А как хорошо всё начиналось (гет)

Высокий мужчина зашёл в ставшее уже привычным кафе. Почему он продолжал день за днём возвращаться в это место? Обстановка хоть и чистенькая, но откровенно убогая, еда так себе, но и не так плоха, как в некоторых подобных заведениях. Во скольких он сидел вот так, раз за разом бездумно утоляя потребности тела? Мужчина не помнил ответ, он вообще мало что помнил после того, как проснулся около водосточных труб какого-то завода. Да что там — мало что! — он вообще ничего не помнил. Кто он такой? Откуда у него такие шрамы на лице? Ему нравилось каждый раз рассказывать разные истории, следя за тем, как меняются выражения лиц. Ему было противно смотреть на одинаковые серые лица вокруг. И только когда в них появлялся страх — эти лица окрашивались хоть в какие-то цвета. Его лицо тоже было серым, но он прятал его под грим, он показывал всем вокруг, как ему весело! А эти серые глупые людишки просто этого не понимают! Не понимают, что они совершенно такие же, как и он! Но в хаосе страха они смогут это понять, когда он вытащит на свет все их грязные душонки, они все осознают, как они убоги и одинаковы. Но есть та, что слегка отличается, она чище, светлее, чем все другие. И он должен сохранить этот свет, сохранить для себя. Он проверял, как только мог, свою маленькую-миленькую куколку, но не смог найти никакой грязи. Это был знак, нужно защитить куколку от серости, пока та не завладела её светом.

— А где наша куколка? Сбежала? — садясь за изученный до последней царапинки столик, спросил он у подошедшей официантки.

— Ох, мистер, сама переживаю, как бы не случилось чего с малышкой. Ей из полиции позвонили, брата её мёртвым за городом нашли. Она как положила трубку, так и пошла на улицу в одной рубашке да джинсах. И подмену на работе не найти, я бы хоть поискала её,. — под конец женщина уже почти плакала.

Бросив на столик пару долларов, мужчина вышел под дождь. Всё идёт как надо, брат мёртв, вот только звонок был чуть раньше, чем следовало бы. Да какая, в принципе, разница, ведь он знает, где его куколка, осталось только пойти и забрать её домой.

Я сидела на коленях у двойного надгробия, под которым якобы похоронены мои родители. Как заставить человека с поистине звериным чутьём поверить в искренность своего горя? В первую очередь не лгать, показать ему своё горе и отчаяние, показать то, что прятала в самом дальнем уголке сердца. То, о чём больно вспоминать даже спустя пять сотен лет... Вспомнить тот миг, когда узнала о смерти старшего сына. Пережить снова всю ту боль, что буквально погребла под своей тяжестью. Вспомнить, как держала на руках недовольно покряхтывающий кулёк с синеглазым малышом, как темноволосый кроха что-то лопотал на своём и первый раз говорил своё первое "мама", как, волнуясь, шёл первый раз в школу и с каким восторгом рассказывал, с какой красивой девочкой его посадили за одну парту, как первый раз подрался после школы из-за неё. Выпускной, шальную белозубую улыбку и синие, такие любимые глаза сыночка. Потом приходит то самое воспоминание, которое я так долго прятала от самой себя, сын, ещё такой тёплый, лежит на моих руках, золотистые капельки моей крови стекают из уголка губ, а синие глаза, смотрящие в голубое небо, постепенно тускнеют. Почему? Почему она не помогает?! Моя кровь может вернуть с грани, почему она не помогает сейчас?! Ответ один, тот, от осознания которого звериный вой вырывается, кажется, из самого нутра, выворачивая наизнанку от боли и горя. Она не помогает потому, что моего сыночка больше нет, они убили моего мальчика. Я больше никогда не услышу его смеха и чуть обиженного "мам, я вообще-то уже взрослый, но печеньки буду ". Снова приходит ослепляющее желание умереть вместе с ним, а лучше вместо него.

Неожиданно плечи сжимают горячие ладони. Поднимаю взгляд, на корточках передо мной сидит мужчина с потёкшим жутковатым гримом. Смотрит на меня очень внимательно, словно заглядывая в душу, и глаза его горят. В зелёных омутах отражаюсь я — бледное до синевы лицо, чуть смазанная розовая помада и потёки туши на щеках, как у грустной куклы Пьеро. Нет, пожалуйста, я не хочу знать, что творится в голове у этого безумца, почему его взгляд такой, будто он нашёл то, что так давно искал.

— Его больше нет, его убили, — шепчат губы. — Я не могла ничего сделать...

Сломанной куклой ложусь на ледяное надгробие, нет больше ни сил, ни мыслей. Меня осторожно поднимают на руки, прижимая к груди, как ребёнка, и укрывают полой плаща, отгораживая от холодных капель разошедшегося дождя. Покачивая, напевают старую колыбельную. Я устала. Обняв мужчину под плащом, пристраиваю голову у него на груди, засыпая.

Склад? Дом? Лаборатория? Не могу понять, что это за место в которое меня принёс Джокер. Наверное, всё-таки это ангар, наверное. Обшарпанная мебель совершенно диких расцветок, пластиковые цветы, блестящие приборы непонятного предназначения. Всё это создавало некую странную безумную гармонию. Венчало всё это безумие огромная фанерная коробка. Дойдя до неё, Джокер поставил меня на ноги и нажал на рычаг, торчащий из стола. Одна стена начала отходить, открывая... кукольный дом. Весь куб поделён на три части: ванная комната, гостиная и спальня. Посреди гостиной на стене были чуть кривовато нарисованы дверь и два окна по бокам. Крыши у этого сооружения тоже не было. Мебель и всё остальное были совершенно новые, но таких цветов, что становилось страшно за собственную психику.

— Смотри, куколка, это твой новый домик. Здесь ты в полной безопасности. Здесь куколке ничего не угрожает. Но сначала надо помыть куколку, потому что я нашёл её на земле и она немного запачкалась.

К моему счастью раздевать меня не стали, а, посадив в ванну, просто начали поливать шампунем и тёплой водой. Вот тут-то я и заметила нечто странное: вода, которая с меня стекала, была голубой. Одежда тоже окрасилась голубыми пятнами. Похоже, он решил совсем превратить меня в куклу, интересно, а кормить он меня пластиковыми печеньками будет?

Тем временем, закончив с покраской, мужчина сел на коврик, положив подбородок на скрещённые пальцы рук, лежащие на бортике, и начал пристально меня разглядывать, периодически облизывая губы. Это было по крайней мере странно.

— Мне холодно, — подала голос я.

— Куколку надо переодеть? — поднял бровь мужчина .

— А можно я сама? — краснею.

— Ну, что же. Полотенце и фен у зеркала. Одежду принесу... скоро.

Развернулся и вышел. Нормально отмывшись теперь ещё и от краски, вылезла из ванны и принялась стягивать мокрую одежду. С топом и рубашкой проблем не возникло, а вот джинсы ни в какую не хотели сниматься.

— Проблемы? — за спиной раздался голос Джокера.

— Не снимаются, — чуть не плача, сообщила, прикрывая верхнюю часть тела пушистым полотенцем. Про себя матеря всеми самыми нехорошими словами тех, кто сшил эти джинсы.

Мужчина присел на корточки и, достав нож, начал срезать их с меня. Честно? Я чуть от ужаса не заорала в первую секунду. Когда проклятые штаны были срезаны, он провёл кончиками пальцев по ноге от стопы до колена, я шарахнулась, и он резко встал.

— Я принёс одежду.

— Спасибо, — Я уставилась в пол, не зная, куда деть глаза.

— Одевайся, куколка. Будем чай пить.

Окончательно отмывшись от краски, просушила волосы феном, отчего они стали завиваться крупными кольцами. С полной ответственностью заявляю — я теперь Мальвина. Голубые волосы и брови, синие глаза и бледная фарфоровая кожа. Одежда из разряда: хоть смейся — хоть плачь: белые панталончики по колено с голубым рюшем, голубое пышное платьице с белой отделкой на полторы ладони выше колена, и венчал всё это великолепие ободок с белым бантиком. Надеюсь, спать меня положат не в коробку. Делать нечего, пошла в гостиную.

Джокер тоже, как оказалось, времени не терял. Влажные зелёные волнистые волосы были как всегда растрёпаны, свежая синяя в клетку рубашка, зелёный шёлковый с синей спиной жилет, фиолетовые брюки и такого же цвета пиджак, брошенный на пустой стул. Грим свежий, но уже чуть смазан на правой щеке. На низеньком столе стояли коробочки с едой из китайского ресторана. Мужчине явно было неудобно за таким столом, интересно, зачем он его притащил? Я хоть и маленького роста (в этом мире реально какие то дылды живут), но уже привыкла пользоваться нормальной для обычных людей мебелью. Да, это не всегда было удобно, но приспособилась.

— Куколка... — заулыбался Джокер. — Моя маленькая-миленькая куколка. Я подумал, ты голодная. Садись, так приятно поужинать дома в кругу семьи, — и расхохотался. Я вздрогнула, на глаза навернулись слёзы, у меня вообще-то брат как бы умер.

— Спасибо, мне не хочется... Можно, я домой пойду?

— Прости, куколка, но теперь твой дом тут, — нахмурился Джокер, но тут же вновь заулыбался: — Зачем тебе в ту дыру? Этот домик я специально построил для тебя, тут ты в безопасности, и я никогда тебя не оставлю.

— Родители и брат тоже говорили, что никогда меня не оставят... — по щекам покатились слёзы. — А теперь я одна.

— Нет, куколка, — мужчина вскочил, опрокидывая низенький стульчик, и подхватил меня на руки, покачивая. — Моя куколка теперь никогда не останется одна. Ты мне веришь? — киваю. — Тогда давай кушать.

С палочками вышел облом, ни я, ни он толком не умели ими пользоваться, с вилками тоже не получилось, их просто не было. Зато было довольно весело натыкивать салат на палочку и выкручивать пальцы, пытаясь за один вечер научиться ими есть.

— Я умею готовить, — робко заметила я. — Меня мама научила, когда жива была.

— Готовить? Э, а тут вроде и негде. Но я что-нибудь придумаю, а теперь давай заплетём волосики моей куколке и пойдём спать.

Заплетание волос вылилось ещё в сорок минут мучений, потому что кое-кто решил играть в куклы до конца, а волосы заплетать не умел. Чуть лысая не осталась, как утром это распутывать, ума не приложу. Потом мне выдали длинную, в пол, с глухим воротом и длинными рукавами ночную рубашку. Кровать была просто крошечной по сравнению со стоявшим рядом с ней мужчиной. Блин, он что, детский магазин ограбил?! Хотя с другой стороны, значит, спать на ней я буду одна. А это очень и очень радует. Потому что он хоть и обалденный мужик, но отмороженный на всю голову, а мы с такими не связываемся. Уложив меня и подоткнув одеяло, мужчина задумался.

— А дальше что?

— Спокойной ночи?

— А, ну да, спокойной ночи. А я ещё поработаю.

Так называемая лаборатория находилась прямо напротив кукольного домика. Вот здорово, а если там что-то рванёт? Никакой техники безопасности!

Закрыла глаза и мысленно связалась с Ри, рассказывая ему всё, что случилось за день. У брата всё было спокойнее, он писал репортаж о выбросе вредных веществ в атмосферу одним из заводов. Там всё реально было плохо. Среди ночи я почувствовала, как мою руку поворачивают и чуть колючая щека прижимается к ладони. Через пару минут раздалось спокойное дыхание спящего человека. А пол-то холодный. Хотя, что я, собственно, за него переживаю? Этого только и не хватало. Пока мозг обдумывал всё это, вторая рука автоматически начала поглаживать зелёные волосы. Джокер тут же проснулся.

— Прости, — шепнула, смущаясь. — Я тебя разбудила? Тебе, наверное, неудобно тут спать и пол холодный.

— Ты права, это неудобно.

Меня сгребли в охапку вместе с одеялом и потащили куда-то вглубь склада. Там за какими-то стеллажами и коробками стояла большая кровать, застеленная зелёным постельным бельём. Уложив меня на середину, спиной к себе, через пару минут он лёг сам, под другое одеяло.

Утром проснулась, завёрнутая в своё одеяло, как в кокон, но под боком у Джокера, уткнутая носом куда-то ему в грудь. Попытавшись отползти, разбудила его.

— Извини, — прошептала смущённо, да Джокер с утра — зрелище не для слабонервных. — Доброе утро.

— Доброе, — мужчина нахмурился, словно вспоминая, кто я, собственно, такая, но потом его лицо озарила улыбка. — Как спалось, куколка?

— Спасибо, хорошо.

Меня снова сгребли в охапку и потащили в "домик", похоже, скоро я разучусь ходить. Интересно, когда ему наскучит играть в куклы? И что будет со мной потом? Выдав очередную кукольную одежду, отправили умываться. На завтрак был кофе, к которому я не притронулась (не люблю кофе), и печеньки .

— Не люблю кофе, — пояснила на вопросительный взгляд.

— Молока нет, его хранить негде, — явно что-то обдумывая, отмахнулся Джокер. Ну, нет, так нет. — Неудобный стол. С него можно есть, сидя на полу.

— А мне можно пойти на работу? — робко спрашиваю, пытаясь понять границы дозволенного.

— Зачем?

— Ну... Деньги зарабатывать...

— Зачем?

— Чтобы жить нормально... — я вот, честно, была в растерянности, как объяснить человеку, который ограбил банк и которому деньги в принципе не нужны, зачем мне идти на работу и пахать до самого вечера за копейки.

— А тут не нормально?

— Не знаю... — Я растерянно обвела взглядом ангар. — Тут немного странно. Наверное, просто надо привыкнуть?

— Конечно. И тебе больше не надо идти на работу.

— Но тогда надо позвонить мистеру Гарсия и Чарли, сказать, что я увольняюсь.

— Не беспокойся, всё уже улажено.

— Спасибо, но что мне тогда делать целый день?

— А чем ты раньше занималась?

Долго рассказывала, чем занималась до того, как "умерли родители", чему училась у мамы. По всему выходило, что я из дома практически не выходила. Какая-то печальная жизнь была у меня — Арианы. Нет, в том, чем люблю заниматься дома, не соврала нисколько, просто у меня больше тысячи лет было на всё это.

Немного подумав, Джокер притащил мне стопку чистых листов и несколько простых карандашей. Сказал, что скоро вернётся, и запретил выходить из моего домика. Впрочем, пояснив, что тут может быть опасно. Махнув рукой на прощание, убежал. Немного посидев и повертев головой, я заметила несколько камер видеонаблюдения и принялась рисовать.

Джокера всё не было и не было, я изрисовала все карандаши, чем их очинить, мне не оставили. Прошлась по своему жилищу, сходила в душ. Потом, плюнув на всё, легла на диванчик, прикрыв глаза и мысленно болтая с братом. Он сейчас, кстати, был рядом с моим сумасшедшим, тот творил пакости от всей души, а Ри спасал людей от смерти, будучи невидимым. Потом Ри сказал, что, похоже, Джокер собрался домой. Ещё бы, блин, он не собрался, как-никак два часа ночи! А у меня с утра, кроме трёх печенюшек и уже литра воды из под крана, в желудке ничего не было. Вообще мне кушать не надо, даже в человеческом виде я человеком не являюсь, живя за счёт внутренней энергии. Но вот девушке Ариане еда и вода необходимы. Вообще это крайне безответственно, так оставлять человека. Ой, сбегу я от него, ой, сбегу. Щеки коснулись прохладные пальцы, а губ горячее дыхание, но прикосновения так и не последовало. Потом меня аккуратно подняли на руки и понесли, как я полагаю, на кровать.

Утром, когда повторилось всё один в один, я надулась и отказалась от печенья.

— Что случилось? Ты сегодня и печенье не любишь?

— Люблю, но кроме печенья, я ещё мясо и овощи люблю, — видя непонимание, пояснила: — Я вчера, кроме этого печенья, с утра ничего не ела.

— Забыл, — развёл руками Джокер, — совсем забыл, что у меня такая необычная куколка.

— Я человек, — качаю головой. — И, как у любого человека, у меня много потребностей. Хотя бы телевизор.

Мужчина, не ожидавший таких проблем, почесал щёку, размазывая свежий грим, и ушёл. А через час у меня была микроволновая печь, холодильник, забитый готовыми обедами в коробках, и телевизор. Напоследок Джокер сказал, что не знает, когда появится и что у него и без меня уйма дел.

— Спасибо, — обняв его за талию, подняла лицо и улыбнулась.

— Не делай такие щенячьи глаза. Всё, что тебе было нужно, я уже принёс. О, ну ладно, ладно! Чего тебе ещё?

— Возвращайся скорее.

Он как-то нервно облизнул губы и наклонился к моему лицу. Я задержала дыхание. Когда осталось всего пара сантиметров, он вдруг остановился, я чуть потянувшись и поцеловала его в губы. Просто лёгкий и невинный поцелуй. Вот дальше я немного растерялась, а что, собственно, дальше-то? Почему он ничего не делает? Почему просто стоит и смотрит на меня?

— Не делай так больше, — глядя мне в глаза, холодно произнёс мужчина.

— Извини, — на глаза сами собой наворачиваются слёзы. Вот же жук навозный! Я к нему... А он! В общем, я просто зла.

Резко отворачиваюсь и слышу, как за спиной быстро удаляются его шаги. Что же происходит? Почему он так отреагировал? Сажусь на диван и обиженно надуваю губы. Ничего на ум не идёт. Откуда мне знать, что творится в голове у этого безумца? Да я даже и не хочу этого знать! Я, если честно, уже не знаю, что творится в моей собственной голове. Зачем я здесь? Хотела интересную статью? Да какая, блин, статья, к чертям?! Я тут одна сижу, а иногда зачем-то пудрю мозги мужику. Бред какой-то, просто таскаясь за ним под невидимостью и то можно больше узнать.

" Ри! — мысленно позвала я брата. — Ответь немедленно!"

" Что-то случилось?"

" Нет, просто до меня только что дошло, что я какой-то фигнёй страдаю! Меня Джокер даже не собирается никуда с собой брать! Я тут, похоже, вообще за домашнюю зверюшку."

" То есть ты хочешь свалить оттуда?"

" Да! Но так, что бы он и не думал меня потом искать."

" Там есть что-нибудь взрывоопасное?"

" До фига и больше."

" Имитируй неисправность электропроводки, устрой взрыв посильнее и вали оттуда домой."

" Ты гений, брат! А то у меня в голове один сценарий бредовее другого."

" Ты там только Джокера не угробь."

" Да нет его, сказал, что вообще не знает, когда придёт, но и тянуть, думаю, не стоит."

Кивнула сама себе, села за стол и начала рисовать, линии ложились одна за другой. На простом листе появлялись два лица. Девушка с печальными глазами и красивый парень со шрамами на щеках. Получалось это у меня автоматически, мысленно же я метр за метром изучала проводку, отыскивая слабые и повреждённые места. Хотя кто тут особо разбираться будет? Полиции сейчас точно не до какого-то ангара, набитого ГСМ. Но лучше подстраховаться. А вот и то, что нам нужно, маленькая трещинка в старой проводке. Ой, как неаккуратно кто-то бросил промасленную ветошь рядом...

Лампочки вспыхнули чуть ярче, девушка, сидящая за столом, подняла голову и недоумённо пожала плечами, возвращаясь к прежнему занятию. На две последующих вспышки она попросту не обратила внимания. Лишь внезапно погасший свет заставил её встревожиться, встав из-за стола, она подошла к краю своего домика.

— Кто здесь?! — крикнула она, увидев слабый свет в дальнем конце помещения. Ответом ей стал оглушающий взрыв, и волна огня накрыла хрупкую фигурку, сметая всё на своём пути. В этот момент камеры видеонаблюдения, запитанные от другой линии электроснабжения, перестали работать.

Мужчина со смазанным гримом, просматривающий видео через несколько часов после взрыва, тихонько завыл на этом моменте. Он раз за разом прокручивал плёнку, стараясь найти хоть какую-то надежду, что девушка могла выжить. Он смотрел записи с других камер, но тщетно. Вот большие глаза расширяются от ужаса, тонкие руки взмывают вверх в попытке закрыть лицо. Вспыхивают длинные волосы и светлое платье, хрупкое тело сносит ударной волной, и всё поглощает пламя. Запись обрывается. В ушах раз за разом звучит робкий голос "возвращайся скорее". Не успел, не вернулся, не смог сберечь маленькое существо, ставшее таким дорогим. Перед глазами встаёт робкий взгляд синих глаз и невинный поцелуй с новой силой разгорается на губах. Зачем он оттолкнул её тогда? Хотел сохранить её свет чистым и не запятнанным? Что ж, она ушла как мотылёк во вспышке пламени, чистая искорка, поглощённая безразличной стихией. Тихий вой сменяется диким, безумным хохотом, по щекам текут слёзы, непонятно, от смеха они или от горя. Её больше нет, она сгорела, и у неё не было выбора, но другим он будет его давать! О да! Выбор должен быть всегда.