Бесконечная дорога (джен)

Ветки хлестали по лицу, вязли в снегу ноги, осыпался на голову иней — Ремус несся через лес. Огненно-красный след заклинания, яркий и сверкающий, мчался прямо перед ним, юркал между деревьев, скользил через овраги. Потерять его было невозможно.

Так он надеялся.

— Ты беги, — пропыхтел Ремус Бродяге, который бежал рядом с ним. — Ты… быстрее… но когда его найдешь, подожди меня! — закричал он вслед обогнавшему его псу.

Бродяга был того же цвета, что лесные тени, и Ремус быстро потерял его из виду. Но след горел ярким огнем, и он побежал по нему.

* * *

Северус дождался, пока Люпин уйдет, и только тогда зашевелился. Худшая часть отката миновала, но она оставила его слабым и почти беспомощным. Время от времени его все еще продирала дрожь, а кости, казалось, наполовину превратились в воду.

Все так же лежа на спине, он вытащил из кармана им же нарисованную грубую карту территории Хогвартса, Хогсмида и прилегающего леса. Трясущейся рукой он зачерпнул горсть все еще горячего пепла из гаснущего костра и дунул на него так, чтобы тот засыпал лист.

След прожег пергамент, скользнув от точки, где был он, через лес, между деревьев…

К хижине Хагрида.

Он стряхнул остаток пепла на землю и поднялся на ноги. Голова кружилась, тело болело до невозможности. Он упал четыре раза, пока выбрался из круга, а выйдя, вынужден был опираться о деревья.

Люпина он, пожалуй, не обгонит, но по крайней мере он знал, куда тот направляется.

* * *

Гарриет не могла в это поверить. Черт, как она могла быть такой слепой?

— Прости… — сказала она. — Я должна была спросить…

— Ерунда! — бодро ответил Хагрид, но из глаз у него при этом сочились слезы, и ему пришлось высморкаться, прежде чем продолжить: — Это не твоя вина, милая. Почему, как думаешь, я никому не говорил? У тебя и свои дела есть, и, чтоб мне пусто было, их и так уже через край.

— Но Клювокрыл…

— Ты тут не поможешь, так что нечего тебя зазря тревожить, — Хагрид промокнул глаза. — К тому ж это моя ошибка, чтоб ее. Дать на первом уроке гиппогрифов…

— У меня нормально получилось с Клювокрылом…

— А я был круглым дураком, что дал тебе попробовать, — хрипло сказал Хагрид. — Я забыл… удивительные создания… для меня они не так уж страшны, но для малюток вроде вас очень…

Искренне возразить Гарриет не могла: любовь Хагрида к «удивительным созданиям» распространялась на злобных огнедышащих драконов, пауков-людоедов и трехголовых собак — причем последняя два года назад пыталась ее разорвать. Акромантулов она никогда не встречала, да и не хотелось. Она достаточно знала о том, что нравится Хагриду, чтобы додумать остальное.

— Из всего класса только Малфой пострадал, — упрямо сказала она, — потому что подумал, что он слишком хорош, чтобы слушать, что ему говорят.

Хагрид шмыгнул, словно на холостом ходу взревел мотор. Затем он вдруг взвыл, и Гарриет опрокинула давно остывший чай себе на колени.

— Г-глянь на него! — стенал он, заставив ее подумать об увеличившемся в пятьдесят раз Добби. — Б-бедный Клювик! Ну как можно подумать, что он опасен!

Гарриет покосилась на Клювокрыла, свернувшегося на постели Хагрида. Ей оставалось только надеяться, что тот не предстанет перед Советом попечителей, пережевывая что-нибудь окровавленное и замусоленное, как он делал сейчас. Так как Хагрид явно не видел в этой картине ничего тревожного, она понадеялась, что Клювокрыл закончит обедать до начала слушания.

— Ты говорил, бывает апелляция, — отчаянно сказала она. Хагрид рыдал так громко, что было странно, что с крыши не сыпется солома. — Все еще есть надежда, что его…

— Ты не знаешь Совет! — всхлипнул Хагрид. — У них зуб на интересные создания!

— Мы можем попытаться. Что нам нужно для апелляции?

Но Хагрид не мог ответить. Он только завывал, навалившись на стол. Гарриет гладила его по руке, жалея, что не пригласила с собой Гермиону. Та, по крайней мере, знала, что такое апелляция.

Через некоторое время Хагрид взял себя в руки.

— Спасибо, милая, — просипел он. Его платок до того промок, что ему пришлось высморкаться в рукав куртки. — Переживаю я за него, и все тут. Если с ним что случится, то я буду во всем виноват, а хуже не придумаешь, чем знать, что натворил.

Гарриет не знала, что ответить.

— Сделаю еще чаю, — предложила она слабо. (Что бы Хагрид ни сделал с первой порцией, тот был ледяным с самого начала. Она подозревала, что он даже не подогрел воду.)

Она встала, и это оказалось к лучшему: как только она двинулась, огненная вспышка магии влетела сквозь стену, над столом, промчалась прямо по ее стулу — и в дверцу кухонного шкафчика Хагрида. За закрытой дверцей что-то застучало.

— Что за черт? — растерянно сказал Хагрид, а Гарриет во второй раз опрокинула чашку.

Тонкая огненная линия повисла в воздухе, как натянутая проволока, не исчезая.

— Что это? — спросила Гарриет.

Хагрид взял ее за локоть и, встав из-за стола, отодвинул в сторону.

— Не трогай! — сказал он хрипло. — Кто его знает, что за штуковина такая.

— Ты не знаешь?

— Понятия не имею. Никогда такого не видел… а вот сейчас увидел, и как-то оно мне не нравится. За мной держись, милая.

Он достал одной рукой свой арбалет, другой — розовый зонтик, а Гарриет вынула палочку. Указав зонтиком на шкаф, он открыл заклинанием дверцу.

Ничего не случилось.

Хагрид наклонился и вгляделся в темноту. Сунул руку внутрь и вытащил каменный кувшин — огненная линия входила в его стенку с одной стороны, но не выходила с другой.

Он вытряхнул содержимое кувшина на столешницу. Огненная линия переместилась вместе с ним: она надежно держала тело перепуганной крысы.

— Короста? — сказала Гарриет.

— Крыса Рона? Уверена?

Она тупо кивнула. Она узнала бы Коросту где угодно, хотя еще никогда он не казался таким больным, тощим и напуганным, даже когда за ним гонялся Живоглот.

— Что это за штука?

— Не знаю, — Хагрид ткнул зонтиком в стол, но огненная линия не погасла и вообще не поменялась. Короста дрожал, выкатив глаза, но не двигался и не издавал ни звука — наверное, не мог. — Какое-то удерживающее заклинание, только я такого никогда не видел, да и не слышал о таких, чтоб на зверей работали.

— Оно делает ему больно?

— Тут точно не скажешь. Надо бы сюда профессора, чтоб взглянул, я маловато знаю про магию, чтобы… что такое?

Не Гарриет успела спросить: «Что — что?» — как и сама услышала: рык, словно изданный злым, полубезумным животным. Волосы у нее на затылке ощетинились, как иглы у дикобраза.

Глаза у Коросты выкатились еще больше.

Клювокрыл встал с постели Хагрида и попытался размять крылья, посбивав все подряд, кроме шкафа. Гарриет подскочила — в дверь с грохотом врезалось что-то тяжелое, сотрясая доски, рыча, ворча и царапая.

— Да что ж такое, Мерлина ради? — вполголоса буркнул Хагрид. Он бахнул в дверь зонтиком, та полыхнула ярко-золотым светом, и то, что было с другой стороны, взвизгнув, со стуком упало.

— Отойди-ка к Клювокрылу, Гарри, — Хагрид поднял арбалет.

Гарриет метнулась к Клювокрылу, торопливо поклонилась и проскользнула под защиту его крыльев.

Хагрид начал было открывать дверь, но та вдруг распахнулась, ударив его по груди, и внутрь ворвалось облако снега и ледяного ветра, а вместе с ним…

— Профессор Люпин? — сказала Гарриет и уставилась на него.

— Уф! — сказал Хагрид.

Клювокрыл зашипел и процарапал борозду на кровати, потроша матрас.

Профессор Люпин выглядел так, словно пробежал по лесу полосу препятствий. Мантия у него была заляпана грязью и мокрым снегом, волосы насквозь промокли, повсюду царапины, а лицо одичалое. Он чуть запыхался, в широко раскрытых глазах застыло нечто странное, и почти нечеловеческая резкость появилась в чертах лица.

Он посмотрел прямо на огненную проволоку, проследил ее до стола, до Коросты, и тут же прищурился с таким выражением, что у Гарриет по спине порскнули мурашки.

— Профессор Люпин? — повторил Хагрид, так как тот просто стоял, тяжело дыша, сосредоточенно глядя на стол... на Коросту на столе.

Клювокрыл издал гортанно-клекочущее шипение, согнув крылья; Гарриет попыталась встать с постели, и он, пронзительно вскрикнув, хлестнул крыльями назад, шлепнув ее по плечу и отбросив к стене.

— Клювокрыл! Лежать! — Хагрид отвернулся от двери и, бросив на пол зонтик и арбалет, ухватил Клювокрыла за ошейник, давая Гарриет возможность освободиться.

Тогда профессор Люпин сделал нечто еще более странное: он шагнул к столу и схватил Коросту.

— Извините за беспокойство, — произнес он странным голосом, — я искал вот это.

— Это Короста, — сказала Гарриет, перелезая через стол.

— Боюсь, это не может быть он, — все так же странно ответил профессор Люпин. Впрочем, странным был не сам голос, а сочетание его спокойного тона с диким выражением лица. — Прости, Гарриет, но эта крыса принадлежит мне.

— Это Короста, — уперлась Гарриет, — тут какая-то ошибка…

— Заклинание должно было найти конкретную крысу, — все так же спокойно проговорил профессор Люпин, хотя от его взгляда холодок, пробежавший у Гарриет по спине, стал ощутимее, — и нашло. Извините, Гарриет… Хагрид… но мне надо идти.

— Подождите! — в отчаянии окликнула она.

— Гарри, ты, наверное, крысу перепутала, — Хагрид все еще удерживал разозленного, шипящего Клювокрыла. — Ты сказала, что это Короста…

— Это и есть Короста! — горячо сказала она.

— Гарриет, — голос у профессора Люпина теперь звучал напряженно.

— Я пойду с вами, — упрямо заявила она. — Это крыса Рона. Я могу доказать… у нее не хватает мизинца на правой лапе!

Мгновение Люпин смотрел на нее, почти как откуда-то издалека.

— Хорошо, — наконец медленно произнес он. — Мы можем обсудить это в моем кабинете. Ладно? Хагрид, я провожу ее обратно в школу… Ты тут занят… прошу извинить, что расстроил его…

— Не ваша вина, — с обеспокоенным видом ответил Хагрид. Гарриет подумала, что очень странно было такое сказать, так как именно по вине профессора Люпина Клювокрыл бился и кромсал единственную кровать Хагрида.

— Тогда идем, Гарриет, — сказал тот и открыл для нее дверь.

Она накинула плащ и пошла за ним.

Снаружи было ужасно холодно и довольно темно для примерно трех часов дня. Небо было в плотных облаках, и можно было решить, что вокруг уже опустились сумерки. Хижина Хагрида была так близко к лесу, что казалось, будто она стоит на краю великой тьмы.

Снег у передней двери был весь изрыт, а на досках остались следы когтей.

Что-то зарычало в густой тени. Из черноты блеснула пара глаз…

— Нюхач? — спросила она дрогнувшим голосом. Он был похож на Нюхача, но в то же время нет. Эта собака казалась одичавшей.

— Бродяга, — произнес Люпин. Он не казался испуганным, но Нюхач его как будто не услышал. Он медленными, размеренными шагами подходил к ним, оскалив зубы, ощетинив загривок, сверкая глазами. Сердце у Гарриет быстро и сильно забилось.

— Он напал на хижину Хагрида, — сказала она.

Профессор Люпин повернулся к ней и положил свободную руку на ее плечо.

— Гарриет, мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала, хорошо? Мне нужно, чтобы ты пошла вперед к замку и оставила крысу мне. Это очень, очень важно, — опередил он ее протест. — Я объясню позже, но прямо сейчас…

— Она имеет право знать.

Гарриет не узнала этот голос. Он был хриплым, словно им долго не пользовались, и был полон настолько глубокой ненависти, что она в жизни подобного не слышала. Кому бы он ни принадлежал, этот голос поразил профессора Люпина прямо в сердце — и тот закрыл глаза, словно боясь того, что должно случиться.

Гарриет оглянулась через плечо, и позже гордилась тем, что не закричала.

Если Сириус Блэк и выглядел сейчас менее мертвым, чем когда она впервые увидела его в маггловском телевизоре, то только из-за ярости и ненависти, искажавших его костлявое лицо.

— Да что же ты, к черту, творишь? — спросил профессор Люпин таким тоном, что Гарриет подпрыгнула.

— У нее есть право знать, что сделал этот говна кусок, — ответил Блэк низким, взрыкивающим голосом, похожим на рык… на рык…

— Где Нюхач? — спросила она, борясь с чувством ужаса и чего-то еще.

Рука профессора Люпина стиснула ее плечо, но потом расслабилась, хоть и осталась на месте. И потом она поняла, что это было за «что-то еще»: чувство, как будто что-то тут совсем, совсем не так…

— Ремус, — сказал Блэк.

Профессор Люпин ответил долгим взглядом, ничего не говоря.

Затем вдруг схватил Гарриет, подняв ее над землей, и она закричала от внезапного приступа ужаса; однако он, похоже, это предвидел и закрыл ей рот ладонью до того, как она успела издать хотя бы звук. Она вырывалась, пока он нес ее между деревьев, но он, хоть и выглядел худым и хрупким, все равно был намного крупнее нее.

Она услышала, как сзади открылась дверь хижины, и забилась сильнее, и попыталась укусить руку профессора Люпина, чтобы позвать Хагрида.

— Прости, — шепнул профессор Люпин, раздвигая плечом низко нависшие ветви. — Все разъяснится… мы не собираемся делать тебе ничего плохого…

Гарриет не поверила этому ни на секунду. Она попыталась его пнуть, попыталась разозлиться, потому что не хотела начинать плакать, потому что ей было так страшно…

Она услышала, как заскулила собака, и подумала: «Нюхач», — с такой неистовой радостью, что от нее стало почти больно, — увидела, как он пробирается рядом с Люпином, и мысленно пожелала, чтобы он его укусил…

Но тут Нюхач прямо у нее на глазах превратился в Сириуса Блэка и прошипел:

— Ремус, мать твою, ты же ее до усрачки пугаешь…

— Это ты перед ней превратился в маньяка-убийцу, — отрезал Люпин — злее, чем Гарриет когда-либо от него слышала.

— Она не собиралась обратно в замок, никто в здравом уме не пошел бы. Она вправе узнать…

— А если тебя поймают, узнаешь только, как целуются дементоры!

— Поставь ее хотя бы на землю, — сказал Блэк, — или подышать дай.

Гарриет почти замерла, едва осмеливаясь дышать. Почему это Блэка волнует, что ей страшно? Он же, как предполагается, хочет ее убить.

Все, что тут происходило, шло совсем не так, как она ожидала.

Но все равно было до усрачки страшно.

— Я буду хорошо себя вести, — пообещала Гарриет, как только Люпин медленно убрал руку.

— Сомневаюсь, — сказал тот — почти так, словно пытался не рассмеяться, но как-то грустно. — Обоих нас проклянешь при первой же возможности, я уверен.

Но он все равно поставил ее на ноги. Гарриет не узнавала место, где они оказались. Для нее все деревья были одинаковы, только в Запретном лесу они все казались мертвыми и угрожающими. Она старалась не дрожать, но было ох как холодно, особенно сейчас, когда Люпин поставил ее на землю. Об него она грелась, как об печку.

И он притащил ее в лес, одну, если не считать компании маньяка, который убил ее родителей и собирался убить ее. И Коросты.

Она заставила себя посмотреть им в глаза.

Профессор Люпин настороженно держал Коросту в его огненной веревке. А Блэк… выражение его лица напоминало ей Нюхача: тоскливое, одинокое, голодное и очень-очень грустное. Даже его лохматые волосы и грязная роба наводили на мысль о шерсти Нюхача.

У нее ослабли колени. Может, они и не выглядят, как будто собираются ее убить, но они это сделают. Блэк был явно сумасшедшим, и таким же был профессор Люпин, раз помогал ему. А ведь она ему как бы доверяла. И Нюхач…

Она пошатнулась, нащупывая, на что бы сесть.

— Гарриет, — сказал Люпин так, словно беспокоился, и ей захотелось заорать на него, чтобы заткнулся.

— Я… — выдавила она, качнувшись от них назад, опереться об упавшее дерево. Она вдохнула полной грудью, собираясь.

А потом прыгнула через дерево и побежала изо всех сил.

Она слышала, как кто-то из них выругался. Сорвала плащ, бросив его, чтобы легче было бежать — нырнула под ветки, перескочила упавшее дерево, обогнула ствол…

И врезалась прямо в кого-то, сбив их обоих с ног и уронив очки.

— Мисс Поттер? — прошипел голос Снейпа. Его рука сжала ее плечо, как стальная, наверное, оставляя синяки, но впервые в жизни она поняла, как это бывает, когда от облегчения хочется разрыдаться.

— Сириус Блэк! — охнула она.

Снейп нахлобучил ей на лицо очки, промахнувшись мимо одного уха и оцарапав нос. Сейчас, в фокусе, он выглядел… больным. И разъяренным, как у Дурслей… нет, как в Тайной комнате, когда вышел из сумрака со сверкающими глазами и оскаленными зубами, словно из последних сил цеплялся за рассудок самыми кончиками обломанных ногтей. Лицо у него было диким, как и у Люпина, и у Блэка — злость, безумие и что-то еще, чего она не понимала.

— Вы. Не. Ранены? — прошипел он, и у нее сложилось впечатление, что он стискивает зубы, чтобы не заорать на нее.

— Я… — начала она, но остановилась, и сердце у нее остановилось тоже, потому что она услышала рычание собаки и хруст в подлеске неподалеку.

Снейп поднялся на ноги, опираясь о древесный ствол, и вздернул ее вместе с собой. Он затолкнул ее себе под плащ и вперился в ту сторону, где она вывалилась из спящего леса, таким острым взглядом, что Невилл под таким точно бы упал в обморок. Он, похоже, трясся всем телом, а одежда на нем была мокрой.

— Он собака, — прошептала она, зарываясь пальцами в мантию Снейпа — светящиеся глаза и оскаленные зубы Нюхача заблестели в тенях, — он анимаг…

Снейп зашипел. Протяжный звук напомнил ей о змее, но это был не парселтанг, просто бессмысленный звук ярости.

Блэк-собака подошел ближе, почти такой же злой, как когда смотрел на Коросту.

— Они с профессором Люпином объединились или что-то вроде, — лихорадочно шептала Гарриет. — Они чем-то прокляли Коросту…

— Коросту? — чуть громче переспросил Снейп, хотя глаз от медленно приближающейся собаки не отвел.

— Крысу Рона.

— Ты его знаешь под другим именем, Северус, — произнес голос Люпина.

Он показался из-за деревьев, все еще с Коростой в руке, с обвитой вокруг крысиного тельца огненной веревкой. Лицо Люпина было потусторонне спокойным, но Нюхач зарычал.

— Ты же помнишь Питера Петтигрю, — продолжил Люпин, словно представляя старого знакомого.

— Ты заставил меня применить заклинание на сраную крысу, — голос у Снейпа дрожал от бешенства, а рука вдруг крепко, до боли, стиснула Гарриет.

Нюхач опять превратился в Сириуса Блэка.

— У нас нет времени на это говно, — рявкнул он Люпину.

— Я бы сказал, что время — единственное, что у нас осталось, — ответил Люпин Блэку. И Снейпу: — Я вынужден был сказать тебе, что хочу найти Сириуса, потому что ты никогда бы не поверил правде, — он опустил взгляд на крысу: — У меня тогда еще не было доказательства.

Странное выражение отразилось на лице Блэка — почти обида, и затем ненависть смела ее прочь.

— Тогда давайте его расколдуем нахер, — выплюнул он.

Гарриет заметила, что Снейп пытается привлечь ее внимание.

— Возьмите, — едва слышно сказал он и что-то вдавил в ее ладонь под плащом. Она сжала в пальцах кусок пергамента.

Люпин кивнул Блэку и наклонился положить крысу на землю.

Фиолетовая молния вылетела из палочки Снейпа и ударила Люпина в грудь, сбив с ног и отбросив на несколько футов. Блэк, зарычав, бросился на Снейпа, и тот швырнул в него заклинанием, обвившим пса веревками до того туго, что тот потерял равновесие и рухнул в папоротник.

Снейп вытолкнул Гарриет из-под плаща.

— Уходите, — прошипел он.

— Но вы ранены! — сказала она, потому что он чуть не упал. Упал бы, не вцепись в дерево, чтобы удержаться стоя.

— Хоть раз сделайте, что вам говорят…

— Берегитесь! — закричала она, увидев, что профессор Люпин поднимает палочку, направляет на них…

Его палочка извергла вспышку бело-голубого света, обернувшуюся вокруг лежавшего на промерзшей земле Коросты. Тот увеличился в размере — и продолжил расти и расти, сперва размером с небольшую собачку, потом с ребенка…

Затем свет заклинания рассеялся, и там, где лежал Короста, обнаружился человек, с ужасом на лице и все так же обвитый огненной веревкой.

Все застыли: Гарриет, Люпин, Блэк (по-прежнему связанный), даже Снейп.

И тут последний все-таки упал. Гарриет метнулась к нему. Он выглядел изможденным, но взглядом мог бы выпотрошить носорога. Он попытался подняться, но без ее помощи не смог.

Он прислонился к своему дереву, тяжело дыша, с блестящим от пота лицом, явно слишком обессиленный, чтобы встать. Гарриет присела рядом на корточки.

Люпин кое-как встал на ноги, глядя на Коросту — на человека — почти так, словно забыл, что они не одни.

— Привет, Питер, — произнес он.

Короста только уставился на него с леденящим сердце ужасом.

Блэк, обмотанный веревками по самый рот, забился.

— Могу я его освободить, или ты меня атакуешь при попытке? — спросил Люпин у Снейпа.

— Да пошел ты, лживый говнюк, — сказал Снейп так, словно собирался сделать это лет сто, и снова попытался встать, и снова упал. От огорчения он разразился потоком таких изобретательных ругательств, что Гарриет не поняла и половины из того, что он сказал (хотя то, что поняла, прямо ошпарило ей уши).

Люпин вместо ответа только убрал палочку и поднял руки, словно сдаваясь.

— Что происходит? — спросила Гарриет. Она выслушала бы ответ от кого угодно и в любой форме, хоть с ругательствами, хоть без них. — Кто это?

— Это Питер Петтигрю, — ответил Люпин. Он не двигался ни к Коросте-человеку, ни к Блэку, ни даже к Гарриет со Снейпом.

— Но кто он? — требовательно произнесла Гарриет. Имя, однако, не шло из головы… где же она его слышала?

— Не узнаешь его, Северус?

Снейп только ругнулся, что Гарриет перевела как да. Люпин, вероятно, тоже, потому что кивнул и сказал Гарриет:

— Что тебе известно о…

Блэк, скрученный наколдованной веревкой Снейпа, издал звук, напоминающий его собственную версию Снейпового нецензурного урагана. Люпин шевельнулся, словно собираясь подойти к нему, но Снейп поднял палочку — и рука, и голос у него тряслись, — и рыкнул:

— Стой где стоишь, оборотень.

— Оборотень? — тупо повторила она, переводя взгляд со Снейпа на Люпина, который как будто отшатнулся от нее. — Вы оборотень?

Тот лишь закрыл глаза. Удивленная такой реакций, она оглянулась на Снейпа за пояснениями, но тот взирал на Люпина с неприкрытой ненавистью.

— Если можно, вернемся к насущным проблемам, — проговорил Люпин, казалось, пытаясь говорить ровно, но это, похоже, обошлось ему дороже обычного. — Это Питер Петтигрю, которого Сириус предположительно убил двенадцать лет назад. Как и Сириус, он анимаг, и он изображал крысу твоего друга Рона.

Гарриет растерянно смотрела на них. Блэк прищуренными от ненависти глазами сосредоточенно глядел на Коросту-человека. Глаза у того закатились, словно это было все, что он мог сделать, пойманный, перепуганный и, очевидно, лишенный голоса. Она обернулась за поддержкой к Снейпу. Выражение лица у него было до последнего миллиметра отражением ненависти Блэка.

— Ты ведь потеряла свою карту, Гарриет? — спросил Люпин. — Примерно на Рождество?

Гарриет моргнула.

— Так много надо сказать, — произнес он. — Не знаю даже, с чего начать, — он опустил взгляд на Блэка. — Карта, как ты, Гарриет, без сомнения видела, показывает местонахождение всех в Хогвартсе. Мы с Сириусом собирались использовать ее, чтобы найти Питера — для того, чтобы его отыскать, Сириус бежал из Азкабана, — но к тому времени, как нам удалось получить карту — боюсь, мы ее у тебя украли, — Питер сымитировал собственную смерть и исчез с карты. Полагаю, кота Гермионы обвинили в том, что он его съел?

— Я вам это рассказала, — прошептала Гарриет.

— Да. И на простыне Рона нашли кровь Питера. Добби достал для меня эту простыню, и я отдал ее Северусу для могущественных поисковых чар… и они нашли его.

Опасный волшебник-предатель… Нюхач Гарриет Поттер… он и Лунатик охотится… его друг Лунатик, которого он не видел много-много лет…

У Гарриет в голове было очень тяжко. Она была растеряна. Будь она поумнее, как Гермиона, она наверняка бы поняла, но она не была умной, и все это было чересчур.

— О чем это вы говорите? — спросила она. — Что это вообще значит?

— Это значит, что раз Питер жив, то твоих родителей предал не Сириус. Это сделал Питер.

— Как же, — вдруг рыкнул Снейп.

— Северус… — попытался Люпин.

— Дамблдор подтвердил, что он их Хранитель тайны! У Темного Лорда был шпион, он следил за ними повсюду, за каждым движением, они бы никогда не доверились этому… — он яростно махнул палочкой в сторону Петтигрю, и тот закатил глаза от ужаса, — пока был Блэк, которого Поттер превозносил больше всего на свете.

— Северус, — повторил Люпин.

— Даже когда мы узнали, что шпион есть, Темный Лорд продолжал получать информацию, когда ему было угодно! Это был кто-то, кому они доверяли слепо, кто-то, рядом с кем у них, прости Господи, рты не закрывались, а это был Блэк, не Петтигрю…

Гарриет глядела на него, на его закаменевшее от ярости и горя лицо. Некое понимание вырастало в ее груди, такое же тяжелое и давящее, как злость, но совсем, совсем другое — нечто такое, что она не могла его осилить, как не могла осилить правду — проще, но в то же время невыразимо сложнее…

— Они думали, что я шпион, — сказал Люпин, и Гарриет услышала в его голосе боль, хотя видеть могла только лицо Снейпа. — Они… все… думали.

Снейп тяжело дышал. Это был единственный звук на поляне.

— И с чего я должен верить тебе теперь, — произнес он смертоносным голосом, — после того, как ты, стоило тебе явиться в эту школу, только и делал, что всем лгал?

Люпин отбросил палочку. Она упала на заледеневшую землю у ноги Гарриет.

— Если снимешь заклинание, чтобы он смог говорить, можем допросить его вместе.

Молчание все тянулось и тянулось, пока она перестала понимать, как его вообще можно нарушить. Смотреть Снейпу в лицо было больно, но отвернуться она не могла.

— Мисс Поттер, — сказал он наконец так, словно что-то загорелось под милями льда. — Помогите мне встать.

Слишком оцепенелая, чтобы толком удивиться, Гарриет послушалась. Поднявшись и опершись на ее плечо, Снейп неуверенным, шатким шагом приблизился к треугольнику, образованному Люпином, Блэком и Петтигрю. Он взглянул на Петтигрю так же, как смотрел Люпин в хижине Хагрида: словно очень, очень издалека.

Петтигрю, похоже, не знал, за кем из них следить. Его лихорадочный взгляд бегал между Люпином, Гарриет, Снейпом, и снова по кругу. Связанный Блэк лежал неподвижно и тихо.

Затем в глазах у Снейпа вспыхнул свет, словно крошечные языки пламени, и все тело Петтигрю облило черно-золотое мерцание. Огненная веревка исчезла, и тот втянул воздух, охая и попискивая, как когда был крысой.

— Привет, Питер, — повторил Люпин, на этот раз убийственно холодно.

— Р-ремус! — пискнул Петтигрю. Он угодливо извивался на земле, все также обегая их троих взглядом. — Эт-то неправда! В-все, что он тебе говорил — н-неправда!

— Что мне говорил кто? — терпеливо спросил Люпин.

Снейп не двигался и молчал. Но теперь, когда отблеск заклинания в его глазах угас окончательно, по его лицу разливался другой свет — такой, что Гарриет задрожала.

— С-сириус Блэк! Он пытался уб-бить меня двенадцать лет назад, он и т-теперь только этого и хочет!

— Зачем ему этого хотеть, Питер?

— Потому что… потому… — но у Петтигрю, похоже, не нашлось ответа.

Снейп резко махнул палочкой. Петтигрю пискнул и вздрогнул, но от этого только исчезли веревки, удерживающие Блэка — словно пар над горячей плитой.

Блэк медленно встал на ноги, и Петтигрю стал еще напуганнее прежнего, напуганнее, чем Гарриет могла себе кого-либо представить. Она бы не удивилась, если бы у него от страха остановилось сердце.

— Я тебе скажу, почему, Хвост, — сказал Блэк, источая угрозу. — Я хочу тебе смерти, потому что ты, сука, продал Лили и Джеймса Волдеморту.

В голове у Гарриет, словно вспышки света, запестрели воспоминания:

Лунатик, Хвост, Бродяга и Сохатый с гордостью представляют Карту Мародеров…

Он говорит, что Гарриет Поттер совсем как Сохатый…

Он был другом твоего отца…

Блэк, которого Поттер превозносил больше всего на свете…

Ты ведь потеряла карту, Гарриет?

— Это был не я! — верещал Петтигрю. — Не я! Все знали, что это был ты!

— На это, определенно, указывали все улики, — непринужденно отозвался Люпин. Снейп не говорил ни слова, и его единственным движением осталось то, которым он освободил Блэка. — Все улики, кроме той, что ты выжил… мне любопытно, Питер, зачем было скрываться невиновному человеку... в виде ручной крысы... двенадцать лет.

— Потому что я посадил в тюрьму шпиона Темного Лорда! — пропыхтел Петтигрю, все также стелясь по земле. — Т-там еще остались П-пожиратели, и они бы за мной пришли, как и он! — показалось Гарриет, или он снова бросил взгляд на Снейпа?

Блэк лающе расхохотался, снова как собака.

— О, тут ты прав. В Азкабане полно желающих перерезать тебе горло — но не потому, что ты засадил туда меня, а потому, что информация, которую ты передал двенадцать лет назад, убила Волдеморта. Они решили, что их ловкач их же переловчил… никто не любит предателей, Хвост, и предатель тут. Не. Я.

— Р-ремус, — у Петтигрю застучали зубы. — Т-ты же не можешь ему поверить…

— Чем больше я слушаю, Питер, тем больше верю, — холодно ответил Люпин. Потом посмотрел на Снейпа и чуть с опаской спросил: — Северус? Что думаешь?

У Блэка отвисла челюсть, но Люпин продолжал смотреть на Снейпа, а тот до сих пор, не отрываясь, глядел на Петтигрю. Петтигрю воззрился на него с таким же ужасом, как на Сириуса Блэка.

Когда Снейп заговорил, голос его, казалось, исходил откуда-то из очень глубокого, темного и холодного места:

— Ни один из последователей Темного Лорда не смеет произносить его имя. И только они зовут его Темным Лордом.

Люпин и Блэк выглядели удивленными, Петтигрю — потрясенным и напуганным. Затем, запаниковав, он взглянул на Гарриет.

— Г-гарриет, — взвизгнул он. — Н-не верь эт-тому… он п-пытался убить тебя, н-но я…

— КАК ТЫ СМЕЕШЬ ГОВОРИТЬ С НЕЙ! — взревел Блэк, заставив Гарриет подпрыгнуть от неожиданности; Снейп сжал ее плечо, крепко, до боли. — ПОСЛЕ ТОГО, ЧТО ТЫ, СУКА, ЕЙ СДЕЛАЛ!..

— Я ни разу за двенадцать лет не попытался ей навредить, — пискнул Петтигрю.

— Потому что тогда ты ничего бы за это не получил, — прокомментировал Люпин.

— Нет, нет…

— Нет у тебя никаких прав на ее жалость, — рыкнул, задыхаясь, Блэк. Лицо у него было одновременно бешеным и страдальческим. — Ты не достоин жить.

— Он побеждал везде! — пробормотал, рыдая, Петтигрю. — К-какой прок был отказываться?

— Какой прок? Да всего лишь невинные жизни!

— Ты должен был понимать, что, если тебя не убьют последователи Волдеморта, это сделаем мы, — почти мягко сказал Люпин, хотя лицо его совершенно не было мягким.

Петтигрю начал задыхаться от паники, широко раскрыв глаза. Белки блестели в темноте — ночь окончательно опустилась, хотя луна еще не поднялась. Он потряс головой, беззвучно шевеля губами. Гарриет чувствовала головокружение и тошноту.

— Вместе? — сказал Люпин Блэку, и тот кивнул, как никогда похожий на ходячую смерть.

Снейп вдруг стиснул плечо Гарриет, как будто хотел оттащить ее прочь.

— Мисс Поттер, — сказал он, — сюда.

— Нет, — ответила она. Голос прозвучал неестественно громко.

— Мисс Поттер, вам нельзя это видеть, — произнес Снейп исключающим возражения тоном.

— В смысле, им нельзя его убивать.

Все остановились. Даже она слегка удивилась, что сказала это — но когда сказала, то, что болезненно давило в груди, отпустило.

— Гарриет… — проговорил Люпин, хотя он, кажется, не знал, как продолжить.

— Нельзя, — повторила Гарриет, теперь увереннее, потому что знала, что права. — Вы не можете сделать это… вот так. Это неправильно.

— Холли-берри, этот кусок сраного говна виноват в том, что у тебя нет родителей. Он продал их Волдеморту как только, так сразу, а вместе с ними и тебя. Вся твоя семья для него значит меньше, чем его поганая жизнь.

— Знаю, — Гарриет не дала дрожи проникнуть в голос. — Но это не… если его убить, это ничего не исправит. Станет только хуже.

Люпин и Блэк уставились на нее, потом друг на друга. Петтигрю все еще лежал на земле, свернувшись клубком и хныкая.

— Оказывать милосердие тому, кто тебе в нем отказывает — всегда плохая затея, — заметил Снейп.

— А ты все такой же — умеешь подбодрить, — сказал Блэк.

— Говорит человек, запланировавший убийство на глазах у тринадцатилетней крестницы, — отрезал Снейп, сжимая палочку — с ее кончика посыпались горячие красные искры.

— На глазах у кого? — спросила Гарриет.

Люпин поморщился.

— Вы знали! — обвинила Гарриет. Лицо у нее вспыхнуло.

— Пожалуйста, Гарриет, позлись на меня позже, если тебе так хочется, но сейчас нам надо разобраться с этим. Она права, Сириус — и с моральной точки зрения, и с практической. Его труп и вполовину не будет так полезен для твоего оправдания, как показания.

— …Ладно, — Блэк посмотрел на Петтигрю с абсолютной ненавистью. Грудь у него быстро вздымалась и опадала. — Ты обязан жизнью девочке, которую пытался убить. Подумай над этим, говнюк бесполезный.

Люпин начаровал на Петтигрю знакомую веревку и передал конец Блэку.

— Предоставляю эту честь тебе.

— Буду рад, — тот потянул за веревку, потащив Петтигрю по холодной неровной земле. Гарриет поморщилась.

— Северус, — сказал Люпин, — тебе не надо?..

— Отвали уже.

Они двинулись: впереди Блэк волочил Петтигрю, который хныкал, стукаясь о неровности; затем Люпин, так как Снейп не сдвинулся с места, пока тот не пошел вперед; и, наконец, Снейп — он шел, придерживаясь за деревья. Гарриет осталась рядом с ним на случай, если ему понадобится о нее опереться (хотя он игнорировал ее помощь). Дышал он тяжело и шумно, как будто каждый шаг причинял ему боль.

Люпин явно старался их не обгонять, но Блэк вырвался вперед, несмотря на то, что тащил Петтигрю.

— Сириус, ты не мог бы помедленнее? — окликнул его Люпин.

— Не задерживайтесь из-за меня, — бросил Снейп.

— Я не собираюсь оставлять Гарриет одну разбираться с проблемами, ежели таковые возникнут, — сухо ответил Люпин.

— И твои показания будут убедительнее, если я буду с тобой.

— Дементоры все еще тут, — тихо сказал Люпин.

— А ты все еще наглый лжец.

— Знаю, — Люпин вздохнул, потерев шею.

Гарриет прищурилась на ветки над головой. Жаль, луна еще не вышла… тогда было бы виднее…

Луна… полная…

Она ахнула.

— Гарриет? — спросил Люпин.

— Вы оборотень!

— Да, — подтвердил он натянуто.

— Сейчас полнолуние.

— О. Да, — он продолжал тереть шею. — Я скоро превращусь. Луна почти встала…

— Но… эм… — она не знала, как повежливее сказать: «А вы не порвете нас на кусочки?» Она покосилась на Снейпа, чей взгляд вдруг замер, сосредоточившись на Люпине.

— Люпин, — от его голоса у Гарриет вздыбились все волосы на затылке. — Ты сказал, что принял зелье.

— Принял, — но он, кажется, дрожал, на лице был странный отсвет, и он казался почти напуганным. — Я знаю, что принял, Северус…

— Ты сказал, что перепутал его с чаем. Ты кладешь в чай сахар?

Люпин моргнул. Затем его лицо затопил безысходный ужас.

— О Боже…

Не добавив ни слова, он развернулся и побежал.

— Скажи Сириусу! — крикнул он через плечо.

Лес захрустел вокруг него, защелкал — и Люпин растворил в темноте.

— Что это значило? — спросила Гарриет, вцепившись Снейпу в плащ.

— Он принимает зелье, которое сохраняет ему разум во время полнолуния, — Снейп поднял палочку. Вся рука у него дрожала. — Но сахар делает его бесполезным.

Поток красно-оранжевого света вылетел из палочки, словно искры от сварки, сперва вверх, в воздух, затем — прямо туда, куда ушел Блэк.

— Мисс Поттер, хотя бы раз за свою карьеру непослушания вы сделаете то, что я вам скажу.

— Нет, если при этом надо будет бросить вас тут одного, — тут же возразила Гарриет.

— Мне решать, что надо делать, не вам, — с угрозой сказал Снейп, — и именно это вы сделаете.

— Нет!

— Какая от вас польза будет, по-вашему, в бою против взрослого оборотня? — прошипел Снейп, сгреб ее за воротник и встряхнул. — Вы будете хуже чем бесполезны, мисс Поттер, вы будете для меня обузой. Мне будет проще, если не придется волноваться за вас, так что вы пойдете с Сириусом Блэком, будь он проклят, даже если мне придется превратить вас в орешниковую соню!

С хрустом показался Блэк, волоча за собой Петтигрю.

— Что за херня? — пропыхтел он. — Где Ремус?

— Трансформируется, идиот, какая сейчас, по-твоему, ночь? — он толкнул Гарриет к Блэку, она споткнулась. — Забирай ее и вали отсюда!

— Он сказал, что ты делаешь ему зелье, — резко сказал Блэк, озирая густую лесную черноту, нарушаемую только тусклым светом луны, просачивающимся сквозь ветки.

В отдалении, в лесном мраке, взвился вой — его звук, казалось, нашел путь откуда-то из темной глубины прямо в сердце Гарриет.

— Он его испортил, — рявкнул Снейп. — Забирай ее отсюда!

— Не пойду! — горячо сказала Гарриет.

— Мисс Поттер, не будьте конченной идиоткой!

Блэк выругался не хуже Снейпа (и еще потребовал: «Ты, мудила, чтоб не смел так с моей крестницей разговаривать, мать твою»).

— Трансформируй его для меня, — сказал он, пнув хнычущего Петтигрю в бок. — Контроль у меня ни к черту, сам не смогу.

Снейп направил палочку на Петтигрю, заморозил его и с еще одной вспышкой превратил обратно в крысу.

— Мы не можем бросить его здесь! — сказала Гарриет Блэку.

Где-то в лесу, но слишком, слишком близко, что-то трещало, хрустело и рычало, так что ее трясло до костей.

Блэк сгреб крысу и швырнул Снейпу, который поймал ее с озадаченным видом.

— Не так я планировал извиниться за двенадцать лет в тюрьме, — Блэк оскалился, — да только с метлой не вышло. Давай двигай, дрочила, — и он превратился в Нюхача и прижался к бедру Гарриет.

— Мисс Поттер, — сказал, тяжело дыша, Снейп, — дайте… вашу палочку.

Растерянная и напуганная, она сунула ее ему в ладонь. Он ее переместил, так что в одной руке у него была его палочка, в другой — ее.

— Сюда, — и он потащил ее налево. Они, спотыкаясь и оскальзываясь на древесных корнях, принялись спускаться по каменистому склону.

Затем вой раздался снова, на этот раз намного, намного ближе.

Снейп оступился; Гарриет попыталась ему помочь, но не удержала равновесие и упала, съехала по осыпи, ударившись бедром и плечом о корни, оцарапав ладони и еле-еле остановилась на краю оврага. По-крабьи поползла, оттаскивая ноги от края темного провала; но она увидела прямо впереди, как далеко внизу на замерзшем лесном озере блестит лунный свет.

Нюхач подскочил к ней, поскуливая, и Снейп полурухнул, полусъехал по переплетенной корнями земле к ней, на расстояние вытянутой руки.

— Я… я в порядке, — дрогнувшим голосом сказала Гарриет.

— Можете… стоять? Идти? — спросил Снейп. Гарриет кивнула, и он выстрелил высоко в воздух красными искрами.

Нюхач прижал уши, в груди у него заворочался рык.

Сверху, со склона, зарычали в ответ.

Гарриет подняла голову. Наверное, если бы она встала рядом с волком, его плечи оказались бы выше, чем ее голова. Передними лапами он опирался на спуск склона, зубы были оскалены, мех в лунном свете отливал безжалостным серебром.

Стук сердца у нее в груди казался очень слабым и далеким.

Нюхач бросился вверх по склону в тот же момент, как волк метнулся к ним, а Снейп сделал рывок от того корня, у которого отдыхал, обеими руками ухватив Гарриет.

— Вы должны верить: я знаю, что делаю, — выдохнул он.

Он извернулся, чтобы не выпускать из поля зрения волка, и как раз увидел, как Люпин швырнул Нюхача об дерево. Собака взвизгнула и плюхнулась на землю, как минимум отчасти оглушенная, и с глухим рыком волк обернулся к ним.

Снейп оторвал Гарриет от земли и отбросил прочь.

Она приземлилась с болезненным ударом, голова у нее закружилась, а потом она поняла, что это сама земля трясется — по склону сбегал волк.

Толстое огненное лассо обвилось вокруг головы волка и дернуло его назад, когда когти его уже были так близко, что процарапали землю прямо у ее головы, а лицо обдало горячим дыханием. Рыча, волк повернулся к Снейпу, державшему другой конец лассо, и бросился на него вдоль обвисшей веревки.

Левой рукой, палочкой Гарриет, Снейп указал себе под ноги и взорвал землю. Земляная крошка, камни, корни взлетели в воздух; раздался грохот, земля содрогнулась, и волк с визгливым взрыком скрылся из виду. Гарриет вцепилась в ближайший корень, чувствуя, как из-под ее правого ботинка осыпается земля.

Когда земля перестала дрожать, лес затопила странная тишина.

Она услышала поскуливание и, дрожа, подняла голову: ее обнюхивал Нюхач. Он превратился в Сириуса Блэка и сказал:

— Твою ж мать, — а потом опустился на колени на узкой полоске земли между нею и новым обрывом. — Ты цела?

— Я не… не знаю, — она стиснула зубы, сдерживая слезы. — К-куда Снейп делся?

Блэк выглянул с обрыва. Превратился в собаку, наклонил голову. Затем снова стал человеком.

— Думаю, Лунатик убежал. Я ничего не слышу. Черт.

Он прошелся по краю оврага и наконец заметил путь вниз.

— Холли-берри, может, ты лучше наверху останешься…

— Нет, — ответила Гарриет. Ее трясло, но она была полна решимости.

— Ладно… Держись за меня… Мне проще спускаться…

Она цеплялась за его плечи, пока он слезал, и больше ничего не могла сделать — она была слишком маленького роста, чтобы самой преодолеть обрыв. Когда его ноги коснулись дна оврага, он опустил ее и, превратившись обратно в Нюхача, стал отыскивать дорогу по запаху.

Затем Гарриет увидела Снейпа и, спотыкаясь, помчалась к нему. Он лежал без движения, полузасыпанный курганом битого камня, одна рука безвольно откинута в сторону, рядом — ее палочка.

— Профессор? — позвала она дрожащим голосом, но он не шевельнулся. Она лихорадочно принялась нащупывать пульс и осела от облегчения, найдя его. Но облегчение испарилось, когда она отодвинула с его лица волосы, и ее руку испачкало что-то темное и липкое. — У него кровь…

Нюхач закружился с лаем, прижав нос к земле, дико забегал туда-сюда.

— Ч-что такое?

Блэк обернулся человеком.

— Питер, — сказал он с побелевшим лицом. — Он ушел. Иммобулус Снейпа слетел, когда его вырубило. Твою ж мать! Мне надо…

Тут он остановился. То, что отразилось на его лице, Гарриет никогда не смогла бы забыть, и оно эхом отозвалось в ее сердце, когда ее затопил холод…

Лунный свет пронизала рябь.

— Нет, — прошептал Блэк.

Гарриет посмотрела вверх. Там, в разрыве между деревьями, она увидела, как струятся под ликом луны плащи.

Она схватила руку Снейпа. Издалека, словно оклик с другой стороны леса, она начала слышать…

Пальцы Снейпа слабо сжались под ее рукой. Она опустила взгляд, но глаза у него не открылись.

— Холли-берри, — прохрипел Блэк, и затем неверным шагом побрел от нее по берегу озера.

Гарриет увидела, как дементоры просачивались вниз через пространство между деревьями, двигаясь, словно чернила в воде, раскрывая костлявые пальцы; их глухие капюшоны были темнее, чем самые темные пятна леса.

— Нет, — прошептала она, а может, и нет, потому что все, что она могла слышать — «не Гарриет, пожалуйста, только не Гарриет», и возможно, что именно это она и сказала.

Блэк рухнул на колени, вцепившись в голову. Гарриет хотела помочь ему, но не могла бросить Снейпа, не могла шевельнуться…

Лили, хватай Гарриет и беги! Я его задержу…

…если бы только она научилась патронусу, если бы ей хватило ума понять…

Не Гарриет, пожалуйста, я что угодно сделаю…

Гарриет потянулась за палочкой, но не увидела ее: мир вокруг был наполнен ледяным туманом цвета светящейся гнили, и все, что она могла различить — дементор, подплывающий, чтобы зависнуть над ней, его струящийся вокруг нее плащ, его шелушащиеся, разлагающиеся руки, тянущиеся снять капюшон…

Отойди, глупая девчонка, отойди сейчас же.

У дементоров нет лица — только мертвая кожа, обтягивающая кости, пустые глазницы и зияющий рот. Что-то отвратительное и холодное, как смерть, исторглось из него, коснулось ее лица, словно дыхание зла и отчаяния, и голос ее матери должен был стать последним, что она услышала…

Будьте милосердны, будьте милосердны…

И с беззвучным взрывом мир залил бело-голубой свет.

Дементоры взмыли, и Гарриет упала навзничь, дрожа всем телом. Она увидела яркий, сверкающий серебряный шар света, легким галопом обежавший берег озера по широкому кругу, и дементоры отхлынули от него, словно обжегшись. Сверкающее нечто совершило полный круг, пока все дементоры не бежали, и затем вернулось обратно к ним.

Теперь Гарриет знала, как выглядит патронус.

Спокойный, нежный взгляд серебряной лани был последним, что она видела, прежде чем потерять сознание.