Ольга (джен)

Решение Московской инквизиции никакого протеста среди иных не вызвало. Правда, казнить каждого десятого в других землях отказались. Излишка оборотней более нигде не наблюдалось. Но предложение клеймить всех устроило. Попыток повторения бунта Зверей боялись во всех Дозорах. Жребий бросили чуть не в тот же день, как суд был. Но месяц взяли на сбор заинтересованных сторон. Другие Дозоры наблюдателей присылали, да оборотней по одному, чтобы тоже посмотрели, за что страдать будут. И чего избегли.

-Хену тоже клеймить будут? — равнодушно поинтересовалась Ольга.

-Удивляешь ты меня, боярышня, — усмехнулся Фёдор, — я тебя привык за умную почитать.

Басманов стал, как прежде. Злой да веселый. Но девушка видела, что глаза у него не смеющиеся. Улыбка как приклеенная, а взгляд часто замирает. Самой ей от болезни только новые шрамы остались. Ничего не помнила. Инквизитор видя, что боярышне вид её безразличен, вновь лекаря вызвал. Тот пофыркал, но помог, все следы на теле у неё убрал даже и от кольев. А то, что раздеться при нем пришлось, Ольгу и вовсе не смутило. Её вообще ничего более не задевало, и как будто не интересовало.

Месяц был уж на исходе. К тому времени в терем она ходить и вовсе перестала. Жила у себя в «хибаре» вдвоем с мальчиком. Он тоже был, как в воду опущенный. А ночью плакал так горько, как будто и у него кто-то умер. Этого Ольга никак понять не могла. Не по брату же он так убивается. Сахар Бориса всегда боялся. И Гордея тоже, тот каждый вечер приходил. И тоже сидел у Ольги. Басманов в терем его не пускал. И, как оказалось, никого не пускал вообще. Даже друзей.

-А чего заперся-то? — ворчал Святослав. Ольга впервые видела его мрачным и растерянным.

-Дай ты ему в горе-то побыть спокойно! — разозлилась Малуша, — у него, можно сказать, муж помер!

-Да какое там горе? — буркнула Ольга, — он моего брата в грош не ставил. То и дело из дому выставлял. Чуть ни на глазах у него с другими миловался. Муж! Нешто он его с цепи отпустил? В церкви венчались?

-Брак не в церкви, а в голове, — авторитетно заявила женщина, — кольцо подарил, клятвы принес. Для римлянина вполне достаточно. А что с крючка не снял, так у Флора это вместо заботы. Он кого попало к себе не привязывает, возьми хоть того же Гордея. Сколько бегает, а все без толку. И что до других, с кем он по углам обжимался, так для инкуба это мало ещё. Он же хочет всех, кто его захотел. А с ним и сам Филипп не отказался бы возлечь. Иоанн Васильевич не устоял, хоть и не приемлет ласк мужских. Так что по своим меркам Флор как монах жил. Да ещё с человеком.

-Позорно? — не поняла девушка.

-Неудобно, — отмахнулась Малуша, — люди, они ведь умирают. Вот он сейчас один остался. А любить не перестал. Хоть и быстро прогорит, а все ж пострадать придется. Для инкуба одно дело, когда его любят. Он может ответить, а может и нет. И совсем другое, когда сам полюбил. Так что пущай поплачет. Не впервой. После будет, как новый.

-Некогда мне ждать, пока он проплачется, — отрезал Святослав, — мне дружину мою спасать надобно. Жребий на Каю пал.

Ольга невольно дернулась. Неужто из всей толпы вновь созданных оборотней некого больше было выбрать? Хоть и знала, что жребий свободно выпадал, а все же такая ярость вдруг накатила! Толкнула плечом Святослава, и в терем отправилась. Дернула с силой запертую дверь, и тут только задумалась. Ото всех заперто, значит и от неё тоже. Прошлась вокруг, терем осмотрела. Двери запер, а про ставни позабыл. Или в темноте сидеть не желает. Окно, что под крышу ведет, так и вовсе нараспашку.

К её пятистенку была лестница придвинута, трубу чистить, да крышу от снега. Ни разу ею не пользовались, Басманов чары навел, снег на крыше не задерживался. Хватило той лестницы только до окна на втором этаже. И на том спасибо. Оттуда по украшениям каменным Ольга легко до открытого чердачного окна добралась. Давно хотела глянуть, что тут, а все руки не доходили. Оказалось, что сено лежит. Много. Свежее, мягкое. Не как в сарае, лошадей зимой кормить.

Пока через всю эту гору сухой травы к двери пробралась, пока по хлипкой лесенке с чердака спустилась да отряхнулась. Голову подняла, и с Фёдором взглядом встретилась. И верно, глаза красные, сам небрит, даже волосы как будто длиннее стали*. Был инквизитор в черной рубахе да туфлях домашних, стоял, держался за косяк двери, что в спальню ведет. Ольга только сейчас подумала, что он, ведь, все это время в той же постели спит, где брата убили. Сама она даже в комнату зайти бы не смогла.

-И что? — Басманов поймал её взгляд, и оглянулся, — мне теперь что, всю Москву снести, чтобы о нем не вспоминать? Кремль, где познакомились. Александровскую Слободу, поля вокруг вашей боярской усадьбы? Тебя куда девать прикажешь? Сахара?

-Он-то при чем? — удивилась Ольга.

-Одежды ЕГО донашивает, — огрызнулся Фёдор, протискиваясь мимо девушки на лестницу, — хоть и стираны, а все одно запах остался.

Ольга спустилась вслед за ним в горницу. Хоть и не грязно тут было, и даже прибрано. Но пусто, неухожено. Печь не топлена. Правда, и холодно в тереме не было. Ни одной крошки на столе, скатерть чистая, ровно лежала.

-Ты когда последний раз ел-то? — поинтересовалась она тихо, глядя на пустые полки.

-Не помню, — отмахнулся инквизитор, — не хочу ничего.

-Может Сахара за вином послать? — сочувственно спросила она, — далеко это. Пока сходит, пока обернется. Только завтра и доставит**.

-Питие горя не уменьшает, — покачал головой Фёдор, — ты лучше скажи, боярышня. Что тебе тут надобно. Святослав послал?

-Ксению казнить будут, — кивнула Ольга.

-И? — он устало вздохнул.

-У тебя помилование есть, — она присела на скамью.

-За темного тоже пришла бы просить? — инквизитор глянул, чуть ли не с интересом, — за того, что тебя на битву подвозил? Заботился о тебе, кормил по дороге. В дождь укрывал.

Ольга промолчала. Стыдно стало. Даже имени не спросила.

-А за светлых? — продолжал Фёдор, — У них полон Дозор оборотней. Ты их всех в лицо знаешь.

-Наверное, — она пожала плечами, — если бы узнала, что казнят. Я и про Ксению случайно от Святослава услыхала.

-Так передай ему, — инквизитор развернулся, и пошел наверх, — всем помилование будет, ежели Бориса мне вернет.

-Ты ж говорил, — не выдержала она, — что через час его забудешь!

-Рад бы, — буркнул он уже сверху, — прощевай, боярышня. Дверь за собой прикрой.

Но Ольга не желала сдаваться. Тоже наверх поднялась, и, как ни страшно, как ни трудно, но в спальню вошла. Басманов лежал на кровати, смотрел в потолок.

-Я тебя когда-нибудь о чем-нибудь просил? — вяло поинтересовался он.

Ольга мотнула головой. Просил, как же! Приказывал.

-Так вот, — так же спокойно продолжал инквизитор, — я тебя очень прошу. Уйди, пожалуйста! Я в обоих Дозорах попросил, чтоб меня в покое оставили дали траур отбыть. Все как люди, ждут. Ты одна человечьего языка не понимаешь.

-Если ты брата так любил, — буркнула она, — что ж ты его на привязи держал?

-Дважды отпускал, — отозвался Фёдор, — он не уходил. А просто так я при себе никого держать не стану.

-Почему? — удивилась она.

-Как умею, так и люблю, — обиделся инквизитор, — Гордей вот, мечтает у меня на цепи посидеть, хоть немного.

-Ты бы хоть спросил, — выпалила Ольга, — как мы там живем, без тебя. Закрылся тут один!

-А на кой вы мне надобны со своими бедами? — разозлился Басманов. Было видно, что он от Ольги хлебнул Силы, хоть и не хотел, и теперь вся его хандра враз слетела, — За вами Гордей присматривает. Деньги нужны будут — он даст. Еды купит. А обо мне кто заботится? Оборотней ты пожалела, просить пришла. А меня кто пожалел?! Анри с Ксенией друзья, не разлей вода, и она все знала! Знала, что Головин к сыну идет, что убивать меня идет. И смолчала. Я за что сейчас стараться должен?

-Зачем тогда помилование для одного оборотня попросил? — Ольга присела на край постели.

-С паршивой овцы хоть шерсти клок, — Фёдор шмыгнул носом, совсем, как Устин, — Бориса не вернуть. А мне должник в лице Святослава пригодится.

-Расскажи, — попросила она, — я даже не знала, что вы встречались. А Гордей говорит, год почти. И тебе полегчает.

Вместо ответа инквизитор со вздохом взял её за руку. И сразу Борис перед глазами встал. Живой, молодой ещё. Можно сказать, мальчишка.

* Мужчины Древнего Рима в знак траура отпускали броду и волосы.

**В Москве времен Ивана IV нельзя было покупать и продавать вино. Питейные заведения располагались далеко за городом.