Тёмная сторона луны (джен)

— До суда неделя, — поприветствовал собравшихся утром понедельника в кабинете Поттера самого его, Фоссет, Робардса и Кута Причард. — Я почти что опоздал — но у меня есть оправдание.

— Ты что-нибудь нашёл? — спросил Поттер, ощущая лёгкий укол совести: он-то все эти выходные отдыхал. Ну почти все. А Причард с Фоссет снова провели их на работе, заканчивая с анализом воспоминаний и занимаясь текущими делами, на которые им в будни не хватало времени.

— Что-нибудь нашёл, — кивнул тот. — Я провёл почти все выходные в Лютном — и это было почти прекрасно, только очень дорого, — он оседлал стул, усевшись на него верхом, и вытащил свою трубку. — И есть у меня сомнения, что мне эти траты компенсируют, — он вздохнул картинно и принялся набивать трубку.

— Я всё возмещу, — сказал Поттер. — Сколько?

— Обойдёшься, — состроил гримасу Причард. — С министерства бы я стряс эти расходы с огромным удовольствием, но вообще я в состоянии потратить пару-тройку золотых за выходные без особого ущерба для своей дальнейшей жизни. Зато, — он зажёг на конце палочки огонёк и с удовольствием затянулся, — я познакомился с прелестной женщиной…

— Кто бы сомневался, — тихо фыркнул Кут.

— У тебя невеста есть, — тут же парировал Причард, — не завидуй. Сия очаровательная дама сдаёт комнаты — почасово, посуточно и понедельно: в общем, такой маленький отель, где не задают вопросов. Правда, жутко грязный. Она вспомнила, — он отбросил шутовской тон и заговорил серьёзно, — что некоторое время назад у неё жила вот эта женщина, — он достал рисунок, изображавший Хадрат, и положил его на стол. — Место гнусное — но весьма недорогое. Она прожила там около трёх месяцев — и к ней приходили гости. Одного из них мы знаем — это секретарь, — а вот второго — нет. И не узнаем, — добавил он, пресекая возможные вопросы, — потому что мисс его лица не помнит и не видела — я проверил. Зато помнит запах дорогого незнакомого парфюма и сикли, которыми всегда расплачивалась с ней её жиличка после его визитов. Исходя из роста, этот господин не гоблин — и его плащ, перчатки и ботинки, со слов хозяйки, весьма сочетаются с парфюмом. Хотя просто чёрные — но материал и всё такое… В общем, — подвёл он итог, — всё ещё сложнее, чем мы думали. Здесь есть ещё кто-то — в добавление к ирландцам, гоблинам и личной ненавистнице мистера Винда.

— Необязательно, — возразил Робардс. — Мы понятия не имеем, сколько тех ирландцев среди нас и как они живут. Почему бы кому-нибудь из них не разбогатеть?

— И вот так подставиться? — возразил Причард. — Человек, который может сделать столь очевидную ошибку — появиться в Лютном в таком виде — должен быть богат с рождения и в принципе не представлять себе, насколько его вещи выдают его. Любой из выросших в пещере, сколько б денег у него ни стало, просто бы переоделся. Нет — этот высокий незнакомец в таких местах бывает редко. И волшебник он при этом сильный — настолько, что отребье это чует и, похоже, даже не суётся. Ну или суётся — но уже не может никому об этом рассказать, — он хмыкнул.

— Разумно, — согласился Робардс.

— Вот что значит нищее детство, — пошутил Поттер. — Из всех нас только ты ведь из богатых? — спросил он у Причарда.

— Да, — довольно подтвердил тот. — Был — пока не пришёл служить сюда. Теперь богатство вижу только на семейных посиделках — и вы знаете, — он затянулся и выпустил аккуратное колечко, — и Мордред с ним.

Все рассмеялись, и Причард выпустил ещё одно кольцо.

— Значит, кроме вероятных гоблинов, ирландцев и грейбековских последышей есть ещё четвёртая сторона, — сказала Фоссет.

— Вероятно, есть, — подтвердил Причард. — В принципе, это может быть, конечно, кто-то, сагитированный теми же ирландцами — деньги-то мозгов не прибавляют, особенно если приходят по наследству.

— Мало нам было остальных, — досадливо сказала Фоссет.

— Жалко, что нельзя допросить воспоминания, — с сожалением проговорил Причард. — Или колдографии — у нас есть одна в личном деле твоего секретаря. Или ту же Хадрат… разузнали бы сейчас, где они торчат… эх — и толку быть волшебником?

— Колдографию нельзя, — медленно повторил Поттер — и вскочил. — У кого-то ещё есть срочные новости? — спросил он, торопливо убирая всё со стола в сейф и пряча несколько пробирок с воспоминаниями в карман. — Гавейн, — попросил он, получив недоумённый отрицательный ответ, — молю — сходи за меня сейчас к министру! Времени настолько мало, что тут каждая минута на счету — а я кретин, да ещё и тугоумный, — он выскочил из-за стола, и, почти вытолкав всё сильнее и сильнее недоумевающих коллег из кабинета, запер дверь, и почти бегом пустился к лифтам.

Гарри проклинал себя за тупость. Очевидное решение хотя бы некоторых проблем давно уже лежало у него под носом, но он в упор не замечал его — и так и не заметил бы, возможно, если бы не реплика Причарда. Сколько времени он потерял уже! А ведь это же за полчаса не делается…

На сей раз ему было не до каминов, и, едва свернув за угол в безлюдный переулок, Гарри аппарировал в Лестрейндж-холл — и через несколько секунд уже стучал в высокую глухую дверь. Та открылась очень быстро — и стоящий на пороге Родольфус спросил с некоторой тревогой:

— Мистер Поттер? Что-нибудь случилось?

— Случилось — но не тревожьтесь, не у вас, — сказал, входя, Поттер. — Мне нужна помощь вашего брата — я, правда, не уверен, что из этого хоть что-нибудь получится, но попробовать я должен.

— Асти вам поможет, если сможет, — сказал, успокаиваясь, Родольфус. — Он сейчас работает — и будет очень расстроен, если оторвать его… может быть, вы мне расскажете пока, в чём дело?

— Как вы полагаете, — не стал спорить Поттер, — можно допросить портрет? Совсем не расположенный беседовать?

— Допросить портрет, конечно, можно, — по губам Родольфуса скользнула тонкая улыбка. — Это не всегда срабатывает — всё зависит от того, кто на нём изображён, конечно — но, как правило, они очень хотят быть. Существовать. Большинство из них невероятно боится уничтожения холста. Всякое бывает, разумеется — иногда, к примеру, желание защитить потомка перевешивает или по натуре изображённый мог быть человеком смелым — но в целом на них действуют подобные угрозы.

— Мне очень нужно найти хотя бы одного из подозреваемых, — сказал Гарри. — Я подумал, если бы нарисовать её портрет, может, можно было бы узнать, где она находится.

— Это самый остроумный способ расследования, о каком я когда-либо слышал, — с некоторым удивлением проговорил Родольфус. — И как скоро вам нужен портрет?

— Вчера, — честно, в общем-то, ответил Гарри. — До суда всего неделя — а у нас нет ни одной зацепки, где искать подозреваемых.

— Неделя, — повторил Родольфус. — Но это невозможно. Портрет пишется намного дольше.

— Всё же я хочу поговорить с Рабастаном, — сказал Гарри настойчиво. — Прошу вас.

— Да, конечно, — Родольфус, кажется, слегка поколебался, но всё же пошёл к лестнице. — Подождите здесь — я попробую сейчас привести его.

Он ушёл, а Гарри, будучи не в силах стоять на месте, начал обходить зал, разглядывая — или, по крайней мере, пытаясь — развешенное по стенам оружие. Зачем оно вообще волшебникам? Хотя ведь Статуту всего триста лет — в сущности, он принят по волшебным меркам совсем недавно. До него волшебники пользовались тем же, что и магглы — но ведь к концу семнадцатого века уже существовало огнестрельное оружие, а расцвет холодного пришёлся на куда более ранние века. И волшебники наверняка использовали его в битвах…

Он вдруг пожалел, что совсем не знает историю — ни волшебную, ни маггловскую. С возрастом он согласился с Гермионой, что Биннс — зло и никакая атмосферность, или что ещё там стало причиной того, что его по-прежнему держали в школе, не стоила того, что его уроки пропадали втуне, а уже которое поколение волшебников выходило из стен Хогвартса, фактически не зная собственной истории. Нет, конечно, что-то оставалось в головах — в конце концов, СОВы по истории были обязательны — но это был такой мизер! Что он помнил сам? Да только то, чему его учили в Академии — вот историю аврората там преподавала изумительная мисс МакКормак, начавшая первый свой урок словами: «Я надеюсь, что вы все заметили: я мало похожа на всем нам известного профессора Биннса. Мои уроки и мои наказания за посторонние занятия на них будут точно так же отличаться — и сон тоже относится к занятиям. Несомненно, посторонним. Отработки тоже будут — максимально похожие на эти самые занятия. То есть, — она кивнула сама себе, — уснувший на моём уроке будет вынужден выпить снотворное, которое вынудит его проспать… — она задумалась, — полагаю, на первый раз суток будет вполне достаточно. Как он будет объяснять своё отсутствие на других занятиях — его забота. Что ж, приступим». Впрочем, уже на том уроке они поняли, что чего-чего, а спать им не захочется: рассказывала мисс МакКормак изумительно, и именно она была первой, кто научил их анализировать и задавать вопросы, наглядно им продемонстрировав, что история — это вовсе не «что». Это «как» и «почему» — особенно последнее.

А уж когда выяснилось, что она же организовывает и судит квиддичные матчи — видимо, если ты родился в семье квиддичистов, невозможно не любить его, даже если ты выбираешь совсем другое дело — акции мисс МакКормак среди курсантов взлетели до небес. Её обожали — и Гарри до сих пор присылал ей на Рождество и на день рождения какую-нибудь любопытную, на его взгляд, книгу, и старался хотя бы раз в году, но выбраться и повидаться с ней. Вот бы кем заменить Биннса! Он даже заводил об этом разговор как с нею, так и с МакГонагалл, но МакКормак лишь отмахивалась:

— Только если в школу снова вернут розги — и это как минимум. Я не собираюсь тратить своё время на установление дисциплины среди этих маленьких засранцев.

— Я уверен, что у вас бы не было такой проблемы, — возражал ей Гарри, но она мотала головой, смеялась — и отказывалась, добавляя:

— И эти бесконечные эссе… нет, уволь. И дай детям лишний час поспать на лекциях.

А МакГонагалл вздыхала:

— Это очень сложно, Гарри. Для того, чтобы принять кого-нибудь на место Биннса, мы должны его уволить — но как это сделать с привидением? Он ведь не способен подписать соответствующие бумаги. И потом, куда ему идти? Он уже остался здесь — представь, какой станет его жизнь. И он вовсе не так плох: посмотри, все нормально сдают СОВы!

— А ТРИТОНы? — как-то раз, не выдержав, спросил Гарри. — Кто-нибудь вообще хоть раз сдавал ТРИТОНы по истории?

— Гарри, уж поверь, — расстроенно ответила МакГонагалл, — если бы был способ, мы его использовали бы. Даже Альбус ничего не сумел сделать.

Гарри так ничего от неё и не добился — и, конечно, отступил. Но чем старше становились его дети, тем больше он жалел об этом и даже попытался было дома подсовывать им соответствующие книги. Однако же у Джеймса, к примеру, они успеха не имели, а Лили почему-то интересовалась исключительно оружием, боями, войнами и всем, что с этим связано — и только Альбус всё-таки читал их, однако Гарри ни на миг не обольщался: его младший сын читал любые тексты, и порой казалось, что он с одинаковым интересом изучает как статью в «Пророке» о способах разведения красавки плотоядной, так и толстый том «Истории Хогвартса».

— Гарри!

— Мистер Поттер.

Голоса обоих Лестрейнджей прозвучали одновременно, и Гарри вмиг отбросил эти размышления. Не до них сейчас.

— Руди рассказал мне, что вам нужно нарисовать портрет — очень срочно, — сказал Рабастан. На нём не было мантии, а светлые льняные штаны и рубашка были заляпаны разноцветными красками и маслом.

— Нужно, — кивнул Гарри. — Чтобы допросить. Но у меня, к сожалению, очень мало воспоминаний — я принёс все, что есть. Но самое плохое — я не знаю, кого рисовать, — вздохнул он. — Там их трое — и, конечно, допросить бы всех, но… — он вздохнул. — Я всё понимаю.

— Трёх я точно не успею за неделю, — виновато проговорил Рабастан.

— За неделю поздно, — возразил Поттер. — Суд уже через неделю. Мы должны найти их раньше — хоть кого-нибудь! Я думаю, что рисовать нужно её, — он вытащил из-за пазухи сделанный с воспоминаний рисунок Хадрат, с которым Причард ходил в Лютный.

— Мне нужно посмотреть, — Рабастан неуверенно оглянулся на Родольфуса. — В Омуте. Хватит ли воспоминаний. А она жива?

— Надеюсь, — чуть развёл руками Гарри. — Должна быть — но я не поручусь.

— Я принесу, — Родольфус улыбнулся брату одобряюще и вышел — и, едва Рабастан с Гарри остались наедине, Лестрейндж подошёл поближе и шепнул:

— А когда мы пойдём в гости к Сириусу?

— Вот расследование закончу — и пойдём, — пообещал Гарри. — Ты так хочешь этого? — спросил он. — Почему?

— Он такой несчастный, — ответил Рабастан. — Ты не знаешь, почему?

— Знаю, — вздохнул Гарри. — Но не стану объяснять тебе, ладно?

— Секрет? — понимающе спросил Рабастан, и Гарри подтвердил:

— Секрет.

К счастью, тут вернулся старший Лестрейндж, и Рабастан отвлёкся — и, посмотрев последнее воспоминание, сказал расстроенно:

— Их тут слишком мало. Я просто не смогу нарисовать. А нельзя найти ещё?

— Можно, — уверенно ответил Гарри, с тоской думая о том, что сейчас ему опять придётся пересекать полмира, а потом срочно возвращаться обратно… и это не говоря уже о том, что в Сан-Диего сейчас глухая ночь.

А хотя… Что там Кристиан рассказывал об этой Хадрат? И про стаю? А ведь Эбигейл Коттон должна знать её. Почти наверняка знает! Значит, он попробует — а если не получится, тогда придётся снова прыгать в Сан-Диего. Гарри ощутил глухое раздражение: если бы не условие Мальсибера, насколько проще им бы сейчас было! Да, конечно, человек он занятой и помогать, бесспорно, не обязан — но неужто нельзя было найти несколько дней для того, чтобы пожить здесь и плотно поработать? Между прочим, вопрос с тем, насколько он Гарри «не обязан» — спорный. Потому что…

Стоп.

Гарри тряхнул головой и начал прощаться с Лестрейнджами. Вот такие мысли он в себе ненавидел истово и, поймав себя на них — что случалось, к счастью, крайне редко — старался выбрать время и найти их настоящую причину. И не позволять себе такого — потому что полагал их первым шагом к той печальной трансформации, что производила с человеком власть.

А он не желал однажды превратиться в одного из тех, кого сам презирал и… не ненавидел, нет, но недолюбливал и ещё чуть-чуть жалел.

С отчётливой брезгливостью.