Скайвард (джен)

Большой вытянутый зал, как футляр, заключал в себе такой же вытянутый стол, окруженный штрихами скамей. Обитатели башни называли это место «Тактический Зал». Две фигуры застыли в этом помещении, нанизанные на одну струну скрещенных взглядов, разделенные этим самым вытянутым, рассохшимся от старости, столом.

— Взгляни, это наш мир, — произнес Альрек, чей темный крылатый силуэт застыл напротив оконного проема. Эрик, к которому было обращено это предложение-приказ, с неловким любопытством склонился над картой, расплывшейся неаккуратной кляксой на столе. Маленькие фигурки животных были хаотично расставлены по ее поверхности.

— Наш мир? — переспросил ребенок, нахмурившись. Эрик не мог вполне соотнести то бескрайнее и безграничное пространство, которое наблюдал вокруг себя, с выцветшим переплетением тонких линий. Мальчик напряженно всматривался в точку, на которую указал учитель, произнося: «Сейчас мы находимся здесь».

Альрек Драгон с детства любил рассматривать карту, представляя, что все сущее подчиняется его воле… А теперь эта затейливая имитация реальности отражала еще и политические достижения Альрека. И Лорда Света немного задевало то угрюмое выражение, исключающее даже мысль об удовольствии, застывшее на лице Эрика.

Впрочем, стоило дать мальчишке время по достоинству оценить то, что ему посчастливилось увидеть.

А Эрик не то, чтобы был чем-то недоволен — он просто оказался слишком захвачен вихрем возникающих в его голове вопросов. Если это был весь мир, то что же было дальше, за границами карты? Каков он, край мира? И почему реальность была именно такой, какой была — расплывшейся, обгрызенной, неправильной?

Затем мальчик впервые услышал название этого мира — Скайвард. Это сочетание звуков не заключало в себе никакого смысла, и Эрик нахмурился еще сильнее, пытаясь разгадать, почему же мир называется именно так?

Но это было только начало — Альрек Драгон рассказывал все больше и больше нового. И слова его складывались для мальчика в неясные образы, которые невозможно было по-настоящему представить.

«Этот мир создали боги, — рассказывал учитель. — Вначале они создали место, которое называется Колыбелью Мира...»

Эрик внимательно смотрел на карту, где Альрек когтем обвел эту самую Колыбель, чей неровный контур глубоко вгрызался сбоку в неаккуратную кляксу мира.

«Место это было теплым и спокойным, как материнская утроба. Тенистые леса изобиловали там дичью, реки были быстры и полноводны, а солнце ласково. Но, как бы хороши ни были эти земли, со временем они наскучили богам. И тогда те для собственного развлечения создали первую расу — перворожденных. Сотворенные существа оказались забавными и развлекли заскучавших богов. Но перворожденные очень быстро расплодились, заполонив всю Колыбель. И тогда богам пришлось расширить мир — так он принял свою окончательную форму».

Боги представлялись сосредоточенно слушающему Эрику неясными тенями, смутно похожими на Лорда Света. Они копошились в сыром промозглом тумане, творя из ничего горы, леса, животных и даже разумных существ только лишь для развлечения.

«Но однажды боги покинули этот мир. Никто не знает, куда они ушли и почему. Но после их исчезновения расе первых пришлось нелегко. Все дело в том, что эта раса почти полностью была лишена магии — а без магии никто не может выжить. Перворожденные болели и умирали. Чтобы спастись, они создали из частей тел, металла, глины и дерева гомункулов. И оживили их при помощи одного из ритуалов, используемых когда-то богами — так была создана новая раса, способная к магии, но тогда еще очень примитивная и уязвимая...»

На месте брошенных и одиноких перворожденных, не знающих, что делать, Эрик легко представлял себя… Но мальчик не мог и помыслить — как возможно сотворить новую расу, способную заменить богов? Как, когда ты так потерян и одинок, можно сделать что-то столь невообразимо сложное?..

Перед величием описываемых Альреком Драгоном событий Эрик чувствовал себя все более маленьким и беспомощным.

«...Но вновь созданная первыми раса обладала жаждой жизни и интеллектом. Потому она начала улучшать сама себя. Со временем возникло два пути улучшения собственных тел — биологический и механический. Сторонники первого пути считали, что лишь живое имеет право называться свершенным. Вторые считали живую плоть ущербной, и развивали не плоть, а механизмы из дерева, глины и стали. Первый путь привел к появлению расы живых. Второй — к появлению расы мертвых».

Эрик ощущал, что все больше запутывается в новых для него понятиях. Мертвые, живые, перворожденные! Не понимая до конца, в чем разница, он не мог определить, какое место занимает среди различных рас; не мог угадать, кем являются окружающие его существа.

К этому моменту торжественная натянутость встречи учителя и ученика как-то постепенно пошла на убыль. Разделяющее их расстояние было шаг за шагом преодолено, а карта, поначалу лежащая между мальчиком и мужчиной непреодолимой преградой, осталась где-то сбоку. И потому Эрик решился задать своему учителю простой личный вопрос, далекий от глобальных проблем мироустройства:

— А как же я? К какой расе я отношусь?

— Ты — дитя двух рас, — мягко ответил Альрек. — Где-то среди твоих предков-перворожденных затесался живой… Именно от него тебе достался твой гребень. И, как я имею основание полагать, способность к магии.

То, что расы могут еще и смешиваться, поразило Эрика. Как в таком случае вообще можно было отличить одну расу от другой? Эрик пообещал себе непременно разобраться в этом, но позже.

Альрек же, приняв молчание своего ученика за понимание, продолжил свой рассказ — и чем дальше, тем больше множились трудно представимые подробности.

— Спустя восемьдесят девять лет после исчезновения богов раса мертвых покинула сообщество первых и живых, создав собственное государство, выглядевшее на карте как ожерелье, нанизывающее точки городов на прямые дорог. Живые же разделились на кланы и приняли на себя управление расой перворожденных, воюя между собой за право владеть землями и богатствами.

И хаотично расставленные фигурки животных, наконец, наполнились смыслом. Оказывается, они олицетворяли кланы живых, являя собой маленькие копии тех зверей, с которыми тот или иной клан состоял в родстве.

На минуту Эрик представил, как эти маленькие кусочки материи наполняются вдруг жизнью и приходят в движение — скалящийся медведь когтистой лапой ударяет наотмашь коня; лебедь, угрожающе выгибая шею, шипит на ящерицу… Но фигурки оставались неподвижны. Они лишь символизировали то, о чем говорил Лорд Света, оставив сражения для настоящих кланов.

Мальчику показалось странным, что живые, представляющиеся его воображению такими совершенными, не смогли договориться между собой. Все его существо протестовало против такого положения вещей — он очень, очень хотел, чтобы кланы, о которых рассказывал Альрек Драгон, перестали драться. Ведь это было бы правильно, разумно, хорошо для всех! И учитель, будто подслушав мысли ученика, произнес:

— Но живые были слишком умны, чтобы позволить продолжаться этому безумию вечно. Мой далекий предок, которого прозвали Великий Драгон, и настоящее имя которого стерлось в веках, в 421 году изменил сложившийся порядок вещей. Он был очень мудрым и сильным живым. Истины, которым он следовал в своих деяниях, не исчезли, сохраненные Великим Драгоном и его современниками. Послушай, что он записал сам, своей рукой: «Сегодня мир погрузился в хаос. Войны, голод и смерть стали нашими постоянными спутниками. Каждый хочет получить добычу сверх того, чем обладает; и ради краткого мига триумфа способен уничтожить больше, чем когда-либо будет иметь. И более сильный живой превосходит остальных количеством уничтоженного им. Наша сила, наше превосходство, наше совершенство стали залогом нашего краха. Мы ведем себя подобно расе первых, грызущихся из-за каждого куска. Но мы — не первые, мы — живые. Мы превосходим первых во всем. Так должны ли мы, живые, подражая перворожденным, уничтожать мир в угоду сиюминутным интересам? Нам пришла пора сделать шаг вперед, ставя во главу угла не личную выгоду, а наше общее будущее. Мы должны объединиться, действуя, как единое целое. Только так мы сможем не разрушить, а сохранить этот мир, сделать его лучше, не уничтожая, а создавая. Я, Лорд Драгон, провозглашаю начало нового мира. Мира, где каждый готов поступиться личными интересами во имя интересов общих. Мир, где каждый будет подчиняться сильнейшему во имя благополучия всей расы. Мы, живые, будем подчиняться единому закону и единой воле. Мы, живые, забудем войны, смерть и голод. Единый порядок станет залогом нашего будущего. Мы, раса живых, обретем небывалое величие».

Даже голос Альрека Драгона изменился, когда живой произносил завет Великого Драгона. Да и сам учитель словно бы стал шире в плечах. Теперь он был правителем и воином — Эрик с восхищением взирал на Альрека снизу вверх. Но, подстегиваемый любопытством, мальчик все же решился прервать повисшую в воздухе торжественную паузу:

— И у него получилось? Великий Драгон действительно сумел создать новый мир?

— О да! — ответил Альрек. — Ему удалось объединить все кланы живых. Он создал единый закон, построил столицу, которую назвал Цитаделью, и правил нашей расой до самой смерти… А после власть перешла к его сыну. И долгие годы мой клан, клан Драгонов, был залогом всеобщего процветания.

Эрик мысленно пообещал, с искренностью и страстью, доступной только ребенку, что он всегда-всегда будет следовать словам Великого Драгона. Мальчик не знал, как создавать новые расы, не чувствовал в себе сил, чтобы менять мир к лучшему — ведь он-то не был живым, рукотворной заменой богам. Но Эрик готов был очень-очень постараться во всем помогать Альреку Драгону, который уж, конечно, знал, что делать.

Но рассказ учителя еще не подошел к концу. Оказывается, в 802 году случилось ужасное — мудрый порядок мироустроения был нарушен. Алчный и жестокий маг-мятежник из числа живых воспротивился власти очередного Драгона, потому что счел десятилетнего мальчика слишком слабым, чтобы управлять величайшей из рас. И мятежника поддержали многие — те, кто ради личных привилегий оказались готовы забыть о том, чем обернется для расы живых потеря единства… Новая война захлестнула мир. Кланы вновь сражались между собой.

Эрик попытался представить, как это было — но ни маг-мятежник, ни остальные живые не поддавались воображению ребенка, постоянно меняя очертания и пряча лица в тени.

— Сторонники порядка и единства были тогда побеждены, а маленький Драгон, которого современники прозвали Лилипутом, вынужден был бежать, — подвел печальный итог Альрек. Учитель показал на карте длинную линию пути, которую пришлось преодолеть мальчику и его соратникам. Линия эта шла через весь стол, обходя горы и рассекая на неравные части равнины…

— Лилипут сумел пройти насквозь через Проклятую Пустыню — хотя тогда считалось, что это невозможно, пересечь горную гряду, называемую Правым Крылом Дракона, и затаиться здесь, в этом самом месте, где мы находимся сейчас, — продолжал свой рассказ Альрек. — Он двадцать лет готовился к ответному удару, привлек в свою армию перворожденных, которые раньше не участвовали в сражениях живых. А затем принялся завоевывать то, что должно было принадлежать ему по праву, чтобы вернуть миру единство, завещанное Великим Драгоном. И Лилипут, которого все еще называли этим нелепым прозвищем из-за его маленького роста, но теперь уже без насмешки, несомненно, добился бы своего. Половина мира принадлежала ему, когда он умер. Если бы не ранняя смерть… Но все, кто последовал за этим живым, принесли особенную клятву: «Единый порядок, провозглашенный Великим Драгоном, был нарушен. Некоторые из живых поставили личное благо выше общего. Тьма сиюминутных желаний застила им глаза. И мы — те, для кого Свет, озаряющий истину, все еще достаточно ярок — должны сплотиться как никогда. Мы не должны позволять себе себялюбие, лень и глупость. Это ведет к Тьме. Мы не должны позволять себе трусость и слабость, потому что иначе Тьма одолеет нас. Тьма — это путь к разрушению нашего будущего, к смерти. Мы, объединенные волей Лорда Драгона, должны нести Свет в этот мир. Свет — будущее расы живых, Тьма — ее смерть. Мы обязуемся самоотверженно служить Свету, делая все, что в наших силах». И потому даже после смерти Лилипута его дело продолжает жить. Посмотри в окно — ты увидишь город, который с гордостью носит имя Цитадели Света, потому что он был построен последователями первого Лорда Света, Лилипута, для борьбы с Тьмой.

Эрик, повинуясь жесту своего учителя, подошел к окну и замер, внимательно изучая открывшееся его взгляду. Лабиринт улочек, уходящих вниз по склону далеко-далеко, до самого горизонта, был заключен в оболочку крепостной стены, а над ним возвышались угловатые нагромождения башен. Лишь яркое пятно озера смотрелось прорехой в монолитной ткани творения живых и первых. Зрелище впечатлило ребенка.

— ...А эта самая башня, в которой мы находимся сейчас, еще старше города. Она была основана самим Лилипутом как Школа, где обучаются воины, преданные делу Света. И теперь тебе предстоит учиться здесь, в этих стенах, несущих на себе отпечаток истории… Пойдем, я покажу тебе кое-что, научу читать историю, заключенную в этих стенах, — обратился к зачарованно смотрящему вдаль ученику Альрек Драгон.

К удивлению ребенка, учитель повел его по тому пути, по которому мальчик уже проходил сегодня в сопровождении служанки — к лестнице и вниз. Как и в первый раз, Эрик не мог отвести взгляда от ощетинившегося железными жердями сооружения, на которое была нанизана лестница. Когда мальчик еще только поднимался, чтобы встретиться с Лордом Драгоном, в этой странноватой клетке поскрипывающих перекладин и тросов мимо него медленно проплыла платформа с замершими на ней слугами. Это был подъемник, позволяющий подниматься и спускаться без того, чтобы долго карабкаться по отполированным тысячью ног ступеням!

Стоило ли удивляться, что мальчик едва обратил внимание на вытянутые фигуры, изображенные на внешней стене, что монотонным орнаментом повторяли плавное движение лестницы?

В самом конце долгого спуска Альрек Драгон остановился и указал ученику на ту самую обделенную вниманием мальчишки внешнюю стену. Здесь, у подножья лестницы, извивался нарисованный силуэт дракона. Зверь переживал свои последние мгновения. И эти мгновения, благодаря неизвестному мастеру, растянулись на века. Над драконом замер силуэт крылатого приземистого воина, готовящегося нанести зверю смертельный удар.

— Это Лилипут, первый Лорд Света. По легенде, оказавшись на краю мира, побежденный и познавший горечь предательства, Лилипут поначалу был раздавлен отчаянием. Жизнь здесь в те времена была очень трудна и представляла собой постоянную борьбу за выживание. И, как это не иронично, одной из главных опасностей здешней жизни оказались драконы, которые находили живых и первых превосходной пищей — даже живых из родственного этому виду клана Драгонов. Крылатые твари внушали Лилипуту и его соратникам страх… Но однажды он устал от страха. И живой убил очередного дракона, убил в одиночку, в родной стихии этого зверя — в воздухе. Именно это событие и запечатлено здесь. После этого Лилипут уже никогда не знал страха и сомнения. И всегда побеждал, каким бы ни был его противник.

Эрик не мог до конца понять, почему великим деяниям первого Лорда Света положило начало убийство какого-то животного, но мальчик поскорее выкинул неуместное недоумение из своей головы.

* * *

А вот Альрек понимал, очень хорошо понимал, почему это событие, запечатленное здесь, у исхода парадной лестницы, так важно. Нынешний Лорд Света чувствовал связь с тем, первым. Альреку легко было представить, что ощущал этот, тогда еще совсем юный, живой.

Его все предали. Все. Он вынужден был бежать как крыса, бежать и прятаться. А потом годами укрываться за щитом раскаленного горного кряжа, что словно в насмешку назывался Правым Крылом Дракона. Альрек готов был спорить, что в ту пору находилось достаточно остряков, болтавших, что «Дракончик побежал прятаться к старшему брату под крылышко!» Вот только Лилипуту вряд ли было смешно. Он наверняка злился, постоянно и яростно, вынужденный довольствоваться жалкой жизнью на краю мира, постоянно пребывая в страхе перед — стыдно сказать! — драконами.

Еще когда Альрек был ребенком, он пытался представить, как это было. В его воображении Лилипут был поразительно похож на него самого, такой же светлый, с загнутыми назад рогами… Первый Лорд Света, еще не удостоенный этого титула, сидел, скрестив ноги, прямо на земле перед своей хижиной. Он хмуро смотрел вдаль на пока еще маленькое и безобидное пылевое облачко. Но Лилипут знал, что это облачко — опасный хищник, который с удовольствием съест своего «родственника», если ему выпадет такая возможность. Потому что для этого зверя Лилипут был куском мяса, не более! Будущий Лорд Света мог бы спрятаться — это было бы разумно. Только вот ему надоело прятаться! И злость, злость, которая по капле заполняла его существо каждый день, вдруг выплеснулась через край. Здесь в воображении Альрека Драгона Лилипут говорил что-то вроде: «Считаешь меня хорошей добычей, да?» и расправлял крылья, взмывая ввысь. А затем летел навстречу врагу, впервые в жизни превращаясь из добычи в охотника. И долго преследовал дракона; клевал его жестокими сладостными атаками, а пустыня мелькала внизу… А потом зверь падал — и Лилипут добивал его. А вместе с ним — и свой страх.

Маленький Альрек мечтал, что и он когда-нибудь сумеет одолеть все свои страхи и стать великим. Он был очень ранимым, чувствительным, нежным ребенком. И ощущал себя не менее одиноким, чем некогда был одинок Лилипут, ненавидя время, которое играло с ним жестокие шутки, и эмоции, вечно берущие над ним верх. И мальчишке никак не удавалось ухватить за хвост верткий успех — казалось, он терпел постоянные неудачи во всем, за что брался!

Альрек самоотверженно боролся с каждым из своих врагов. Учился контролировать время, составляя расписание и следуя ему неукоснительно, день за днем, год за годом. Подавлял эмоции, загоняя их так глубоко, что они, казалось, перестали влиять на его поступки. Разложил успех на составляющие, понял его вплоть до мельчайших деталей. И перестал тратить силы на то, что не имело значения.

С одиночеством Альрек так ничего и не смог сделать. Но он открыл, что на самом деле одиноки все и всегда, просто не всем хватает мужества и честности — это признать.

Альрек понял, что есть он, его желания и путь, по которому нужно пройти, чтобы мечты воплотились в реальность. Путь этот не прямой и не быстрый, но если не отвлекаться на глупые иллюзии, то понимание, куда и как идти, не заставит себя ждать. И вот теперь Альрек был на вершине — он стал Лордом Света. И планировал подняться еще выше, раздвигая границы возможного.

И вот в этой выцветшей фреске в самом низу парадной лестницы Школы Света Альрек видел отражение собственной жизни, далеких полузабытых страхов и желаний.

* * *

Но это было только самое начало истории, что рассказывала лестница. Лорд Света сказал своему ученику:

— Поднявшись еще немного, ты увидишь и остальное — великие сражения прошлого, победы и поражения. Чем выше ты будешь подниматься, тем ближе к настоящему будут изображаемые на стене события. Но примерно к середине башни рисунки закончатся. На этой лестнице еще достаточно места для запечатления множества будущих побед, тех побед, частью которых у тебя есть возможность со временем стать.

Сражения прошлого были, конечно, очень важны — но щекочущий зуд любопытства упрямо заставлял Эрика то и дело поглядывать в сторону лифта. Мальчик честно-честно собирался подробно изучить каждое из запечатленных здесь событий… Но прямо сейчас он хотел посмотреть, как устроен этот подъемник. Тем более, что тот как раз доставил очередных пассажиров вниз.

Кажется, это была парочка живых — ведь, насколько успел понять Эрик, у перворожденных не бывает ни двух пар рук, ни когтей, ни клыков… Конечно, мальчик не был до конца уверен. На помощь ему пришел Лорд Света, кивком ответивший на почтительные приветствия парочки и представивший затем их своему подопечному.

Ксандер Мантикора и Майнор Спайдер были учениками Школы Света — и, как и все прочие ученики, они относились к расе живых. Они внимательно смотрели на Эрика, заставляя его ощущать неловкость.

— Передаю вашего нового товарища в ваши руки, — проговорил Лорд Света мягко. — Надеюсь, вы покажете ему здесь все, расскажете о распорядке дня и действующих здесь правилах.