Немного солнца в холодной воде (гет)

Джинни

Джинни приподнимает рукав свитера и смотрит на часы: еще только шесть вечера, и Гарри может и не быть дома. Вряд ли он проводит вечера в одиночестве, когда у него есть столько возможностей посидеть с друзьями.

Некоторое время она стоит у старинной двери с резной ручкой и уже поднимает руку, чтобы постучать, — и тут же делает шаг назад.

Глупо. Поступать так — невозможно глупо и безжалостно. Гарри и так остался один из-за ее безумного чувства к человеку, который только что пытался вычеркнуть себя из ее жизни.

Развернувшись, Джинни опускает плечи и со вздохом трансгрессирует в «Нору». Здесь ей будут рады, и, наверное, жизнь с родителями сейчас — лучшее решение. Одной ей будет тяжело, она будет постоянно думать о прошлом и не спать ночами. А здесь забот всегда столько, что и подумать будет некогда.

Мать обнимает ее мокрыми и мыльными руками и впервые за долгое время прижимает к себе — крепко-крепко. Они стоят так несколько секунд, слушая сбивчивое дыхание друг друга.

— Чем тебе помочь? — Джинни устало скидывает вещи на пол. — Папа скоро вернется?

— Переоденься и отдохни, на тебе лица нет, — мать смотрит на нее внимательно. — Поссорились?

Джинни взмахивает рукой, словно разрезает воздух.

— Меня пытались напоить зельем забвения. Я даже не знаю, что еще сказать, чтобы не злиться. Я сорвалась и даже не помню, что там кричала.

Мать отчего-то слабо улыбается и неторопливо вытирает руки о передник.

— Зелье забвения — это не для тебя, это для Северуса. Он не тебя вычеркивает, он себя пытается обезопасить от чувств, которые наверняка испытывает. Но у него не получилось, да еще и ты сбежала — клянусь гоблинами, он скоро постарается увидеть тебя снова.

Джинни раздраженно передергивает плечами.

— Ты глупости говоришь, мам. Он не подросток, а мужчина. Если он решил от меня избавиться — он больше не захочет меня видеть.

Мать прячет улыбку и поворачивается к плите, на которой стоит пара стареньких кастрюль и сковородок. Джинни поднимается в спальню, залитую вечерним солнцем, и в изнеможении падает спиной на кровать.

Все изменилось, а комната осталась прежней, с плакатами «Гарпий», пыльной книжной полкой со статуэткой дракончика и несколькими выпусками «Придиры», старым шкафом и кроватью с чересчур мягким матрасом. И теперь у братьев есть свой дом — но не у нее. Она снова вернулась к родителям. Нужно все-таки заставить себя найти жилье — может быть, неподалеку отсюда.

Услышав мужской голос, Джинни сбегает в гостиную и горячо обнимает отца. Тот тоже прижимает ее к себе и целует в макушку. И Джинни на мгновение кажется, что ей снова десять, и все братья уехали в школу, а она — осталась.

— Все будет хорошо, милая, — отец треплет ее по щеке. — Поживешь с нами немного, потолстеешь — тебе будет полезно. А то посмотри на себя в зеркало — худая как палочка.

Джинни грустно улыбается.

— Что если я как-нибудь на днях дождусь тебя у Министерства после работы? — она поправляет платье. — Хочу, чтобы мы заехали в магазин за новыми вещами для моей комнаты. На этом жутком матрасе невозможно больше спать.

Отец понимающе кивает. Им давно нужно поговорить наедине. А потом придется заставить себя и поговорить с Гарри.

Джинни уже ко всему готова и ничего не ждет.

Северус

По вечерам он не находит себе места. Утром можно встать раньше — и сбежать на работу, но вечером приходится существовать в этом проклятом доме, из которого вдруг исчезла Уизли. А вместе с ней исчезли все движения: ее шаги, ее улыбка, движение плеч, рассыпавшиеся по спине волосы, изящный поворот головы, быстрый взгляд… Дом замер, словно обездвиженный.

И сам Северус — замер. И снова ощущает ту пустоту, которая образовалась в нем после комы. Лили давно исчезла, а Уизли он отпустил, сам подтолкнув, сам вынудив ее к этому, — так глупо, так отвратительно. И она, разумеется, до сих пор в ярости.

Без Уизли ничего не хочется и ничего не делается. Северус или ходит по гостиной, или сидит у камина, раскрыв «Пророк», в котором буквы скачут так неумолимо и исчезают, а вместо них словно проступает лицо с лукавой улыбкой.

И он совершенно не знает, что делать. Прошло уже пять дней. Что, если Уизли с Поттером действительно снова будут вместе? Раньше ему было плевать. Раньше он хотел, чтобы она была со своим ровесником, и он знал, что должен ее отпустить. Но она сказала эти слова: "я люблю", и все сразу изменилось. Стало настоящим и осязаемым. Сейчас Северусу больно от мысли, что она останется с этим мальчишкой. Зато он осознает — внезапно и отчего-то обреченно: боль — от любви, которую он постоянно отрицал. Все эти желания, чтобы Уизли была счастлива, — это любовь. Когда-то он жаждал, чтобы Лили была с ним, и пусть Поттер погибнет, пусть ребенок погибнет, — и то был эгоизм.

Это вообще возможно? Всю жизнь провести в одиночестве и вдруг нечаянно впустить в него хрупкую девушку с вечным упрямством в глазах, которая перевернула его взгляд на мир.

От мысли, что Уизли выпила бы зелье, Северус вздрагивает. Слава Мерлину, что этого не произошло. И теперь придется объяснить ей все так, чтобы она поверила, и это будет дьявольски трудно. Да, он умеет ставить самому себе препятствия и портить жизнь.

Северус подходит к клетке с пушистиком, которого Уизли в спешке забыла, и тщетно пытается вспомнить его имя. Абсолютно идиотское. Пушистик поворачивает к нему мордочку и громко чихает, забрызгивая слюнями все вокруг.

— Нужно тебя вернуть, — Северус поворачивает клетку к теплому свету камина. — Со мной ты долго не протянешь.

Заодно можно выяснить, как себя чувствует Уизли. Вот и повод увидеть ее, который он так долго искал и упорно отрицал, что ищет. Только что он скажет ей? Нельзя же попросить ее вернуться, словно ничего не случилось. Нужно как-то убедить ее выслушать его объяснения.

Утром, солнечным и раздражающе жизнерадостным, Северус все-таки с надеждой стучится в дверь «Норы». Наручные часы показывают половину девятого утра, и у него еще есть время, чтобы поговорить и успеть на работу.

В окне кухни мелькает круглое лицо Молли, и Северус уже готовится к неприятному разговору, но она так и не выходит на крыльцо. Только что-то роняет, и он слышит звук разбившегося стекла.

Уизли открывает дверь в том же желтом платье, что она носила в Паучьем Тупике, и тут же выставляет все свои иголки, как потревоженный ежик. Глаза у нее блестят все так же яростно, но Северус только снова понимает: да, она нужна ему.

— Что вам? — спрашивает она коротко и переводит глаза на клетку. — Я знаю, что забыла его у вас. Но не хотела возвращаться.

— Могли прийти, пока меня не было дома.

— Это не менее тяжело, — Уизли протягивает руку, чтобы взять клетку, но Северус не торопится ее передавать. — Вы хотите что-то еще? Я тороплюсь, сэр, честное слово. У меня через час тренировка.

Северус раздраженно кривит губы. Она — там, по ту сторону двери, в доме, где и должна быть. Он — по эту, внешнюю сторону, там, где ему и место. Но это выглядит совершенно неправильно.

— Я хочу извиниться, Уизли. Я действительно не имел права отбирать у вас воспоминания.

Уизли тут же в защитном жесте обхватывает плечи руками.

— Я не собираюсь вас прощать.

— Никогда?

— Никогда, — Уизли бледнеет и встряхивает головой. — Мне казалось в то мгновение, что вы меня просто растоптали. Да, понимаю, с моей стороны опрометчиво любить вас. Но я некоторое время думала — может, вы действительно боитесь решиться на шаг? Я вам нравилась — не отрицайте. И я для себя решила — если вы только скажете: «У меня непростой характер, но я хочу, чтобы вы были рядом. Я старше вас, но вы не должны бояться, потому что я буду защищать вас. Вот вам моя рука — держитесь за нее и идите со мной», — я пойду. Как же это смешно! Дайте сюда клетку.

Северус отступает на шаг. Он должен ей сказать, прямо сейчас, что она нужна ему. Что он не хотел причинять ей боли.

— Не отдам, пока вы не выслушаете меня.

— А я не хочу вас слушать, — ее щеки становятся огненно-красными, словно два больших мака. — Я не могу больше вас слушать.

— Мне тяжело без вас.

— Вы справитесь, сэр, — Уизли упрямо поджимает губы. — У вас же есть фотография Лили.

— Умеете уколоть, браво.

— У вас научилась, — Уизли нетерпеливо протягивает дрожащую руку. — Отдайте Арнольда.

Северус едва сдерживается, чтобы не усмехнуться. Арнольд, черт возьми. Откуда она только взяла это имя? И он невольно улыбается, чувствуя нахлынувшее вдруг тепло в сердце. Эта девочка, эта уже девушка — такая сильная и такая слабая — да, он может предложить ей свою руку. Если решится. Ведь она, как всегда, права — в отношениях он трус. От неумелости. От неуклюжести. От невозможности найти слова.

Северус молча передает ей клетку. Что она там говорила только что? «Возьми мою руку и иди со мной». Эти годы молчания и осторожности играют теперь против него. Он совершенно не умеет разговаривать так, как разговаривают обычные люди, а не шпионы.

— Всего хорошего, сэр, — Уизли поворачивается к нему спиной и исчезает в доме, громко хлопнув дверью.

Драккл раздери!

Часы уже показывают девять, но Северус остается, только проходит чуть подальше, в пестреющий разными красками сад, и отрешенно смотрит на расцветающие пионы. Пионы — вот что подходит Уизли. А не фрезии.

— Не опаздываешь на работу?

— Подождут.

Молли рассматривает его так внимательно, словно он какой-нибудь шедевр, висящий на стене известного музея. Она постарела, и в уголках глаз добавилось морщин, а в самих глазах — грусти.

— Хорошо выглядишь, — выдает она, наконец, с ноткой скептицизма в голосе.

— Благодаря твоей дочери, — Северус снова переводит взгляд на пионы. — Ты, наверное, ненавидишь меня?

Молли качает головой и легонько касается его плеча.

— Она уже давно выросла и имеет право выбирать. Но я буду честной: я до сих пор не могу прийти в себя от ее поступка. Настолько, что иногда даже не могу с ней разговаривать. Боюсь, что наговорю лишнего. А ей кажется, что я отстраняюсь. Но теперь я начинаю кое-что понимать, смотря на тебя, стоящего здесь статуей и опаздывающего в Министерство.

Северус приподнимает брови.

— А именно?

Молли вздыхает и поправляет передник, перемазанный вареньем.

— Мерлин, Северус. Признаться, я несколько раз обдумывала, что скажу тебе, если когда-нибудь встречу. И я скажу вот что: оставь ее в покое, только если не можешь не оставить. Достаточно понятно?

Северус несколько мгновений смотрит в ее лицо — то ли сердитое, то ли усталое — и кивает. И снова не находит нужных слов, чтобы сказать про Фреда. Впрочем, Молли его слова и не нужны.

Джинни

Джинни сразу замечает его в потоке сотрудников, выходящих из Министерства, и тут же отворачивается. Дурацкое сердце, оно все равно так бешено бьется! Несмотря на обиду, несмотря на боль. Пусть он пройдет мимо, пожалуйста. Она еще не готова смотреть в его лицо. И Джинни торопливо отворачивается, делая вид, что никого не замечает.

Снейп мягко берет ее за запястье и поворачивает к себе. Он выглядит так хорошо, намного лучше, чем тогда, в замке, но Джинни, увлекшись было этой мыслью, тут же себя одергивает.

— Я, кажется, сказала, что не хочу с вами разговаривать, сэр, — она быстро высвобождает руку, но по коже пробегают привычные блаженные мурашки. — Вы решили заставить меня слушать?

Снейп, разумеется, предпочитает проигнорировать этот вопрос.

— Кого вы ждете, Уизли?

Во рту пересыхает.

— Гарри.

— Его задержали на дополнительную тренировку, — Снейп разглядывает ее невозмутимо, но в глубине черных глаз мелькают огоньки. — Как минимум часа на два.

Джинни смотрит на него недоверчиво.

— Откуда вы-то это знаете? Вы разве как-то относитесь к мракоборцам?

— Я веду у Поттера тренировки по защите от Темных искусств, — уголки его губ дергаются. — Помните, вы сказали, что я должен изменить свое отношение к нему? Вы тогда были правы, хотя мне и неприятно было это признавать. И должен сказать, Поттер делает некоторые успехи. Иногда.

Джинни сердито сжимает пальцами ремешок наплечной сумочки.

— Зачем вы мне все это говорите?

— Слушайте, Уизли, — Снейп оглядывается по сторонам и делает к ней шаг. — Нам нужно поговорить. Я знаю, вы злитесь на меня из-за зелья, но я вас уверяю — вы все поняли неправильно. Я прошу только выслушать меня, больше ничего. Если у вас прямо сейчас есть время.

Джинни поднимает на него глаза, блестящие от волнения, которое она тщетно пытается скрыть.

— Раз вы говорите, что Гарри задержали на два часа, — у вас есть час, сэр. Но я прошу вас молчать, пока мы не дойдем до парка. Все эти люди, идущие навстречу и рядом, — отвлекают. А мне придется слушать внимательно.

Дорожки в парке приятно шуршат гравием, и птицы громко распевают в покрывшихся листьями деревьях. Солнце, то прячась среди ветвей, то выныривая из-за них, играет тенями на их лицах.

Неподалеку от большой поляны Джинни останавливается и кивает на скамейку. Все эти минуты она шла словно неживая и заледеневшая. Что он может ей сказать, что он хочет ей сказать после такого? Ему нужно прощение — чтобы не чувствовать свою вину, вот и все. Разумеется — он устал жить с виной. Тут любой с ума сойдет.

— Вам нравится ваша работа? — Джинни снимает туфлю и вытряхивает из нее камешек.

— Вполне, — Снейп садится рядом с ней. — Как ваши тренировки?

— Сейчас межсезонье, — Джинни дергает плечом, стараясь не смотреть на него. — Три недели отпуска. Так что я в основном отдыхаю. В июне думаю съезжать от родителей, уже присмотрела квартирку недалеко отсюда.

Снейп отклоняется на спинку скамейки и постукивает ботинком по гравию.

— Я был совершенно уверен, Уизли, что не переживу войну, — произносит он негромко, и Джинни отчего-то вздрагивает. И вдруг вспоминает его в Визжащей хижине, в луже собственной крови, с рваными ранами. И закрывает лицо руками. — Что с вами?

Джинни мотает головой и выпрямляется.

— Ничего, сэр. Просто снова вспомнила, как нашла вас тогда. Как же было страшно… И я.. Я убила его.

— Кого?

— Мальсибера, — руки Джинни дрожат. — Он шел на меня в галерее третьего этажа. И я тогда поняла: или он, или — я. Я знала, что он собирается со мной делать, если я проиграю. Тогда я использовала вашу Сектумсемпру, и он упал. А я стояла и смотрела, как он истекает кровью.

Снейп понимающе кивает, и Джинни едва сдерживается, чтобы не прижаться к нему. Дура! Еще вчера она так злилась на него, а сейчас — сидит рядом и собирается слушать его. Это все сердце виновато. Когда оно так бешено колотится и болит, его невозможно унять.

— Вы очень храбрая, — он берет ее руки в свои, и на этот раз Джинни не пытается освободиться. — Намного храбрее меня. Вы верно заметили — мне не повезло с характером. И я действительно выбрал легкую дорожку, о которой потом жалел каждый чертов день. Я любил женщину, которая никогда не любила меня. И я не сделал ничего, чтобы обратить ее внимание на себя. Только зарывался все дальше и дальше в темную магию и собственное одиночество. Прошло столько лет — я жил в тех самых иллюзиях, словно ваш мальчишка Питер. И вот появились вы — и абсолютно дерзко влезли в мою жизнь. Я прятался от вас, но вы были настойчивы. Вы принесли мне подарок и, открыв рот, слушали перечисление ингредиентов зелья, вы разговаривали со мной так, словно видели во мне другого человека, каким я хотел быть и не мог.

Джинни отрицательно качает головой и незаметно отодвигается, пряча руки в карманах куртки.

— Вы могли. Просто не хотели.

— Возможно, — Снейп быстро пожимает плечами. — И я увлекся вами. Я не мог больше сидеть в этом кабинете наедине с собой.

— То есть, вы использовали меня.

— В начале — может быть, как и вы меня. Мы оба играли в игру, помните? Я притворялся, что мне нужна информация, и вы повторяли за мной. Но это быстро изменилось. А потом мне пришлось порвать с вами перед войной — и поверьте, я не мог найти себе места. Я был уверен, что умру, — слишком многое было поставлено на карту. Но вы вытащили меня, украли у смерти, заботились обо мне, даже поселились в моем доме, хотя вас никто не приглашал. И я очнулся с дырой внутри. Представьте себе черное небо без звезд — вот таких она была размеров. Там больше не было Лили. Только пустота. А потом — вы. И меня это сбивало с толку. И сбивает до сих пор. И я все отрицал, я злился, я почти ненавидел вас за то, что вы видели меня слабым, и я вел себя так, словно мне действительно снова пятнадцать — но вы терпели. А потом я решил, что вам не место рядом со мной — таким. Я хотел и хочу, чтобы вы были счастливы. И я подумал, что вы слишком упрямы, чтобы отпустить меня самостоятельно, — и подлил вам это чертово зелье. Но мои уроки обернулись против меня. Я не прошу простить меня сейчас. Я только надеюсь, что вы поймете.

Джинни поднимается на ноги, и Снейп поднимается следом. Он стоит напротив нее, с отчаянным блеском в черных глазах, где больше нет льда.

— Что я должна понять? — она снова выглядит как взъерошенный воробей. — Что вы желали мне счастья и поэтому хотели отобрать воспоминания? Вы же должны осознавать, насколько нелепо это звучит.

Снейп тяжело выдыхает и на мгновение опускает голову. Потом выпрямляется и произносит с отчаянием:

— Долгие годы у меня ничего не было, только воспоминания. Потом — фотография и обрывок письма. Тяжело, но они не умеют разговаривать и уж точно не ведут себя как живые люди. Когда я понял, что чувствую к вам, я не знал, что делать. Я слишком долго был один. Мне нужно было учиться разговаривать, обсуждать, спорить и вообще существовать рядом с другим, таким хрупким и таким упорным существом. И я решил, что мне лучше остаться одиноким.

Джинни раздраженно кусает губы.

— О каких чувствах вы говорите?

— О самых настоящих.

— Вы хотите, — она морщится и улыбается одновременно, но улыбка — злая. — Вы хотите, чтобы я поверила, будто у вас ко мне есть чувства? Три поцелуя в той, прошлой, жизни и несколько прикосновений. Давайте лучше вернемся к первоначальному варианту: вы меня использовали как лекарство от скуки. Удобно, ничего не скажешь. А сейчас вы слишком устали от вины, которую испытывали из-за смерти Лили, и не хотите жить с другой виной — вот и пытаетесь убедить меня в несуществующих чувствах.

Снейп бледнеет и отшатывается, как от удара.

— Нет.

— Человек, который хоть что-нибудь испытывает к другому, не будет заваривать чай с зельем забвения. Это была бы очень приятная ложь, сэр, но с меня хватит.

— Вы забываете, что я был шпионом, Уизли. Думаете, я стоял бы сейчас перед вами, если бы не умел скрывать свои чувства? Я разговаривал с Темным Лордом тысячу раз. Первое время я практически постоянно представлял себе, глядя на него, как он убивал Лили. Но я ничем себя не выдал. Просто не имел права.

Джинни насмешливо щурится.

— Вам нужна медаль «За выдержку», сэр. Слушайте, я действительно все понимаю. Если вам так нужно прощение — я обещаю, что подумаю над вашими словами. Но не смейте мне говорить что-то о ваших чувствах. Вы опоздали, сэр. Еще пару недель назад я бы смеялась от счастья.

Снейп делает к ней шаг, но Джинни тут же отступает в сторону.

— Доброго вечера, сэр, — произносит она нарочито жизнерадостно и поворачивается к нему спиной.

Северус

Северус поднимает руку, и официант, подбежав, услужливо наклоняет голову. Он еще совсем молод и уже порядком устал, но терпеливо ждет очередного заказа.

— Повторите огневиски.

— Конечно, сэр.

Официант забирает пустой стакан, заляпанный пальцами, и торопливо уходит за стойку, к бармену. Северус оглядывает «Котел» презрительным взглядом: несколько таких же одиночек, как и он, которые вместо того, чтобы сидеть дома с семьей, проводят вечера за стаканом.

Больше двух — нельзя. Уволят.

Уизли не поверила. Вот так просто. Прицепилась к его фразе про скуку и придумала какую-то ерунду. Чертовы женщины, почему с ними так сложно! Как теперь убедить ее, что все обстоит совершенно не так? Она ведь такая гордая.

Кроме того, ему придется на целых две недели покинуть Лондон: начальник отдела отправляет его вместе с остальными сотрудниками на конференцию, где придется прочитать доклады о воздействии ядов и способах их применения. Две недели в чертовой Шотландии! А Уизли останется здесь.

— Не ожидал увидеть вас тут, сэр, — Поттер возникает над головой с точно таким же стаканом, который только что унесли. — Я сяду, если вы не возражаете.

Северус смотрит на него раздраженно, но с какой-то обреченностью. Этот мальчишка будет рядом всю его жизнь — нужно привыкать. Своего рода искупление.

— Что вы-то делаете в этой дыре? — интересуется он мрачно, глядя на Поттера. — Вам нужно рано быть в Министерстве.

— Собирался зайти к Рону, — Поттер, очевидно, выпил лишнего, и ему все равно, с кем говорить. — Но ему пришлось уехать с Джорджем по делам, так что я заглянул сюда. Про Министерство я помню, только не понимаю, зачем приходить так рано.

Северус постукивает пальцами по деревянному столу.

— Я предложил Дженкинсу взять вас на первое задание. У вас стали неплохо получаться атакующие заклинания, так что вы справитесь, если понадобится.

Поттер смотрит на него так же недоверчиво, как недавно смотрела Уизли.

— Вы меня рекомендовали? С ума сойти. Вы заболели, сэр?

— Не дерзите, Поттер, а то я отправлю вас еще куда-нибудь, — Северус оглядывается на барную стойку. Серьезно разговаривать с мальчишкой можно только после второго стакана. — Идите лучше домой.

Вместо этого Поттер залпом допивает содержимое стакана и с отвращением морщится.

— Гадость.

— Вы просто не умеете пить, — Северус кивает официанту, который с натянутой улыбкой ставит перед ним вторую порцию огневиски. — Но я не советую вам этим увлекаться. Я видел пару отличных волшебников, которые погрязли в пьянстве и не смогли из него выбраться.

Поттер поворачивает к нему раскрасневшееся лицо.

— Объясните, к чему были все эти сложности с воспоминаниями? Вы же знали про лес Дин. Вы могли подождать меня там и все рассказать. Я понимаю, что не стал бы слушать, но вы бы обязательно нашли способ.

Северус делает глоток.

— Так было нужно Дамблдору. Вы должны были узнать все в самый последний момент. Просто Альбус не рассчитывал, что меня решат убить. Скажите спасибо извращенности Темного Лорда. Могло быть простое убийственное заклинание, и вы бы до сих пор сидели в лесу вместе с Уизли и Грейнджер.

Поттер криво улыбается.

— Кстати, о Гермионе. Она возмущается, что вы ее полностью игнорируете.

— У нее мозги проступают наружу — я таких женщин обхожу стороной.

Поттер хмыкает и вертит стакан в руках.

— Я вот все думаю: стану ли я хорошим мракоборцем? Потому что если нет — это будет невероятно смешно. Победить Риддла и стать третьим мракоборцем в пятом ряду, которого никогда не посылают на задания. Помню, вы тогда сказали Дамблдору, что во мне очень много от отца — и я иногда думаю над этим. Потому что качества, которые хороши для Ордена, могут здорово подвести мракоборца. А сейчас — последний год обучения. Что дальше?

Северус допивает огневиски и смотрит на мальчишку исподлобья. Взять — и сказать. Продолжать искупать свое поведение.

— Думаю, сейчас я был бы согласен с Альбусом — от матери вы взяли больше.

Поттер бросает на него удивленный взгляд, рассеянно взъерошивает волосы и встает из-за стола.

— Я действительно лучше пойду домой, — он некоторое время смотрит на Северуса сверху вниз. — Вам не понравится то, что я скажу. Но я знаю, что вы говорили с Джинни сегодня. Правда, она не сказала, о чем — но, судя по ее глазам, вы не сказали ей самого главного. А она имеет право знать.

— Что именно? — Северус приподнимает брови.

Уизли сказала, что встречалась с ним? Зачем? Это совершенно лишнее.

— Что вы ее любите.

— Откуда вы это взяли? — спрашивает он с раздражением.

— Я видел, как вы смотрели на нее в Кенсингтонском саду, — Поттер засовывает руки в карманы джинсов. — Она закрыла глаза и подставила лицо солнцу, и в этот момент вам не нужно было притворяться. Вы смотрели на нее тем самым взглядом, который ни с чем не спутаешь. Скажите ей.

Северус сердито отодвигает стакан на середину стола.

— От вашего милосердия, Поттер, меня тошнит.

— Если бы я только мог использовать «Репаро» для всего на свете, — тот вытаскивает палочку, чтобы трансгрессировать. — К сожалению, это невозможно. Скажите ей.

Северус молча отворачивается и ждет, пока Поттер исчезнет. После этого он тяжело выдыхает и на мгновение закрывает глаза.

Джинни

Бег помогает ей думать. Мир мелькает вокруг чуть быстрее, чем обычно, и она уходит в себя, пытаясь разобраться со скачущими эмоциями.

Вдох. Выдох.

Еще четверть мили — и впереди покажется дом. Дорожка змейкой вьется среди холмов, которые только усиливают нагрузку. Но Джинни не сбавляет темп, заставляя себя дышать ровно.

Вдох. Выдох.

Зачем Снейп сказал ей про чувства? Ведь это неправда. Ему просто не хочется оставаться виноватым — вот он и придумал всю эту нелепую историю. Как только она скажет, что прощает его — все окончательно закончится. Они разойдутся в разные стороны, не оглядываясь. Наверное, так и нужно сделать. Наверное, действительно лучше все забыть.

Джинни сбивается с ритма бега и, остановившись, опирается руками о колени, тяжело дыша. Как же все это сложно. А ведь Снейп оказался прав: это не он, это она существовала в иллюзиях и выдумала себе его образ. А на самом деле оказалась ему совершенно не нужна, потому что он — другой, не тот, каким она себе его представляла. Она оказалась средством от скуки и хорошим собеседником.

Вбежав в дом, Джинни идет в душ и долго стоит под горячими струями воды, пытаясь смыть с себя накопившееся отчаяние и ощущение, что ее предали. Нет, Снейп не виноват — просто не стоило ничего придумывать. Хорошо, что она решилась выслушать его — все стало предельно понятно.

Когда она заходит в свою комнату, разгоряченная и уставшая, на окне сидит сова. Джинни сразу узнает ее — миниатюрная и красивая и, как обычно, голодная. Джинни дружелюбно протягивает ей совиную галету и снимает с лапки письмо.

«Приходи сегодня в гости.

Флер».

Джинни бросает взгляд на настенные часы и поспешно пишет ответ. Она уже давно обещалась навестить племянницу, которой и трех недель нет. Сегодня — вполне подходящий день, заодно можно будет отвлечься от давящих на виски мыслей. Подумав, Джинни решительно берет второй листочек пергамента и, написав на нем «Я вас прощаю», торопливо, чтобы не передумать, отправляет со своей совой, которая до этого мирно спала в клетке.

Лениво натянув мятые джинсы и клетчатую рубашку, Джинни мельком оглядывает себя в зеркале и берет с комода палочку. Кому какая разница, как она сейчас выглядит.

— Мам, я буду у Флер, — она спускается в гостиную, считая ступеньки. — До вечера не вернусь.

Мать отрывается от вязания и дергает за упавший на ковер клубок. В ее руках ряд за рядом рождается новый свитер для Чарли — старый слегка подпалила хвосторога. Джинни только надеется, что мама вспомнит о том, что она просила другой цвет для себя — темно-зеленый.

— Захвати с кухни вишневый пирог, — мать широко зевает.

Джинни стучится в коттедж, держа упакованный в плотную бумагу пирог в руках, и взволнованно вздыхает, когда Флер открывает ей дверь с малышкой на руках.

— Мы тебя заждались, — Флер выглядит так, словно и не рожала. — Заходи скорее, ветер прохладный.

Джинни оставляет кроссовки в прихожей и вдыхает запах дома. Он совсем не такой, как в «Норе». Пахнет молоком, свежевыпеченным хлебом и пряностями. И сам коттедж всегда полон атмосферы уюта, тепла и ощущения, что тебя всегда ждут. Джинни садится рядом с Флер на небольшой диванчик и заглядывает в нежное личико племянницы. Ее зовут Виктуар — и имя Джинни очень нравится.

— На тебя похожа, а нос — как у Билла, — Джинни касается крошечных пальчиков. — Уверена, вырастет красавицей. Ты молодец, Флер. Ты из тех, кто удивляет. Мама тебя просто обожает.

Флер добродушно улыбается и осторожно передает ей Виктуар.

— Держи, только нежно. Поддерживай головку вот так, поняла?

Джинни прижимает к себе племянницу и, ощущая ее вес на руках, думает, что когда-нибудь и у нее самой будет ребенок. Точно такой же комочек счастья с маленькими ручками и ножками. Когда-нибудь, да.

— Я сейчас поставлю чайник, — Флер поворачивается к плите и взмахивает палочкой. — Будем уплетать пирог, надо только не забыть Биллу оставить хоть кусочек.

— Как у него с работой? Гоблины стали более открытыми с людьми или такие же подозрительные? — Джинни продолжает рассматривать Виктуар.

— Последнее время отношения стали лучше, — Флер сосредоточенно достает чашки из буфета. — Даже стали немного больше доплачивать, мне хватает на всякие мелочи для малышки. А как твои успехи написания спортивной колонки?

Джинни вздыхает. Ее стиль почему-то не нравится «Пророку»: то она пишет слишком кратко, то слишком сухо, то расплывчато, то неинтересно. Чего они вообще от нее хотят?

Когда они с Флер садятся за стол и разливают чай, в оконное стекло раздается негромкий стук — и они разом оборачиваются. Сова, которую она так хорошо знает, настойчиво стучит клювом в стекло. И Джинни, вернув Виктуар обратно, быстро открывает окно, впуская птицу внутрь.

«Скажите это лично. Приходите послезавтра на вокзал «Виктория» в одиннадцать утра. В последний раз — и я оставлю вас в покое».

Джинни нервно сминает записку в мгновенно вспотевшей ладони. Он хочет услышать ее прощение лично? Глупость. Он слишком взрослый для этого. Что-то здесь не так. Видимо, он еще раз хочет поговорить с ней, только не решается об этом написать.

— А что ты думаешь о Снейпе? — Джинни возвращается за стол и придвигает к себе тарелочку с пирогом.

— Что одиночество оглушает человека, — Флер качает Виктуар. — И ему нужно время, чтобы вернуться в мир, полный шума.

Джинни задумчиво мешает чай серебряной ложечкой. Ей кажется, что Лабиринт не хочет ее отпускать и постоянно водит ее кругами, пытаясь направить обратно — к самому сердцу.

Северус

Солнце устало от Лондона и теперь прячется за плотным ковром тяжелых грязно-серых туч. Дождь еще не начался, но ветер постепенно становится все сильнее, трепля волосы и одежду.

Северус бросает взгляд на часы: до отправления поезда остается всего двадцать минут, а Уизли еще не пришла. Наверное, она и не придет. Сначала ему кажется, что, возможно, это к лучшему. Он вернется из Эдинбурга и постепенно привыкнет к пустому дому.

Но потом Северус яростно поджимает губы: Лили бы не хотела, чтобы он остался один навсегда. В то время, когда они еще дружили, она всегда беспокоилась о нем, тогда ей еще не было все равно. И уж тем более она бы не хотела, чтобы он сидел в Паучьем Тупике напротив ее фотографии и украденного обрывка письма. В этом есть что-то ненормальное, и это нужно отпустить — независимо от того, придет Уизли или нет. Тем более что теперь от воспоминаний о детстве не осталось ничего, кроме привычки о нем вспоминать.

Медленно пройдя по платформе до конца и обратно, Северус возвращается в главный холл, морщась: вчера на тренировке он неудачно подвернул ногу, и она теперь постоянно отзывается ноющей болью. Впрочем, тренировка того стоила — Поттер после первого задания стал гораздо увереннее и начинает походить на настоящего противника, а не мальчишку с палочкой.

Северус замечает ее сразу: Уизли показывается в стеклянных дверях и, остановившись на мгновение, ищет его мечущимся взглядом. Северус тут же поднимает руку, желая оказаться над всей этой толпой спешащих и ожидающих людей. Заметит или нет?

— Куда вы уезжаете? — на бледном лице Уизли отражается волнение и одновременно — сомнение. Она не уверена, что нужно было приходить.

Северус жадно рассматривает всю ее целиком: и рассыпавшиеся по плечам волосы, и приоткрытые губы, и светло-карие глаза с темными огоньками внутри, и худенькую фигуру. И толща ледяной воды, что постоянно окружает его, сразу освещается солнцем.

— На конференцию, — Северус переступает с ноги на ногу. — На две недели. Поверьте, я туда не рвался, но выбора мне не дали.

— Минусы работы в Министерстве, — Уизли стискивает пальцы и смотрит на него с отчаянием. — Я пришла, чтобы сказать: я вас прощаю, сэр. Я надеюсь, что вы действительно пытались сделать все ради меня, как вы и говорили. Но совсем необязательно было говорить о чувствах, кроме как о дружеских. Тогда все становится понятно.

Северус сглатывает. Женщина — удивительное существо. Когда она смотрит на тебя вот так — выжидающе, становится страшно. Даже перед Темным Лордом он не испытывал таких эмоций. Там нужно было играть, а здесь — жить.

— Я подумал, что так и не поблагодарил вас за все, что вы для меня сделали, — произносит он глухо. Стрелка часов дергается. — И хотел поблагодарить вас лично.

Уизли натянуто улыбается и вцепляется в ремешок сумки, как в спасательный круг.

— Это лишнее, сэр. Вы ничем мне не обязаны, я сама все решила.

Стрелка часов дергается еще раз, порыв ветра заставляет рыжие волосы Уизли подрагивать, и совсем рядом раздается громкий гудок паровоза. Поезд подан и уйдет через десять минут.

— Я думал, что я позвал вас сюда ради благодарности, — Северус выдыхает и старается спокойно смотреть в ее блестящие от волнения глаза. — На самом деле, я хочу сказать вам совсем другое. Я люблю вас.

Уизли мгновенно бледнеет так сильно, что у него холодеют кончики пальцев, и отступает на шаг назад.

— Повторите, — у нее дрожат губы.

— Я люблю вас, — произносит он охотно и прислушивается к самому себе.

Уизли гордо встряхивает головой и смотрит на него со всей своей дерзостью.

— Я вам не верю. Только не надо этой отвратительной жалости, которую вы сами презираете. Сначала вы подливаете мне зелье, не прикасаетесь ко мне, теперь — любите? Это даже не смешно, сэр. Вы, кажется, совсем запутались и пытаетесь играть в то, чего нет.

Северус мягко улыбается. Какая же она хорошенькая, когда сердится. Он, разумеется, готов к такой реакции — она все еще обижена, и ждать от нее других слов сейчас невозможно. Может быть, потом. А потом уже будет неважно, потому что самое главное он сказал. Остается только надеяться — и ждать.

— Я запутался, вы правы, — он оглядывается на поезд. Еще пять минут. — Запутался с самого начала, лет в пятнадцать. И теперь у меня есть шанс выбраться из этого бесконечного Лабиринта на свободу. Но мне нужна ваша помощь. Видите ли, вы сами сказали, что у вас есть нить, и она вас ведет. Она привела вас ко мне — и способна вывести нас обоих на свободу. Теперь все зависит от вас, Уизли.

Она сердито скрещивает руки на груди. По стеклянной крыше вокзала барабанит дождь. Вокруг суетятся люди.

— Я ничего не понимаю, — Уизли трет виски, и Северусу хочется прижать ее к себе. Прикоснуться к ней. — Вы сходите с ума, сэр. Все это нереально, и я словно в тумане. Мне нужно подумать, я ничего не могу сказать и ничего не собираюсь вам обещать.

— Знаю, — он достает из кармана рубашки слегка помятый конверт. — Возьмите. Мне это больше не нужно. На обратной стороне написан адрес конференции и инструкция, как на нее попасть. Если захотите, конечно.

Уизли неуверенно зажимает конверт в пальцах, и Северус, коротко кивнув, идет к поезду. Нога тут же отзывается болью, и он наступает на нее осторожно. Он заставляет себя не оглядываться, но чувствует — Уизли пристально смотрит ему вслед.

Он выиграл сам у себя. Он сказал то, что нужно было сказать раньше. То, что он никогда не осмелился сказать Лили.

Северус кладет сумку на верхнюю полку и, сев у окна, замечает, что Уизли подходит к поезду и медленно идет вдоль вагонов. Напротив его окна она останавливается и смотрит на него сквозь слегка мутное стекло. Вагон вздрагивает, и Уизли остается позади, — но Северус успевает увидеть, что она открывает конверт.

Поезд, медленно набирая скорость, издает пронзительный свисток и выезжает с вокзала. Дождь сразу ударяет в стекла и скрывает Лондон от глаз. Северус откидывается на мягкую спинку сидения и задумчиво смотрит на бегущие наискосок капли, сквозь которые ему видится лицо Уизли с россыпью веснушек.

В Лабиринте тоже идут дожди.