Бесконечная дорога (джен)

Двадцать четвертое февраля настало с угрюмой неохотой. Ветер, холодный и пронзительный, рябил поверхность озера, хлопал снастями пришвартованного у края темной воды корабля Дурмстранга и так трепал мантию Северуса, словно хотел сорвать ее вовсе.

Северус смотрел на один из волшебных экранов, мерцавших над озером. На каждого чемпиона полагалось по экрану, но даже если бы на остальных показали, как чемпионов сжирает гигантский кальмар, он бы не заметил. Он смотрел, как продвигается в темноте Гарриет, одной рукой обхватив поперек груди Уизли, и ее очки все сильнее покрываются наледью по мере того, как светлеет вода и поверхность становится ближе.

Утром Дамблдор не стал спрашивать Северуса, уверен ли тот, что хочет пойти. Он просто предложил руку, а поскольку директор был превосходным актером и в то же время гораздо умнее, чем большинство людей, которых ему требовалось одурачить, то выглядело это так, словно это Северус помогает ему идти.

Трибуны Второго тура нависали над пустынным берегом, над замерзшими холмами за ними скользили свинцовые тучи. Когда Гарриет и Уизли выбрели из озера в руки раздраженной мадам Помфри, их так трясло, что Северус заметил это со своего места. Помфри закутала обоих в одеяла и заставила выпить по кубку дымящегося перечного зелья. Северус слышал свист и крики, сознавал присутствие каких-то еще существ, возможно, чемпионов с их добычей, появившихся из глубины. Но он продолжал рассматривать Гарриет, исходившую паром рядом с Уизли. С ее мокрых волос капало на одеяло. Северусу не нужны были подслушивающие чары, чтобы понять, что Уизли поднимает Гарриет настроение.

Вероятно, Уизли не знал, что произошло с Грейнджер. По словам Дамблдора, его погрузили в колдовской сон рано утром… но сейчас он оглядывался по сторонам, и до него явно начинало доходить, что Грейнджер нигде не видно.

Минерва тоже обратила на это внимание — она встала со своего места в нижнем ряду трибун (она сидела там потому, что опоздала, забирая Гарриет рано утром из Мунго). Теперь она шла по берегу в сторону Уизли, который что-то быстро говорил Гарриет, подпиравшей рукой лоб и рассматривавшей камни под ногами.

Аплодисменты и крики, раздавшиеся при оглашении баллов, были странным контрапунктом печальной позе Гарриет и бледности лица Уизли под мокрыми волосами.

Другие чемпионы хлопали, когда объявляли оценки остальным, но продолжали посматривать на Гарриет. Казалось, ее присутствие их беспокоило, словно овцы почуяли волка в подлеске.

Они даже не знали еще о Темном Лорде.

Минерва положила руку Уизли на плечо и, вероятно, потребовала пройти за ней. Тот не выказал облегчения — разумный парень, подумал Северус, слишком уставший для презрения.

Он смотрел, как Гарриет тоже встала, завернувшись в одеяло, как в плащ. Минерва, похожая на пастуха, пасущего двух любимых ягнят, поспешила увести их по побитой морозом траве прочь, к Хогвартсу.

Пока Северус смотрел, как уходят дети, на трибуну явился Дамблдор.

— Как твое самочувствие, мальчик мой? — спросил он, с тревогой присматриваясь к Северусу.

— Выжил.

Дамблдор опустил ему на плечо руку — короткое тепло, благодарность за которое Северус не хотел чувствовать. Будь он сильнее, он бы возмутился. Но он был уставшим и слабым.

Дамблдор сел рядом и, пока ряды не опустели, болтал про подводные подвиги чемпионов. Он, разумеется, знал, что Северус не слушает. Когда последний из зрителей ушел достаточно далеко, Северус его перебил:

— Мне надо поговорить с Гарриет.

Дамблдор немного помолчал.

— Северус… она многое пережила…

— Это нельзя откладывать.

Он принял решение прошлой ночью, за те долгие часы, что он не спал, а Гарриет несла молчаливое дежурство у не просыпающейся Грейнджер. Принял решение, что нужно сделать.

Миновала еще одна пауза, полная ветра, отдаленного говора и обволакивающего шума вечно движущегося озера. Затем Дамблдор вздохнул.

— Назови место, и я передам ей.

У Северуса уже была одна мысль.

— Что вы сделали с… Добби?

* * *

Гарриет подумала, что ей, наверное, надо испечь профессору Макгонагалл пирог или еще что-то хорошее сделать. Может, можно попросить Добб…

Нет. Нельзя.

Профессор Макгонагалл куда-то забрала Рона, а Гарриет сходила вымыться и переодеться. По крайней мере, Гарриет предположила, что она это сделала, потому что как-то так получилось, что на ней вместо купальника оказалась обычная одежда, а сама Гарриет брела по вестибюлю.

Она посмотрела на двери Большого зала, размышляя, стоит ли входить или лучше попробовать догадаться, где могут быть профессор Макгонагалл и Рон…

Кто-то коснулся ее плеча. Она посмотрела назад, потом вверх, потому что тот, кто к ней подошел, был выше, так что глаза Гарриет оказались на уровне его воротника.

— Привет, Астерия, — сказала она.

— П-привет, — выражение лица Астерии чуть изменилось. — Как ты? — спросила она со внезапностью выскочившего из кустов фазана.

Гарриет прикинула несколько вариантов ответа и в итоге решила пожать плечами. Астерия, прикусив губу, изучающе на нее смотрела.

— Профессор Снейп хотел с тобой встретиться, — робко сказала она. — Он сказал, что будет в Исповедном саду — это в Северном крыле, знаешь, сразу за поворотом к совятне.

Гарриет моргнула — что-то дрогнуло у нее в груди, какая-то то ли эмоция, то ли ощущение. Но это было ощущение, которое она не могла описать, эмоция, которой она не знала названия. Она не знала, что думать, когда увидела его сидящим на трибуне во время Второго тура, как и в ту ночь, когда он сказал, что с Гермионой все будет хорошо…

— Ага, — ответила она. И добавила: — Спасибо.

Астерия неуверенно кивнула и осталась стоять, а Гарриет пошла в Северное крыло.

Старинная дверь, установленная, возможно, во времена Вильгельма Завоевателя, открылась в сад. Удивительно много растительности вилось по стенам и стелилось по присыпанной снегом земле.

Снейп сидел на лавке посреди всей этой зелени. Весь в черном, он выглядел так, словно кто-то взял ножницы и вырезал во дворе дырку. Его и без того тощее лицо осунулось, и даже сидя он опирался на трость.

Он поднял взгляд, когда ботинок Гарриет хрустнул по заснеженной земле. На его лице почти ничего не отразилось, но что-то дрогнуло, может быть, в костях вокруг глаз, словно ветер коснулся воды.

В ту ночь Гарриет его отругала. Иначе никак не скажешь. Он пошел к человеку, который обещал его убить, а она его отругала.

И она сделала бы это снова, если бы хроноворот забросил ее на четырнадцать часов назад. Она не могла понять, как Волдеморт разрешил ему жить. Если бы она не просидела с ним весь вчерашний день, то подумала бы, что это кто-то другой под оборотным.

— Поздравляю с удачным выступлением на Втором туре, — сказал Снейп.

Если бы он не произнес это ровным, бесстрастным голосом, у нее прямо там бы случился сердечный приступ. Может быть, его все-таки подменил двойник под оборотным после того, как она вышла из больницы.

— Спасибо, — ответила она, разглядывая его. — Я работаю над клубом Гарриет-слизеринской дружбы, — сказала она кодовую фразу, которую заставила его принять. С помощью записок, которые передавал… Добби.

На секунду Снейп почти стал похож на себя прежнего. Он так скривил губы, словно она предложила ему сводить Невилла куда-нибудь пообедать.

— «Это название с каждым разом звучит хуже». Теперь будьте добры придумать другую кодовую фразу, пока мне не пришлось услышать эту снова.

— Обязательно, — сказала Гарриет, и они погрузились в молчание, пока она не вспомнила, почему пришла. — Астерия сказала, вы чего-то хотели.

— …да.

Его накрыло какой-то зазубренной усталостью. Он сделал жест той же рукой, в которой держал трость. Гарриет поглядела в ту сторону, куда он указал, и увидела…

Что-то сбилось у нее в горле — то ли тоска, то ли горе, то ли чувство вины передавило трахею.

Около стены было установлено маленькое надгробие. На нем было выбито одно только имя: «ДОББИ».

Чем дольше она на него смотрела, тем больше оно становилось, заполняя все поле зрения. Ноги поднесли ее к нему. Затем вдруг стало холодно, потому что ноги у нее подкосились, уронив ее наземь.

— Директор подумал, что вы захотите сочинить эпитафию, — сказал Снейп таким тоном, словно в жизни не слышал ничего тупее.

Хотела ли она? То, что она скажет, навсегда останется…

— Это из-за меня он умер.

Она не говорила этого раньше, но знание об этом сидело у нее внутри, словно проклятие, проросшее в сердце, пожиравшее ее, пока она смотрела на Гермиону и Снейпа в той темной, слишком тихой больничной палате.

— Из-за вас он был свободен, — отозвался Снейп, и это было так неожиданно, что она подняла взгляд. Снейп смотрел на надгробие Добби, но казалось, что он смотрит куда-то гораздо дальше. — Из-за вас он был свободным эльфом — жил свободным и умер свободным, служа тому, кого любил. Это война. Приказы, которые вы отдаете, могут привести к ужасным последствиям. Иногда кто-то из ваших солдат погибает. Если мы не сможем научиться с этим жить… произойдет нечто намного худшее. Гарантированно.

Голос у него был пустым, безжизненным. Взгляд — далеким, напоминающим иззубренный свет встающей из-за горной гряды луны. У Гарриет в уголках глаз стало мокро. Она сама не знала, на что это было для нее похоже — на утешение или на удар в живот.

— Как он умер? — она не хотела этого знать и именно потому спросила.

Снейп моргнул раз, другой: ей представилось, как его тело применяет заклинание, которое призывает его обратно в себя. Затем посмотрел на могилу Добби, словно впервые ее по-настоящему увидел.

— Его убил Крауч, — ответил он. — Убивающее заклятие.

Гарриет сердито протерла мокрые уголки глаз.

— Напрасно, да? — спросила она. — Он умер… зря.

— Разве?

— Это ничего не изменило. Я попросила его… собиралась его п-позвать, — она сглотнула. Она не собиралась малодушно плакать до того, как во всем признается. — На кладбище. Я его позвала. Я… если бы Муди его не убил, я бы вытащила его на встречу с Волдемортом…

Снейп вздрогнул.

— И эти, эти… как будто его нельзя убить… после того, как я сказала, что не хочу, чтобы он собой рисковал, — ей захотелось сплюнуть. Во рту стало гадко.

— Никто не хочет получить такой урок, — произнес Снейп. — Мы боимся смерти — своей и тех, кого любим, и тем не менее, когда это действительно происходит, нам кажется, что случилась какая-то ошибка. Оглядываемся назад и не можем поверить…

Гарриет подумала, что позже, наверное, этот разговор ее изумит — это был самый настоящий разговор со Снейпом из всех, предложенных даром.

— Любой другой лучше меня произнес бы эту речь, — он говорил уже не столько ровно, сколько глухо. — Все, что я могу вам сказать — будь этот эльф еще жив, он сделал бы то же самое снова, и даже еще сотню раз.

Гарриет сосредоточенно посмотрела на надгробие Добби, на вырезанные на нем буквы его имени, усилием воли не давая себе совершить что-нибудь постыдное, например, разразиться бурными рыданиями. Снейп сохранял молчание. Единственным звуком был шелест листьев, висевших по стенам, качавшихся под ледяным ветром.

— В таком случае, — она старалась, чтобы голос был тверд, — это… на этом… должно говориться, что он был свободным эльфом.

— Я передам директору, — ответил Снейп.

Гарриет кивнула. Она положила руку на памятник Добби, чувствуя холод и шершавый камень и думая: «Я тебя недостойна».

— Есть еще одно, о чем я решил вам рассказать, — заговорил Снейп, и почему-то ей показалось, что, наверное, так же он сказал бы: «Я пойду на встречу с Темным Лордом», — если бы не ушел, не поговорив с ней.

Она подняла взгляд, чувствуя, как защипало кожу. Его глаза были пылающей тьмой, словно огонь наоборот.

— Если бы директор, или ваш крестный отец, или Люпин узнали, о чем я собираюсь вам сказать… насколько им вообще об этом известно… они бы заперли меня в гробу и сбросили в озеро. Однако все мы вам лжем — так, как взрослые лгут детям.

Было неприятно быть причисленной к детям, но еще сильнее она чувствовала страх… и восторг. Она словно парила вне достижимости венгерской хвостороги, сосредоточив взгляд на золотом яйце далеко внизу. То, из-за чего Снейп мог выглядеть вот так…

Умнее было бы сказать, что она не желает больше ничего слушать, и убежать от него в самый дальний угол замка… Но Снейп добровольно предлагал информацию — предлагал то, что, чем бы оно ни было, от нее скрывали…

Шепот осторожности порхнул в ее душе, напоминая, как то же самое она думала о воспоминании в думосборе… Но Снейп говорил, а время уверенно двигалось вперед…

— Вы никогда не задумывались, почему вас выделил Темный Лорд?

Гарриет моргнула. Затем поморгала еще. Снейп смотрел на нее со странным выражением — то ли с насмешкой, то ли с упреком… только почему-то оно относилось не к ней.

— Я… — она попыталась включить мозги. — Я спросила профессора Дамблдора после той истории с философским камнем, но он сказал, что расскажет, когда я подрасту.

Снейп не спросил, готова ли она это услышать. Она была готова три года назад, но он не спросил. Он продолжил почти безжалостно:

— Было пророчество — сделанное вашим профессором предсказаний, этой юродивой Сивиллой Трелони, — (Гарриет не знала, что значит «юродивой», но знакомая усмешка, мелькнувшая на его губах, в тот момент вполне заменила словарь.) — Она предрекла… погодите-ка… «Грядет та, у кого хватит могущества победить Темного Лорда. Рожденная теми, кто трижды бросал ему вызов, рожденная на исходе седьмого месяца. Темный Лорд отметит ее как равную себе, но не будет знать всей ее силы. И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не сможет жить, пока жив другой».

Язвительность, звучавшая в его голосе, отразилась и на лице, а этот его черный взгляд горел темнее, чем прежде.

— У меня есть воспоминание, если хотите посмотреть в живую, — продолжил он. — Но мое, разумеется, неполное.

— Ч… чего? — не понимая, переспросила она.

— Я услышал пророчество, когда его произнесла Трелони… но только половину. Я подслушивал. Темный Лорд выяснил, что в Хогвартсе освободилось место преподавателя, и послал меня добиться его. Увидев, как по Хогсмиду идет Дамблдор, я проследил за ним до «Кабаньей головы», где тот встречался с Трелони. Она погрузилась в некий болтливый транс и начала пророчествовать о Темном Лорде… естественно, я стал слушать — это же имело столь непосредственное отношение к моему повелителю. Однако целиком я пророчество не услышал, потому что меня обнаружил трактирщик и выставил вон.

Это было похоже на то, как она приближалась к надгробию Добби, пока то не заполнило все ее поле зрения, только теперь она не двигалась. Ее ноги словно слились с замерзшей землей, но видеть она могла только Снейпа — черты лица обжигающе резкие, голос сокрушительный…

— Но я пошел к Темному Лорду и передал ему то, что услышал. Я не слышал фрагмент об «отметит как равную», который, как оказалось, был ключевым. Он решил, что это будет просто — убить всю семью. Он отправился в Годрикову лощину в ту ночь, на Хеллоуин, убил вашего отца у парадной двери, затем поднялся наверх и сказал вашей матери отойти в сторону. И когда она не отошла — она молила его этого не делать, но это вы слышите, когда рядом находятся дементоры, — он убил ее и обратил палочку против вас. Это вы знаете. Тем, что она отказалась отдать вас, она спасла вам жизнь. Если бы не она, вы умерли так же, как и ваши родители — из-за того, что я ему рассказал.

Гарриет не дышала. Она поняла это, только когда увидела, что Снейп дышит так, словно пробежал стометровку.

— Вы понимаете, что я вам говорю? — спросил он без милосердия и жалости.

Не Гарриет, пожалуйста, только не Гарриет…

Отойди, глупая девчонка, отойди сейчас же…

Продержись еще немножко, Гарриет. Твой папа уже идет, он хотел с тобой повидаться…

Она была… она чувствовала…

Вокруг нее поднялся сад. Она встала.

Снейп…

Земля под ногами неприятно хрустела. Гарриет пошла прочь.

Коленям было холодно.

* * *

В том месте, где она стояла на коленях, в снегу остался отпечаток. Северус, казалось, не мог оторвать от него взгляд.

Его била дрожь. Ему хотелось прекратить ее или убедить себя, что это просто от холода. Но сердце грохотало, и он не чувствовал подобного, — словно под электрошоком, — когда входил в усадьбу Малфоев.

«Я тебя ненавижу». Он был готов, что она это скажет… закричит на него… бросит проклятие. «Лучше бы ты умер вместо них».

Просто ушла…

Был ли такой вариант более окончательным? Или он все-таки не был готов?

Он опустил голову, оперся лбом на кулак, в котором сжимал трость, и закрыл глаза.

— Сделано, — прошептал он. — Так было нужно.

Лицо Темного Лорда, стоявшего рядом с думосбором, напоминало череп у Северуса на руке. «Подойти, Северус. Я хочу показать тебе, что свершилось благодаря твоей преданности в ту судьбоносную ночь…» И Северус, глядя, как раскололась дверь дома Поттеров, наблюдая, как Джеймс Поттер ворвался в коридор и упал мертвым у призрачных ног Северуса, и видя последние мгновения Лили, молившей помиловать ее ребенка под плач младенца, Гарриет, понял, что он должен сделать, если выживет. Это должно было быть — и было — жестоко. Но ей нельзя продолжать, не зная; нельзя продолжать чувствовать то, что он…

И узнав, она уже не поверит, что он…

— Так было нужно.

Он сидел на холодной скамейке и хотел обратиться в лед, в камень.

* * *

В больничной палате было темно и тихо. В коридоре снаружи бормотали голоса и шелестели подошвы обуви. Свет следящих чар над Гермионой мерцал на стеклах очков Гарриет.

Она закрыла глаза.

У одной из целительниц был бристольский акцент. Гарриет насчитала, что та прошла по коридору туда и обратно тринадцать раз. У тележки для лекарств было сломано одно колесико — оно трещало во время неторопливой езды.

Тележка с лекарствами продребезжала пять раз, и Гарриет забралась на постель к Гермионе и устроилась рядом. Гермиона была неподвижной и теплой. Свет заклинания мерцал у Гарриет за закрытыми веками.

Бристольская целительница прошла еще восемь раз. Тележка с лекарствами протрещала три раза.

Что-то затрепетало у ее руки.

Она открыла глаза. Гермиона повернула голову, ее кудри щекотали Гарриет щеку. Следящие чары мигали чаще, плясали, как гроза, отражаясь в ее открытых глазах.

— Г… арри? — прошептала она.

Гарриет с силой сжала ее ладонь.

— С возвращением, — сказала она и почувствовала, как пальцы Гермионы сомкнулись в ответ.