Немного солнца в холодной воде (гет)

Северус

Он привычно занимает место рядом с Люциусом и Нарциссой, наискось от Лестрейнджей, и спокойно смотрит на бледного от ярости Лорда, держа в руке чашку с остывшим чаем.

Сегодня полетят головы. И посуда. Не привыкать. Поттер опять ушел из-под рук, как юркая ящерица.

В полной тишине Северус кажется единственным, кто выглядит невозмутимым. Люциус, сидящий справа, едва заметно дрожит и не поднимает голову, словно прилепив ее к груди. Нарцисса — напротив, каждую минуту заставляет себя выпрямлять спину и поднимать вверх маленькую головку на тонкой шее — словно цветок, пытающийся не завянуть.

Разумеется, им есть, чего бояться. Любой неверный шаг — и отыгрыш сыграют на Драко. Иметь родных и близких — главный минус в войне. Мало кто бросит близкого — а значит, становится уязвимым. Если бы Лили сейчас была жива, если бы от его действий зависела ее жизнь, не мальчишки — как бы он вел себя? Так же бы ерзал и кусал губы, как Эйвери?

— Что происходит в школе, Северус? — Лорд переводит на него проницательный взгляд.

— Пока что все тихо, господин, — отзывается он хладнокровно. — Учим студентов. Наказываем тех, кто пытается сопротивляться — правда, не перегибаем. Я помню вашу просьбу: чистокровных — беречь.

Лорд довольно скалится.

— Молодец, Северус. Не позволяй Кэрроу лить слишком много крови. Она нам еще пригодится. Как наш дорогой Драко?

Нарцисса резко дергается, но мертвенно-бледная рука Люциуса поспешно ложится на ее сжатые колени.

— Неплохо, господин. — Северус знает, что слишком много патоки лить тоже нельзя. — С переменным успехом — не всегда даются Заклинания, но в целом он довольно талантливый волшебник.

Беллатриса шумно вдыхает воздух раздувающимися ноздрями, всем своим видом показывая, как она его презирает — и не доверяет. Пожалуй, ее чутье не подводит, но доказательств нет, хотя она усердно пытается их достать. Северусу всегда кажется странной та разница темпераментов между Лестрейнджами. Флегматичный Рудольфус, в чьих глазах навсегда отпечатался Азкабан, отрешенный и молчаливый, — и мятежная духом Беллатриса. Как они вообще уживаются вместе?

Темный Лорд смеется, показывая ряд кривых желтых зубов, и тут же хмурится, как грозовая туча. Северус знает — за таким выражением лица рано или поздно последует вспышка гнева, а вместе с ней — наказание. Для всех — так, на всякий случай.

— Что нового у тебя, Эйвери?

Тоскливо глядя на мямлящие губы Пожирателя, Северус вдруг четко осознает, что ему хочется — что ему приятно возвращаться в школу. И в противопоставление этому холоду у Малфоев, этим убийствам и наказаниям, этому театру одного психически невменяемого актера, он снова увидит круглое лицо Уизли, ее светло-карие глаза и услышит ее звонкий голос. Можно даже понадеяться на улыбку.

Раньше он возвращался к портрету Дамблдора и листку с «любовью» Лили. Иногда — к ее фотографии.

То, что Уизли сказала тогда, под плащом, прижимаясь к нему, звучало как чистая правда. Такие слова не говорят другу — и ради друга не так блестят глаза.

Нужно быть осторожней. Ему и раньше иногда казалось, что она воспринимает его не совсем как учителя. А что он может ей дать, кроме пустоты?

Да нет, глупости. Ему все это только кажется — потому что, в глубине души, хочется в это верить. Хочется знать, что его окружают не только ненависть и смерть, не только призраки. Но так недолго и начать видеть то, чего нет и быть не может.

И когда Лорд, выплеснув гнев на Эйвери, яростно поднимает палочку, разрушая все вокруг себя, Северус покорно закрывает лицо ладонями.

Джинни

Горгулья смотрит на нее подозрительно, но Джинни невозмутимо называет пароль и торопливо шагает в открывшийся проем. Взбежав, задыхаясь, по винтовой лестнице, она останавливается и заставляет себя дышать ровно.

Потом шумно выдыхает и настойчиво стучит в дверь.

— Кто?

— Это Уизли, сэр, — отвечает она негромко, удивляясь усталости в голосе. — Можно войти?

Снейп не отвечает, и она нетерпеливо толкает дверь, входя в кабинет. Снейп стоит у камина, протягивая руки к огню, — и медленно оборачивается. Очевидно, он только что вернулся — на нем все еще теплый зимний плащ.

— Сэр, что с вашим лицом? — Джинни бледнеет, разглядывая свежие царапины. — Что случилось?

Он спокойно приподнимает плечи и приглаживает мокрые от снега волосы.

— Ничего необычного.

— Сядьте, — она с усилием пододвигает ему тяжелое кресло. — Где у вас бадьян?

— Уизли…

— Где у вас бадьян? — повторяет она сердито, даже не представляя, как сильно напоминает ему в эту секунду Лили.

Снейп угрюмо кивает на узкий шкафчик справа от коричневого письменного стола, полный самых разных лекарств, и покорно садится в кресло. Кажется, ему на самом деле хочется, чтобы о нем позаботились. Джинни быстро распахивает дверцу и, приподнявшись на цыпочки, достает небольшую бутылочку с коричневой этикеткой.

— Этот тип ко всем так относится? — Джинни осторожно прикладывает вату к запекшимся царапинам, которые постепенно уменьшаются в размере и потом исчезают. — Вам не надоело?

Снейп хмуро смотрит на нее исподлобья, и в его стеклянных глазах снова происходит какая-то ожесточенная борьба. Но Джинни не отодвигается и легонько касается пальцами его лба, словно ненароком убирая упавшую иссиня-черную прядь.

Их взгляды на секунду встречаются, но Снейп тут же отворачивается:

— Я не в счет.

— Допустим, — она кладет окровавленную вату на стол и садится на подлокотник его кресла. — Но неужели остальным нравится постоянно жить в страхе и терпеть подобное? Когда-нибудь эти царапины не исчезнут даже с бадьяном. Или случайно ранят глаз. Не поверю, что Малфои мечтают об обезображенных лицах и вечном унижении.

Снейп сплетает длинные пальцы.

— Малфои — уже давно не те люди, какими вы их помните. Взгляните хотя бы на Драко. Мальчик сильно изменился и, кажется, понял, что все, к чему стремился, — оказалось неправильным. Что касается остальных… Лорд, конечно, непредсказуем и тем — опасен. Но если вы Кэрроу или Мальсибер — вам на это плевать. Зато можно творить все, что захочется, — и вас никто не осудит.

Джинни поднимается и ставит чайник на огонь.

— Предположим, что безносый победит, — она складывает руки на груди и садится в кресло напротив. — Только его тирания долго не продержится. С Мальсибером и Кэрроу все понятно, как и со всем Ближним кругом. Но в Британии есть чистокровные семьи, которые, не жалуя магглорожденных, не приемлют и подобного насилия. Гарри Поттер будет всегда, даже если тот Гарри, которого я знаю, погибнет. Ни одна тирания не длится долго.

Снейп смотрит на нее заинтересованно — и впервые — как на равную.

— И что вы будете делать, если Поттер умрет?

Джинни задумчиво пожимает плечами.

— Сражаться.

— Думал, вы с вашей убедительной яростью скажете: «Он не умрет!»

— Это к Гермионе.

— Не верите в Поттера? — он усмехается. — Как странно.

— Стараюсь быть реалистом, — Джинни снимает пыхтящий чайник с огня и достает с полки чашки. — Я слишком долго жила мечтами, которые вспыхнули фейерверком и закончились пшиком. Теперь доверяю только своим собственным глазам и ушам. Держите.

Снейп слегка приподнимает брови — но она видит, что он доволен, хотя и отчаянно пытается это скрыть. Зачем?

— Вы уже хозяйничаете.

Джинни на секунду смущается, потом смело достает из сумки пакет со сладостями и деловито раскладывает их на ажурной тарелке. Снейп некоторое время крутит в пальцах перечного чертика.

— Последний раз ел их лет двадцать назад.

— Сэр…

— Уизли, — он вдруг поднимает на нее глаза — настоящие, темные глаза, без привычного стеклянного блеска. — Я слышал, что вы сказали мне тогда об одиночестве, — и не нашелся с ответом. Надеюсь, мое молчание вас не задело. Поймите, те ваши слова — я не могу и не хочу принимать подобную жертву. Думаю, вы видели себя в зеркале.

Джинни улыбается, глядя в его непривычно взволнованное лицо, — улыбается сначала слабо, потом шире и шире, и наконец, отворачивается, краснея и зажимая рот ладонью.

— А вы себя? — спрашивает она, наконец, и ее щеки маками алеют в полумраке кабинета.

— Стараюсь не смотреть. Идите, Уизли, — он поднимается и достает с полки пробирку с зельем, потом подходит к небольшому аквариуму, где сопит жаба. — Возьмете в руки?

Джинни неуверенно переминается с ноги на ногу. Уходить не хочется и спать — тем более, хотя она безумно устала, и завтра — долгий день. Снейп поворачивается к столу, взяв внушительную пачку документов, и устало садится в черное кожаное кресло.

Не двигаясь с места, Джинни смотрит на него вопросительно.

— Вы не собираетесь спать, сэр?

Снейп поднимает на нее сердитые глаза, постукивая пальцем по стопке бумаг.

— Видите ли, Уизли, я директор. Не припомню, когда я последний раз высыпался.

Джинни засовывает зелье в сумку, бросает взгляд на Тревора и решительно подходит к столу, робко улыбаясь.

— Если разрешите — я вам помогу. У меня последние ночи бессонница, так что все равно ворочаться буду. Потом, Парвати ужасно сопит, так что уснуть до утра невозможно.

Cнейп равнодушно пожимает плечами, но уголки его губ предательски вздрагивают. Взмахом палочки он подвигает к столу кресло и передает Джинни часть исчерченных таблицами бумаг.

Та охотно усаживается в кресло, поджимая ноги под себя, и с интересом рассматривает документы. Потом откидывает волосы за спину и морщится.

— Сэр, это что, рейтинги?

— Именно, Уизли. Хотите уйти?

— Мерлин святой, ну и скукотища, — Джинни зевает, аккуратно прикрывая рот маленькой ладонью. — Но я все равно останусь, сэр.

Снейп резко вскидывает голову, зажав перо в пальцах, и изучает ее лицо. Красновато-золотой свет камина проходит сквозь ее волосы, словно воспламеняя их, и играет бликами на нежном лице.

— Невозможно сказать, кто из вас горит ярче, — замечает он небрежно, переводя взгляд с ее волос на языки пламени.

Джинни вспыхивает и на секунду прячет лицо за пергаментами. Сердце бьется сильно-сильно — как его успокоить? Может, эти слова ничего не значат? Так, простое сравнение?

— Пожалуйста, зачитайте мне верхнюю и нижнюю строчки на каждом документе, — Снейп обмакивает перо в чернильницу и постукивает по краешку.

Джинни быстро опускает глаза на бумаги, но первые несколько секунд буквы и цифры бешено прыгают перед глазами — от его слов. Ему правда кажется, что в ней есть огонь? И может ли это быть то, что притягивает его к ней, и то, из-за чего он действительно разрешил ей остаться?

— Рейтинг успеваемости студента первого курса факультета Слизерин за период…

Бумага за бумагой — часы бьют полночь, потом час ночи, потом — два, и около трех от круговорота фамилий, названий, процентов и предметов у Джинни уже рябит в глазах. И когда Снейп поднимается, чтобы налить ей горячего чаю, — она просто кладет голову на скрещенные руки и закрывает глаза.

И тут же проваливается в беспокойный и тяжелый сон.

Северус

Северус проводит палочкой черту между собой и Уизли и отходит на несколько шагов назад. Уизли — словно отражение — повторяет его движения и нервно застегивает верхнюю пуговицу на блузке.

Ему самому не терпится начать. Уизли незаметно возвращает в его жизнь все, что когда-то существовало, и привносит то, чего в ней никогда не было. И холодком по спине пробегает неприятное осознание: когда последний раз он вспоминал о Лили? Кажется, на прошлой неделе. Раньше она словно шла рядом, плечом к плечу, а теперь напротив него стоит эта смелая и дерзкая девочка со своими пламенеющими волосами и смотрит выжидающе и нетерпеливо.

И Северус кивает, предоставляя ей возможность выбрать заклинание. Уизли не колеблется — и обрушивает на него все, чему научилась. И ему действительно кажется, что однажды ей это пригодится. Война доберется до Хогвартса, потому что в войне не бывает безопасных мест.

Он отвечает ей такими же заклинаниями, заставляя пригибаться, уклоняться, отражать и использовать все известные щитовые чары. Но если он считает это уроком и некоторым развлечением, то Уизли оказывается настроена серьезно — и сбивает его с ног «Остолбеней», использованным невербально.

— Вы становитесь опасной, — замечает он в шутку, растирая плечо.

Уизли, конечно, яростно встряхивает волосами и недовольно одергивает блузку.

— Вы сражались не в полную силу, сэр.

— Я не могу сражаться с вами по-настоящему, даже не просите. Но повторить подобное занятие я с удовольствием соглашусь и обещаю быть внимательнее, — Северус прячет палочку в карман и выдыхает. Кажется, он должен устать, но у него еще полно сил. И все из-за робкой улыбки. — Как ваша приключенческая книга? Дочитали?

Уизли недовольно сжимает губы и, не отвечая, надевает через голову джемпер.

— Бросила, — произносит она, наконец. — Там такая ерунда началась, что я просто не выдержала. Никогда не поверю, что друг может бросить друга только потому, что тот ошибся и попал в неприятную историю.

Что-то очень больно колет в сердце, но Северус сдерживается, чтобы не поморщиться. И вглядывается в веснушчатое лицо — не знает ли Уизли всей правды? Но светло-карие глаза полны убеждением своей правоты и невинности.

— Может, Уизли. Еще как может.

Она смотрит на него упрямо и немного рассерженно, как потревоженный воробей.

— Тогда тот, кто бросил друга, — сам им никогда не был.

— Как у вас все просто, — Северус устало выпрямляется. — Люди иногда ошибаются слишком сильно. Представьте, что Лонгботтом сейчас окажется по другую сторону войны, что вы сделаете?

Уизли опасно сверкает глазами.

— Пойду на ту сторону и верну его обратно.

Северус зло смеется, складывает руки на груди. Уизли — опять, отражая его, — точно так же складывает руки на груди.

— А если Лонгботтом уже сделал свой выбор, тогда — что? Будете держать его под Империо?

Она торопливо сдувает упавшую на щеку прядь волос.

— Я буду бороться за него до последнего. Да, звучит красиво и тошнотворно приторно, до боли в зубах, — отвечает она вызывающе. — И, тем не менее, я бы боролась. Если друг не борется за друга, то ему плевать на него, вот и все.

Северус сужает глаза, пристально рассматривая ее взволнованное лицо. Отголоски той ночи, всего его самоощущения тогда тлеющими угольками ранят сердце изнутри.

— Виноват тот, кто решил уйти.

— И тот, кто не заметил причин этого ухода, — отвечает она невозмутимо. — Если Невилл вдруг переметнется к Кэрроу, я буду знать, что пропустила тот момент, когда надо было просто протянуть руку. Я буду знать, что я черствая и равнодушная, и что я — отвратительный человек, который не увидел, что у моего друга проблемы. Как вообще это можно не заметить? Не бывает так, чтобы человек просто проснулся и перешел на другую сторону и предал прошлое. Либо ты все время врешь себе, что он был другом, — либо ты сам не друг.

Полное презрения лицо Лили на мгновение встает перед глазами. Могло ли ей быть все равно? Зажмурившись, Северус передергивает плечами и сухо замечает:

— В шестнадцать вы, как и многие, думаете, что знаете ответы на все вопросы. Это не так, Уизли, вы ошибаетесь и несете сейчас полную чушь. Идите спать.

В ее глазах загораются сердитые огоньки.

— Я несу чушь?

— Абсолютную. Но это неудивительно.

Уизли разом вспыхивает, резко меняясь в лице. Вся ее хрупкая фигура выражает возмущение.

— Не нужно указывать на мой возраст, — она хватает сумку и теребит потертый ремень. — Вы, как будто, ведете себя по-взрослому. Всегда и везде. Если вам не повезло с друзьями, если за вами никто не полез в этот ад, то у вас просто другой жизненный опыт.

Северус насмешливо кривит губы.

— Сейчас вы, конечно, напомните мне, как Поттер безрассудно отправился спасать вас в подземелье. Разумеется, куда мне до него.

Уизли несколько секунд переминается с ноги на ногу, потом с силой вскидывает голову, словно заставляя себя держаться, но в ее глазах рождаются и дрожат слезы.

— Знаете, я всерьез верила, что мы с вами — друзья. Наивно считала, что можем разговаривать на равных, без всяких преград, без всяких предубеждений. Несмотря на всю эту темноту вокруг нас. И вот — вам смешно от моих слов, и вы беззаботно, не задумываясь, указываете мне на мой возраст и отправляете спать. Замечательно, сэр, я вспомнила, где мое место и где — ваше. Вы знаете все на свете — я ничего, вы умны — я несу чушь. Вы довольны?

Она вешает сумку на плечо, сгребает со стула мантию и, смахивая слезы со щек, яростными шагами выбегает из кабинета и громко хлопает дверью.

Джинни

Джинни снова замечает на себе пристальный взгляд Снейпа за завтраком — и тут же отворачивается — так, чтобы он мог видеть только ее спину.

С того вечера прошла уже неделя, но мысли все еще бешено кружатся в голове, не давая думать и толком спать. И нить в ее руке больше никуда не ведет — приходится стоять на месте.

Ковыряя остывшую тыквенную кашу, Джинни подпирает голову ладонью и тоскливо разглядывает оранжевые комочки в тарелке.

Наверное, все так, как и должно быть. Он — взрослый мужчина, сохраняющий вполне понятное расстояние между ними, а она — в свои дурацкие шестнадцать — пытается это расстояние сократить, потому что он ей нравится. Если уж хватило смелости бывать у него в кабинете и делиться тем, чем она не делилась ни с кем, то нужно признать — Снейп ей нравится. И если Гарри она когда-то полюбила за доброту, за способность жертвовать, за теплоту, то странное, еще не до конца осознанное чувство к Снейпу пришло сквозь дремучий, колючий кустарник всей этой его темной стороны, словно она потихонечку выбирается из кромешной и страшной тьмы на свет.

И где-то в глубине этой еще окружающей ее темноты Лабиринта ей слышится рев чудовища.

А теперь — теперь ей указали на ее место, на ее возраст. Хочется капнуть бадьяном на сердце, чтобы залечить все царапины. И добавить немножко забывчивости.

Джинни сердито отодвигает тарелку и вылезает из-за стола. Нужно перестать думать о нем, вот и все. Потому что впереди — тупик. Она уже была в этом тупике однажды.

Тогда зачем он так смотрит на нее? Если ему плевать. И почему ее слова о дружбе так его задели?

На занятии у Флитвика она лениво записывает теорию — они повторяют манящие чары — и грустно вспоминает дуэль со Снейпом. Сколькому она научилась всего за несколько встреч. Жаль, если все забудется. Корнер, конечно, звал ее тренироваться с ребятами, но в этом нет никакого смысла.

После занятия она быстро пишет работу, которую не успела написать в прошлый раз, и уже подписывает пергамент, когда в кабинет заглядывает Снейп.

— Профессор Флитвик скоро вернется, сэр, — Джинни мысленно надевает на лицо безразличие. — Минут через десять.

— Снова провалили контрольную? — спрашивает он холодно, но голос звучит напряженно.

— Нет, я опоздала.

Снейп делает шаг вперед, останавливается у соседней парты и негромко стучит по ней пальцами. Сегодня он еще бледнее, чем обычно, и в темных его глазах — бессонница.

— В прошлый раз вы пришли.

Джинни дерзко вскидывает голову и пристально смотрит на его бегающие по столешнице пальцы.

— А, значит, вы можете говорить все, что вам захочется, — а я должна прийти.

— Вы ждете извинений?

— От вас? — Джинни поднимается, запихивает вещи в сумку и кладет работу на стол Флитвика. — Можете извиняться сколько вам угодно, я все равно не приду. Ваши слова — всего лишь отражение вашего отношения ко мне. Не думаю, что можно извиняться за чувства. Доброго дня, сэр.

Она проходит мимо него, сглотнув. Он выглядит таким одиноким, что у нее сжимается сердце, но она тут же заставляет себя вспомнить, что ей только шестнадцать. Зачем она ему?

Пытаясь убежать от мыслей, она снова засиживается в библиотеке и частенько уходит самой последней, когда даже мадам Пинс уже собирается спать. Невилл подходит к ней тихо, оглянувшись на сидящую позади Лаванду, — и легонько касается худого плеча.

Джинни поднимает на него глаза — в них сквозит настороженность и грусть — и слабо улыбается.

— Прости, — произносит он едва слышно и садится напротив. — Я здорово разозлился тогда из-за Тревора. Он — единственное, что осталось у меня с детства.

Джинни опускает плечи, все еще не понимая, как она могла не заметить тогда

— Как он себя чувствует?

— Как новенький.

Джинни неловко ерзает на стуле, отводя взгляд. В горле последний дни стоит противный колючий комок.

— Снейп действительно помог? Поверить не могу, — Невилл ободряюще улыбается, заметив ее смущение. — Ты, наверное, уже здорово сражаешься.

Джинни продолжает ерзать на стуле, не зная, что сказать.

— Ладно, мы пойдем, уже поздно. Ты с нами? — Невилл снова оглядывается на Лаванду, и та быстро поднимает руку в ответ. — Она забавная, правда. И отвлекает меня от глупых мыслей.

Джинни откидывается на мягкую спинку стула и качает головой. Уже десять вечера, и в библиотеке уже никого нет, кроме парочки студентов-семикурсников, но скоро и они уйдут спать. И тогда это огромное, пахнущее пылью и книгами пространство будет принадлежать только ей. Мадам Пинс не в счет.

Она так погружается в книгу — очередные приключения, — что поднимает голову только при звуке знакомого голоса. Ей нравится этот голос, его тембр, его интонации, — но пора от него отвыкать.

— Вы не собираетесь закрывать библиотеку?

— У меня сидит читатель, — сухой голос мадам Пинс похож на шелест страниц. — Так что, директор, полчаса или час у вас еще есть.

Джинни нарочно не поднимает голову, когда Снейп садится напротив с «Пророком» в руках и нервно расстегивает верхнюю пуговицу рубашки. Она медленно переворачивает несколько страниц, но смысл ускользает, и буквы нервно прыгают по странице.

— Перестаньте, — наконец, произносит она сердито и переводит глаза на Снейпа.

Тот вопросительно смотрит на нее поверх желтых страниц «Пророка».

— Я чувствую ваш взгляд.

Снейп оглядывается на мадам Пинс, складывает газету вчетверо и наклоняется вперед.

— Уизли, я не хотел вас обидеть, поверьте.

— Я же сказала: мне не нужны ваши извинения, и так все понятно, сэр.

Он снова оглядывается на мадам Пинс, берет со стола перо и кусочек пергамента и что-то торопливо пишет, потом складывает и пододвигает Уизли. Его волосы непривычно приглажены, и в глазах мелькает чувство вины и одиночества.

— Что это?

— Мое отношение к вам, — отвечает он тихо и не без некоторого колебания, потом поднимается со стула. — Если вдруг захотите прийти, хоть завтра вечером, я буду у себя. Если нет — я вас больше не потревожу. Мадам Пинс, я могу забрать газету с собой?

Джинни не слушает, о чем они говорят, неотрывно глядя на сложенную бумагу. Пальцы дрожат, и ей отчего-то страшно разворачивать записку. Голоса у дверей затихают, когда она вглядывается в мелкий угловатый почерк, которым написаны все три слова «Вы мне нужны».

Джинни вспыхивает и засовывает записку в карман. Все равно это ничего не меняет. Она нужна ему как друг, как человек, с которым можно поговорить, — а в ней тянутся ростками вверх совсем другие чувства. Стоит ли позволять им расти дальше? И если позволить — что случится?

…В субботу она твердо направляется в библиотеку, решив, что так будет лучше. Гарри уже оставил ее за спиной. Может, она просто никому не нужна? А сейчас, если пойти туда, к нему…

В галерее третьего этажа Джинни вдруг замечает две фигуры Кэрроу в темных мантиях и, быстро спрятавшись за доспехами, накладывает дезилюминационное заклинание. Кэрроу проходят совсем близко, и она успевает разглядеть избитое лицо Амикуса.

— Он не станет жаловаться, слишком горд, — в голосе Алекто слышится уверенность. — Зато запомнит, что нужно перестать лезть в наши дела. Директор, тоже мне.

Джинни, задыхаясь, отталкивается от стены и идет за ними, отставая всего на несколько шагов. Пальцы становятся липкими от страха, но она вынимает палочку и лихорадочно соображает, когда проще ударить. Но, как назло, им постоянно встречаются одинокие студенты, и она не решается себя выдать.

У горгульи Джинни медлит: если попытаться проскользнуть за ними прямо сейчас, статуя обязательно ее заметит и спросит пароль. Черт! Придется подождать. Чуть-чуть. Джинни кладет ладонь на грудь, словно пытается придержать бешено колотящееся сердце.

И когда она вбегает в открывшийся проход и останавливается внизу лестницы, то Алекто уже исчезает в открывшейся двери, а Амикус, помедлив секунду, входит сразу за ней.

Несколько секунд стоит тишина, потом слышится звон разбивающейся посуды, голоса, выкрикивающие заклинания. А потом — глухой стук. И резкий вскрик:

— Круцио!

У Джинни сжимается сердце, но она взлетает вверх по лестнице, с яростью толкает дверь и мгновенно выкрикивает, поднимая палочку на спину Амикуса:

— Остолбеней!

Краем глаза она замечает Снейпа, который без движения полусидит у стены, и тут же уклоняется от красного луча, вылетевшего из палочки Алекто.

— Экспеллиармус!

Джинни легко выставляет щитовые чары.

— Протего!

— Круцио! — визжит Алекто, но Джинни успевает нырнуть за кресло, и тогда она направляет палочку на Снейпа. — Круцио!

— Петрификус тоталус! — выпаливает Джинни, выглянув, и та с грохотом падает на пол. — Инкарцеро! Остолбеней!

И в разворошенном кабинете снова воцаряется тишина. Джинни опускается на колени возле Снейпа и испуганно вглядывается в его бледное лицо. Его глаза закрыты, но он медленно разжимает губы и произносит:

— Впечатляюще, Уизли. Теперь дайте мне что угодно, подходящее для портала. Нужно отправить их подальше отсюда.

Она быстро хватает со стола пустую чернильницу и кладет ему на колени. Не открывая глаз, Снейп шепчет: «Портус», и чернильница наливается темно-синим светом. Джинни, тяжело дыша, волочет Амикуса по полу, кладя его рядом с Алекто, и потом с помощью манящих чар бросает в обоих портал.

Вытащив из кармана старенькую резинку для волос, она затягивает их в высокий хвост и, сев рядом со Снейпом, решительно кладет руку на его лоб. И тут же замечает кровь на его плечах, руках и шее.

— Достану бадьян.

— Оставьте вашу руку, она такая прохладная, — произносит он, не открывая глаз. — Пожалуйста. Эти царапины — ерунда, просто от осколков разбитой чашки.

Джинни смущается, но все-таки поднимается и достает из шкафчика бадьян и вату. И потом в замешательстве смотрит на порванную в нескольких местах рубашку. Потом жарко краснеет и торопливо применяет заклятие исчезновения.

— Иначе до ваших ран не добраться, сэр.

Бадьян неприятно шипит, пенится и, наверное, жжется, и Джинни на мгновение застывает над Черной меткой, не в силах отвести взгляд. Какая уродливая змея! И череп совсем кривой.

— Я зачем-то ждал вас и не запер дверь, — его губы едва шевелятся. — И беспечно позволил себе повернуться к Алекто спиной.

— Не дергайтесь, — она прикладывает вату к кровоточащим порезам внизу его шеи. — Посидите смирно одну секунду.

Он приоткрывает глаза и смотрит на нее изучающе.

— У вас волосы собраны.

— Да, — Джинни сосредоточенно выливает еще немножко бадьяна на рану.

— И ваша шея… теперь видна. Вам очень идет.

— Сможете подняться? — Джинни снова касается рукой его лба. — Вы горите. Чем вас тут атаковали?

Он тяжело поднимается на ноги и устало опускается в ближайшее кресло.

— Всем, чем только можно и чем успели. Правда, пару довольно неприятных заклинаний мне удалось отбить, иначе пришлось бы звать мадам Помфри. Впрочем, везде есть свои достоинства. Вы, например, отработали некоторые заклинания в настоящем сражении. Ваше «Протего» просто блестяще. Я могу сказать, что горжусь вами.

На ее глазах выступают горячие слезы, и она на мгновение отворачивается, чтобы их смахнуть. Если бы она не услышала этот разговор Кэрроу, — сколько бы Снейп тут пробыл один?

— Думаю, вы теперь перестанете чувствовать себя в безопасности рядом со мной, — он усмехается, глядя в ее раскрасневшееся лицо.

— Неправда, сэр, — она протягивает ему мягкий плед в темно-коричневую клетку. — В открытой дуэли вы бы победили пятерых таких же. А это нападение — подлое предательство, не говоря уже о том, что Амикус был спрятан под дезилюминационными чарами, и вы его не сразу заметили.

Джинни оставляет Снейпа в кресле и некоторое время возится на кухне, приготавливая чай и добавляя украдкой — совсем как мама — пару капель огневиски в каждую чашку.

— Я, конечно, сразу понял, что Алекто пришла не одна, — Снейп кладет ногу на ногу, завернувшись в плед. — Но если бы я сражался в полную силу, то потом они бы выставили все так, словно я первый начал — и все равно были бы в выигрыше. Мне сейчас это не нужно. Я бы предпочел остаться директором, чем заниматься всем остальным. Так что вы пришли очень вовремя, Уизли. Остается надеяться, что Алекто вас не узнала.

Джинни прибирается на столике, убирая лишнее на письменный стол, и ставит дымящиеся чашки. Ей отчего-то приятно возиться с делами, когда Снейп сидит рядом, поглядывая на нее время от времени. Дома она все делает с неохотой.

— Я вас как-то мысленно сравнил с эльфом, — произносит он задумчиво. — И, кажется, был прав. Не с домовиком, конечно, а со сказочным.

— Домовики все еще работают бесплатно? — Джинни садится напротив него и устало вздыхает.

Снейп приподнимает брови.

— Зачем им деньги?

— О, сэр, Гермиона бы вам сейчас ответила и даже предложила вступить в Г.А.В.Н.Э, это что-то вроде ассоциации по защитам прав домовиков.

Снейп берет чашку, хмурясь.

— Грейнджер постоянно такой ерундой занимается?

Джинни звонко смеется, усаживаясь удобнее. Стена, которая еще недавно казалась такой прочной и темной, в этот вечер становится прозрачнее и тоньше. И нить, которая была неподвижна, снова ведет ее вперед, в самую глубь Лабиринта, и темнота и тишина только сгущаются вокруг нее. И снова — приглушенно — она слышит чей-то низкий рев.

Они разговаривают обо всем, о чем могут, — старательно избегая запретных тем. Но огневиски, сначала вскружив голову, теперь невыносимо тянет в сон, и Джинни, слушая Снейпа, все чаще закрывает глаза — и засыпает.

Северус

— Оглохни! — произносит Северус на всякий случай, заперев дверь в спальню, и устало садится на кровать.

Уизли остается спать в кресле, свернувшись клубком и положив голову на широкий подлокотник. Ему не хочется ее будить — во всяком случае, не сейчас.

— Вам нужно быть осторожнее, Северус, — Дамблдор возникает на холсте над камином. — Я очень ценю ваше желание защитить учеников, но это может обернуться против вас. Кэрроу наверняка жаловались, и подозреваю, что сегодняшний инцидент произошел с разрешения вашего Лорда. Вы сами понимаете: ему нравится, когда его слугам напоминают о зыбкости их положения.

Северус понимающе кивает и проводит рукой по лицу.

— И, разумеется, вы должны окончательно решить насчет мисс Уизли. Не хмурьтесь, вы и сами прекрасно видите, как она смущается, глядя на вас. Если вы относитесь к ней лишь как к человеку, который скрашивает ваше одиночество, то мой вам совет: рвите это немедленно.

Северус задумчиво качает головой.

— Я не понимаю, что чувствую и откуда эти чувства могли взяться, Дамблдор. Ей шестнадцать, и она всего лишь моя ученица, что само по себе странно. Но я проторчал в этом кабинете, без нее, одну неделю — и не выдержал. Так не должно быть.

Дамблдор невозмутимо складывает руки на груди.

— Почему?

— Вы же прекрасно осведомлены.

— Поймите, Северус: то, что вы начинаете чувствовать к Джинни Уизли и не должно быть похоже на ту давнишнюю историю. Можете сердиться, но я скажу, потому что я считаю, что эта смелая девочка заслуживает внимания. Не кривите губы: вы тоже его заслужили.

Северус хмуро скрещивает ноги и смотрит на Дамблдора исподлобья.

— Я однажды предал того, кого любил. У таких, как я, не может быть второго шанса. Кроме того, я все еще не разлюбил. Выкладывайте уже вашу философию, и я лягу спать. После Круциатуса, знаете, хорошо спится.

Дамблдор поправляет сползшие на нос очки.

— Ваша беда в том, что неразделенная первая любовь всегда идеализируется. Вы оба были подростками, Северус, вы многого недосказали, не заметили, не протянули руки друг другу в нужное время. И если Лили сумела двинуться вперед, то ваши чувства остались на грани мечтаний. Вы спасаете ее сына — и уже всем этим искупляете свою вину, Северус, и уже этим показываете, как сильно любили и любите ее. Но это не та любовь, которая вам действительно нужна сейчас, в эту войну. Та любовь медленно ест вас изнутри. И если уж вы решаетесь оставлять Джинни Уизли в своем кабинете, то прошу вас: не ставьте Лили между вами. Так вы потеряете все.

Северус скептически замечает:

— Вам столько лет, Дамблдор, а вы наивно полагаете, что Уизли действительно увлечена, — да бросьте вы это. Вернется Поттер — и она разом исчезнет.

Дамблдор берется за край холста и улыбается:

— Хорошего же вы мнения о девушке, которая за вас сражалась с обоими Кэрроу.

Северус раздраженно машет рукой и взмахом палочки гасит горящие в спальне свечи. Ему кажется, что он не уснет — от мыслей, — но сон приходит почти сразу, обволакивающий и мучительный. Снится — вперемежку — Лили в школьной библиотеке, дом в Паучьем тупике, презрительное лицо Петуньи, Пожиратели, неприязненный взгляд Поттера, и — смеющееся лицо Уизли.

… Когда Северус открывает глаза, часы показывают пять утра, и заснуть уже не получается. Некоторое время он ворочается под жарким одеялом, размышляя над словами Дамблдора. Разумеется, это все ерунда: Уизли проводит время с пользой, готовясь к войне, он сам — заполняет свое одиночество, вот и все, и вся эта растущая привязанность к Уизли — всего лишь гиперболизация потребностей в ком-то, чтобы не быть одному. Взаимовыгодные отношения. Да и всерьез полагать, что девочка в шестнадцать может быть влюблена в мужчину его возраста? Дамблдор явно преувеличивает.

Не зажигая свечей, он на ощупь ищет в шкафу белье и рубашку и несколько раз чертыхается, не попав пуговицами в петли. Скорее бы уже наступило лето, с его ранним рассветом.

Тихо приоткрыв дверь в кабинет, он сразу замечает Уизли: она по-прежнему спит, подложив руки под голову, а сзади, за креслами, тлеют остывающие угли камина. Северус опускается рядом с ее лицом и несколько секунд разглядывает его: в полумраке рассвета оно кажется совсем безмятежным.

— Уизли, — он легонько касается ее руки.

Она приоткрывает глаза, глядя на него сонно и непонимающе.

— Сэр?

— Хотите, я вас провожу до башни или, может, пойдете со мной в теплицы? Мне нужны ноготки для зелья.

Уизли немедленно выпрямляется и опускает ноги на ковер, потом трет глаза.

— Я пойду с вами, конечно. Всегда мечтала побывать в теплицах на рассвете.

Они осторожно проходят галереи, спускаются по бесконечным лестницам и выходят в зимний двор. Звезды горят еще ярко, но с каждой минутой бледнеют, уступая время утру. Несколько десятков шагов по скрипучему снегу — и теплый, влажный воздух теплиц обнимает их обоих, обволакивает спокойствием и дурманит.

— Вы запретили мне извиняться, — Северус приводит ее к фрезии. — Но я могу извиниться бессловесно, показав вам, как распускаются цветы.

Уизли садится на корточки и осторожно гладит нежные, едва раскрывшиеся лепестки. В наступившей тишине слышно, как где-то вода мягко капает в рыхлую землю. Северус оставляет ее наедине с фрезией и деловито срывает головки ноготков.

— Я понимаю, что были так резки из-за того, что эта история про дружбу вам близка, иначе вы бы так не отреагировали, — Уизли встает рядом с ним и разглядывает высокие желтые цветы. — Что случилось с человеком, который был раньше вашим другом?

Северус едва не роняет головки ноготков на землю.

— Он умер.

Даже в приглушенном свете он видит, как она отводит глаза, не зная, что нужно сказать.

— Это было очень давно, Уизли. Не берите в голову, — он запихивает цветы в карман. — Признаться, я удивлен, что вы пришли сегодня. В ваших глазах было столько решимости послать меня ко всем чертям.

Ее щеки окрашиваются алым цветом смущения, и она нервно обхватывает плечи руками. Пальцы дрожат, но отступать — поздно — и для нее, и для него.

— Вы написали, что я вам нужна, и я не хотела оставлять вас наедине с самим собой, — отвечает она тихо-тихо — словно шелестят цветы. — У вас всегда такой взгляд — знаете, словно в ваших глазах льдинки или стекло. Я хотела разбить его. И еще — можете мне не верить — но я бы пошла за вами куда угодно. Я не боюсь ни вас, ни того, что вас окружает.

Она так и стоит — совсем рядом, хрупкая — и сильная, робкая — и смелая, и манящая, и лунный свет играет бликами на ее рыжих волосах. И Северус чувствует — как внутри него, глубоко-глубоко, за черной смоляной стеной страха и разочарования, опустошенности и одиночества яркими цветными пятнами проступает странное, почти невозможное чувство к этой девушке. Проступает желание коснуться ее и привлечь ее к себе — неизбежное, сильное, неподвластное, противоречащее его собственным словам и скептицизму.

— Пойдемте, скоро рассвет, — он решительно проходит мимо нее к дверям. — Вам нужно хотя бы немного поспать.

Северусу кажется, что если он хоть на мгновение останется стоять, — то сделает какую-нибудь невозможную и непоправимую глупость.