Бесконечная дорога (джен)

То, что Гарриет прической смахивала на дикобраза, ходила в уродливых очках и была в два раза ниже ровесниц, еще не означало, что она была готова в первый учебный день явиться с неприглядной повязкой на шее. По крайней мере, длины ее волос хватало, чтобы закрыть царапины на затылке.

Кроме того, она переоделась в школьную мантию за пологом, потому что не хотела, чтобы Лаванда или Парвати увидели, что она все еще носит прошлогодний спортивный лифчик в винни-пухах из (разумеется) «Оксфама». Это само по себе смущало, но еще хуже был тот факт, что ей и не требовалось ничего взрослее — округлостей у нее было, как у метлы. Говорят, девицы расцветают, становясь женщинами; увы, Гарриет, похоже, достался пакетик невсхожих семян.

Она уныло предположила, что эти вещи так сильно ее волнуют, потому что она все-таки выросла — фигурально выражаясь, конечно. Причем без всяких там «фигур».

Отдернув занавеску, она обнаружила, что Гермиона точно так же переоделась на закрытой постели. Она все приглаживала и приглаживала ладонью мантию спереди, как будто та, по ее мнению, лежала недостаточно идеально.

— Чего тебе прятать? — поддразнила ее Гарриет. — У тебя хотя бы настоящий лифчик.

Гермиона залилась краской.

— Всего лишь единичка, — сказала она и закатила глаза.

«Побольше, чем у меня», — подумала Гарриет, но промолчала — слишком уж это отдавало жалостью к себе.

Хотя Гарриет и Гермиона с утра только переодевались из пижам в форму да несколько раз взмахивали расческой, они почему-то все равно собирались дольше, чем мальчики. Однако, зайдя в гостиную, они не обнаружили там исстрадавшегося в ожидании Рона, ноющего, что он от голода уже готов обгрызать обивку с дивана.

— Ты Рона видел? — спросила Гарриет у Невилла, наполовину скрывшегося под диваном.

Тот вытащил голову. С левого уха у него свисал на длинной паутинке паук.

— Ушел вниз с Симусом и Дином. Не видали мою «Чудовищную книгу о чудовищах»? — спросил он обеспокоенно. — Она, кажется, сбежала…

— Моя тоже так делала, — ответила Гарриет. — Положи ей кусочек мяса, она и выйдет.

Он поспешил прочь с еще более встревоженным видом.

— Мне не стоило удивляться, что именно Хагрид выбрал учебник, который надо кормить, чтобы он не принялся за тебя, — говорила Гермиона, пока они вылезали через дыру за портретом. — Мне стоит интересоваться, что у него будет на первом уроке? Или лучше об этом не знать?

— Я слышал, у него в Запретном лесу колония гигантских пауков-людоедов, — Фред материализовался прямо из воздуха и плотоядно осмотрел их, подкравшись между ними со спины. — Называются акромантулы. Обожают крохотных третьекурсниц.

Гарриет закатила глаза.

— Это у Рона на пауков фобия, а не у меня.

— Ах да. И где же наш младший братик? — спросил Джордж, объявившись с другой стороны от Гарриет. — Мы думали, он у вас вроде сиамского близнеца.

— Похоже, спустился завтракать с Дином и Симусом.

— Жажду бекона было не сдержать, — изобразив пальцами перед лицом жвалы, Фред ушел, забрав с собой Джорджа.

— Как думаешь, Рон нас избегает? — спросила Гарриет Гермиону.

— Полагаю, теперь он хочет дружить с мальчиками, — ответила Гермиона. Они вышли к лестницам, миновав портрет с дамами в кринолинах, игравшими в карты с группой монахов-бенедиктинцев. — Совсем не удивлюсь, если окажется, что его дразнили за дружбу с нами. В том числе Фред и Джордж.

— Но ведь Фред и Джордж дружат со всеми девчонками из квиддичной команды, — нахмурилась Гарриет.

— Ну это же другое, правильно? Вы товарищи по команде — и не самые близкие друзья Фреда и Джорджа. Даже если давления не было, Рону просто могло больше захотеться дружить с мальчиками, чем с девочками.

Но если Рон и собрался их бросить, то не сегодня: добравшись до Большого зала, они обнаружили, что он взял для них по листку расписания.

— Сегодня куча новых предметов, — сказал он. Гермиона жадно выхватила свой лист. — У нас с тобой, Гарриет, только уход за магическими существами и предсказания, а вот у Гермионы просто дурдом.

Гарриет заглянула Гермионе через плечо и увидела:

Предсказания, 9.00

Нумерология, 9.00

Маггловедение, 9.00

Она посмотрела Гермионе в лицо, рассчитывая увидеть там отсвет ученического ужаса от того, что профессор Макгонагалл поставила три урока одновременно: это ударило бы по ее базовым учебным возможностям, так как невозможно быть в трех местах сразу. Однако Гермиона светилась не ужасом, а предвкушением.

— Я же говорил, — Рон покачал головой.

— Эм, Гермиона? — сказала Гарриет.

— Да, Гарри? — Гермиона бережно спрятала свое драгоценное расписание в папочку, тщательно его перед этим расправив.

— Тебя ничего не смущает в расписании?

— Нет, — Гермиона решительно воткнула нож в джем. — Я же тебе рассказывала, мы с профессором Макгонагалл во всем разобрались.

— Но…

— Ой, Гарриет, не переживай, — Гермиона нетерпеливо вонзила зубы в тост. — У нас с профессором Макгонагалл все улажено.

Гарриет переглянулась с Роном; тот пожал плечами и принялся таскать яичницу с соседнего блюда прямо себе в рот. Гарриет наложила себе сосисок и жареных помидоров, размышляя, у всех ли такие странные друзья.

— Если сначала предсказания, нам лучше уже пойти, — сказала она Рону, уминающему четвертую порцию копченой рыбы. — Они в Северной башне, до туда тысячу лет добираться.

— Фкакиф эопоу тыэсспертом вадеааф? — спросил с набитым ртом Рон. Гермионе, судя по ее лицу, стало противно.

— С тех самых, как пришлось провести прошлый месяц, бродя по замку. Поверить не могу, что я это разобрала, — изумилась она.

— Поверить не могу, что можно разговаривать с таким количеством еды во рту, — сказала Гермиона Рону, а тот взял еще три жареных помидора.

* * *

Весь Гриффиндор выбрал прорицания — вероятно, потому, что это был самый легкий вариант. Благодаря летним исследованиям Гарриет они с Роном и Гермионой (подобрав по пути Невилла, так как они знали, что иначе он безнадежно заблудится) первыми забрались на тесную площадку на верхнем этаже Северной башни. В этих обстоятельствах, однако, быть первыми оказалось малополезно. Это заставило их заподозрить, что они пришли не туда.

— Думаешь, это то место? — взволнованно спросила Гермиона, выглядывая в одинокое окошко — его узкая арка была обращена к горам.

— Гарри, ты нас завела, да? — спросил Рон.

Гарриет на самом краю зрения уловила какой-то блеск. Она покрутила головой, чтобы от него избавиться, и увидела то, что они искали.

— Сами смотрите, — она указала вверх.

— «Сивилла Трелони, преподаватель прорицаний», — прочла Гермиона, запрокинув голову.

— И никто нам не сказал захватить с собой метлы, — отозвался Рон. На площадку процокали каблуками Лаванда с Парвати; они стискивали учебники и впервые на памяти Гарриет казались обрадованными приближением урока. — Как не предусмотрительно с их стороны.

— Как туда забираться? — спросил Симус.

Как будто эти слова послужили сигналом, люк в потолке открылся, и разложилась лестница, словно нога жирафа, звякнув нижним концом рядом с ботинками Гарриет.

— Дамы вперед, — заявил Рон. Закатив глаза, Гарриет перекинула сумку на спину и полезла наверх.

Комната за люком походила на... ну да, на чердак гадалки. Казалось, что все вокруг покрывают бахрома и бархат, все абажуры были темных тонов, приглушающих свет, а воздухе висело до того много запахов различных курений, что они словно заползали в нос и в рот, как дымовые червяки.

— Гарри! — поторопила снизу Гермиона, и Гарриет освободила дорогу, ощупью пробравшись через дымную темноту мимо разрозненных предметов мебели, так что Гермиона смогла забраться в комнату. За ними последовал остальной класс, и все они столпились у дыры в полу, озираясь в поисках учительницы.

Невилл увидел ее первым и издал дрожащий писк. Гарриет тоже была здорово напугана, но потом осознала, что вряд ли преподавателем может быть насекомое размером с человека: просто такой эффект производили ее очки и мерцающая шаль.

— Добро пожаловать, — сказала она мечтательно, поблескивая в тенях. — Как хорошо наконец встретить всех вас в материальном мире.

Никто не знал, что отвечать на такое необычное заявление, так что все только нервно сбились плотнее.

— Сядьте, дети мои, сядьте, — продолжила она.

Они, как смогли, расселись. Рон стукнулся пальцем ноги об тахту и приглушенно выругался, Невилл споткнулся об табуретку и упал носом в пол. Гарриет провалилась в кресло — оно засосало ее, как зыбучий песок.

— Добро пожаловать на прорицания, — профессор Трелони уселась у камина. Огонь озарил ее лицо с одной стороны, оставив другую в тени, и отразился в стеклах очков. Это придало ей довольно суровый облик, который, однако, портил ее невнятный голос. — Меня зовут профессор Трелони. Вы, должно быть, не встречали меня раньше. Я обнаружила, что слишком частое погружение в суету школы затмевает мое Внутреннее Око.

Как и с предыдущим заявлением профессора Трелони, никто не нашелся с ответом. Если ее и смутило, что ей достался целый класс болванов, это никак не отразилось на той части ее лица, что была различима в свете камина. Словно потрясенное молчание и было тем ответом, на который она рассчитывала, она продолжила:

— Итак, вы решили изучать прорицания, самое сложное из магических искусств. Должна сразу предупредить, что если вы лишены Видения, то я мало чему смогу вас научить. Большего книги в этой области не дадут…

Рон, сидевший рядом с Симусом, с улыбкой обернулся к Гермионе. Та выглядела обескураженной.

— Многие ведьмы и волшебники, одаренные в том, что касается громких взрывов, запахов и внезапных исчезновений, тем не менее не в силах приподнять завесу над тайнами будущего, — продолжила профессор Трелони. Ее голос напомнил Гарриет благовония. — Это Дар, достающийся немногим. Вот ты, мальчик, — вдруг обратилась она к Невиллу, который, встревожившись, чуть не свалился с пуфика спиной вперед, — здорова ли твоя бабушка?

— Думаю, да, — дрожащим голосом ответил Невилл.

— На твоем месте я не была бы так уверена, дорогой, — сказала профессор Трелони. Потом безмятежно продолжила: — В этом году мы будем проходить основные методы прорицаний…

Она описала, какими именно видами гаданий они будут заниматься, но Гарриет слушала вполуха. Собирается ли она дорассказать про бабушку Невилла? Если она что-то знала, ей точно надо было сказать больше. Невилл выглядел очень встревоженным — ну, то есть тревожнее обычного.

— …к несчастью, в феврале занятия прервутся из-за повальной простуды. Я сама потеряю голос. А примерно к Пасхе кое-кто покинет нас навсегда.

В комнате повисло напряжение, почти такое же густое, как благовония. Профессор Трелони ничем не показала, что заметила это.

— Дорогая, — обратилась она к Лаванде, и та отодвинулась от нее подальше, — не могла бы ты передать мне самый большой серебряный чайник?

Лаванда с явным облегчением поднялась и пошла за чайником. Но как только она поставила его перед профессором Трелони, та произнесла:

— Спасибо, дорогая. Между прочим, то, чего ты боишься, случится в пятницу, шестнадцатого октября.

Лаванда побелела — вернее, в сумраке ее кожа стала серой. Гарриет переглянулась с Гермионой, и они одновременно нахмурились.

— Теперь я хочу, чтобы вы разделились на пары…

Гарриет рассчитывала, что Гермиона что-нибудь скажет, когда все зашевелятся, разбирая чашки, но та до того напряженно молчала, что Гарриет поняла: Гермиона задумалась глубже обычного. В молчании взяв свои чашки, они услышали, как профессор Трелони сказала Невиллу:

— О, и еще, дорогой — после того, как ты разобьешь первую чашку, не будешь ли так любезен выбрать ту, что с голубым узором? Розовые мне очень дороги.

И как только Гарриет отвернулась, она услышала за спиной звон разбившегося фарфора и несчастный писк Невилла.

— Ладно, — сказала Гарриет, как только они с Гермионой вернулись к своему столику и попытались прижать страницы упрямо закрывающегося учебника блюдцем. — Что видишь в моей?

— Точно ничего, — шепотом ответила Гермиона.

Гарриет покрутила чашку Гермионы, пытаясь разобрать в чаинках фигуры. От курений у нее слезились глаза, а голова стала тяжелой и глупой.

— Может, бегемот… или овца…

Гермиона, продолжая упорно молчать, перевернула страницу.

— Как идут дела, мои дорогие? — рядом с их столом заблестела профессор Трелони. Они обе подскочили.

— Эм, — произнесла Гарриет, стараясь не морщиться от того, как свет от бус Трелони преломляется линзами ее собственных очков, — нормально, профессор.

— Позвольте взглянуть… Это твоя чашка, дорогая? — он вырвала у Гермионы чашку даже раньше, чем Гарриет успела кивнуть. — Позвольте взглянуть… Ах, — ее глаза за стеклами очков стали еще больше, — это сокол — моя дорогая, у тебя есть смертельный враг.

— Ну разумеется, — откликнулась Гермиона в полный голос. Весь класс уставился на нее, в том числе Гарриет, которая даже представить не могла, чтобы Гермиона так заговорила с учителем. — Это всем известно. Сами-Знаете-Кто?

Профессор Трелони предпочла не отвечать и продолжила крутить чашку Гарриет.

— Трефы… нападение. О, дорогая, какая несчастливая чашка… Череп — опасность на пути, моя милая… И… что это у нас здесь? — профессор Трелони поднесла чашку поближе к огромным глазам. Весь класс пялился на них, и Гарриет не знала, бояться ей или смущаться.

— Нет… — пробормотала Трелони, как зачарованная рассматривая чашку. — Быть не может… — тут она вскрикнула, заставив всех подпрыгнуть. Невилл расколол вторую чашку. Чашка Гарриет упала на стол, расплескав чаинки по красной скатерти, и скатилась на пол. Так же громко застучало сердце Гарриет.

— Нет… не спрашивайте… это слишком ужасно, — слабо произнесла профессор Трелони, пятясь назад, пока не уперлась в кресло и не рухнула в него.

— Что, профессор? — спросили все. — Что там?

— Моя дорогая… — Трелони, прижав руку к горлу, с чувством взглянула на нее. — У тебя Грим.

Пара человек озадачилась, но все остальные ахнули.

— О, Гарриет! — сказала Лаванда возвышенно-страдальческим голосом. Гермиона, однако, следила за Трелони, прищурившись.

— Грим! — повторила профессор Трелони — вероятно, потому, что Гарриет не закричала, как остальные, и не свалилась со стула, как Невилл. — Призрачный пес, что бродит на кладбищах, предвестник смерти — вот он, в твоей чашке! Великая тьма надвигается на тебя, дорогая моя, ты на краю пропасти…

Все сидели, застыв, и хотя никто не представлял, что означает это мрачное предзнаменование, все были уверены — явно что-то очень нехорошее. Лицо Гарриет пылало, а руки заледенели.

— Я… я думаю, на сегодня все, — Трелони устало откинулась в кресле. — Да… до встречи, дети…

Они встали в тишине и спустились по лестнице. Гарриет чувствовала, что все на нее смотрят. Гермиона ухватила ее за руку и энергично потащила за собой, и к тому времени, как они дошли до коридора трансфигурации, успел прозвенеть звонок, и масса учеников отделила Гарриет и Гермиону от остального их класса.

— Я не поверила ни слову, — вполголоса сказала Гермиона, шагая к кабинету Макгонагалл. — Ни единому слову.

— В какой части? — голос Гарриет прозвучал так резко, что она сама удивилась. — В той, где говорилось, что за мной охотятся два убийцы? Ты же сама сказала…

— О, Гарриет, все знают про Сама-Знаешь-Кого и Сириуса Блэка… Я не верю в то, что она хоть что-то увидела в чашке, кроме кучки обваренных листьев. Она просто притворялась, что знает… не было никакого Грима в чашке, если вообще такое явление, как Грим, существует и она просто не… просто не придумала его, чтобы всех напугать…

— А как насчет чашки Невилла? — уперлась Гарриет. — Она сказала, что он разобьет две штуки, и он разбил…

— Конечно, разбил — потому что она сказала, что он их разобьет. Это не предсказание, это психология!

Они уже были у дверей класса трансфигурации, правда, еще закрытых. Им оставалось только стоять в коридоре и ждать остальных. Хотя занятие не было смешанным, Гарриет чувствовала себя прямо как перед кабинетом зелий, в ожидании слизеринцев: хотелось, чтобы ее не трогали. Когда начали подтягиваться остальные гриффиндорцы, снова глядя на нее, как в прошлый вечер, только еще хуже, она стиснула зубы и принялась смотреть в сторону, в окно.

Ее взгляд упал на лес, и она впервые за все эти дни вспомнила про огромную черную собаку. Но это была настоящая собака: она ее погладила, у нее даже осталась после этого грязь под ногтями. Это не было видение, а просто пес.

Было вероятнее, что сбежавший из Азкабана Сириус Блэк и был тем дурным знаком, который на самом деле искала Трелони.

* * *

Северус знал, что Дамблдор всегда назначает посвященное началу года собрание в конце самого первого, длинного учебного дня: благодаря этому они могли собраться все вместе и излить недовольство. После двух месяцев, лишенных необходимости терпеть противную мелюзгу, они становились намного чувствительнее к ученическим выходкам, чем после того, как десять месяцев упрямой тупости ожесточали их сердца. Но в первый учебный день раны открывались заново, и жалобы были многословными и пространными. К концу же года они сидели молча, обмениваясь взглядами, полными смиренного отвращения. Впрочем, Северус, конечно, всегда предпочитал общаться полными отвращения взглядами.

Но до того, как все учителя собрались, пока их было всего четверо и — бр-р! — Люпин, Минерва начала разговор с совсем другой разновидности жалобы.

— Эта мерзкая, пустоголовая, трусливая, бесполезная Сивилла Трелони, — возмущалась она.

— Что она сделала? — мягко спросила Спраут.

— То же, что и всегда, — бросила в ответ Минерва. — Сказала очередной поросли третьекурсников, что один из них окочурится…

— И так каждый год, — посочувствовала Спраут, покачав головой; Флитвик кивнул и согласно вздохнул.

— Как это? — с любопытством спросил Люпин. Спраут начала было объяснять, но тут Минерва рявкнула:

— В этом году она сказала это мисс Поттер!

За этим заявлением последовал миг холодной глухой тишины. У Флитвика открылся рот, брови Спраут взлетели к волосам. На лице Люпина отразилось что-то странное, почти похожее на злость. Впервые в жизни Северус порадовался, что пришел на собрание: можно будет подлить чего-нибудь Трелони в чай, и пусть ее побегает.

— Да, — уронила в эту тишину Минерва. На ее щеках пылали яркие пятна.

— Вот ведь бесчувственная пафосная поганка, — Спраут снова покачала головой.

— Бога ради, но зачем ей такое делать? — спросил Люпин. Даже голос у него звучал почти зло. Вот гад.

— Каждый год Сивилла производит впечатление на очередных третьекурсников, предсказывая, что один из них умрет до конца года, — взгляд Минервы поблескивал, как выпущенные когти. — В этом нет ничего нового — они все воспринимают это весьма серьезно, они ведь всего лишь дети — но, когда они сегодня впервые зашли на урок ко мне в класс, я подумала, что кто-то и вправду умер. Лицо мисс Поттер… ох, я бы свернула Сивилле шею. Стращать несчастного ребенка, чтобы впечатлить остальных!..

— Ты с ней поговорила? — спросил Люпин. Спраут так и продолжала качать головой (она делала это во время всей Минервиной тирады).

— Я сказала им, что Сивилла Трелони всегда так делает и что никто до сих пор не умер. Но это, кажется, никого не убедило, кроме мисс Грейнджер, которая, похоже, с самого начала считала все это чушью. Тебе понравится мисс Грейнджер, — сказала Минерва Люпину. — Очень увлеченная ученица. Иногда даже немного слишком увлеченная, но…

— Она ближайшая подруга мисс Поттер, — добавил Флитвик, обращаясь к Люпину. Тот принял заинтересованный вид. Северусу захотелось, чтобы Люпин умер. Желательно — упав с Астрономической башни на велосипед без седла.

Дверь учительской открылась, и вошла Барбидж с ее обычным простоватым добродушием на лице, а значит, Минерве больше нельзя было безнаказанно поносить Трелони. Она пересела поближе к оборотню, и они, склонив друг к другу головы, продолжили общаться резким (Минерва) и мягким (Люпин) шепотом.

Когда зашла Трелони, Северус подумал, не является ли доказательством отсутствия у нее дара ясновидения то, что она проплыла, искрясь, к своему месту и разложила шали, так и не заметив убийственных взглядов Минервы.

Меньше чем минуту спустя к ним присоединился Дамблдор, широко всем вокруг улыбаясь, как будто ужасно по всем скучал.

— Доброго всем вечера, — как и всегда, по его голосу можно было подумать, что конкретно этот педсовет уже занял в его сердце особенное место — выше всех предыдущих. — Благодарю всех, что выделили время в этот беспокойный вечер ради встречи со мной… всего несколько объявлений, и мы все сможем разойтись к более уютным очагам.

Он говорил так всегда, с небольшими вариациями, и каждый раз собрание длилось вечность. У Северуса был обычай уходить сразу после того, как ему давали слово, так как остальные слишком увлекались возможностью выговориться, так что для него уход был единственным способом не сорваться и не начать всех оскорблять.

Трелони, как обычно, уселась рядом с Дамблдором. Северус же, под предлогом смены установленного порядка, обошел стол и сел с ней рядом. Отсюда ему открылся прекрасный вид на колючие глаза Минервы — но, увы, напротив как раз сидел Люпин. Фу.

Дамблдор заказал чаю. Минерва с такой силой размешала свой, что у нее треснула чашка. Дамблдор притворился, что не заметил. Люпин, судя по виду, сдерживал смех.

— Чтобы не слишком вас задерживать, первым делом перейдем… — начал Дамблдор.

И пошло собрание. Точнее, поползло. Северус почти ничего не сказал, даже не воспользовался шансом подколоть Минерву насчет ее гриффиндорцев — он сосредоточился на том, чтобы поймать момент и обработать чай Трелони. Когда такой момент выпал — Дамблдор отвернулся к Минерве, сконцентрировав на ней все внимание, а Трелони клюнула носом — все прошло без запинки; ну, опыт у него был.

В конце концов он отчитался за прошедший день:

— Ученики, как обычно, раздражают.

Дамблдор, разумеется, блеснул глазами:

— И совсем ничего необычного?

— То, что они способны сами есть и одеваться, без сомнения, поражает, но необычного в этом нет.

Остальные явно сочли такой уход от ответа дурновкусием. Как и всегда. Люпин, однако, выглядел почти веселым. Вероятно, смеялся над ним.

— Если на этом все, — сказал Северус, отодвигая чашку, — то у меня есть и другие дела.

— Это все, что мне было нужно, — жизнерадостно ответил Дамблдор, а Минерва сжала губы.

— У меня есть вопрос, пока Северус не ушел, — вмешался Люпин, как только Северус встал. — Что насчет… Астерии? Так же ее зовут? Астерия Гринграсс.

Северус ощетинился — как и всегда, когда какой-нибудь не-слизеринец говорил о его слизеринцах:

— Что насчет нее?

— Если в моем классе у учеников случаются панические атаки, я обычно о них беспокоюсь, — спокойно ответил Люпин, и Северусу захотелось заехать ему по зубам.

— Так вот что случилось? — заинтересованно спросила Спраут. — Я слыхала, что кто-то упал в обморок… одна из первокурсниц, да?

— Северус? — вопрос Дамблдора внятно прорезался через любопытный шепот. — Что с мисс Гринграсс?

Северус не представлял, что возможно еще больше не любить Люпина, однако его отвращение к нему взяло новую высоту. Он послал ему взгляд, полный чистейшей, ядовитой ненависти. Оборотень даже смутиться не соизволил.

— Астерия Гринграсс происходит из чистокровной семьи с ограниченным достатком, — проговорил Северус самым уничижительным тоном. Он ненавидел обсуждать слизеринцев с прочими. Те всегда вели себя так, словно Такие Семьи — не комильфо. — Она была воспитана неподалеку от изолированной деревни в Северном Корнуэлле. У нее крайне сильна привязанность ко всему привычному. Страх перед незнакомым настолько силен, что граничит с ужасом. Урок Люпина был последним в ее расписании. Нагрузка оказалась слишком велика.

Минерва неодобрительно сжала губы, чем-то из этого недовольная — Северусом, семьей Гринграсс, слизеринцами, чистокровными, кто ее знает. Трелони, кажется, опять клюнула носом. Если она проспит все собрание и так не выпьет свой чай, он будет здорово сердит.

— Думаете, она сможет привыкнуть? — спросил Люпин со встревоженным видом — вот еще, как будто это его касается. — Это распространенная проблема?

— У нас бывали дети, которые не выдерживали жизни в интернате, — ответила Минерва. — Но редко. Ее можно отправить домой.

— Разбираться с Астерией Гринграсс должен я, — сказал им Северус тоном, подразумевающим «отстаньте от нее к черту». Минерва ощетинила воображаемый хвост. Люпин смерил его взглядом — непонятным, но явно нелестным.

— Ты считаешь, что ей можно оставаться в Хогвартсе? — спокойно произнес Дамблдор, будто и не было за столом этой безмолвной ссоры.

— Я считаю, что пока рано это решать, — нетерпеливо ответил он. — Может быть, она привыкнет, может быть, нет. Я не могу этого сказать, так как сам впервые встретил ее лично только этим вечером, после единственного учебного дня.

Дамблдор задумчиво постучал кончиками пальцев друг об друга.

— Будешь держать меня в курсе? — это, по сути, не было вопросом.

Северус коротко кивнул. Информирование Дамблдора — или кого-либо еще из сотрудников — о жизни и передвижениях его слизеринцев никогда не имело первостепенной важности. Его факультет всегда лучше функционировал без извещения окружающих. Его разговор о возможном будущем Астерии Гринграсс с ее тринадцатилетней сестрой был более плодотворен, чем тот, что состоялся за этим столом.

— Если это действительно все, — сказал Дамблдор, — можешь идти.

Северус ушел, ненавидя их всех скопом.

* * *

— Прости, — дрожащим голосом сказала Астерия. — Прости, пожалуйста.

— Чш-ш, Астер, — Дафна вытерла ей лицо теплым платком, скорее для того, чтобы сделать ей приятно, чем по необходимости — Астерия была из тех немногочисленных счастливиц, которых слезы не уродуют. На самом деле, в слезах она становилась даже привлекательней для мужчин, будя в них инстинкты защитника. Это было бы удачей, если бы она больше походила на остальных своих сестер. Дафна знала, что ей с Лето понадобятся великолепные партии, потому что Астерия точно с этим не справится, даже ради них.

— Правда…

— Чш-ш, — она снова вытерла лицо Астерии и бросила мокрый платок и полотенце в корзину, на стирку домовикам. — Ты не виновата, Астер. Просто слишком много было событий.

— У остальных не бывает панических атак в первый день занятий, — Астерия выглядела несчастной.

— Ну и откуда тебе это знать? Я уверена, что бывает. Впрочем, не важно, что у других бывает, а что нет. Я думаю, что ты сегодня была очень смелой.

Астерия, казалось, сильно в этом сомневалась, но промолчала. Дафна знала, что она устала, слишком устала для разговоров с любимой сестрой. Если бы не жгучее желание извиниться, она, вероятно, молчала бы до утра.

— Что ж, профессор Снейп сказал, что ты можешь спать со мной, в моей комнате. Правда, это очень мило с его стороны? — Астерия мрачно кивнула. — Ну что, пойдем? Хочешь отдохнуть?

Еще один мрачный кивок. Обняв Астерию за талию — до плеч она бы все равно не дотянулась, не хватило бы роста — Дафна повела сестру в спальню третьекурсниц.

Там оказалась одна Миллисент. Дафна этому порадовалась: Миллисент вряд ли стала бы разговаривать.

— Привет, Миллисент, — тем не менее сказала она.

Миллисент в ответ только посмотрела на нее. Она жевала лакричную палочку. Дафна всегда подозревала, что она не очень нравится Миллисент; впрочем, она не знала, кто вообще той нравится.

— Это моя сестра, Астерия. Она пока поживет в нашей спальне.

Миллисент перевела взгляд на Астерию, и та вздрогнула от того, что с ней могут заговорить и она будет страдать, понимая, что надо отвечать, но слишком боясь это сделать. Но Миллисент просто продолжила мусолить палочку. Любого другого это бы обескуражило, но Астерия расслабилась. Совсем слегка, потому что она все еще была в обществе незнакомого человека, так что угроза потока комментариев была неизбежна, — но даже это слегка было к лучшему.

Панси, вероятно, была в Больничном крыле — навещала Драко после того, как того полоснул гиппогриф. Она надиктовала Дафне яростное и слезливое письмо для мистера и миссис Малфой. Дафна была вполне уверена, что Драко уже вылечили, но он метался и стонал как умирающий, и Панси болталась рядом, проливая слезы и крича, что Хагрида надо уволить.

В конце того года Драко потискал (как говорят вульгарные девочки) Панси, и та стала еще непереносимее; однако то, что она стала почти-официальной-девушкой Драко, означало, что она будет реже бывать в спальне, мучая Астерию. Дафна могла бы попросить, чтобы лучше ей разрешили ночевать в спальне Астерии — Панси могла быть жестока, как скорпион, а Астерия была способна залиться слезами при одной мысли о выпавшем из гнезда птенце.

Так что она очень быстро приготовила Астерию ко сну и спрятала под кроватью ее чемодан. Затем она отправила Астерию в свою постель, но та была только рада. Она с измученным видом закрыла глаза. Дафна замялась перед тем, как задернуть занавески, и подумала, не лучше ли было остаться с ней, пока она не заснет — но потом услышала, как звенит в коридоре голос Панси, и торопливо задернула полог.

— Миллисент, — быстро сказала она, — если ничего не скажешь Панси о моей сестре… окажешь мне большую услугу…

— Вообще не собираюсь с ней разговаривать — недолюбливаю ее, — ответила Миллисент, не вынимая изо рта палочку.

Прежде чем Дафна успела ее поблагодарить, Панси распахнула дверь и вошла в комнату. Было очевидно, что она долго плакала, но, в отличие от Астерии, плакала некрасиво. Более того, она выглядела до того ужасно и настолько этого не замечала, что Дафна была просто потрясена. Она всегда полагала, что Панси прицепилась к Малфою из-за его положения, но было невозможно представить, чтобы она дошла до такого состояния, если бы у нее совсем не было к нему чувств.

— Ох, Панси, — сказала Дафна, потому что промолчи она сейчас — и Панси поняла бы, что они на самом деле не друзья. Миллисент просто глядела на них, жуя очередную лакричную палочку. — Ты все это время была с Драко?

— Он страдает, — выдавила Панси, и из ее глаз вновь хлынули слезы. — Эта бесполезная карга Помфри ничего не может для него сделать!

Это еще больше убедило Дафну в том, что Драко симулирует, но она ответила:

— Какой кошмар. Ты думаешь, его отправят в Мунго?

— А мне откуда знать? — огрызнулась Панси. — Я вернулась только потому, что Помфри меня вышвырнула, глупая старая скотина, — тут она заметила свое отражение в зеркале. — Я в душ, — бросила она и, выхватив из столика купальные принадлежности, захлопнула за собой дверь с таким грохотом, что с потолка посыпались внушительные куски штукатурки.

Миллисент фыркнула.

— Овца, — сказала она с лакричной палочкой в зубах. — На месте Драко я бы сто процентов притворялась — лишь бы она надо мной не рыдала.

* * *

Когда Панси наконец ушла, Драко испытал облегчение. Он почти жалел, что не позволил Помфри просто вылечить ему руку и не ушел, потому что так долго оставаться рядом с Панси было утомительно. Он сам не понимал, почему, но ее привычка постоянно суетиться и соглашаться со всем, что он говорит, и то, как она сорвалась на Дафну, когда та зашла его проведать, — все это его раздражало. На самом деле не должно было — она делала то, что и полагалось любому нормальному подпевале, — но это было ну очень скучно, и ему хотелось, чтобы она пошла в туалет или еще куда-нибудь, чтобы у него было хоть пять минут нормального разговора с Дафной, или даже с Гойлом, который пришел с ней и принес пустую салфетку с обеденного стола, в которой Гойл хотел ему принести кусок пирога в надежде, что ему понравится (только вот оказалось, что Гойлу пирог понравился больше, так что он съел его по пути к лазарету).

Вечером Панси все-таки ушла. Он решил завтра выйти на уроки — быть инвалидом оказалось поразительно занудно, особенно когда все вокруг думают, что ты притворяешься. Ну, так и было, но все-таки, думал он, когда тебя порвал когтями гиппогриф, это дает право на немного большее количество сочувствия, хотя бы от Помфри. Пока она его не вылечила, болело действительно здорово — казалось, что он до смерти кровью истечет. Но когда Помфри залечила порез, она явно рассчитывала, что он уйдет, и, когда он не смог описать, где у него болит (потому что нигде не болело), наградила его таким взглядом, что только гордость удержала его от бегства из Больничного крыла.

По крайней мере, мать и отец как следует разозлятся. Может, они даже попробуют уволить этого тупицу Хагрида. О чем только думал Дамблдор, назначая его учителем? И все еще говорят, что Снейп слишком пристрастен…

В глубине души он немного жалел, что его поцарапали, потому что ему и правда понравился урок. Гиппогрифы были потрясающими и жуткими. Отец держал павлинов, но только представить — гиппогрифы в качестве питомцев… И потом эта тварь его поцарапала, и сам он выглядел полным ослом. Весь этот эпизод был унизителен, и он сознавал, что все гриффиндорцы до последнего скажут, что так ему и надо… Оставалось только попытаться получить выгоду из неприятной стороны этого события. Слизеринец должен сохранять лицо.

Он долго лежал, глядя в потолок. Было одновременно скучно и в еще большей степени — неприятно. Вот так и выясняется, кто твои настоящие друзья. Навестить его пришли только Панси, Дафна и Гойл. Впрочем, даже это его удивило, на самом деле. Он и не рассчитывал, что у него есть друзья. Родители всегда четко давали понять, что у тех, кто наверху, друзей — настоящих друзей — мало, а Малфои определенно были на самом верху. У них было многое, чего не было у остальных, но они не заводили друзей — только союзников и врагов. Такова была часть их бытия.

Иногда он об этом жалел.

* * *

На следующее утро Малфой враскачку заявился на зелья, с рукой на перевязи и с таким видом, будто нарушать указания — своего рода подвиг. Панси Паркинсон немедленно начала вокруг него увиваться.

— Просто предупреждаю, — пробормотала Гарриет Гермионе, — могу блевануть в котел.

Гермиона метнула в Малфоя и Панси испепеляющий взгляд.

— Зряшная трата отличной желчи, — чопорно сказала она.

Гарриет фыркнула, пытаясь подавить смешок. У нее было странное ощущение, что Снейп ее слышал. Но он не поднял взгляд от своей работы и только произнес:

— Сядьте, — обращаясь к Драко, который почему-то поставил свой котел на стол Гарриет и Гермионы.

— Сэр, — позвал Драко Снейпа. — Мне нужно, чтобы кто-нибудь помог нарезать ингредиенты… У меня рука…

На этот раз Снейп поднял глаза. Его взгляд скользнул мимо Гарриет и Гермионы, и он сказал:

— Уизли, нарежьте для Малфоя корни.

Гарриет услышала, как Рон у них за спиной подавился воздухом. Она глубоко посочувствовала Рону и ощутила себя очень виноватой, потому что первой ее мыслью было: «Слава Богу, что он сюда Панси не послал».

В качестве платы за свой эгоизм она сказала:

— Я могу это сделать, сэр…

Эта попытка загладить чувство вины была вознаграждена сокрушительной усмешкой:

— Мисс Поттер, вы считаете меня настолько интеллектуально несостоятельным, что я не способен отличить вас от мистера Уизли?

Гарриет вспыхнула, но она знала, когда стоит признать поражение. Ну или хотя бы умолкнуть. Сейчас как раз был такой случай.

У нее за спиной Рон, бормоча себе под нос, яростно стучал ножом, кромсая корни маргариток. Вероятно, представлял, что это руки, ноги и шея Малфоя.

— Раз уж до смерти хочешь мне помочь, Поттер, — блеснул серыми глазами Малфой, — можешь почистить для меня смокву.

— А ты можешь перестать быть скотиной, но шансов мало, — бросила она. Случайно оказалось, что она сказала это чуть громче, чем надо было — Снейп, наверное, в этот раз ее услышал, особенно если учитывать, что как раз в этот момент он проходил мимо их стола, — но он просто пошел дальше, не сказав ни слова.

Когда он остановился у котла Невилла, Гарриет пожалела, что он не задержался рядом с ней, чтобы еще немного понасмехаться.

— Оранжевое, Лонгботтом, — он зачерпнул его уменьшающее зелье и вылил обратно в котел. — Оранжевое. Какого цвета должно быть?

Невилл до того испугался Снейпа, что не мог ничего сказать. Снейп преисполнился еще большего отвращения — это впечатляло, если учесть, какой уровень отвращения он обычно демонстрировал на уроках.

— До вас вообще возможно достучаться? — вопросил он Невилла. — Вы что, не слышали, как я вполне ясно сказал — одна крысиная селезенка? Вам не было четко указано — две капли пиявочного сока? Как мне вас заставить понять, Лонгботтом?

Невилл, кажется, был готов разрыдаться. Гарриет было еще хуже, чем если бы Снейп так доставал ее.

— Сэр, пожалуйста, — подняла руку Гермиона, — пожалуйста, я могу помочь Невиллу его исправить…

Снейп чуть повернулся к ней и одарил еще одной дозой ледяного презрения.

— Не припомню, чтобы я звал вас покрасоваться, мисс Грейнджер, — сказал он, и Гермиона порозовела, как Невилл.

Чувствуя, как становится горячо лицу, Гарриет сердито посмотрела на Снейпа. Она почти могла бы поклясться, что что-то в его лице дрогнуло, но она, наверное, сошла с ума, как Сириус Блэк, раз ей такое мерещилось.

— Лонгботтом, — Снейп отвернулся от Гарриет к Невиллу и проморозил того взглядом. — Если не хотите выяснить, что сделают с вашими внутренностями эти поганые помои, если я залью их вам в глотку, советую исправить эту пародию на зелье до конца урока.

И отошел от бледного трясущегося Невилла.

— Помоги! — простонал тот Гермионе.

— Так себе у тебя приятели, Поттер, — протянул Малфой в неприятной близости от уха Гарриет.

— Поосторожнее, а то тебе самому сейчас станет так себе, — ответила Гарриет. С глубоким недовольством она увидела, что Малфой повернулся на стуле так, чтобы придвинуться к ней поближе. Буэ. Дохлые гусеницы, приготовленные для зелья, и то были привлекательнее.

— Не переживаешь за своего туповатого дружка Хагрида? — спросил он, и Гарриет всерьез взвесила мысль выплеснуть на него пиявочный сок. — Сколько он пробыл учителем, день или около того?

— Что, хочется до бесконечности чистить смокву одной рукой? — выдавила она. Она не собиралась спрашивать: «Что значит „пробыл“, Малфой?» Она до такого еще не опустилась.

Никто не обращал на них внимания. Гермиона уголком рта бормотала инструкции Невиллу; Рон, воспользовавшись тем, что Малфой отвлекся, занялся собственным зельем.

— Понимаешь, отец был не слишком рад моему ранению, — сказал Малфой с издевательским сочувствием. — Он пожаловался в школьный попечительский совет. И в Министерство магии. У него, знаешь, есть влияние. А уж травма так надолго… Кто знает, удастся ли мне сохранить руку?

— Ты пользуешься этим, чтобы уволить Хагрида? — прошипела Гарриет.

— Ну как же, — Малфой еще ближе к ней придвинулся; она отстранилась. — Отчасти, Поттер. Но есть и другие применения. Уизли, порежь-ка мне гусениц.

В конце урока Снейп снова навис над Невиллом, изучая его зелье. Он стоял к Гарриет в профиль — ей был виден только один глаз и угловато очерченный крупный нос. Ей снова вспомнились гиппогрифы, которые бьют без предупреждения. Невилл, похоже, был готов свалиться в обморок.

— Мисс Грейнджер, — Снейп со звяканьем уронил ложку в котел. — Мне так казалось, что это котел Лонгботтома и зелье Лонгботтома, но никак не ваши. Мне так казалось, что ваш котел — не этот, а тот, что стоит перед вами. Пять баллов за то, что сделали задание другого ученика.

Гермиона от стыда ярко покраснела.

Со звонком Гарриет, по горло сытая слизеринцами, ухватила свою сумку и руку Гермионы и протолкалась к двери.

Когда они добрались до лестницы, на них налетел Рон и втерся между ними, так что Гарриет пришлось отпустить Гермионину руку.

— Нет, ну вы видали? — возмутился он. — Пять баллов за правильно приготовленное зелье! Гермиона, надо было тебе сказать, что Невилл сам его сделал…

Гермиона не ответила. Гарриет заглянула за Рона, но Гермиона пропала. Они в изумлении остановились на лестнице и посмотрели вниз, не обращая внимания на одноклассников, которые обходили их, направляясь на обед.

— Куда она делась? — Рон, озадаченный, повернулся к Гарриет.

Мимо прошел Малфой с Крэббом и Гойлом по бокам — все его мерзкое лицо изображало злорадную насмешку. Гарриет заподозрила, что скоро ее отвращение достигнет уровня «Снейп».

— Вот ты где, — сказал Рон: к ним по лестнице взбежала Гермиона, сгибаясь под еще большей, чем обычно, грудой книг и что-то пряча за воротник мантии.

— Ты куда ходила? — спросила Гарриет чуть запыхавшуюся Гермиону.

— Что? — растерянно переспросила Гермиона.

— Только что ты была с нами…

— А потом пропала, — закончил Рон. «Лучше бы он перестал так делать», — подумала Гарриет. Как будто Фред с Джорджем говорят.

— О, — Гермиона откинула волосы с лица, раскрасневшегося, вероятно, от бега. — Я кое-что забыла и вернулась… о нет… — пискнула она, когда ее сумка прорвалась и на пол бухнулось несколько книг размером с небольшой холодильник каждая.

— Не может быть, чтобы тебе все это было нужно, — Гарриет наклонилась, помогая ей их собрать.

— Ты же знаешь, сколько у меня предметов… погоди-ка, подержи их, я шов зашью…

— Но вот этого у тебя сегодня нет, — Гарриет нахмурилась, глядя на «Основы рунистики». — Сегодня только защита от темных искусств.

— М-м-м, — Гермиона просияла — ей удалось заставить шов починиться. — Спасибо, Гарриет. Интересно, что на обед? Умираю с голоду.

— Тебе не кажется, что Гермиона что-то от нас скрывает? — медленно спросил Рон, глядя, как Гермиона пошагала вперед, к Большому залу.

Гарриет не ответила: она знала, что Гермиона что-то скрывает.

* * *

Учитывая историю ЗоТИ, прогрессирующую от плохого к худшему, всем было любопытно, как пойдет урок. Профессор Люпин заглянул в класс только для того, чтобы вывести их, еще более заинтересованных, из кабинета, а когда он по пути мимоходом загнал заклинанием Пивзу в нос жвачку, большинство (особенно мальчики) были впечатлены; когда же он наконец довел их до учительской, все были заинтригованы. Это уже было намного увлекательней, чем опрос Локхарта «Все обо мне».

Гарриет никогда раньше не была в учительской. Это была длинная комната, обшитая панелями темного дерева и заставленная мебелью до того разномастной, что она, вероятно, была изготовлена даже в разных столетиях. Огромный камин с обеих сторон украшали каменные изображения дубов, запятнанных сажей от огня. Рядом с камином в низком кресле сидел Снейп и читал грустную книгу про женщину, которая покончила с собой. Они вошли, и он поднял взгляд, блеснув глазами.

— Не закрывайте, Люпин, — сказал он профессору Люпину, когда тот потянулся запереть дверь. — Я предпочел бы этого не видеть.

Он пошел прочь, забрав с собой книгу. Но у двери он вдруг обернулся, жестоко усмехнувшись.

— Возможно, вас никто не предупредил, Люпин, но в этом классе учится Невилл Лонгботтом. Я бы на вашем месте не доверил ему ничего важного, если ему на ухо не нашептывает подсказки мисс Грейнджер.

Оскорбленный Невилл залился краской. Гарриет тоже ощутила, как стало горячо лицу, и посмотрела на Снейпа сердитее обычного. Мало того, что он издевался над Невиллом на своем уроке, так еще и теперь, перед новым учителем, на первом же занятии?

Но профессор Люпин только приподнял брови:

— На самом деле, я надеялся, что Невилл поможет мне с первой частью урока, — сказал он. — Я уверен, он отлично справится.

Снейп скривил губы в еще более выразительной, чем всегда, усмешке и ушел, хлопнув дверью.

— Вот сюда, — поманил их профессор Люпин к старинному, высокому платяному шкафу, украшенному завитушками. Когда он встал с ним рядом, шкаф дернулся, стукнувшись об стену, отчего несколько человек, в том числе Гермиона и Невилл, подпрыгнули.

— Не о чем волноваться, — спокойно произнес профессор Люпин. — Там внутри боггарт.

Гарриет не представляла, что бы это могло значить, однако, судя по лицам большинства, волноваться было о чем. Невилл побелел до цвета снятого молока, а Парвати спряталась за Рона.

— Боггарты любят темные замкнутые места, — объяснил профессор Люпин. — Шкафы, пространство под кроватями, шкафчики под раковинами... одного я однажды обнаружил в дедушкиных часах. Этот боггарт вселился сюда в конце прошлой недели, и я попросил учителей оставить его для нас. Итак, первый вопрос, который мы должны задать себе: что такое боггарт?

Рука Гермионы взлетела вверх.

— Они меняют форму, — сказала она, когда профессор Люпин ей кивнул. — Могут принимать облик того, что для нас страшнее всего.

— Я и сам не смог бы объяснить лучше, — ответил профессор Люпин, и Гермиона просияла. — Итак, этот боггарт, сидящий в темноте, не имеет в данный момент формы. Он еще не знает, что может напугать того, кто стоит за дверью. Никому не известно, как выглядят боггарты в одиночестве, но, когда я его выпущу, он немедленно примет вид одного из наших величайших страхов.

— Это означает, — продолжил он, не обращая внимания на то, как Невилл от ужаса захлебнулся воздухом, — что у нас перед боггартом есть значительное преимущество. Гарриет, ты поняла, какое именно?

Гарриет растерялась, не только потому, что к ней обратились без предупреждения, но еще и потому, что она никогда не пыталась ответить на вопрос, если рядом с ней от нетерпения прыгала на цыпочках Гермиона.

— Э, — выдавила она, — потому что нас так много, что он не поймет, чем ему стать?

— Именно, — сказал профессор Люпин. Гермиона со слегка разочарованным видом опустила руку. — Иметь дело с боггартом всегда лучше в компании. Он от этого теряется. Кем же стать, безголовым трупом или плотоядным слизнем? Я однажды видел, как боггарт совершил именно такую ошибку — попытался напугать двух человек сразу и превратился в полуслизня. Совершенно не было страшно. Чары для изгнания боггарта просты, однако требуют усилия разума. Понимаете, боггарта можно победить смехом. Нужно заставить его принять тот облик, который вы находите смешным. Сперва потренируемся без палочек. Повторяйте, пожалуйста… риддикулус!

— Риддикулус! — ответил класс.

— Хорошо, — профессор Люпин чуть улыбнулся. — Очень хорошо. Но это, боюсь, было самое простое. Видите ли, одного слова недостаточно. И вот теперь в дело вступишь ты, Невилл.

Шкаф снова затрясся — хоть и не так сильно, как Невилл, который пошел вперед, словно на плаху.

— Ладно, Невилл, — профессор Люпин подманил его поближе. — Начнем с начала: как, по-твоему, что пугает тебя больше всего на свете?

Губы Невилла беззвучно шевельнулись.

— Извини, Невилл, не расслышал, — весело сказал профессор Люпин.

Невилл загнанно оглянулся, словно умоляя кого-нибудь прийти ему на помощь, а потом, заикаясь, произнес почти шепотом:

— Профессор Снейп.

Почти все рассмеялись. Даже Невилл виновато улыбнулся. Что-то в его ответе обеспокоило Гарриет, но она не смогла уловить, что именно. Что ж, учитывая, как Снейп с Невиллом обращался, его ответ имел смысл.

— Профессор Снейп… Хм-м-м… Невилл, ты, кажется, живешь с бабушкой?

— Э… да, — нервно ответил Невилл. — Но… я не хочу, чтобы боггарт в нее тоже превращался.

— Нет-нет, ты меня не понял, — профессор Люпин снова улыбнулся. — Можешь рассказать, как твоя бабушка одевается?

— Ну… — начал растерянный Невилл. — Она всегда носит одну и ту же шляпу — большую, с чучелом стервятника наверху. И длинное платье… обычно зеленое… И иногда шарф из лисьего меха.

— А сумочка?

— Большая, красная.

— Ну ладно. Ты можешь очень ясно представить эту одежду, Невилл? Можешь нарисовать мысленный образ?

— Да, — неуверенно ответил Невилл, видимо, гадая, что же будет дальше.

— Когда боггарт вылетит из шкафа, Невилл, и увидит тебя, он примет облик профессора Снейпа, — спокойно сказал Люпин. Невилл сглотнул. — И тогда ты поднимешь палочку… вот так… и крикнешь «Риддикулус»… И сосредоточишься на одежде твоей бабушки. Если все пройдет хорошо, боггарт-профессор Снейп окажется одет в ту самую шляпу со стервятником и зеленое платье с красной сумочкой.

Класс закатился от хохота, и шкаф задрожал еще злее. Но Гарриет вместо того, чтобы засмеяться, ощутила волну чего-то… неприятного.

— Если Невилл преуспеет, боггарт, вероятно, будет обращать внимание на каждого из нас по очереди. Я хочу, чтобы вы немного подумали о том, что пугает вас больше всего, и представили, как будете делать это смешным…

Комната затихла. Гарриет попыталась стряхнуть растерянность и странные ощущения и подумать: что для нее страшнее всего?

Первая мысль была о Волдеморте — Волдеморте, вернувшемся во всем своем могуществе, Волдеморте, из-за которого так кричала ее мать в темных уголках ее сознания… но прежде чем она даже начала представлять о том, как выставить его смешным, прямо посреди этой мысли что-то совершенно другое всплыло в ее сознании.

Она вспомнила ощущение холода — до того сильного, что в нем тонешь, до того плотного, что от него слепнешь, и увидела, как чернилами на старом пергаменте струится черный плащ, и слова: «Дементор — одно из опаснейших созданий, обитающих в нашем мире».

Она содрогнулась и огляделась вокруг, чтобы отвлечься. Рядом, зажмурившись, бормотал про себя Рон:

— Убрать ему ноги…

— Все готовы? — просил профессор Люпин, озирая класс.

Гарриет почувствовала приступ страха. Она не была готова. Как можно заставить дементора стать нестрашным? Станет ли боггарт в самом деле дементором, вытягивающими ее худшие воспоминания, заставляя ее упасть без сознания? Но все вокруг закивали и достали палочки, и она не стала просить подождать.

— Невилл, мы отступим назад, — сказал профессор Люпин, жестом показывая всем отойти к стенам. — Расчистим тебе пространство, хорошо? Я вызову вперед следующего… теперь все назад, пусть Невиллу будет все видно…

Все разошлись, прижавшись спинами к стене, оставив рядом со шкафом одного Невилла, бледного и испуганного. Однако потом он закатал рукава мантии и приготовил палочку.

— На счет три, Невилл, — сказал профессор Люпин, целясь палочкой на ручку на двери шкафа. — Раз… два… три… начали!

С кончика палочки Люпина сорвались искры, ударили в ручку шкафа маленьким фейерверком. Она повернулась с щелчком, и дверца шкафа распахнулась. Оттуда шагнул Снейп, и Гарриет была просто ошарашена — не только потому, что он выглядел точь-в-точь как Снейп, но еще потому, что это был именно тот Снейп, который выломал дверь ее спальни прошлым летом у Дурслей.

Невилл попятился назад, открывая и закрывая рот. Палочка дрожала в его вытянутой руке. Снейп, надвигаясь на него, сунул руку в мантию — он смотрел до того грозно, что любой бы оробел. Не это ли увидели Дурсли перед тем, как он их обездвижил?

— Рид-ддикулус! — пискнул Невилл.

Напряженную тишину расколол звук, похожий на щелчок хлыста. Снейп споткнулся: вместо обычной черной мантии на нем было длинное платье в кружевах и высокая шляпа с чучелом стервятника. У Гарриет в животе вспыхнуло горячее муторное чувство, похожее на стыд, что было крайне странно.

Класс грохнул хохотом, и растерянный боггарт замер. Профессор Люпин выкрикнул:

— Парвати! Вперед!

Парвати вышла вперед с сосредоточенным лицом. Снейп обернулся к ней. Еще щелчок, и он исчез, превратившись в мумию с лицом, замотанным окровавленными бинтами — видны были только остатки гнилых зубов и разлагающейся кожи вокруг широко разинутого рта. Она вытянула руки и качнулась к Парвати, и та воскликнула:

— Риддикулус! — и мумия упала, запутавшись в собственных бинтах; ее голова отвалилась и застучала по полу под восторженные крики и вопли.

— Симус! — позвал профессор Люпин.

Банши — Симус лишил ее голоса. Затем боггарт Дина превратился в отрубленную руку, которую тот поймал в мышеловку. Потом вышел Рон, превратив боггарта в гигантского, в два человеческих роста, паука, при виде которого Лаванда взвизгнула.

— РИДДИКУЛУС! — рявкнул Рон, и ноги у паука исчезли. Он бешено задергался на полу, заставив всех отшатнуться, но Гарриет осталась на месте, когда он с грохотом подкатился к ней, и с колотящимся сердцем подняла палочку…

— Эй! — профессор Люпин метнулся вперед, чуть обойдя ее, так что паук с хлопком исчез, превратившись в светящийся серебряный шар, который просто беззвучно и неподвижно повис воздухе.

— Риддикулус, — почти лениво сказал он, как будто видел это сотню тысяч раз. Серебряный шар, хлопнув, исчез, и на пол упал таракан. — Давай, Невилл, прикончи его!

Невилл с решительным видом устремился вперед.

— Риддикулус! — крикнул он, и на долю секунды они снова увидели Снейпа в кружевном платье, а потом Невилл воскликнул: — Ха! — и боггарт взорвался, словно дым от фейерверка, и пропал.

— Превосходно! — сказал профессор Люпин, когда класс разразился аплодисментами. — Превосходно, Невилл. Вы все молодцы. Так, посмотрим… по пять очков Гриффиндору за каждого, кто бился с боггартом, десять Невиллу, потому что он сделал это дважды, и по пять Гермионе и Гарриет.

— Но я ничего не сделала, — запротестовала, все еще слегка дрожа, Гарриет.

— Вы с Гермионой правильно ответили на мои вопросы в начале урока, — беспечно ответил Люпин, но Гарриет опять почувствовала, что он что-то умалчивает. — Отлично, превосходный урок. Домашнее задание: будьте добры прочесть главу о боггартах и законспектировать для меня… к понедельнику. На этом все.

Возбужденно болтая, класс устремился прочь из комнаты. Гарриет, однако, чувствовала себя как-то неприятно, словно ей по сердцу мазнула чья-то грязная рука. Она не была так потрясена, как после урока Трелони, или встревожена, как после занятия у Хагрида, или зла, как обычно после Снейпа. Ее почему-то все еще беспокоила мысль о Снейпе-в-платье, хотя она сама не могла понять, почему, а еще то, как профессор Люпин выпрыгнул вперед, заслонив ее от боггарта и не оставив его ей. Отчасти она испытывала облегчение, что не пришлось снова слышать мамин крик или падать в обморок на глазах у всего класса… и все-таки, если она не могла разобраться с боггартом или дементором, как ей предполагалось защищаться при встрече с ними один на один?

Никто, кажется, ничего не заметил. Все разговаривали о своих боггартах и о том, как они их побеждали.

— Видел, как я с банши разделался!

— А руку!

— И Снейп в этой шляпе!

— Лучший урок защиты от темных искусств из всех, что у нас были, да? — возбужденно сказал Рон.

— Кажется, он хороший преподаватель, — ответила Гермиона. — Жаль только, до меня не дошла очередь с боггартом…

— Интересно, почему профессор Люпин боится хрустальных шаров? — поинтересовалась Лаванда у Парвати.

«Может, он встречался с профессором Трелони», — подумала Гарриет.

* * *

— Зря я вообще-то это сделал, — сказал Ремус — уже, как минимум, в пятый раз.

— С официальной точки зрения — да, зря, — отозвалась Минерва и поджала губы. — Но с неофициальной… если совсем не для протокола… Это пойдет им обоим на пользу. У Северуса теперь будет Лонгботтом, который сможет ему противостоять, а Лонгботтом будет меньше его бояться.

За окнами гостиной Минервы пророкотал гром, задребезжало залитое дождем оконное стекло, отражающее золотисто-оранжевый свет камина. Огонь у Минервы горел весело и ярко, но Ремус чувствовал какую-то неуловимую усталость. Отчасти она была вызвана прирастающей день ото дня луной, скрытой где-то там, за бурей, но отчасти — его собственным возвращением в подростковый возраст: и самим способом возмездия, и его целью.

— Зря я это сделал, — повторил он. — Но Невилл сказал, что именно его он больше всего боится… И то, как Северус перед уходом унизил его передо мной и перед всем классом…

— Он всегда такой, — просто ответила Минерва. — Хотя Лонгботтому достается хуже, чем прочим.

— И Альбус не вмешивается? — спросил Ремус (несмотря на то, что он уже знал ответ, поверить в него было все равно трудно).

— Альбус считает, что детям полезен некоторый неприятный опыт, — она снова сжала губы. — Например, несправедливые учителя. Мне это не нравится, и мне определенно не нравится, что Северус воспользовался этим как разрешением так свирепствовать… но… кто знает? Альбус владеет недоступной мне мудростью. Однако я все равно всегда была против.

— С моей стороны было непрофессионально так сводить счеты, — вздохнул Ремус. — И, обладая опытом в таких вещах — особенно в таких вещах, когда они касаются Северуса — боюсь, что я только ухудшил для Невилла ситуацию.

— Что ж, рискнув уподобиться Альбусу… — произнесла Минерва. — События часто влекут за собой последствия, которые мы не способны предугадать, и редко они бывают только плохими или хорошими. Никогда не знаешь, что может из этого выйти.