Странная (гет)

Сказать, что я была разочарована — не сказать ничего. Наш, по сути, провинциальный город в Америке по сравнению с Коуквортом смотрелся мегаполисом. Это как из столицы в глушь переехать.

Мне в прошлой жизни бывать в Англии не приходилось, потому при словосочетании «Центральная Англия» мне представлялись сельские пейзажи, милые деревенские коттеджи и обилие лесов и полей, как в детективных английских сериалах. Как же я ошибалась…

Коукворт оказался типичным промышленным городом, граничившим с Сток-Он-Трент — еще одним промышленным монстром. И мне оставалось только порадоваться, что мы не переехали туда, ведь там заводов и фабрик, казалось, было больше, чем населения. Этим, по крайней мере, наше новое место жительства выгодно отличалось в смысле экологии. Хотя иногда, когда ветер менялся, город затягивало смогом от шинного завода в соседнем городе.

Мы переехали сразу, как отпраздновали Рождество, и после яркого солнца, мороза и белого снега окунулись в грязь, сырость и серость. Даже вечнозеленые ели перед местной ратушей, где располагался городской совет, и те были такими же серыми, как и небо. Оно напомнило мне то время, когда горели торфяники, и Москву затянуло смогом. В самом городе действующих производственных объектов не было, только почти неработающая ткацкая фабрика и мелкие мастерские, потому практически все взрослое население ездило на работу в Сток-Он-Трент.

Река Трент, протекая через город, делила его на две части. Большая часть, там, где сосредоточились вся инфраструктура, и старый город. Мне всегда казалось, что старый город — это историческое достояние, местный колорит, изюминка, так сказать. Места, по которым всегда можно побродить, поглазеть, окунуться в историю, но в такую историю вы бы точно окунуться не захотели.

На самом деле старый город представлял собой пару улиц старых, первых построек, упиравшихся в глухой тупик с говорящим названием «Паучий». Когда-то это было, наверное, хорошее место, ведь почерневшие от влаги и времени дома хоть и были по большей части убитыми, но довольно большими и добротными. Да и, судя по деревьям, загущенным кустам и живописной речке, здесь когда-то была парковая зона. Но потом фабрика, видимо, расширилась, на том берегу возле самой речки выстроили кирпичную стену, из-за которой высилась высокая труба и несколько труб поменьше, днем и ночью чадившие вонючим серым дымом, а в реку потекли промышленные отходы. Жилье оказалось в промзоне, и все, кто мог, переехали на противоположный берег, подальше от копоти и поближе к цивилизации. Мы с отцом осматривали местность, и у меня волосы зашевелились от ужаса, когда увидела эту картину. Я вдруг поняла, как это страшно, на самом деле, родиться и вырасти в подобном месте, без перспектив и вариантов. Ясно видеть и осознавать, что отсюда выхода нет. Захоти мы с семьей переехать, то нам достаточно просто продать дом, добавить немного для покупки жилья в центре или даже сэкономить, купив ферму, например. А здесь разве можно продать один из этих домов, чтобы хватило на то, чтобы начать жизнь в новом месте? Кто захочет купить такое за деньги, достаточные для покупки нового дома? Неудивительно, что вечером пятницы в местных пабах до утра яблоку негде было упасть, а утром помятые и еле стоящие на ногах мужики, тихой сапой ползли по домам. Короче, я еще никогда так не радовалась, что нам предстоит вернуться в Америку. Даже моя депрессия прошла от этой мысли, а потом мне и вовсе улыбнулось счастье.

Привыкали мы к новому месту жительства долго, но все по-разному. Хорошо еще, что мне разрешили взять с собой почтовый столик, правда цена за подобные услуги в несколько раз возросла, но зато Глория прислала нам в уменьшенном виде всю мебель из старого дома и даже комнатные цветы, так что глядя на обстановку в комнатах, казалось, что мы и не переезжали вовсе. Это немного успокаивало.

Отец сразу окунулся в работу и домой приезжал только вечером, а по выходным мы с ним знакомились с городом и окрестностями, в то время как мама и сестра предпочитали пройтись по магазинам или посидеть в кафе — снять стресс и выйти в люди, как они говорили.

Мама была натурой деятельной, потому хандрила недолго, ровно до того момента, как вписалась в местное общество. А уж когда ее сделали членом закрытого элитного клуба для женщин, вовсе успокоилась и расслабилась. Ведь для местных она хоть и была пришлой, но не рядовой личностью — а женой инженера! Важного человека, что, видимо, льстило ее тщеславию. Единственный недостаток от переезда она видела постоянной и везде присутствующей пыли, которая даже зимой оседала на мебели и стеклах серым, трудносмывающимся порошком, похожим на тертый грифель.

Сестра ныла недели две, да и то по оставленным в Америке подругам, но потом завела себе новых и успокоилась. В школе, будучи новенькой, да еще переведенной в середине года, она стала звездой, и вела себя как примадонна. Равно если бы в село приехала городская, москвичка, например. Она несколько опережала местную школьную программу, так что быстро нашла себе свиту, и за их восторгами о доме и не вспоминала.

Я страдала дольше всех. Школу не посещала, перейдя на домашнее обучение, и только раз в неделю наведывалась туда для сдачи тестов. Все остальное время слонялась по дому, читала магические книги, присланные опекуном, и занималась на магическом тренажере — единственном, что осталось у меня от прошлой счастливой жизни. Хотя сама школа оказалась неплоха, — скорее, женская гимназия, чем обычная школа. Помимо общих дисциплин, там преподавали этикет, танцы, музыку, рисование и другие, безусловно, важные, но бесполезные для подобной местности предметы. Я была просто поражена, как эти англичане высокомерны и спесивы, словно каждый день их приглашают на обед к королеве. Как по мне, то строить из себя Леди, живя в коровнике, было, по крайней мере, смешно. Однако не поручусь, что в тот момент эти мысли не нашептали депрессия и пессимизм, в обычное время мне не свойственные. Каждый, даже преувеличенно любезный разговор начинался с чопорно поджатых губ и бесконечных рассуждений о погоде. Короче, я чувствовала себя пятым колесом, ненужной и бесполезной. И, несмотря на то, что безделье, как оказалось на практике, очень тягостное чувство, но общаться с другими детьми у меня никакого желания не было. Реально боялась, что не выдержу, вспылю и спровоцирую магический выброс. Да за эти две недели, что здесь живу, зарядила больше накопителей, чем за полтора месяца в Америке.

Все изменилось, когда отец взял меня с собой в рабочую поездку в Сток-Он-Трент узнать, пришел ли в порт нужный ему груз. Вызвалась поехать с ним, чтобы сменить обстановку и немного развеяться. Проезжая по окраине, заметила нетипичный для Англии храм с золотыми куполами и храмовой иконой над входом. Попросив отца притормозить, подошла поближе и убедилась, что Храм действительно был Православный, а на иконе, как было написано, был Григорий Просветитель Армении. Могла ли я подумать, что-то, что мне необходимо, найду в Англии.

В сам Храм мы не зашли. Я просто недолго робко потопталась у входа. Отец торопился, а я не могла его задерживать, да и холодно было. Из-за влажности даже в не холодную погоду сырость пробирала до костей. Потом мы еще несколько раз проезжали мимо и даже останавливались, и подходили, но я все не решалась зайти. Раньше думала, что бегом туда побегу, когда найду, а теперь робела, поскольку не знала, как на мой рассказ отреагирует священник. Поверит ли, не сочтет ли сумасшедшей или особой, склонной к воображению и жадной до внимания. А если и вовсе прогонит прочь?

Однажды мне все же удалось поговорить с батюшкой. На обратном пути мы с отцом остановились и присели в весеннем садике около церкви. И он стал меня расспрашивать, что это за место, почему меня сюда тянет, и почему я никак не могу зайти внутрь.

— Мне тоже интересно, почему юная мисс, что так часто здесь появляется, не решается зайти, — раздался густой мужской голос. — В нашем Храме всегда рады гостям.

Мы обернулись и увидели худощавого мужчину в рясе и накинутом на плечи пальто.

— Меня зовут отец Гарегин, — представился он, — я настоятель этого храма.

— Адрине, накрой нам столик к чаю, — обратился он по-русски к подошедшей к нам молодой приятной женщине в платке, — они озябли, надо бы их согреть.

— Простите, батюшка, но, боюсь, мы не сможем остаться, — с сожалением ответила я ему тоже по-русски, — папе нужно еще заехать по делам, а я не могу его задерживать, хотя мне просто необходимо с вами поговорить.

— Ничего не поделаешь, — флегматично ответил он. — Тогда в следующий раз пусть отец оставит тебя здесь, а на обратном пути заберет, — сказал он по-английски, обращаясь к папе. — Не беспокойтесь, здесь вашу дочь никто не обидит.

Через неделю отец завез меня в Храм и с некоторым сомнением сдал на руки батюшке. За чашкой чая я, не торопясь и тщательно подбирая слова, рассказала ему свою историю, поведала о сомнениях и о желании принять Крещение. Магию не упоминала, просто сказала, что обладаю экстрасенсорными способностями и в доказательство вызвала на ладони язычок пламени (я уже больше года тренировалась в беспалочковой магии, пока только в мелочах). Что интересно, на мой рассказ он отреагировал спокойно, не выказав удивления.

— Моя прабабушка Аннуш была знахаркой, — ответил он, подумав, — и я не знал более светлого и верующего человека, чем она… Ты не первая волшебница, встреченная мной в Англии, и мне понятны твои сомнения, и что ты хочешь до меня донести… Ты не ведьма, Лили, можешь успокоиться. Не та проклятая душа, о ком говорится в Библии, но грань между светом и тьмой очень тонка. Православие ясно разделяет ведьм и ведуний, потому, при всеобщем гонении на ведьм, у нас на всю Россию пострадало всего около ста человек, чья вина во вреде ближнему и служению тьме была доказана. В то время как в той же Англии или Германии выкосили весь женский генофонд только за то, что женщина оказалась красива или умна, ее клеймили как ведьму. На самом деле ведьм не зря называют «учеными», то есть прошедшими обучение. Нельзя думать, что если изучить колдовство, но не использовать его, то ты просто волшебница, а не колдунья. Вывод прост — всегда думай, прежде чем делать, а если в чем-то сомневаешься, то лучше откажись и всегда примеряй ситуацию к заповедям. Раз Бог дал тебе силу, то ей нужно учиться управлять, чтобы не навредить. Я думаю, что, имея опыт прошлой жизни, разберешься, когда и как использовать свой дар. Уверен, ты сможешь определить ту самую грань, поскольку уже видела тьму, способна ее почувствовать и распознать при встрече. Бог тебе в помощь. В свою очередь, могу сказать, что в любое время можешь обратиться ко мне за советом и поддержкой, так же я буду искренне рад новой прихожанке, — улыбаясь, добавил он.

На Пасхальной неделе приняла крещение и окончательно успокоилась. Теперь я чувствовала себя причастной, и словно какая-то частица прошлого вернулась ко мне. Русская речь, душевное спокойствие, уверенность, что все сделаю правильно.

Родители сначала удивились моему решению, но не препятствовали. А потом, увидев, что я стала более спокойной и веселой, как раньше, порадовались за меня, особенно папа, который винил в моей затянувшейся депрессии наш переезд. Впоследствии я наведывалась в церковь раз в месяц, благо отец часто мотался в Сток-Он-Трент по работе. Храм принадлежал армянской общине, что много лет жила в тех местах и владела фабрикой керамики. И приятной новостью для меня стало то, что в Калифорнии находилась еще одна армянская община и Православный Храм — первый в Америке. Теперь я буду не одинока, вернувшись домой.

Лето подарило мне еще одну радость — моего первого настоящего друга.

Конец весны в этом году выдался довольно теплым, и я стала потихоньку выбираться на природу. Лесов и полей поблизости не наблюдалось, да и не рискнула бы собирать что-либо в таком загрязненном месте, тут и отравиться недолго. Но прямо за нашим домом проходила старая дорога и протекала река, через которую был перекинут небольшой мостик, а за ним начинался большой заросший парк или сквер. Мне приглянулось в нем одно место. Там, где река расширялась и красиво огибала берег, стоял старый дуб. Суша словно бы выступала в воду, и получалось что-то наподобие полуострова, отрезанного от основной земли густыми кустами. Высокие деревья скрывали заводские трубы, а сама река выглядела довольно чистой, ведь фабрика располагалась ниже по течению. Получился такой островок спокойствия, вот туда меня и тянуло.

Добираться до моей прелести было страшновато. Места кругом были глухие, да и зареченская компания хулиганов спокойствия не добавляла, как и поддатые мужики, шедшие в свои трущобы прямиком через пустырь. Но я нашла выход. Глория прислала мне браслет — защиту от не-магов, которых в Англии почему-то называли магглы, как она объяснила. Браслет отводил глаза, и мне довелось убедиться, что он работает, когда на поляну, где я сидела с книгой, с гиканьем выскочило несколько мальчишек. В одном из них я опознала четырнадцатилетнего Денниса — главу местных хулиганов. Совет матерей, куда с некоторых пор входила мама, постоянно поднимал тему его поведения и ближайших перспектив в виде тюрьмы для несовершеннолетних, которая по нему плачет.

Они меня словно бы не увидели и не приближались, просто корча друг другу рожи, рисуясь и матерясь, носились по поляне. Напоследок Деннис сшиб рогаткой птичье гнездо, которое упало прямо к моим ногам. После чего, словно забыв о нем, мальчишки бросились прочь, потому, как вОроны (а это было их гнездо) с громким шумом, хлопая крыльями и яростно каркая, погнались за обидчиками, норовя клюнуть их побольнее в голову или глаза.

Стоило им убежать, как я отложила книгу и склонилась над гнездом, оценивая ущерб. Птенчиков было всего двое, и от удара они не выпали из гнезда, но сильно ударились. Направила на них силу и пожелала им выздороветь. Когда аура воронят пришла в норму, и они вновь принялись орать и разевать рты, я, наконец, обратила внимание на кусты, через которые пробивалось золотое свечение, говорящее о магической силе. Мне оно было хорошо знакомо. Этот пацан, которого я видела пару раз, правда издалека, уже вторую неделю за мной следил.

Сначала я думала, что заняла его место под дубом, уж больно поляна выделялась из общей картины запустения, но пацан не появлялся, не предъявлял свои права на территорию, не прогонял, — просто следил исподтишка, как какой-то сталкер. Мне не мешал, просто было любопытно, когда он наберется смелости выйти, и я не намерена была его подгонять. Но сейчас мне нужна была его помощь.

— Эй ты там… в кустах… Выходи! Я знаю, что ты там, — позвала, правда безрезультатно.

«Мда… как все запущено», — подумала, прежде чем повторить попытку.

— Выходи, кому говорю, — приказала я, — знаю, что ты там. Или ты трус, что боится девчонки? — добавила, подпустив в голос презрения.

Реакция последовала незамедлительно. Под громкий шорох из кустов появился рассерженный пацан, и только мое взрослое сознание и выдержка помогли мне удержать лицо и ничем не выдать охвативших меня чувств.

Мальчику на вид было лет десять. Очень высокий, на голову выше меня, при том, что у меня средний рост. Очень худой, нескладный и некрасивый, постоянно сутулящийся. Он втягивал голову в плечи, словно пытаясь спрятаться или слиться с окружающей обстановкой. Больше всего напоминал желтоклювого вороненка или бездомного котенка, а его одежда просто не поддавалась описанию. Какие-то тряпки. Видимо, старые школьные брюки, из которых он давно вырос, что-то наподобие женской блузки или старинной мужской, но времен пиратов, — с воланами на рукавах, торчащими из-под растянутой, видавшей виды вязаной кофты. На грязных ногах у него были надеты старые замызганные кеды неопределенного цвета. Мне потребовался один поверхностный взгляд, чтобы заметить все эти бросающиеся в глаза мелочи. Скажу честно, как мать, никогда бы не позволила своей дочери дружить с подобным типом, а будучи взрослой, добилась бы лишения его родителей родительских прав и забрала парнишку к себе, если бы он согласился.

— Я не трус, — с вызовом ответил он, делая шаг вперед, расправив плечи и зло сверкая глазами. Правда, не прошло и минуты, как он под моим взглядом опять втянул голову, словно устыдившись своего порыва. И молча застыл на месте, занавесив лицо длинной, давно нестриженой челкой сальных, покрытой пылью волос, лишь бросая на меня опасливые взгляды исподлобья.

— Ну, раз не трус, так подойди поближе, — не растерялась я, — или тебе больше в кустах сидеть нравится? Не видишь что ли, мне нужна твоя помощь.

Пацан заинтересованно бросил на меня цепкий взгляд и сделал пару мелких шагов в мою сторону.

— Чего тебе? — нарочито грубо, но с плохо скрываемым любопытством спросил он, делая еще пару шагов ко мне, — чего привязалась, я занят, а ты мне мешаешь.

— Ну так поможешь и иди куда захочешь, — спокойно ответила я, — можешь хоть обратно в кусты вернуться, если тебе там больше нравится.

— Ладно, — смущенно буркнул тот, оставив свою браваду, — чем помочь?

— Вот, надо вернуть гнездо обратно на дерево, — сказала я, — давай, шевелись, пока родители этих птенчиков не прилетели, а то им все равно будет, что мы с их детьми делаем — убиваем или спасаем. Вороны птицы злопамятные. Давай, полезай, — подогнала я его.

Пацан с сомнением оглядел дерево, но, немного помявшись, словно примериваясь, молча полез на дуб. Я передала ему гнездо, показала, куда его пристроить, и через десять минут чрезвычайно гордый от совершенного подвига мальчик, присоединился ко мне внизу.

— Ну что, я пошел, — притворно-равнодушно сказал он, с явным желанием остаться, только вроде повода не было.

— Ага, сейчас, — решительно ответила я. — А если родители этих птенцов не прилетят, я что, сама за ними наверх полезу? Ты сам подумал, что сказал? Посиди еще немного, успеешь в свой куст… Давай лучше перекусим, мне от волнения всегда есть хочется, а тут то хулиганы, то птенцы — одни расстройства.

Мальчик, стараясь не сильно демонстрировать счастье, робко примостился рядом со мной, растянутой полой кофты пытаясь прикрыть худые ноги.

— Не надо, я сыт, ешь сама, — упрямо отверг он мое угощение в виде бутерброда и стакана с компотом.

— Это я что-то не поняла, — опешила я. — Ты что, считаешь меня неподходящей для себя компанией? Даже бутерброд из рук девчонки взять не хочешь.

Пацан что-то смущенно замямлил, потом, к моему удивлению, извинился и скромно принял из моих рук злосчастный сэндвич. И робко, не глядя по сторонам, и стараясь не торопиться, стал его есть, иногда отпивая из стакана маленькие глоточки, словно растягивая удовольствие.

— Как тебя хоть зовут, мой спаситель? — устало спросила его, когда мы доели, и я убрала все вещи обратно в корзинку.

— Северус… Северус Снейп, — уточнил он, немного скривившись.

— А меня Лили Эванс, — ответила я. — Давай герой, вставай и полезай обратно. Надо снять страдальцев… Похоже, родители этих несчастных больше не прилетят.

Северус вздохнул и без возражений полез на дерево.