Бесконечная дорога (джен)

Напряжение в небольшой гостиной было того рода, который возникает, когда приходится сидеть вместе двум людям, которые крайне друг друга недолюбливают, но вынуждены встречаться достаточно часто, чтобы это чувство несколько притупилось. Снейп успел пробыть здесь недолго, так что неприязнь пока висела между ними всего лишь тонкой пленкой, но, судя по его лицу, еще немного — и она переродится в субстанцию, которую не сможет пробить даже предстоящее прибытие Гарриет.

— Где твой пес-любовник? — спросил Снейп с хорошо отработанной усмешкой.

— Альбус забрал его куда-то, — Ремус мог бы прокомментировать то, как они ведут себя — словно пара пятилеток, захотевших одну и ту же игрушечную метлу, — но на это потребовалось бы некоторое усилие. — Прогуляться, думаю.

Усмешка Снейпа чуть изменилась: теперь она, вероятно, должна была выразить, что у Дамблдора все-таки наличествует здравый смысл, или, может быть, искреннее разочарование, что им с Сириусом не удастся позадирать друг друга.

— Погода для этого замечательная, — с сарказмом сказал Снейп. Погода услужливо направила в каминную трубу порыв ветра, отчего огонь зашипел и заплевался.

Снейп поставил свою сумку (черную, из потертой кожи — она напоминала Ремусу о врачах из исторических пьес) на кухонный стол.

— Смею надеяться, ты знаешь, зачем я здесь.

— Выяснить, что можно сделать с аконитовым, — ответил Ремус.

— Да, — Снейп посмотрел на него таким взглядом, что бедолага Невилл от него точно упал бы в обморок прямо за котлом. — Так что посодействуй.

— Я думал, что всегда содействую.

Усмешка Снейпа доходчиво выразила, каково по этому вопросу его мнение.

— Можешь так думать, Люпин. Но не трать мое время напрасно, если рассчитываешь получить хоть какой-то результат.

— Не вполне понимаю, о чем ты, Северус, — Ремус пытался не показывать раздражение, пусть даже только ради того, чтобы сильнее позлить Снейпа.

Снейп посмотрел на него, как на идиота. Из всех, с кем доводилось встречаться Ремусу, Снейпу этот взгляд удавался лучше всего. Он проделывал «Разве Можно Быть Настолько Невероятно Тупым» точно так же, как Малфои — «Разве Можно Быть Настолько Невероятно Безродным».

— Именно о том, чем ты сейчас занимаешься, — Снейп открыл свою сумку. — Именно о том, чем ты занимаешься всегда.

Он принялся вынимать из сумки вещи, но Ремус слишком устал, чтобы следить, что именно там было. Судя по стеклянному и металлическому звяканью по столешнице, склянки и тому подобное.

— Существую? — не удержался он.

— Если желаешь существовать и впредь, ты должен быть со мной откровенен, — взгляд Снейпа был холоден. — Расскажешь обо всех мерзких деталях того, о чем обычно стараешься не думать, — так как ты лгущий себе глупец, — чтобы уберечь остатки своей оборотнячьей гордости. В тебе может быть гордости, как в Люциусе Малфое, но я не дам за нее и фальшивого кната. Нет никого, кто был бы о тебе худшего мнения, чем я, так что можешь прекратить обманывать.

Ремус не знал, растеряться или рассердиться. Возможно, и то, и другое.

— Я не об…

— Ты всегда обманываешь, — оборвал Снейп. — Вся эта вежливая и заботливая личность, которую ты изображаешь — ложь. Ты лжешь каждым своим словом и поступком.

Ремус уставился на него. Снейп что, всерьез говорит, что сдерживать на людях свои худшие порывы — все равно что искажать свою истинную суть? Это объясняет, почему он всегда ведет себя так по-скотски; даже слишком хорошо. Никто же не может быть насколько наивен. Не мог же Снейп считать его единственным, кто обдумывает в одиночестве все сказанное и сделанное при взаимоотношениях с окружающими.

— Итак… — Снейп впился в него взглядом, словно человек-дрель. — Как ты себя чувствуешь?

Хочется сунуть тебя головой в снег.

— Устало.

— Ты только что подумал что-то, но не сказал, — прищурился Снейп.

Ремус вздохнул. Снейп искал ссоры; он всегда искал ссоры. Единственное, что отличало его от Сириуса, который всегда искал ссоры с врагами, было в том, что для Снейпа врагами являлись все. Неважно, был ты вежлив или груб, он всегда находил способ заставить тебя пожалеть, что ты с ним заговорил. Это выматывало.

— Да, Северус, потому что это был сарказм. Еще я чувствую апатию. У меня нет сил что-либо делать, да и не слишком-то хочется.

Снейп нахмурился, словно пытался определить точное содержание честности в этом ответе, а потом что-то черкнул в блокнотике.

— Все остальные симптомы, будь так любезен.

Ремус не застонал, хотя на это потребовалось усилие.

— Боль.

— Где?

— Везде.

— Информативно, — едко заметил Снейп.

— Это не пустые слова, Северус. У меня все болит. Мне дышать трудно.

Снейп, нахмурившись, записал и это.

— Согласуется с отравлением аконитом, если оно было продолжительным. Любой другой был бы уже мертв.

— И так с тех пор, как я перестал принимать зелье.

— Но раньше ты этого не замечал?

— Я дольше восстанавливался после трансформации, но тогда было… иначе. Та боль… интенсивнее. Эта — постоянна, но ее можно вынести. Но у меня просто… нет сил.

— У тебя, возможно, депрессия, — произнес Снейп так, словно ему было совершенно все равно. — Точную причину еще предстоит выяснить.

«Депрессия, потому что я снова неуправляемое чудовище?» — подумал Ремус.

Сириус целый месяц не спускал с него глаз. Под его пристальным, отчаянным вниманием у Ремуса было только два выхода — сойти с ума или сдаться.

Он сдался. Говорил как можно меньше, смотрел на сплошную серо-белую зиму за окном, слушал вой ветра и гнетущую тишину высокогорных пустошей; просто существовал. Ел то, что ставил перед ним Сириус. Отвечал, когда задавали вопросы. Оставлял в письмах Сириуса сообщения для Гарриет.

Просто все это стало ему безразлично. Даже то, что касалось Гарриет, как будто отступило куда-то далеко. Когда, кстати, она должна прийти? Господи, хоть бы не через час или больше. Это означало бы час с лишним Снейпа.

Это ему даже было почти не безразлично.

— Через несколько дней полнолуние, — заметил Снейп, бросив равнодушный взгляд в свою книгу. — Какие-нибудь симптомы предстоящей трансформации?

— Я же тебе говорил, — ответил Ремус и понял, что ему безразлично настойчивое нежелание Снейпа забыть про касающиеся оборотней неточности. — Я не чувствую луну. — Легенды об оборотнях были чушью, их писали волшебники, так же зацикленные на мифах об оборотнях, как некроманты — на трупах. — Я чувствую последствия трансформации, потому что каждая кость моего тела ломается и срастается заново дважды за двенадцать часов. Это далеко не мифическая причина.

Большинство людей вздрогнули бы, услышав такую формулировку. Снейпа как будто даже не задело.

— Возможно, поэтому ты до сих пор не мертв. Аконитовое не смогло летально тебя отравить, потому что твое тело приспособлено переносить то, что убило бы… прочих.

Ремус моргнул.

— Но аконит смертелен для оборотней.

— Ты когда-нибудь был знаком с оборотнем, который бы его употребил? Ты же сам сказал, легенды — чушь. Ты в моем присутствии держал серебро.

Ремус открыл и закрыл рот.

— Но… аконитовое, само зелье, это же яд. Ты сам так сказал…

— Аконит — яд, неважно, убивает он или нет. То же самое справедливо для аконитового. Оно явно как-то на тебя повлияло, — Снейп перекатил в пальцах карандаш, от мизинца к указательному, как будто не замечая, что делает. Он смотрел на Ремуса. — Физиология оборотней…

— Знаю, Северус, — они все это уже обсудили полтора года назад. Ремус вспоминал об этом каждую трансформацию.

— Даже тебе немногое известно об оборотнях, — продолжил Снейп. — Ты и не знал, что вырос вдвое.

Несмотря на то, что сил шевелиться у него не было, Ремус замер еще неподвижнее.

— Блэк тебе не сказал? — Снейп продолжал наблюдать за ним, как кот за притворившейся мертвой мышью. Снейп знал, что Сириус ничего не сказал. Он хотел рассказать об этом сам.

— Он об этом упоминал, — сказал Ремус.

Лицо Снейпа чуть изменилось — Ремус осознал, что тот очень тонко улыбнулся. Он понял, что Ремус лжет.

— Поначалу я решил, что это объясняет загадку твоего более тяжелого восстановления после недавних полнолуний, — в голосе Снейпа было легко различить удовлетворение, словно облачко от дыхания в холодном утреннем воздухе. — Но в этом было мало смысла. Даже если Блэк утратил так много своих драгоценных воспоминаний о том, как бегал с тобой и Петтигрю, едва не разрывая всем подряд глотки, ты не мог внезапно вырасти за такой короткий период. Более логичным объяснением было бы, что Блэк забыл, какого именно размера ты должен быть, и в то же время нечто воздействовало на тебя. Что возвращает нас к текущему положению.

Он поставил фиал на столик перед диваном. Он был ярким, рубиново-красным, как глаз гриффиндорского льва.

— Что это? — с опаской спросил Ремус.

— Мой первый опыт по созданию противоядия. Я как мог выделил воздействующие на тебя яды. В аконитовом немало вредоносных веществ, но три из них, влияющие на тебя сильнее всего — аконит, чемерица и валериана. Тут я попытался все их учесть.

Ярко-красный цвет как будто усмехался с угрозой.

— Разве все эти три вещества не ядовиты?

— Да, Люпин. Сколько тебе повторять? Аконитовое — яд. Если его выпьет кто угодно без ликантропии, он умрет на месте. Оно и тебя должно бы убивать на месте, — добавил он, переворачивая страницу блокнота и что-то записывая, — но, похоже, оборотни слишком иные. Могу только предполагать, какой эффект на тебя окажет вот это.

— Спасибо, что сделал его, — сказал Ремус, хотя принимать это ему не хотелось. — Я ценю твое время, Северус…

— Не надо, — Снейп теперь казался раздраженным. — Просто выпей чертово зелье и не трать мое время.

Ремус не стал закатывать глаза.

— Не мог бы ты его мне передать?

* * *

Гарриет было холодно. Очень холодно. Совсем холодно. Возможно, ей никогда еще не было холоднее.

— Идемте, мисс Поттер, — окликнула ее мадам Помфри, как подумалось Гарриет, в шестьдесят первый раз. Может быть, она думала, что от этого Гарриет станет теплее.

Они дошли только до ворот; мадам Помфри палочкой расчищала в снегу дорожку, Гарриет вперевалку пробиралась за ней. Это все ветер. И поземка. Гарриет зачаровала очки, но ей едва удавалось поднимать голову, так как ветер хлестал снегом прямо в лицо. Мир был бел, и, кстати, она уже упоминала, что было охренеть как холодно?

Мадам Помфри удалось открыть створки — для этого потребовалось заклинание, — и они выбрались на дорогу. Ветер захлопнул ворота. Потом мадам Помфри взяла Гарриет под руку и аппарировала с ней к ферме Ремуса и Сириуса.

На голом холме ветер был даже сильнее. Гарриет различала только белизну.

Гарриет держалась как можно ближе к мадам Помфри, пока они с усилием продвигались к задней двери. Мадам Помфри постучала, чуть подождала, затем открыла дверь сама и затолкнула Гарриет внутрь.

Гарриет ввалилась в прачечную, засыпав каменный пол снегом. Она вытряхнула еще снега из волос и выбила из куртки, а потом ее кожу и волосы ободрало потоком магии. Очки затуманились от поднявшегося от него облака пара.

— Полезное заклинание, мисс Поттер, стоит изучить, — заявила мадам Помфри, пока Гарриет протирала стекла очков.

— Ремус? — позвала мадам Помфри, выходя из прачечной. В гостиной и на кухне, которые составляли одну открытую комнату, было пусто. В камине пощелкивал огонь, но в комнате все равно было как в морозилке.

— Они наверху? — спросила Гарриет — сверху что-то заскрипело и стукнуло.

— Подождите здесь, мисс Поттер, — сбросив плащ, мадам Помфри миновала кухню и гостиную и стала подниматься по ступенькам. Гарриет подождала, пока она не скроется из виду, а потом приблизилась к лестнице — узнать, что происходит.

— Что случилось? — услышала она вопрос мадам Помфри.

— Он выпил мой первый вариант антидота, — ответил голос, от которого кровь Гарриет заледенела, словно по венам пролетел порыв зимнего ветра.

Здесь

был

Снейп.

О Господи. Снейп здесь. О Господи. Почему, почему, почему он здесь?!

Он сказал «антидот», — пискнула единственная часть ее мозга, не парализованная ужасом. Значит, из-за аконитового.

Может, ей притвориться, что она внезапно заболела смертельной болезнью, из-за которой мадам Помфри придется немедленно отправить ее в замок? Она бы с удовольствием застряла на ночь в Больничном крыле, лишь бы не встречаться со…

— И почему его им рвет? — голос мадам Помфри звучал приглушенно, словно она поднялась на самый верх. — Ты уверен, что дал ему не рвотное?

— Яд был в его организме так давно, что оно вряд ли было бы эффективно, — ответил Снейп, идя за ней следом, а тем временем Гарриет стояла, приросшая к полу, всего в футе от лестницы. Так вот что чувствовала Гермиона, когда думала, что собака — Рон.

Она лихорадочно осмотрела гостиную, ища, где бы спрятаться. Спальня и ванная были наверху; тут, внизу, находились только прачечная, кухня и гостиная. Мебель была достаточно крупной, чтобы за ней спрятаться, но это вряд ли кого-нибудь бы обмануло.

Она услышала, как скрипят наверху шаги взрослых, и нырнула за диван. На всякий случай.

Снейп, разумеется, не пойдет ее искать. Его никогда не волновало, что она делает; с чего бы ему начинать теперь?

Действуй наперекор, создавай неприятности. Мерлин и Годрик, ну зачем ей понадобилось влюбляться в такого гада?

Она тут же попыталась выгнать из мозгов мысли о всяких там влюбленностях. Снейп всегда производил такое впечатление, что он может читать мысли. Нельзя дать ему узнать. Если хоть кто-нибудь узнает, ей придется утопиться в сугробе. Если он узнает…

Хм, так вот что чувствуешь, когда кровь перестает двигаться по телу.

Она слышала голоса взрослых, просачивающиеся с лестницы. Никого, похоже, не волновало, что ее нет.

За диваном начинало становиться скучно. Увлекательность паники закончилась, а уродливый узор обивки — в огурцы — был совсем не интересным.

Ну, хотя бы было что повыковыривать из-под ногтей.

…Сколько они там собираются бормотать? Когда Снейп уйдет от Ремуса и вообще из дома, не подойдя к дивану и не увидев, что она сидит за ним на корточках?

Ей хотелось верить, что Ремус в порядке. Если бы Снейпа здесь не было, она сходила бы посмотреть, как он там, и к черту ругань мадам Помфри. Но она не могла встретиться…

Кто-то спускался по лестнице.

Походка была тяжелее, чем обычно была у мадам Помфри.

Гарриет прижалась спиной к дивану и обхватила руками колени. Сердце с каждым ударом билось сильнее, так что она удивилась, что весь диван не звенит, как барабан.

Выглянуть из-за него она не осмеливалась. Она старалась сидеть совершенно неподвижно, надеясь, что ее скроет сумрак комнаты.

Окна затянуло инеем, мебель отбрасывала из-за огня длинные тени.

Собирайся и уходи, — молилась она. — Просто собирайся и уходи.

Он остановился посреди гостиной — просто встал. Она затаила дыхание. Ее охватило чувство дежа вю: как она сидела под мантией-невидимкой за креслом Снейпа, а Дамблдор рассказывал ему, что случилось с Ремусом…

Она поверить не могла, что прямо-таки вломилась к нему и вынудила не выгонять ее посреди ночи. Или, может, могла — она же, блин, в него влюбилась.

Снейп прошел мимо места, где она пряталась, на кухню. Она попыталась скрыться за другим краем дивана, чтобы он ее не заметил.

Она услышала, как скрипят по полу кухни его ботинки. Он как будто что-то искал…

Только бы не меня. Пожалуйста, только не меня, — взмолилась она, причем совершенно искренне, но в то же время ее сердце затрепетало от того, что она интересует его достаточно, чтобы он стал ее искать. Ей захотелось шлепнуть свое глупое сердце.

— Мисс Поттер, — произнес голос у нее над головой, и глупое сердце оборвалось, — почему вы сидите за диваном?

О Боже о Боже о Божеобоже

Медленно, со скрипом в шейных позвонках, она подняла голову.

Он хмурился — его лицо так легко принимало это выражение, что его можно было бы назвать постоянным, — хмурился и смотрел сверху вниз, и в черных глазах поблескивал холод безразличия и жар испепеляющей ярости. Волосы у него до того запачкались, что распались на отдельные сосульки, свисающие на лицо. Были рождественские каникулы, и он был не занят, но все равно носил везде эту черную развевающуюся мантию, и это был довольно-таки глупый наряд, если разобраться, и носил он его, наверное, потому, что был слишком тощим.

Ее сердце странно дернулось — словно сделало кульбит назад и шлепнулось в ванну с теплой водой.

— Мисс Поттер? — он прищурился.

Еще медленнее, словно ей управлял пьяный кукловод, она поднялась на ноги. Пошатнулась, потому что кровь застоялась в руках и ногах, а не бежала по телу, как положено.

Снейп продолжал смотреть на нее, словно ждал, когда она придет в разум. Во взгляде был оттенок раздражения, и от этого часть крови из ее тела попыталась направиться к лицу.

Спрятаться спрятаться спратятьсяспратятьсяспратяться…

На лестнице раздался голос мадам Помфри. И Ремуса.

Они выходили из туалета.

Гарриет повернулась и бросилась на лестницу. Она протолкнулась между растерявшейся мадам Помфри и бледным Ремусом (он прислонялся к перилам лестницы) и нырнула в туалет, захлопнула за собой дверь, заперла и прислонилась к ней.

— Убейте меня, кто-нибудь, — пробурчала она, соскальзывая на пол.

Волдеморт был бы только за.

Странно, но лучше ей от этого не стало. В конце концов, он же еще не вернулся.

* * *

— Мисс Поттер, — сказал Северус, — объясните, что на вас нашло.

Точнее, сказал бы, если бы мисс Поттер не умчалась из комнаты, почти как прошлой ночью. Совсем как тогда, говоря по правде; идентично. Что с ней такое?

Может, заработала пищевое отравление? Нет, домовые эльфы никогда не допустили бы такой оплошности. Лихорадка?

Или она просто ведет себя, как девочка-подросток. «Больше опыта»… Дамблдор, ты сам не знал, о чем говорил.

Даже легилименту непросто было бы разобраться в процессах в голове мисс Поттер. Там хитросплетений больше, чем у нее в волосах.

— Что ты ей сказал? — с напором спросила Помфри, помогая Люпину спуститься с последней ступеньки. Люпин помощь принял, но все его тело словно кричало, что он хочет отбросить ее руку и настаивать, что он в полном порядке.

Порыв защитить себя вскипел у Северуса в горле; он его погасил.

— Сами у нее спросите, раз вам так интересно, — он усмехнулся. — Вы закончили с моими записями или и дальше собираетесь единоличничать?

Помфри его ответом не прониклась, но она была не из тех, кого легко задеть.

— Спасибо, я сняла копию. Больше мне от тебя ничего не нужно.

Он выхватил свой блокнот и бросил в сумку. Затем ушел, не добавив ни слова и ни разу не оглянувшись.

Его пронизывало раздражение. Забрался в такую даль, приложил столько усилий, и ему даже не выпало удовольствия подразнить Блэка. Куда бы ни забрал его Дамблдор, это надежно помешало им пересечься.

А теперь ему предстояло целый день разгадывать симптомы Люпина, возиться с зельями и антидотами (с незначительными результатами, если они вообще будут), и все ради человека, чей некролог он повесил бы в рамочке над камином.

Что ж, это лучше, чем преподавать.

* * *

Ремус с возрастающим трудом отвечал на вопросы Поппи и сносил обследование. Терпеть зловредность Снейпа было легче, чем ласковую заботу Поппи. Но она желала добра, о чем он напоминал себе каждые пять секунд, так что он приложит все свои силы, чтобы скрыть облегчение, когда она станет собираться.

Она нахмурилась, осмотрев тихую гостиную.

— Куда девочка подевалась?

Гарриет так и не показывалась.

— Дамблдор заберет ее позднее.

— Да, он мне говорил, — она взглянула на свои часы, хотя, похоже, только для проформы. — Так, под моей ответственностью полная школа шаловливых подростков, и я достаточно надолго предоставила их самим себе. Уверена, ты позволишь мне уйти, не провожая.

— Спасибо за все, Поппи, — он и Северусу должен был это сказать, но тот ушел, фыркнув.

Поппи похлопала его по руке, закуталась в плащ и ушла, оставив его наедине с заунывным звуком ветра, разбивающегося о ферму, и огня, пощелкивающего в камине.

Одного. Без Гарриет.

Он уже собирался попробовать встать и пойти ее искать, когда она прокралась в комнату. Иначе это было никак не описать: она выглядела хитро, настороженно и излучала отчаянную надежду.

— Он… они ушли? — спросила она, и в ее голосе боролись за главенство тревога и надежда.

— Да. Тут только мы с тобой.

Она вздохнула с облегчением, таким же плотным, как полный снега ветер за окном, и осела в кресло. Она потерла глаза под очками, таким же жестом, какой использовал Джеймс, когда бывал особенно утомлен или ему что-то слишком сильно надоедало, а Ремус очень старался наблюдать за ней не слишком заметно. Лучше использовать вид заботливый и любящий, чем просверливать череп взглядом.

Она уронила руки и уставилась на него.

— Выглядишь очень устало.

Он невольно улыбнулся на это достойное Джеймса утверждение очевидного.

— Я чувствую себя очень усталым.

— Сн… это зелье, — она чуть покраснела, при этом явно стараясь следить за своим лицом, — от него тебя стошнило?

— Я не думаю, что Северус рассчитывал на этот эффект, — она покраснела заметнее, но только кивнула. — В итоге чувствую себя совсем выжатым.

— Можешь поспать, — сказала Гарриет. — Или я сделаю чаю.

— Если я буду спать, то лишусь твоего общества, — ответил он, и сейчас, когда она уже была здесь, ему этого не хотелось.

— Значит, чай, — она поднялась, оттолкнувшись от кресла. — Тост хочешь?

— Пожалуйста, — он думал было возразить, что сам должен готовить, но потом бросил эту мысль. Он чувствовал себя полностью обессиленным, до мозга костей, до истончившихся обрывков, составлявших его душу; а Гарриет, в отличие от Сириуса, не понимала значимости того, что он позволяет его обслуживать.

Пока она возилась на кухне, он наблюдал за ней. Такая реакция на Снейпа требовала объяснения. Как заметил Сириус этим летом на чемпионате мира, Гарриет Снейпа не боялась; если уж на то пошло, ей было в его присутствии вполне комфортно. Никто в мире, кроме Дамблдора, не осмелился бы сказать Снейпу в лицо, что им с Сириусом в удовольствие ссориться; и была значительная разница между почтенным старым волшебником, которого опасался даже Волдеморт, и костлявой девочкой четырнадцати лет.

А теперь она сбегает от него и на полчаса запирается в ванной.

Мрачная мысль коснулась изнанки сознания Ремуса. Нет, подумал он, разумеется, нет.

Гарриет, снимавшая с плиты засвистевший чайник, не казалась напуганной. Не выглядело так, словно она переживает тяжелое испытание. Она не была бледной, глаза не опухли, но и слишком счастливой не казалась…

Не может быть. Точно нет.

Но могло бы. Вероятно.

Ремус постарался сесть поровнее, когда Гарриет вернулась с подносом с несколькими тостами с маслом и чайником.

— Спасибо, милая, — сказал он, принимая чашку и стараясь удержать дрожь в руках. Было проще это делать, если отставить блюдце. — Не могу не заметить, что ты выглядишь почти так же устало, как и я.

— Вчера вечером был бал, — буркнула она. — Редкостное говно.

Сириус и Снейп — отвратительные образцы для подражания. Ему, наверное, стоило бы что-то сказать насчет ее выражений. Что ж, он и сам ужасный образец. Лили бы всех их вверх ногами повесила.

— Что случилось? — сочувственно спросил он.

Она взглянула на него поверх чашки, ссутулившись в своем кресле. Затем излила всю печальную историю — начиная с ноги Невилла, укушенной тентакулой, до избегающей ее Гермионы и Рона, убегающего с танцплощадки, и полосы препятствий, которую она пробежала по саду.

— И мое платье полностью испорчено, — закончила она с таким видом, словно это была худшая часть того, что по описанию выглядело действительно ужасным вечером. — Вся юбка порвана, и на нем кровь.

— Может быть, домовые эльфы смогут что-то с ним сделать, — задумчиво заметил он. — Им удавалось сохранять мантии Джеймса и Сириуса чистыми семь лет, а я даже перечесть не смогу, во что только они ни умудрялись вляпываться.

Ее горестное лицо просветлело, на нем засветилась надежда.

— Домовые эльфы… ага… спасибо, — и она посмотрела на него, как на самого умного из знакомых ей людей. Милая девочка.

— Всегда пожалуйста. Будет обидно, если я не смогу толком посмотреть на знаменитое платье.

— Оно было чудесным, — сказала она, и ее лицо приняло мечтательное выражение.

— Уверен, ты была очень красива.

Она зарумянилась, как это бывает с людьми, не привыкшими к комплиментам, а потом медленно налилась яркой краской, как чайник, который заполняют кипятком.

— Под конец нет, — буркнула она и уткнулась лицом в свою чашку.

Они сидели, пили чай в тишине, которая наполнила пространство чуть ли не полностью. Ремус жевал тост и старался придумать ненавязчивый способ задать очень навязчивый вопрос, а Гарриет… вертелась. Обычно она не бывала неусидчивым ребенком. Его наполнила тревога.

— Гарриет, — начал он — и остановился. Она моргнула, глядя на него и ожидая. — Я… — не было хорошего способа спросить об этом. — Ты прежде… профессор Снейп что-то сказал и расстроил тебя?

Гарриет покраснела, но потрясла головой. Затем глотнула своего чая. Ее явное беспокойство отнюдь не уменьшило тревогу Ремуса.

— Он сказал что-то такое вчера вечером? — Снова она потрясла головой, подняла чашку, пряча лицо. — Вообще когда-нибудь?

Она запрокинула чашку, очевидно, допив до дна, затем опустила и потянулась к чайнику.

— Нет, — пробормотала она, глядя в пол.

Плевать на все, придется спросить напрямую.

— Гарриет, профессор Снейп сделал что-то… неподобающее? С тобой?

— Что? Нет, — Гарриет впервые на него посмотрела, с ужасом и даже со стыдом. — Да он не в… и он такой гад, вряд ли он думает, что я… в смысле, он… я… ты знал, что какие-то рейвенкловцы провели исследование, что он самый вредный учитель в мире? И… и еще гад… я это уже сказала, да? Э…

Она стала до того багровой, что, вероятно, вся ее кровь в данный момент перебазировалась к ней в голову. Ремус постарался скрыть потрясение. Раз Снейп был такого высокого мнения о его качествах как лжеца, это не должно быть сложно… только вот Ремус не мог припомнить, чтобы когда-нибудь еще бывал настолько потрясен.

Снейп ничего не сделал с Гарриет. У него не было на нее никаких видов.

Все наоборот.

Гарриет влюбилась в Снейпа.

— Похоже, интересное исследование, — ответил он, умудрившись произнести это невероятно нормально. — Полагаю, ты его не читала? Мне было бы интересно увидеть результаты…

— Я не знаю никого с Рейвенкло, — сказала она с таким видом, словно только что едва избежала смерти.

— Жаль, — небрежно проговорил Ремус.

Она дернула головой — вероятно, попыталась кивнуть.

— Чай остыл. Я еще сделаю. Хочешь еще чаю? Сделаю еще чаю.

Она подпрыгнула и пробежала на кухню, где, судя по звуку, попыталась головой вперед нырнуть в шкаф. Ремус положил на лоб ладонь и провел ей по лицу.

Гарриет влюбилась в Снейпа.

А потом он еще обнаружит… нет, он не мог придумать ничего более невероятного.

Разум отказывался понимать, как кого-то может привлечь Снейп. Этот мужчина был неприятен и внешне, и душой. Но Гарриет нашла что-то положительное в ожесточенном и замкнутом подлеце, издевающемся над детьми…

Он напомнил себе, как подростковые гормоны влияют на мозг. Однако все равно, чтобы потянуло не к кому-нибудь, а к Снейпу… фу.

Может быть, так бывает от победы в младенчестве над темными волшебниками. Мерлина ради, Гарриет в одиннадцать лет пошла против Волдеморта, чтобы спасти булыжник. В двенадцать сразилась с василиском, в тринадцать столкнулась с осужденным убийцей, а недавно перелетала огнедышащего дракона. Да, в этом, наверное, все дело — когда с детства приучаешься к смертельно опасным положениям, обычные влюбленности просто не трогают.

Слава богу, что тут нет Сириуса. К несчастью, в том, что касалось дел сердечных, он не был туп как бревно. Это была юрисдикция Джеймса.

Ремус закрыл лицо локтем. Вот так положение…

По крайней мере, Снейп вряд ли станет ее поощрять. Снейп вряд ли вообще кого-нибудь хоть в чем-нибудь поощрял.

* * *

Гарриет плеснула ледяной водой на щеки, надеясь, что они от этого остынут. Она не сомневалась, что если бы разбила на лицо пару яиц, то они бы поджарились.

— Блин, блин, блин, — шипела она.

Сперва Молли про Ремуса, а теперь Ремус про Снейпа…

Как оказалось, этот разговор не стал менее неловким. Кого заподозрят следующим? Может, Снейп станет допрашивать ее про Сириуса.

Ее подмывало целиком сунуть голову под кран.

— Полная жесть, — пробормотала она. Нет, это не отражало ее чувства. — Гребаное дерьмо.

В любое другое время она была бы не против поговорить про Снейпа. До этой ночи Снейп был загадкой, которую ей хотелось разгадать. Может быть, тремя загадками сразу.

Что ж, теперь у нее было неплохое представление, откуда происходила хотя бы часть этого ее любопытства.

Чайник засвистел. На одну благословенную минуту или около того она сосредоточилась на приготовлении чая и агрессивно думала, о чем ей с Ремусом разговаривать, чтобы только не о Снейпе. Как насчет смертельных побочных эффектов аконитового (старательно не думая, откуда берется аконитовое или лекарство)? Должно подойти.

Однако когда она принесла чай в гостиную, то обнаружила, что Ремус крепко уснул.

Он прислонился к подлокотнику дивана, закрыв лицо локтем. Она слышала, что люди во сне выглядят умиротворенными, но сама никогда этого не видела: Гермиона морщилась, Парвати храпела, Лаванда пускала слюни. Ремус просто выглядел усталым.

Она очень осторожно поставила поднос на стол, стараясь, чтобы не звякнул чайник. Ремус повернул голову, его рука соскользнула, но он не шевельнулся по-настоящему. Она принесла с кресла плед и укрыла его, ощутив себя от этого немного глупо, потому что от Ремуса тепла было в два раза больше, чем от кого-то другого.

Сама она, правда, ощущала себя слегка подтаявшим кубиком льда.

Потерев руки у локтей, она нахмурилась на огонь. Он опадал, дрова превратились в пепел. Она не знала, как его разводить — у Дурслей был электрический камин. Она знала Инсендио, но ей по возрасту еще не полагалось пользоваться магией. Не будить же Ремуса, чтобы попросить его зажечь огонь.

Может, ей все-таки нужен этот плед.

Она посмотрела на обмякшего на диване Ремуса.

Гарриет осторожно пристроилась с ним рядом, укрыв их обоих одеялом. Он снова не шевельнулся. Рядом с ним было хорошо и тепло. Он был хорошей грелкой.

Ей надо было дать немного отдохнуть глазам. Прошлой ночью она спала так себе… все равно больше нечего было делать, пока Сириус не вернется и не разожжет огонь…

Просто немного отдохнуть…

* * *

Гарриет проснулась от тяжести на ногах, окруженная теплом. За закрытыми веками плясал свет. Ой… кто-то разжег огонь…

Она открыла глаза. Да, в очаге горел огонь, а тяжесть у нее на ногах была Бродягой. Он свернулся в основном на Ремусе, но задние лапы протянул на Гарриет. Она, как оказалось, лежала, вытянувшись на диване, лицом в комнату, а Ремус пристроился за ней, забросив на нее руку.

Ей вдруг стало очень неловко, и она попыталась вылезти на свободу. От этого Ремус, конечно же, зашевелился. Еще одним усилием она отодвинулась и в итоге со стуком приземлилась на пол.

— А? — спросонья спросил Ремус. — Бродяга? Где… где Гарри?

— Я тут, — ответила она, скользнув на кресло и стараясь притвориться, что она так там и была.

Ремус приподнялся на локте, прищурившись на нее. Бродяга зевнул, показав ряды острых зубов, и облизнулся.

— Который час? — Ремус потер лицо.

Гарриет бросила быстрый взгляд на часы.

— Э… четыре тридцать.

Они проспали полдня. Мир за окном был черен как ночь, только пятнышки белизны вихрились за стеклом.

— Ох, да как… милая, почему ты меня не разбудила? Весь твой визит зря потратили… Дамблдор будет здесь через полчаса.

— Было похоже, что тебе надо поспать, — правдиво сказала она. Она просто не упомянула, что и ей тоже надо было.

В тени, перерезавшей его лицо, Ремус выглядел несчастным.

— Может, и так, но я ведь с тобой почти не вижусь. Одну минуту, сейчас вернусь…

Он встал с дивана и медленно поднялся по лестнице. Гарриет пыталась не выглядеть виноватой, но Бродяга смотрел прямо на нее.

Затем он превратился в Сириуса.

— Хорошо вздремнула, Холли-берри?

Она густо покраснела, но он улыбался.

— Поверить не могу, что вы легли спать без меня, — он дотянулся встрепать ей волосы. — Что такое, Ремус забыл развести огонь, так что тебе пришлось кучковаться тепла ради?

— Заткнись, — буркнула Гарриет, правда, не всерьез. Сириус только снова рассмеялся. — Огонь погас. Ремус просто уснул.

— Уверен, ему это на пользу, — заметил Сириус. — Вечно он переживает из-за оборотнячьих вошек.

— Не говори ему! — перепугалась Гарриет. — Он психанет.

Сириус не успел ответить — Ремус вышел на лестницу. Они смотрели, как он осторожно спускается, затем, словно осознав, что пялятся, оба ответили взгляды.

— Перекуси перед уходом, — сказал Сириус. Голос у него был небрежным, но в глазах отражалось что-то другое.

Он весело гремел кастрюлями и сковородками на кухне, но его глаза то и дело обращались на Ремуса — тот сидел в кресле, выпрямившись, а не развалился на диване.

— Сперва, когда я вернулся в темный дом, я подумал, что сальный засранец тебя отравил, Лунатик, — произнес Сириус псевдонормальным голосом, нарезая семь кривых кусков сыра на один тост.

Сердце Гарриет застучало быстрее, словно хотело перекачать что-то неприятное ей в живот.

— Со стороны Северуса было очень любезно проделать такую дорогу, — странным голосом ответил Ремус. — Однако Гарриет может многое рассказать про вчерашний бал.

Гарриет этого не хотелось, но уж лучше говорить про гадский бал, чем слушать, как Сириус ругает Снейпа.

— Это была катастрофа, — сказала она, — с начала и до конца. Не помню, говорила я тебе или нет, что я должна была идти с Невиллом? Так вот, его укусила за ногу ядовитая тентакула…

Она рассказывала историю про бал с гораздо большим юмором, чей ей хотелось, чтобы хотя бы попытаться сделать ее интересной. Она опустила то, что касалось Дафны с Трейси и Муди со Снейпом. Сириус сказал про Рона несколько нелестных слов, но удивленным не выглядел, и у него подгорели четыре тоста и обуглился сыр — он забыл вовремя снять их с плиты.

— Мальчишки дурачье, Холли-берри, — глубокомысленно заявил он, одной рукой скидывая испорченные тосты с сыром в мусор, а другой пытаясь изгнать из воздуха запах гари. — Больше тут ничего не скажешь. Он какое-то время будет зализывать свою гордость. Пусть его.

— Мне больше ничего делать-то и не хочется, — ответила Гарриет. — Точно уж не разговаривать с ним.

— Вот и не надо, — Сириус достал из холодильника яйца — видимо, он и их хотел испортить.

— Но лучше не тянуть с этим слишком долго, — вставил со своего кресла Ремус. — Иначе в какой-то момент станет непонятно, как помириться.

— Дай ему несколько дней, — посоветовал Сириус, и Гарриет нахмурилась. — Потом отправь поговорить с ним Гермиону. Нет, погоди, она ему нравится, так что нет. Значит, его сестру, как там ее.

Гарриет не объясняла прямо, что Рону нравится Гермиона, но, похоже, ее слов «И когда Гермиона показалась с Крамом, он разозлился» было достаточно.

— Попробую, — сказала она, не уверенная, что и правда так сделает.

— Больше ничего не поделаешь, — философски заключил Сириус.

Когда он уже очищал воздух от дыма сгоревших яиц, кто-то постучал в заднюю дверь.

Гарриет ощутила смесь облегчения и разочарования — Сириус открыл дверь магией, и Дамблдор, пригнувшись, вошел в слишком низкий проем. Она бы побыла тут еще, но в то же время было хорошо, что не придется больше слушать ничего, что скажет о Снейпе Сириус.

— Добрый день, — Дамблдор убрал снег с темно-зеленной мантии, прежде чем тот успел растаять и стечь на пол. — Как твое самочувствие, Ремус?

— Как всегда, — отозвался со своего места Ремус.

Гарриет, стоявшая рядом с Сириусом, заметила, как он закатил глаза, приказывая зачарованной щетке очистить со сковородки остатки яиц. Ремус говорил с Дамблдором и не видел этого.

* * *

Вскоре после этого Дамблдор сопроводил Гарриет наружу. Сириус расплющил ее в объятии, и она была не против, но Ремусу только смущенно помахала рукой, застегивая куртку. Затем они исчезли в вихре белого снега под черным небом, и остались только он, Сириус, щелканье огня и завывание ветра.

— Она тоже заснула на диване, да? — спросил Ремус.

— Огонь догорел, — Сириус шлепнул хлеб на холодный сэндвич. — Ты хорошая печка.

— Ей не следовало…

Сириус взглянул на него с таким раздражением, что он сдался и вместо этого вздохнул.

— Ей надо было просто разбудить меня.

— Ты смахивал на покойника, — ровно сказал Сириус. — Я не собираюсь делать вид, что этого не было. — Затем он посмотрел на него: — Но ты вроде посвежее выглядишь, чем когда я уходил.

— Может быть, сработало зелье Снейпа. Он дал мне кое-что.

— И тебе удалось его переварить? — Сириус хмыкнул.

— Отчасти, — лучше солгать Ремус не мог.

— Значит, вероятно, оно тут не при чем, и ты лучше выглядишь просто потому, что тебе нужен был контакт с человеком, — Сириус оторвал кусок сэндвича зубами, словно, ну да, собака. — Я сам двенадцать лет пробыл без него, так что могу сказать, что это правда помогает.

* * *

В Хогвартсе царил дух самоудовлетворенной лени. Все выглядели такими самодовольными из-за всяких побед, совершенных прошлым вечером, что даже не затруднялись такими нормальными вещами, как вовремя прийти на ужин. Гарриет обнаружила Гермиону в Большом зале, который был лишь слегка заполнен людьми, которые, как и она, считали, что балы балами, но ужинать надо ровно в 5.30.

Гермиона подняла на нее взгляд от книги, улыбнулась — довольно, но несколько неуверенно — и сунула между страниц закладку.

— Как прошла встреча с профессором Люпином? — спросила она.

— Мы вместо нее заснули, — Гарриет, хмурясь, перебросила ноги через лавку. — Он очень болеет. Мы не говорили толком, почему. Я думаю, от аконитового.

До прошлого вечера она приставала бы к Снейпу, пока он бы ей не рассказал. Теперь у нее все внутри переворачивалось.

Лоб у Гермионы пошел встревоженными морщинками.

— Об оборотнях известно мало, — сказала она, и тревожные морщинки превратились в недовольные складки. — Выглядит так, что волшебникам гораздо приятнее просто верить во все ужасные вещи, которые они услышат.

Как там сказал про Ремуса Снейп? Люди, считающие себя порядочными волшебниками, плюнут на Люпина, узнав, кто он. Когда он это сказал, она почувствовала злость и отвращение, но в то же время… она помнила, как ее соседи на Тисовой смотрели на нее, когда выгуливали собак, поливали лужайки или проходили с детскими колясками по тротуару.

— Когда на кону человеческие жизни, — голос Гермионы натянулся и стал пронзительным, — они не могут преодолеть предубеждения, ты согласна? Хотя, разумеется, им никогда не приходило в голову, что можно хорошо относиться не только к детям волшебников…

— Я читала книги, — пробормотала Гарриет. Зелье создавалось не для того, чтобы помочь оборотням, мисс Поттер, оно создавалось, чтобы помочь нам, остальным, держать их под контролем. — Думаю, достаточно сказать, что это их «лекарство» на самом деле яд.

Взгляд Гермионы вспыхнул праведным гневом, но потом угас и стал печален.

— Мне так жаль.

— Угу, — Снейп поможет. Он уже помогал. Ну и что, что пока не получалось, но он что-нибудь сделает.

Сердце прогнало по всему ее телу поток крови, от которого ей стало немножко жарко.

Она старалась сосредоточиться на Гермионе — та теперь следила за ней с тревогой, словно думала, что у нее из носа вот-вот полетят козявочные летучие мыши.

— Чем ты сегодня занималась? — спросила Гарриет, думая при этом: «Не думать о Снейпе, не думать о Снейпе, вести нормальный разговор с лучшей подругой и не. Думать. О. Снейпе черт я ДУМАЮ о нем как мне ПЕРЕСТАТЬ…»

— О, — Гермиона приобрела симпатичный бордовый оттенок. — Э… Я… Э…

Гарриет удалось достаточно долго не думать о Снейпе, что она пришла к определенному выводу:

— Чем-то занималась с Крамом?

— Он, э… пригласил меня покататься на санках, — лицо у Гермионы стало теперь того же цвета, что знамя Гриффиндора наверху.

Гарриет прониклась.

— Скажи, пожалуйста, что ты пошла.

— Я, э, ну да, пошла.

Было похоже, что она готова залезть под стол и никогда больше не вылезать. Гарриет захотелось улыбнуться, и она так и сделала.

Гермиона спрятала раскрасневшееся лицо в ладонях.

— Заткнись, — пискнула она. — Честное слово, когда он меня позвал, мне было в два раза меньше неловко, чем сейчас, когда я тебе рассказываю.

Улыбка Гарриет медленно угасла.

— Что насчет Рона?

Гермиона ссутулила плечи. Ее голос донесся из-за ладоней приглушенно:

— А что насчет него?

— Ты все еще… так к нему относишься, да?

Гермиона ответила не сразу. Затем легонько кивнула, наклонилась вперед — ее осанка говорила о поражении.

— Да. Но я… очень сержусь на него. Он ужасно себя с тобой повел перед всеми этими… он не должен был так делать.

Гарриет вспомнила, как Гермиона заикалась над письмом, признаваясь, что она ревновала, когда Гарриет была во всем ее блеске, и еще — как Рон остановился и уставился на нее, не так, словно он был впечатлен, а словно в шоке. Она вспомнила, как он подавленно спросил: «Это бриллианты?» Может быть, он ревновал не только из-за Крама.

Но не то чтобы она перестала на него дико злиться. Неважно, что Ремус сказал, ей понадобится больше нескольких дней.

— Но от того, что ты на кого-то сердишься, он не перестает тебе нравиться, — медленно сказала она. Потому что в таком случае я бы в жизни не влюбилась в Снейпа, потому что, чтобы забыть, какой он гад, нужен миллион лет, не меньше.

— Нет, — Гермиона убрала руки от лица и запустила пальцы в волосы, отвела их назад. Щеки у нее все еще были красными, но она силилась выглядеть спокойно. — Я… это сложно, правда? Он мой друг. Если не считать тебя — лучший друг. И я… я… так к нему отношусь, но я не совсем уверена, что хочу… встречаться с ним или вроде того. Он мне нравится, но когда я думаю о том, чтобы с ним встречаться, это как-то странно. Странно ведь?

— Нет, — с чувством заявила Гарриет. Встречаться со Сн… Сне… она даже подумать об этом не могла. Она уж точно не могла себе представить, чтобы они вместе катались на санках.

Гермиона моргнула.

— Нет? Но… почему?

— Ты можешь… в кого-то влюбиться и… — Гермиона была права: говорить об этом было охренеть как сложно. — И понимать, что он тебе не подходит.

Они с Гермионой уставились друг на друга, и лицо у Гарриет медленно нагрелось до точки кипения. Спросит ли ее Гермиона? Что ей тогда сказать? Она была права, но она же не хотела об этом говорить? Что…

— Да-а-а, — протяжно сказала Гермиона. Веки у нее дрогнули. — Или что все будет… очень плохо, если дашь волю чувствам.

Например, вся Вселенная будет уничтожена.

— Точно.

— Именно.

Они посидели молча, проникаясь этой мудростью.

— Ну и как тогда его разлюбить? — спросила Гарриет.

— Не знаю, — тяжело произнесла Гермиона, словно от этого неведения ей было тяжело на душе. — Сама об этом думаю уже некоторое время. Можешь себе представить, в библиотеке ничего об этом нет.

Сказав так, она чуть улыбнулась, словно это была шутка, но Гарриет готова была поставить свою Молнию, что Гермиона и правда проверила. Она совсем ее за это не винила. Будь на свете книга о том, как перестать при каждой мысли о Снейпе чувствовать, словно кто-то сунул руку тебе в живот, она прочла бы ее от корки до корки.