессором Флитвиком.

Через учительский вход зашел профессор Люпин — в мантии, менее потрепанной и залатанной, чем обычно, и с изможденным видом. Гарриет машинально махнула ему, и в тот же миг Снейп, как раз смеривший профессора Люпина более ненавидящим, чем обычно, взглядом, обернулся к ней. Ее рука замерла в воздухе, особенно когда он взглянул на нее с испепеляющим отвращением. Затем он отвернулся и зло уставился на кого-то за столом Хаффлпаффа, прежде чем Гарриет, так и застывшая с приподнятой рукой и открытым ртом, успела отмереть.

— Вот ты где, Гарри, — произнес голос Рона. Все еще погруженная в вызванное Снейпом недоумение, Гарриет обернулась и увидела напротив Рона с Дином, Симусом и… это Невилл? Она в буквальном смысле посмотрела еще раз, получше. Джинни была права: он совсем не походил на знакомого ей Невилла. Этот Невилл был высоким, худощавым и широкоплечим, возможно, из-за того, что так внезапно вырос — но выражение лица было прежнее: нескончаемая тревога.

— П-привет, Гарриет, — он пустил петуха. В руках он сжимал безропотно обвисшего Тревора.

— И она все еще цела и невредима, — Симус демонстративно осмотрел ее. — Хотя мелковата, правда.

Прежде чем Гарриет смогла ответить, в зале поднялся шум. Оглядевшись, она не увидела ничего необычного, зато заметила, как приоткрылась дверь за учительским столом и внутрь проскользнула Гермиона. Она пригнулась, когда профессор Синистра свысока на нее поглядела, и побежала к гриффиндорскому столу, скрючившись чуть ли не пополам.

— Привет, — шепнула она, втискиваясь между Гарриет и Джинни.

— Что надо было профессору Макгонагалл? — спросила Гарриет, но Гермиона только потрясла головой и показала «тс-с»: главные двери большого зала распахнулись, и вошла профессор Макгонагалл, неся свиток с именами и ведя новую толпу первокурсников.

Гарриет впервые в жизни так негодовала на Макгонагалл — обычно та очень ей нравилась. Но уже дважды за вечер профессор Макгонагалл прерывала ее воссоединение с Гермионой, сперва проклятым разговором про расписание, а теперь — проклятым распределением, которое оказалось точно таким же, как в прошлом году. Разумеется, в прошлом году Гарриет его пропустила, так как была занята полетом на машине, а еще за год до этого слишком боялась, что ее либо вышвырнут из Хогвартса, либо отправят на Слизерин, где ей достанется еще больше внимания. Но в самом деле, это попросту кучка нервных детей примеряла шляпу, и в этом году ей даже некого было приветствовать среди новичков.

Она снова занялась рассматриванием Снейпа, сперва даже не заметив этого. Он аплодировал только тем детям, которых распределили на Слизерин, да и то не слишком сильно — хлопал пару раз и снова ронял руки. В промежутках он с угрозой и отвращением смотрел на профессора Люпина, который, в отличие от прочих учителей, наблюдал за распределением. Если он и заметил пронзительные взгляды Снейпа, то ничем этого не выдал. Но это было типично для Люпина. Каждый раз, когда она встречала их со Снейпом вместе, Снейп открывал новые пределы опаляющей грубости, а Люпин в ответ только приятно улыбался.

Взрослые никогда не перестанут быть странными.

С последней ученицей (Ярроу, Эммануэль), присоединившейся к Рейвенкло, профессор Макгонагалл магией притянула Распределяющую шляпу и табуретку и ушла прочь, а профессор Дамблдор встал. На его бороде замерцал свет свечей.

— Добро пожаловать! — сказал он, и голос прокатился по залу, смыв бормотание учеников и призвав тишину. — Добро пожаловать в новый год в Хогвартсе. Я должен рассказать вам о нескольких вещах, и так как одна из них очень важна, я решил разобраться с ней до того, как вас одурманит наш великолепный пир.

«Спорю, это про дементоров», — подумала Гарриет, подавляя дрожь.

— Как вам может быть известно, в этом году в школе гостят несколько дементоров Азкабана. Они находятся здесь по делам Министерства Магии.

Сотни голов обернулись посмотреть на Гарриет. Та густо покраснела. Теперь она поняла, к чему был тот шепот и тыканье пальцами.

— Они расположились у каждого входа на территорию, — продолжил Дамблдор, — и пока они здесь, я хочу, чтобы все ясно понимали, что никому нельзя покидать школу без разрешения. Дементоров не обмануть хитростями и маскировкой — и даже плащами-невидимками, — добавил он прямо (Гарриет снова покраснела). — Не в их природе внимать мольбам и оправданиям. В связи с этим я предупреждаю каждого из вас не давать им повода вам навредить. Ожидаю от префектов и наших новых старост, что они проследят, чтобы ни один ученик не столкнулся с дементорами.

Перси, сидевший на несколько мест дальше, выпятил грудь колесом с необычайно важным и значительным видом. Джинни наклонилась с Гарриет и прошептала:

— Фред и Джордж зачаровали его значок, там теперь написано «Дуроста». Потом посмотришь.

Гарриет скрыла смех за кашлем, но Перси все равно оскорбленно на нее нахмурился. Зная, что станет только хуже, когда он узнает, над чем она смеется, она наклонила голову, чтобы спрятать улыбку.

— Теперь о хорошем, — проговорил Дамблдор. — Рад в этом году приветствовать в наших рядах двух новых учителей…

На представлении профессора Люпина Снейп повторил свой взор бессменного отвращения и отказался хлопать вообще. Аплодисменты прочих тоже были не особенно охотными, и Гарриет виновато подумала (как, очевидно, и все остальные), что профессор Люпин не выглядит, как тот, кто заслуживает, чтобы ему хлопали сильнее. Тот казался совсем не обеспокоенным вялым приветствием, как и нападками Снейпа летом.

— Теперь о втором назначении, — продолжил Дамблдор, когда все поаплодировали столько, сколько требовала вежливость, — с сожалением сообщаю вам, что профессор Кеттлберн, наш преподаватель ухода за магическими существами, ушел в этом году в отставку, чтобы насладиться жизнью с оставшимися у него конечностями. В связи с этим рад сказать, что это место будет занимать не кто иной, как Рубеус Хагрид, который согласился совместить преподавание со своими обязанностями лесника.

Хагрида приняли намного лучше: аплодисменты прогремели по залу, особенно оглушительные за столом Гриффиндора. Полоска кожи, различимая между бородой и волосами Хагрида, густо покраснела.

— Так, я думаю, со всем важным покончено, — сказал Дамблдор, когда аплодисменты наконец стихли и Хагрид принялся вытирать глаза скатертью. — Да начнется пир!

— Чего хотела профессор Макгонагалл? — тут же спросила Гарриет Гермиону. На золотых тарелках по всему столу объявилась еда, и потоком поднялся запах ужина.

— О, всего лишь сказать кое-что о моем расписании, — ответила Гермиона с нетипичной легкомысленностью, от которой у Гарриет тут же включилась внутренняя система тревоги. Гермиона никогда не была легкомысленна в том, что касалось учебы. Даже связанная с этим легкомысленность окружающих ранила ее душу.

— Это я слышала. Но что с ним?

— Ну… — Гермиона остановилась, чтобы натаскать в тарелку картошки в масле. — Ты знаешь, я в этом году буду изучать несколько дополнительных предметов…

— Ты подписалась на все предметы, — вставил Рон со своей стороны стола.

— Да, у меня из-за этого немного плотное расписание, — напряженно сказала Гермиона, — так что профессор Макгонагалл и я поговорили о том, как я буду попадать на все уроки.

— А как? — спросил Рон, опередив Гарриет. — Разделишься надвое?

— Уверена, это тебя не заинтересует, — надменно заявила Гермиона. Пока она накладывала себе печеного цыпленка, в ее глазах появился знакомый блеск, и Гарриет расслабилась. — Не могу дождаться начала нумерологии… и древних рун… и маггловедения…

— У тебя родители магглы, — снова перебил Рон, и Гарриет и к нему почувствовала раздражение. Неужели никто, черт побери, не позволит ей поговорить с ее лучшей подругой? — Ты выросла с магглами. Зачем тебе уроки про магглов?

— Будет замечательно изучить их с точки зрения волшебников, — серьезно ответила Гермиона. Рон недоумевающе покачал головой и набил рот ямсом*. К сожалению, это не помешало ему говорить.

— Поверить не могу, что Хагрид учитель, — сказала Гермиона Гарриет. — В хорошем смысле, разумеется, — поспешно добавила она. — Это так много для него значит.

— Он действительно старается, — ответила Гарриет. — Вот увидишь, что он приготовил на первый урок.

— Ф-фто? — тут же отозвался Рон, заплевав стол петрушкой. Симус и Дин повторили вопрос, но, к счастью, без града из полупережеванной еды. Гарриет подняла брови.

— Скоро узнаете, — сказала она высокомерно, от чего они нахмурились и помрачнели.

— А мне скажешь, ладно? — спросила Джинни, наклоняясь и усмехаясь мальчишкам. — Раз я не в твоем классе.

Гарриет демонстративно зашептала ей на ухо. Мальчики притворялись, что им все равно, хотя это явно было не так, а Джинни ахнула и воскликнула:

— Правда? Я завидую! — да так хорошо, что они так и приставали к Гарриет, пока не исчезли остатки десерта и все не начали расходиться спать. К этому моменту Гарриет пожалела, что так качественно их заинтересовала. Она почти, почти им рассказала, просто чтобы они отстали, но все-таки у нее была гордость.

— Хочу поздравить Хагрида, — сказала Гермиона, и они, отделившись от толпы, подбежали к учительскому столу. Гарриет рассчитывала, что Рон пойдет с ними, но он, как ни странно, остался с Симусом и Дином, направившимся к двери.

— Поздравляем, Хагрид! — пискнула Гермиона, когда они дошли до его кресла.

— Все благодаря вам, в самом-то деле, — отозвался Хагрид, вытирая сияющее лицо салфеткой. — Вы разобрались с тем делом с Тайной комнатой и очистили мое имя. Так что теперь все знают, кто убил ту бедняжку…

Гермиона сочувственно погладила его по руке. Гарриет ощутила новый прилив злости на Волдеморта, некогда Тома Риддла, который обвинил Хагрида в убийстве Миртл, хотя сам это сделал. Она почти захотела, чтобы существовал второй дневник с ним, чтобы можно было снова его проткнуть и посмотреть, как он рассыпается.

— Дамблдор пришел прямо ко мне в хижину, когда профессор Кеттлберн решил, что с него хватит, — продолжал Хагрид. — Я всегда хотел… великий человек, Дамблдор…

Чувства стали слишком для него непереносимы, и он спрятал лицо в салфетку. Гарриет тоже погладила его по руке.

— Идите-ка обе, — прогнала их профессор Макгонагалл.

Невилл подбежал к ним, сжимая Тревора, который, наверное, во время ужина опять пытался сбежать. Его теперь-уже-не-круглое лицо было беспокойным.

— Надо поторопиться! — возбужденно сказал он. — Вдруг пропустим пароль?

Но до башни было так далеко, а Гриффиндор так шумел, что Гарриет, Гермиона и Невилл смогли присоединиться к общительной толпе у Полной Леди как раз вовремя и услышать, как важничающий Перси говорит:

— Извините, дайте пройти, я староста! Пароль Фортуна Мейджор!

— О нет, — грустно сказал Невилл. Гарриет решила, что его, как и Хагрида, надо погладить по руке — и так и поступила. От этого он примерно так же покраснел, как и Хагрид, когда ему аплодировал весь Большой зал.

Гарриет с утра переехала обратно в башню, так что у нее уже была возможность распаковать вещи и снова обжить опустевшее на каникулы место. Закрытые чемоданы Гермионы, Лаванды и Парвати были расставлены у их кроватей. Гермиона немедленно начала доставать свои книги (их было даже больше обычного, с учетом ее новых предметов), а Лаванда и Парвати выгружали на столики косметику.

— Гарри, — глаза Лаванды были большими и влажными, и она глядела на Гарриет так, словно только что заметила, что та все еще жива. — Это так хорошо, что ты в порядке.

— Мы слышали, что написано в газете, — сказала Парвати, глядя на Гарриет с тем же выражением, что и Лаванда: своего рода душевным и болезненным любопытством, словно они ожидали, что Сириус Блэк выскочит из-за занавесок и убьет ее прямо тут, на коврике.

— Обычно газеты читают, — съязвила Гермиона.

— Мы это и имели в виду, — Лаванда перестала душевно (и, откровенно говоря, жутковато) взирать на Гарриет и обиженно посмотрела на Гермиону.

— Насчет Сириуса Блэка, ты знаешь, — Парвати тоже бросила возвышенный стиль. — Он и правда за тобой гонится, Гарри?

Гарриет вообще не хотелось об этом разговаривать.

— Раз в газете так написано, значит, правда.

Лаванда и Парвати, однако, не заметили сарказма. Они обе посмотрели на нее со смесью восторга и ужаса.

— Боже мой. Поверить не могу. Он убийца, ты знаешь, — негромко сказала Парвати.

— Слыхала, — коротко ответила Гарриет.

Вот и Лаванда с Парвати вошли в ряды людей, которые обычно не раздражали Гарриет, а теперь определенно начали. Она отвернулась от них — и не по-гриффиндорски завопила, когда что-то большое и мохнатое приземлилось ей на плечи. Когда она закричала, Лаванда и Парвати сделали то же; большая лохматая штука на плечах Гарриет издала недовольное шипение и, пройдясь когтями по ее шее, спрыгнула с ее спины.

— Что за траханая хрень! — Гарриет крутанулась вокруг себя, ухватившись за кровавые царапины на шее.

— Гарриет! — пожурила Гермиона. — Когда это ты начала так выражаться?

Гермиона прижимала к груди самого большого, самого мохнатого и самого рыжего кота, которого Гарриет доводилось видеть. У него была плоская морда и злобные желтые глаза, и он смотрел ими на нее с огромным самодовольством.

— С тех пор, как этот кот рухнул мне на голову и разодрал шею! — она отняла руку от затылка и показала Гермионе красные пальцы. — Вот черт, больно.

— Плохой Живоглот! — отругала кота Гермиона, подняв его так, чтобы заглянуть в его плоскую морду. — Не царапай Гарриет!

— Это твой кот? — одновременно спросили Лаванда и Гарриет.

— С каких это пор у тебя есть кот? — Гарриет почему-то ощутила себя преданной. Да что с ней в этом году? Ну да, у Гермионы есть кот, и она ей не рассказала — в чем проблема?

— И почему ты выбрала такого уродливого? — скорчила рожу Парвати.

— Извините, — произнесла Гермиона, а Живоглот хлестал толстым мохнатым хвостом и взирал на них с видом самодовольного кошачьего превосходства. — Живоглот не уродливый, он красивый.

Впервые с момента знакомства с Лавандой и Парвати Гарриет подумала то же, что и они. Они все переглянулись и подумали: «Она сошла с ума».

Справедливости ради, Гарриет решила, что у Живоглота красивый мех. Отлично смотрелся бы на декоративной подушке.

— Вот, — Гермиона покопалась в чемодане и достала маггловский набор первой помощи. — Подойди, я обеззаражу царапины…

И после этого Гарриет даже не могла на нее обижаться. Много ли на свете людей, чей лучший друг носит с собой набор первой помощи?

Со всей этой распаковкой (расставлением вещей по всей комнате и созданием потрясающего бардака), обменом новостями (Лаванда запищала при виде небольшой стопки женских романов Гарриет и немедленно начала листать «Безумную Фифи»; Парвати с нетерпением ждала прорицаний, потому что ее мама вела маггловскую психологию и она уже много об этом знала) и слухами (Малфой и Панси-Мопси Паркинсон и правда встречаются или он просто пудрит ей мозги? А Невилл такой высокий! Но все так же безнадежен), им понадобилась вечность, чтобы улечься спать. Живоглот тоже мешал, постоянно путаясь под ногами. Но наконец все забрались в постели, и постепенно их разговор в темноте затих, сменившись сном.

Засыпая в тишине своего полога, Гарриет на миг ощутила укол утраты — она скучала по своей комнате в подземельях. Под конец та действительно начала казаться ее собственной комнатой. Но вернуться вместе со всеми в Гриффиндор, на свое место, тоже было хорошо.

Теперь наконец-то все станет нормально.