Бесконечная дорога (джен)

Сокрушительное давление аппарации рассеялось, и притяжение Метки исчезло, словно чужое прикосновение с плеча.

Усадьба Малфоев нависала над остриями ограды, ее башни темнели на фоне еще более темного неба.

Разумеется, Темный Лорд пришел сюда. Он всегда предпочитал старинную роскошь и великолепие.

Северус прошел сквозь черные прутья ворот, как сквозь дым; гравий дороги захрустел под ногами.

Ему даже не пришлось стучать. Чары, наложенные на ворота, вероятно, отправили сообщение внутрь — стоило ему шагнуть на крыльцо, как в приоткрывшихся дверях появилось из темноты бледное лицо Нарциссы. Сперва она ничего не говорила, будто слова встали у нее поперек горла.

— Северус. Темный Лорд ожидает.

В глубокой черноте ее глаз отражался огонь свечей, в темноте зрачки у нее почти поглотили радужку. Ее ладонь на шерсти его рукава была как лед, держала она так крепко, что у него скоро должна была онеметь рука.

Он ответил:

— Тогда веди меня к нему.

— Тебе не надо было приходить, Северус, — прошептала она. Страх проник в ее голос, как туман ворот прошел сквозь его тело. Но затем и она тоже повернулась обратной стороной: знакомый хладнокровный облик обрел силу.

— Он в гостиной наверху, — сказала она.

Отпустив его руку, она повернулась и стала подниматься по лестнице. Шелест подола ее шелкового платья по мрамору был единственным звуком в могильной тишине.

В глубине души, сейчас холодной и темной, Северус представил, что ничто в этом доме не страшит его так же сильно, как то, что он оставил позади.

Путь до гостиной в темноте был знакомым, в его конце ощущалось звенящее присутствие. Темная магия была как звук взбирающейся на небо луны, как вкус зимней бури: от нее покалывало в крови, она брала за самое основание души. Тень Темного Лорда тянулась к нему по коридору, как диссонансная мелодия, которую он никогда не забывал.

У дверей Нарцисса обернулась к нему. Ее лицо при свечах казалось бескровным, взгляд был тверд.

— Ты был мне хорошим другом, Северус, — шепнула она и открыла дверь.

Северус не заговорил с ней и не ответил на ее прикосновение. Та часть его, что ценила ее дружбу, принадлежала кому-то иному, тому, кого он оставил далеко позади.

Он переступил порог.

Огонь свечей и камина парил в лоскутах темноты, как лунный свет, блестящий на черном озере. Темный Лорд сидел в кресле у камина, его длинные пальцы поигрывали палочкой цвета кости. Лицо, плоское, с щелями вместо носа и рта, было едва ли человеческим, голова — как обтянутый кожей череп трупа.

Северус вспомнил, как был юным глупцом, преклонившим колени перед этим созданием и поклявшимся в верности. Вспомнил самого себя и ощутил порыв отвращения к себе и триумф.

Темный Лорд поднял взгляд и один раз медленно моргнул.

— Северус… — произнес он, и Северус вспомнил все оттенки его голоса. — Ты пришел умереть?

— Как пожелаете, мой лорд.

Темный Лорд почти улыбнулся ему, как когда-то давно, целую жизнь назад. Он встал, — мантия тянулась за ним с шелестом, — и воздел руки, словно в благословении.

— Ты всегда был храбрецом, Северус.

* * *

От успокоительного настоя у Гарриет было странно во рту. Она все еще была зла на целителя, споившего его ей, но это чувство казалось далеким. Словно смотришь на луну и пытаешься схватить ее, а ловишь только воздух.

Не она была виновата, что они ее рассердили. Они дали Снейпу уйти. Вполне естественно, что она швырнула об стену утку и закричала, пусть даже закричала на профессора Дамблдора. Он все равно спокойно к этому отнесся. Профессор Макгонагалл, казалось, не знала, как поступить. Целители смотрели пораженно и с неодобрением. Может быть, Рите Скитер стоило написать еще статью: «Заносчивая малолетка-знаменитость бесится в Бесюнго».

— Мне здесь совсем не нравится, — пробормотала Гарриет, плюхнувшись на раскладушку, которую целители разрешили профессору Макгонагалл поставить у кровати Гермионы.

Стены в Мунго были голубовато-зеленого цвета. Кто только придумал, что он хорошо сочетается с лаймово-зеленым целительских мантий? От такого любого затошнит.

— Хочу обратно в Хогвартс, — сказала она. — Странно, что Кубок не попытался меня убить еще раз.

Руки профессора Макгонагалл замерли, потом продолжили разглаживать одеяло Гарриет.

— Думаю, ситуация отличается. Никто не пытается удержать тебя от следующего тура.

— Откуда дурацкому Кубку знать? Мне вообще плевать на чертов турнир, — вяло возразила Гарриет.

Она повернулась на бок, чтобы можно было смотреть на Гермиону. Волшебники не пользовались капельницами, зато над грудью Гермионы подмигивал огонек, считывая ее показатели. Целители сказали, что погрузили ее в лечебный сон. Они не знали наверняка, когда она будет готова проснуться.

Гарриет привиделась Гермиона, лежащая на снегу, с залитыми кровью шеей и лицом, и Гермиона-на-больничной-койке размылась. Она закрыла глаза. Она не станет плакать. Больше нет.

— Вполне себе представляю, — проговорила над ней профессор Макгонагалл. — Как оказалось, меня и саму от него мутит. Теперь попытайся отдохнуть.

Отдохнуть? Как ей отдыхать, пока Гермиона в волшебной коме, а Снейп…

Несмотря на успокоительный настой, Гарриет ощутила глубоко внутри порыв чего-то холодного и резкого.

Она смотрела, как спит Гермиона, а потом, наверное, заснула сама, потому что следующим, что она услышала, был шепот профессора Макгонагалл у двери. Голос с другой стороны был как у профессора Дамблдора. Гарриет прищурилась на Гермиону, но ее волшебный огонек продолжал равномерно подмигивать.

Гарриет перевернулась на другой бок и задремала снова; ее, будто рваные тени, преследовали темные сны.

* * *

Парадная дверь распахнулась, и Поттер, взрослый Джеймс Поттер, побежал к нему по коридору

Ноги ударили об пол

— Авада Кедавра! — прошипел Темный Лорд, и Поттер безжизненно рухнул на пол

в голове звенели голоса

Выше по лестнице лихорадочные удары мебели сотрясали изнутри дверь комнаты

свет был ярким

Взрыв выбил дверь внутрь, как и другую перед этим, и за ней была Лили, цеплялась за кроватку с плачущим ребенком; лицо Лили переполняли ужас, и мольба, и беспомощность, и яркий отблеск вызова

по коленям резко ударил пол

— Отойди, глупая девчонка, — произнес голос Темного Лорда

Помещение вокруг накренилось, гул голосов и свет развеяли туман у него в мозгу

— Не Гарриет, пожалуйста, только не Гарриет, я что угодно сделаю…

— Зови Дамбл… дора… — сказал он нависшему над ним потрясенному лицу.

Вестибюль Святого Мунго и воспоминания, которыми поделился Темный Лорд, исчезли в чернильном потоке беспамятства, затопившем все безмолвием и мраком.

* * *

Гарриет понимала, что видит сон, но это не помогало. Ей снилось, что она плывет в холодной темной воде, плывет все глубже, глубже и глубже, ища Гермиону; у нее всего час, чтобы ее найти, а потом будет поздно, Гермиона больше не проснется…

Сон изменился. Перед ней стоял Снейп. Он был усталым и грустным. Он говорил с ней, что-то ей рассказывал, но ей не хотелось этого слышать. Чем дольше он говорил, тем грустнее становился. Она знала, что если он скажет еще хоть слово, то она сделает что-то ужасное, то, чего сознательно никогда не хотела: причинит ему боль, рассчитывая, что ей это будет приятно…

Ее мать и отец светились перед ней, туманные и размытые, сфера из золотого света сияла вокруг них; они потянулись к ней, но не могли прикоснуться…

Ее разбудил звон. Она слепо уставилась в незнакомый потолок, не понимая, где оказалась.

Затем села, потому что вспомнила.

Она здорово удивила целителей, левитировавших носилки ко второй кровати в комнате.

— Что… — сказала первая целительница, когда Гарриет вскочила на ноги.

— Как он? — настойчиво спросила она, стараясь подобраться поближе к носилкам, чтобы лучше рассмотреть Снейпа — он был без сознания, но раз они принесли его сюда, к Гермионе, с ним же, наверное, все более-менее хорошо?

— Вы должны отойти… — второй целитель стал ее отталкивать.

— Отстань, — рявкнула на него Гарриет, сбрасывая со своего плеча его руку.

— Все в порядке, — сказал сзади Дамблдор. — У Гарриет есть право здесь находиться.

Целителей это не обрадовало, но они отвернулись от Гарриет и направили носилки Снейпа к кровати.

Гарриет села на край Гермиониной постели, крепко прижав к животу сложенные руки, и смотрела, как целители укладывают Снейпа. Они применили несколько заклинаний, пошептались о чем-то, но закончили на удивление быстро. Оставив над ним начарованный огонек, прямо как у Гермионы, они собрались уходить.

— И это все? — спросила Гарриет. — Он же полумертвый на вид!

— Может быть, вы объясните, сэр, — сказала целительница Дамблдору, смерила Гарриет взглядом, который оценила бы даже тетя Петуния, и вышла за своим коллегой за дверь.

— Они уже вылечили профессора Снейпа, — сообщил Дамблдор. — Как и Гермиона, он будет некоторое время отдыхать в целительном сне.

— Когда он вернулся? — и никто не догадался ей сказать!

— Чуть больше часа назад.

Гарриет затрясло изнутри. Она бы швырнула еще одну утку, только ей не хотелось беспокоить Гермиону и Снейпа. Слышат ли люди что-нибудь в лечебном сне?

Она встала (ноги дрожали) и подошла к кровати Снейпа. Она почти привыкла видеть его в образе лучшего друга Смерти, но сейчас он выглядел даже хуже. Кожа была цвета, который обычно не связывают с человеческими существами или, по крайней мере, не хотят у них видеть. Вокруг глаз были такие синяки, словно он приложился лицом об стену. Губы потрескались, волосы грязные. Он словно прожил за ночь десяток лет.

Он был жив. Не умер. Он вернулся.

Она положила ладонь ему на плечо и почувствовала тепло. Это обнадеживало сильнее, чем огонек, который разгорался и гас в ритме его дыхания.

В больничном коридоре снаружи гудели голоса и звучали шаги. У нее в груди вызревал крик, в этом покое и тишине он был огромен. Она стиснула зубы и дышала, загоняя его внутрь.

Успокоительный настой перестал действовать. Все внутри как будто было порвано в клочья.

Она свернулась в клубок на своей раскладушке и смотрела, как спят Снейп и Гермиона. Профессор Дамблдор сидел на стуле в углу и делал то же самое. Они были со своими друзьями и молчали.

* * *

Он пришел в себя постепенно. Пространство вокруг было темным, лишенным человеческих голосов, хотя сквозь стены доносились звуки.

Значит, не усадьба Малфоев. По запаху это место тоже не напоминало усадьбу. Вместо ароматов старого дерева и нежной сирени, которую любила Нарцисса, в воздухе было что-то терпкое. И такую постель Нарцисса в своем доме не потерпела бы: тонкий комковатый матрас, жесткие простыни.

Падение на пол, чьи-то ноги и бормотание вокруг…

Мунго.

Подойдет, потому что все его тело было сплошной болью. Чудо, что он сюда добрался, не расщепившись на двадцать семь кусков.

Он приоткрыл глаза. Слабо освещенная стандартная палата на двоих мягко закружилась вокруг и, наконец, остановилась так, что потолок оказался сверху, а пол — снизу. Окон не было, ни единого намека, который час, никаких способов оценить, сколько он пробыл без сознания.

Второй Тур уже прошел? Что…

Сердце у него вздрогнуло — воспоминание о словах Дамблдора ударило, словно оглушающее в грудь.

Что-то зашевелилось справа от него. Поворачивать голову было слишком больно, но он скосил глаза и увидел…

К его постели шагнула Гарриет, лицо у нее было мрачным и возбужденным, в глазах — буря. Он вспомнил, как в Лили под слоем страха полыхал вызов, но в лице Гарриет он увидел Поттера: призрак его последних мгновений наложился на его ребенка, сейчас сердито глядевшего на Северуса.

Все у него внутри взбаламутилось, словно он растерял внутренности при аппарации из Уилтшира, и они только сейчас долетели и лезли внутрь, толкаясь где-то в горле. Он закрыл глаза.

— Как же я на вас зла, — сказала Гарриет.

Это заставило его снова открыть глаза. Судя по ее лицу, не было бы ничего удивительного, если бы она сейчас врезала ему по носу. Он заглянул за нее в надежде на Дамблдора, которому можно было бы пожаловаться, но только Грейнджер лежала в целительном сне на соседней постели. По крайней мере, она не умерла. Гарриет сильно расстроилась бы, если бы Грейнджер умерла.

Он поднял руку (все еще дрожащую) и прижал к лицу.

— Целителя позвать? — обеспокоенно спросила Гарриет.

И когда он сделал вдох, тот обжег, как огнем. Но это не были ни последствия Круциатуса, ни слабое эхо подозрения, что эта ночь могла стать для него последней; это даже не было воспоминание о Поттере, падающем мертвым у его призрачных ног, или последние слова Лили.

Он пережил первую встречу с возродившимся Темным Лордом. Теперь надо пережить этот момент и все те, что будут позже.

— Снейп? — она неуверенно шагнула вперед, и ее ботинок скрипнул по линолеуму.

— Мне не нужен целитель, — голос у него был такой, словно он наглотался щебня.

— По-моему, вам их дюжину надо, — возразила Гарриет. — По вам словно стадо слонов потопталось.

По голосу вдруг стало ясно, что она едва держит себя в руках. О Господи, она начала…

— Не плачьте, — прохрипел он, щурясь на нее.

— Чего мне плакать? — ее злость опаляла; это должно было его утешить. — Всего-то вы сходили к Волдеморту, ничего мне не сказав, а моя лучшая подруга в реанимации, потому что чуть не умерла. С хрена ли мне плакать?

Она вытерла нос рукавом.

— Я думала, вы умрете, но какого черта мне об этом плакать?

— Не надо, — сказал он. В груди копилось абсолютное смятение.

— Не говорите мне, что делать! — она повернулась к нему спиной и отбежала к постели Грейнджер, вытирая лицо. Он слышал, как она перестала шмыгать и принялась теребить одеяло Грейнджер. Ему хотелось сгореть на месте.

Это не смятение гудело в груди, это… это…

— Второй Тур уже пройден? — хрипло спросил он.

Гарриет потрясла головой:

— Завтра утром.

— Сколько?..

— Сейчас девять вечера. Вы проспали весь день… около двенадцати часов.

Свет чар, измерявших показатели Грейнджер, отражался на стеклах очков Гарриет. Борьба со слезами, наверное, измотала ее, лишила последних защитных сил — она вдруг стала выглядеть очень усталой. Спала ли она вообще? Это было бы на нее не похоже, разве что целители ей что-нибудь дали.

Не-смятение пульсировало вокруг его сердца, очень похожее на настоящее — сотрясало его изнутри, заливало одновременно жаром и холодом, делая все ненадежным и острым. Он почти пожалел, что Темный Лорд не убил его и ему теперь придется жить дальше вот с этим.

Она обошла постель Грейнджер, снова направляясь к нему, и он закрыл глаза, чтобы не пришлось на нее смотреть.

— Мы думали, вы умрете, — тихо сказала Гарриет. Судя по слабому скрипу, она подтащила стул и поставила его между кроватями. — Профессор Макгонагалл и Дамблдор не сказали, но я знаю, что они подумали. Просто они не хотели, чтобы я беспокоилась.

Мне дали успокоительный настой, — ее негромкий голос теперь был слегка окрашен злостью, — потому что я кричала. И кидалась вещами. Но, черт, они просто дали вам уйти.

Он слышал, как она старается выровнять дыхание. Сплошная груда боли, которой было его тело, напряглась от нового ощущения. Как ему это вынести? Как справляются с этой… скорбью… по живому человеку? По тому, до кого нельзя дотянуться, потому что даже сама причина боли неестественна и гротескна.

Во имя всех когда-либо существовавших богов, лишь бы он снова стал человеком, которому дороги только мертвые.

И вернуться к жизни до Темного Лорда? Ты и не жил тогда. Сам с собой это сделал.

— Я не располагал временем, требовавшимся, чтобы примирить вас с этим обстоятельством, — сказал он. — Мне нужно было к Темному Лорду. Вы вынесли слишком многое и не позволили бы мне уйти.

Он представил, как она сердито на него смотрит, но не мог посмотреть в ответ.

— Он сказал, что вас убьет, — ответила она. — На кладбище, когда пришли остальные Пожиратели. Сказал, что вы его отвергли навсегда и будете убиты.

— Он намеревался это сделать, — пробормотал Северус. — Он рассчитывал выслеживать меня, а не приглашать… в дом. Его удержало любопытство. Именно поэтому было необходимо пойти как можно раньше.

Гарриет издала звук, похожий на сдержанный всхлип. Острое горе и отвращение к себе пронзили его, и он сжал зубы.

— Они н-не знают, когда Гермиона очнется, — она пыталась говорить ровно.

Что-то (возможно, нежелание оставаться во власти трусости) заставило его на нее посмотреть. Она, сгорбившись, сидела на стуле, опираясь лбом на руки и неровно дыша.

Он ощутил беспомощность — сильнее, чем у ног Темного Лорда. Там он знал, что делать: лгать, клясться в верности, подавлять все добрые порывы с легкостью, смутившей бы хорошего человека; выжить и донести до Дамблдора все, что ему открыли. Он был не в силах сражаться магией, но его слова и тайны были для него оружием и броней.

Но как ему утешать Гарриет? Ему, чье сердце почти не знает не-жестоких мыслей, у кого сострадание вызывает содрогания ужаса? Если бы он мог вырвать из себя эту нежность, то сделал бы это; ампутировал бы, даже если бы на это ушли сотни лет, наполненных мукой, лишь бы от нее избавиться.

Но он уже желал почти того же двадцать лет назад, когда Лили оборвала их дружбу, а он не смог, и его желание так и не исполнилось. В этот раз будет то же самое.

Поэтому он сказал:

— С Грейнджер все будет хорошо.

Гарриет подняла голову. Глаза у нее покраснели, но слез на лице не было. Он ощутил в себе отзвук бесконечной пронзительной печали.

Она не спросила, откуда он знает, и это было хорошо, потому что он и не знал. Грейнджер могла умереть во сне, могла проспать годы, не приходя в себя, могло случиться внезапное ухудшение. Или, как он и сказал, с ней все могло быть хорошо.

— Ага, — сказала наконец Гарриет и снова вытерлась рукавом. — Спасибо, — тихо добавила она.

Это была жалкая попытка лживого утешения, вряд ли заслуживающая благодарности.

— С ней все будет хорошо, — повторил он, и получилось не лучше. Лучше он просто не мог.

Гарриет кивнула. Она скорчилась на своем стуле и смотрела, как спит Грейнджер, и огонь заклинания отбрасывал на ее лицо свет и тени в такт дыхания Грейнджер.

Северус закрыл глаза и не спал.