Танец без касаний (джен)

Месяц К’шар, 388 г. правления Раэхнарра, Исайн’Чоль (423 г. Р.Э.)

Белые, золотистые, багряные лунные лучи проникали сквозь узкие стрельчатые окна. Если присмотреться, можно заметить, как они неровно преломляются, проходя сквозь защитные заклинания, вплетенные в карнизы и рамы. Лучи отражались от прозрачных колонн, дробились, создавая на мраморных полах причудливое радужное великолепие. Редкостной красоты зрелище, которое никогда не находило ценителей в этих стенах.

Световые коридоры чередовались с темными альковами. Густой сумрак ткался из теней предметов, тек из углов помещения, окутывал и скрадывал силуэты, лишая мир четкости и точности настолько, что иногда казалось: стены, колонны — все это на самом деле не существует, лишь изредка выглядывает из клубящихся теней, высвеченное изменчивым лунным светом. Вот серебристый луч Фира замер, очерчивая контуры высокого столика и установленной на нем доски для ло’даса¹, пробежался по старинным фигуркам, обозначая новую позицию в партии, что длилась уже не первый десяток лет.

Тонкая рука с непропорционально длинными для человека пальцами подхватила фигуру, изображавшую женщину с фонарем, в котором живыми огоньками бились мотыльки, и поставила ее на две клетки вперед. Доска мигнула, несколько клеток сменили цвет с золотистого на серебряный, а край доски внезапно пропал, придавая ей еще более необычную искаженную форму.

— Опасный ход. — Никакой звук не разрезал тишину, лишь окружающее пространство всколыхнулось, по нему пробежала рябь, складываясь в высокую фигуру даэ Кацата. Белый плащ тек с плеч, смешиваясь с лунным светом, и казался насмешкой над окружающими тенями.

— Не более, чем любой другой. — Единственный звук — постукивание ногтя по столу — отсчитывал такты до следующего хода, а реальность дрожала и менялась вокруг. Денхерим искажали мир одним своим присутствием. Но разве весь мир и так не являлся лишь иллюзией? Пропавший край доски медленно соткался снова, на этот раз — почти целиком из золотых клеток. Мигнуло. Через золотые клетки начала выстраиваться серебряная дорожка.

Они замерли друг напротив друга, ощущая мерное скольжение силы, то, как черно-белая денхеримская мозаика неотвратимо меняла мир, который ускользал и рассыпался иллюзорными огоньками, сам собой выстраиваясь в совершенной иной последовательности. А сила текла дальше, наращивала мощь и сама не замечала, как обращалась в собственную противоположность, смешиваясь с другой и исчезая в вечном круговороте. Стена дрогнула, изгибаясь и сминая одно из окон. Потолок опустился ниже, а где-то сверху отчетливо громыхнуло, как будто на пол рухнуло нечто очень тяжелое. Тут же тени вокруг всколыхнулись, метнулись к столику острыми жалящими копьями. Дрожь недовольства в них можно было пощупать руками. Тень столкнулась со вспыхнувшим на мгновение голубоватым барьером, а потолок вернулся на место. Осторожное и плавное движение пластов реальности казалось практически виноватым, а призрачная иллюзорная сила вокруг брызжила насмешливыми искорками.

Энергия успокаивалась и затухала, сворачивалась гибкими кольцами, все яснее и четче обозначая двух склонившихся над игральным столиком дейм. Лишь клетки на доске причудливо вертелись, сами собой перестраиваясь и изменяя цвета.

— В столице неспокойно. Цар выбрал неудачное время для отлучек, — по выстроившейся серебром дорожке даэ Кацат сместил влево Пастыря, начиная атаку на открытую позицию Крадущей. Его противница лишь ниже склонилась над доской, откровенно демонстрируя, что узор из черных мотыльков на плаще Пастыря занимает внимание Фейрадхаан, Тени Владыки, намного больше, чем отсутствие в столице его Глаз. Впрочем, даэ Горциар всегда был склонен к внезапным исчезновениям и еще более внезапным появлениям. Пропасть, чтобы явиться вновь через пару лет с ворохом ценной информации — вполне в его духе. Беспокойство в данном случае — неуместно. Но Фейрадхаан слишком ясно его чувствовала: колебание энергии, смещавшиеся стеклышки в окнах, пряди силы, то и дело растекавшиеся вокруг и острыми иголками царапавшие ее восприятие. Горциар не стоил столько эмоций.

— Отправляйся на восток с Владыкой. — Тень провела кончиками пальцев вокруг серебряной клетки, на которой стояла фигурка Пастыря, и вокруг нее вспыхнули золотые поля. — Две Длани — это слишком мало.

Угадать причины — несложно: в этом мире существовали всего две вещи, способные вызвать у Кацата эмоции. И сейчас они были связаны как никогда.

— И слишком много чести для Вельде. — Пространство вновь пошло рябью, взвихрилось, пол собрался складками, но волнение это каким-то образом не коснулось игральной доски. Фейрадхаан согласно склонила голову. Пастырь оказался в весьма непростой ловушке. В любом другом случае двоих было более чем достаточно, но не тогда, когда слишком многие осмеливались вспомнить вслух, что Рихшиз — тоже Вельде. Горциар выбрал воистину неудачное время.

— Но Владыка уже сказал слово. — Ощущение силы снова волной расходилось вокруг, контуры и силуэты плыли, изгибались, превращая мир в очередную фантасмагорию. Фейрадхаан едва заметно касалась ее, скользила вперед тончайшей паутинкой собственной силы, без труда обходя поднятые щиты и поднимая скрепы, проникая в самую суть, к ответам на еще не прозвучавшие вопросы. К желаниям, скрываемым необходимостью. К смутному, совершенно незнакомому ей ощущению притяжения к чему-то далекому. Денхерим поет.

— Он не запрещал тебе покидать столицу, — ничто не мешало Воле Императора отправиться туда, куда ему вздумается. А если этот путь случайно проляжет в ту же сторону, что и дорога Владыки… И ничто не помешает Императору изменить маршрут так, что он пройдет и через денхеримские владения. — И нужно понять, что происходит с Денхеримом.

— Ты отправляла патрули на Север². — К позиции Крадущей по серебряным клетками передвинулись две фигуры всадников, а давление силы оставило смутное чувство смыкающихся на горле пальцев. — И позволила ему сопровождать их. Ты ходишь по краю. Сейчас — больше, чем когда-либо.

Напоминание жгло разум, как и унизительное воспоминание о постигшем наказании вместе с запретом покидать дворец. Собственная сила Фейрадхаан рвалась с поводка, стремясь ответить на слишком близкое присутствие чужой: врезаться в середину, запустить призрачные когти в податливую плоть, изорвать защитные покровы и впиться в обнаженную суть. Позволить металлическому запаху крови заполнить все вокруг. Она привычным усилием удержала ее. Одна из серебряных клеток на доске вдруг вспыхнула золотом, и стоящий на ней всадник развернул клинки в сторону недавнего союзника.

— Они вернулись. Во многом — потому что он был там. Северные Источники набирают силу. Рагаль уже почти проснулся. — Еще одна клетка вспыхнула золотом, перекрывая возможный путь отступления для Пастыря. Возможно, открывать свое преимущество сейчас было слишком рано, но иногда риск необходим.

Клубок чужой силы исчез внезапно. Втянулся в жестко очерченные границы воли, ощетинился колкими стеклянными копьями.

— Ты останешься здесь в одиночестве. — По плитам пола прошлась волна изморози. Казалось, мир на мгновение застыл в шатком и хрупком равновесии — тронь, и все разлетится на осколки. — А сила Кэль идет на спад.

— Сомневаешься, что я удержу столицу? Или в том, что я захочу ее удерживать?

— Когда-нибудь ты доиграешься. — Между золотыми клетками возникло несколько серебряных полей, на одном из которых стояла фигурка дракона — одна из самых мощных в игре. Один ход — и все золотое построение будет сметено. — Переоцениваешь силы.

Кацат положил на стол небольшой черный камушек — невзрачный, если просто взглянуть на него, и переполненный силой, если всмотреться внимательнее. Высвободишь — и без значительных разрушений не обойтись. Едва заметное движение пальцев — и он переместился на противоположную сторону стола, чтобы исчезнуть в складках церемониальных одежд Фейрадхаан. Черные императорские гербы на ее плечах контрастировали с серебряными денхеримскими эмблемами Кацата. Длани принадлежат Императору, но Раэх’наар’р Кэль никогда не требовал от Кацата сменить гербы, будто напоминал всем и каждому — Денхерим еще жив.

* * *

Ато, месяц вихрей, еще не наступил, но первые пылевые бури уже тревожили степь, побуждая выбирать маршруты с большой осторожностью. Летунам с востока приходилось подниматься к самым облакам, облетая пылевые фронты, а тем, для кого небо оказывалось недосягаемо — изыскивать иные пути передвижения. Старые подземные переходы в этом смысле являлись идеальным решением. Жаль, что ни один из них не проходил под Звездным озером, не оставляя Горциару иного пути в столицу, кроме как по поверхности. Никто из Кэль не позволил бы ему воспользоваться переходами в Айз’к Со. Можно было надеть Маску и потребовать, но тогда об этом сразу стало бы известно Владыке, а этого даэ старался избежать всеми возможными способами. Надень он Маску — и его мысли перестанут принадлежать ему одному. Но возвращаться Горциар пока не планировал, а наблюдать за озерной гладью с противоположной от столицы стороны ему даже нравилось. Он отвел взгляд от медленно опускающегося за горизонт солнца и отступил вглубь высокого кургана, скрывающего один из входов в подземье. Несколько пролетов лестницы вывели его на узкую площадку, от которой на восток уходил длинный туннель. Горциар прислушался, вглядываясь в темноту: гостей с этой стороны он не ждал, да и проходом от земель Коэнт редко пользовались. Был, конечно, еще туннель к гарнизону Юэрл, но тот и вовсе забросили в последние годы. Его гость придет иным путем.

Горциар опустился на грубо отделанный каменный пол, прислонился спиной к одной из опор, поддерживавших свод кургана, чтобы уловить малейшую вибрацию движений, и закрыл глаза, готовясь к долгому ожиданию. Дыхание его было ровным и едва уловимым, а сердцебиение с каждым мгновением становилось все медленнее, и вскоре уже практически ничего не могло указать на то, что в старом кургане есть хоть что-то живое. Змея на дереве.

Солнце между тем опускалось все ниже, тени удлинялись, становясь все более густыми и глубокими, и когда последний луч света исчез с озерной глади, по теням прокатилась легкая волна дрожи. Она нарастала, тени кружились на месте, образуя водоворот, пока не взметнулись вверх, обозначая пока неясный силуэт, раскрылись хищным цветком и рассеялись в жухлой траве. Шаг’ё на несколько мгновений замер в неподвижности. От его тени во все стороны устремились тонкие жгутики, покрывая пространство вокруг сигнальной сетью. Он медленно и осторожно пошел вперед, а рука его сжимала рукоять длинного копья. У входа в курган дейм остановился, тень перед ним приподнялась, собираясь в изломанную фигуру, которую при должном воображении можно было принять за лисицу, и первой шагнула в темноту. За ней последовала еще пара таких же созданий, веером разбегаясь по пролетам лестницы, растекаясь чернильными лужицами, по которым Шаг’ё спускался вниз. На площадке он снова остановился. Лисицы метнулись в стороны, растеклись паутинкой, отгораживавшей обе стороны расходившегося туннеля, еще одна крутилась у ног Шаг’ё, перетекая из одной формы в другую.

Чужое присутствие Горциар ощутил сразу: оно отдалось пульсацией крови в ушах, укололо жаром в кончиках пальцев, хоть его и отравляло ледяное дыхание тени, а в самой крови к холодной вязкой сладости Шангард примешивалась нечистая горечь. Теней вокруг становилось все больше, казалось, сам мир выцветал — так сильно они приглушали его теплую живую пульсацию, и что-то в глубине самой сути Горциара сопротивлялось им, стремилось взметнуться потоком терпкой горячей крови, расцветить алым чернильную темноту. Он ждал. Удобный момент, мгновение покоя в бесконечном танце.

— Вы задержались, Шаг’ё, — Горциар открыл глаза, и тут же стремительный удар копья пригвоздил к опоре его тело. — Что помешало вам? — С наконечника копья бежала одинокая капелька крови, а Горциар замер за спиной Шаг’ё, удерживая у самого его горла узкий, чуть изогнутый клинок. Второй пригвоздил к полу метнувшуюся к нему лисицу. Змея в траве. Он шумно втянул носом воздух, ловя в разнообразии витавших вокруг запахов те, что могли бы подсказать ответ. Страха не было, а пульсация крови Шаг’ё не изменилась, оставаясь все такой же ровной. Неестественной. Горциар неторопливо убрал клинки в ножны, не обращая внимания на то, как силуэт Шаг’ё тает, а сам он выскальзывает из глубокой тени одной из опор.

— Неплохо… для полукровки, — Горциар вернулся на полюбившееся ему место, с выверенным тщанием ступая между растянутых вокруг тонких теневых нитей. — Как продвигается дело?

— Ваэ’леа’р’циантэ Кэль готов к неким действиям. — Шаг’ё устроился на противоположном конце площадки. Горциар позволил вязкому течению своей силы развернуться вокруг, мазнуть, самую чуточку не достав его, и успокоил, пряча потоки под верхнем слоем камней.

— Вот как. — Горциар склонил голову к плечу, прислушиваясь. Где-то там несла свои воды подземная река, впадавшая в озеро. Ее убаюкивающий рокот едва достигал их слуха, но его хватало, чтобы скрыть движение мельчайших капелек крови. Вопреки общему убеждению в нетерпеливости Эшс, он не собирался торопиться.

— Литте Каммэ в этом совершенно уверен. — Приглушенные слова Шаг’ё звучали будто издалека, теряясь в холодноватой глубине тени. Как и большинство восточников, он с трудом удерживал себя на поверхности реальности, то и дело норовя соскользнуть куда-то глубже, раствориться в подступающей со всех сторон темноте.

— Оружие? — Эта часть плана казалась Горциару самой зыбкой и ненадежной. Люди в принципе были весьма непостоянными существами. А уж кровь пахла и вовсе отвратительно. Вероятно, Каммэ пришлось отказаться и от дыхания, иначе как он мог находиться рядом с ними так долго. Шаг’ё не ответил, но Горциар уловил недовольную рябь, проскользнувшую по теням: промедление совершенно не нравилось Шангард.

— Касание, — подсказал он после небольшого раздумья, — они слепы и потому не ценят другого. Только то, что могут потрогать. — Тень взметнулась, на мгновение выходя из-под контроля, холодные волны прошлись по всей площадке, прежде чем Шаг’ё вновь удалось обуздать их. Полукровки совершенно неспособны контролировать силы. Горциар ядовито улыбнулся, показывая, что прекрасно заметил потерю контроля: если кто-то вздумал вести себя так, будто в чем-то равен ему…

— Остается Воля Императора. — Шелестящий голос Шаг’ё звучал так, будто ничего и не произошло. Горциар втянул обратно выступившую из едва заметной царапины капельку крови. С’се’ента’ара Шангард обучила своего полукровку чуточку лучше, чем он рассчитывал.

— Он отправится на Восток. — В этом не было никаких сомнений: слишком хорош повод для последнего из северных даэ взглянуть на свои бывшие владения. Источник зовет. Горциар и сам ощущал это: там, на юго-западе, билось каменное сердце Эшс. Он осторожно коснулся собственной сущности, перепутанного клубка нитей и обетов, в которые был затянут крепче, чем глупая муха в сеть паутины. Вот только в отличие от мухи он знал — за пределами паутины нет ничего, кроме пустоты. Но это совершенно не помешает пауку как следует пообедать. Часть нитей дышала песком и соленой водой, в ней чудился прозрачный запах растекавшейся по воде крови, капель, испарявшихся с раскаленных камней. Драгоценные нити Эшс, протянувшиеся через кровь и плоть, связавшие накрепко и намертво. Горциар не представлял, как можно было посметь от них отказаться. И совсем другие, тонкие и острые, тянущие его строго на запад — к громаде императорского дворца. В них чернота плащей и серебро масок, вся тяжесть имперского герба. И гнилостный привкус искажений Денхерима. Северной язвы, которую Владыке Раэх’наар’ру не достало решимости стереть в прах. Император не может позволить себе слабостей. Если Император слаб… корону наденет другой.

— В таком случае, помех нет. Император услышит.

— Да.

Ощущение чужого присутствия пропадало: стихала пульсация крови, исчезали запахи. Горциар вслушивался в них, вновь закрывая глаза и замирая в ожидании. Время — ждать, и время — действовать. Он в совершенстве владел и тем, и другим. Сейчас он ждал достаточно, пора было действовать. Избавиться и от заразы дипломатии, жалких попыток договориться с существами, которые не в состоянии управиться и с крохами собственной силы, и от позора Эшс’арон. Полукровки, посмевшей отказаться от чести и имени. Владыка увидит, к чему могут привести глупые игры и забывчивость. Север пора покорить окончательно и вернуть Завесу. Северные Источники ждали слишком долго, а способных сравняться с манш’рин хватало и среди Эшс.

* * *

— Как они проникнут во дворец? Он ведь… хорошо охраняется, — Далливан смутно помнил, как в первый свой визит во дворец стражи он не заметил. Но теперь-то посол прекрасно понимал, что смотрел недостаточно внимательно. И просто не знал, на что стоит обратить внимание.

— Способы есть, — Каммэ неопределенно повел плечами и наклонился вперед, практически уткнувшись носом в гравюру на стене. Далливан и в прошлый раз отметил повышенное внимание резидента именно к этой картине, но так и не понял, что его привлекло в обороне сиальской крепости Духовной Сестрой Юе. По легенде, ее Покров защитил всю крепость от деймской армии во время Зимнего набега. Сестра Юе молилась день и ночь, и пока она не упала замертво истощенная, ни один дейм не переступил порог замка.

— Я хочу быть уверенным, — в голосе Энрах Таю проскользнуло раздражение: он устал от бесконечного утаивания информации и иносказаний, — что мои действия не будут бессмысленными, а все дело не закончится на Тысяче ступеней.

— Ни в чем нельзя быть уверенным, — Каммэ наконец-то отошел от картины и развернулся к Далливану, рассматривая его с каким-то новым выражением лица, будто увидел в первый раз, — но у них очень хорошие шансы на успех. По крайней мере, в этой части.

— Им… помогут изнутри? — тихо спросил Далливан. Почему-то эта мысль казалась ему неправильной: не из-за того, что не соответствовала действительности, а из-за смысла, который ее наполнял. Предательство. Отличная лазейка для дипломата — так говорил Девятый Иерарх, но Таю претила сама мысль. У света Тана должны быть иные пути.

— Либо в городе случится нечто, что оттянет внимание туда. — Каммэ помолчал. Его взгляд блуждал по кабинету, практически ни на чем не задерживаясь. — Охрану дворца осуществляют со’баст — гвардия Императора. И к тому моменту, как все будет готово, большая ее часть уже будет оттянута к Востоку. Я полагаю, Ларсен готовит провокацию. Нечто, что окажется приоритетнее защиты дворца, в котором к тому же будет отсутствовать о’хаэ.

— И что это может быть? — Далливан нахмурился, пытаясь понять, что может оказаться более важным, чем сердце Империи.

— Единственное, что мне приходит в голову — защита айтари. Но окажется ли Ларсен настолько безумен?

— Айтари? — Далливан прикусил губу, лихорадочно соображая: в записках Самместа говорилось о том, что дейм делят свое общество на две большие касты: айтари и гайтари, и что дела с людьми и вообще внешним миром ведут гайтари. Все дейм, которых вы увидите, скорее всего — гайтари. Айтари не покидают внутренних земель. — Разве они есть здесь?

— Внутренние кварталы. — Каммэ отвернулся, будто эта тема была ему неприятна. — Вряд ли Ларсен решится на действительно серьезную диверсию — в этом случае идти ко дворцу ему придется в одиночку, но достаточно будет и намека.

— Ясно, — Далливан кивнул, — вероятно, мне потребуется еще одна встреча, чтобы принять решение.

— Я сообщу, если будут новости, — Каммэ едва наметил поклон и исчез. Когда хотел, он двигался практически так же быстро, как большинство дейм.

Энрах Таю уселся за стол, рефлекторно перекладывая листки из одной стопки в другую. Каммэ так ничего и не сказал насчет помощи изнутри. Но Далливан был уверен, что угадал.

* * *

Деймская столица напоминала Далливану шкатулку с секретами, и за последние несколько недель он открыл в ней потайных отделений больше, чем за все остальное время пребывания в Империи. Взлетные площадки, внутренние кварталы, а теперь еще и… подземные уровни?

Впрочем, толком рассмотреть что-либо не получалось: тусклого света странных беловатых кристаллов, вделанных в каменную стену, хватало только чтобы не споткнуться на узкой дорожке, по которой его вел Каммэ, с другой стороны от нее темнел провал настолько широкий, что противоположного края Далливан не видел.

— Что там внизу? — тихо спросил он, морщась от того, как далеко подземное эхо разносит даже слабый шепот.

— Ничего такого, на что стоило бы взглянуть, — также тихо ответил Каммэ, — слева будет проход, сворачивайте.

Далливан кивнул, но прежде чем он успел последовать инструкциям, рядом с ним мелькнул чей-то размытый силуэт: он понял это лишь по сжатому воздуху, коснувшемуся лица. Посол обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть Ларсена, что-то быстро говорящего Каммэ настолько тихо, что даже эхо не доносило обрывков слов. Или это от того, что гул, поднимавшийся из-под земли, заглушил все прочие звуки? Камни под ногами мелко задрожали, и Далливан, забывая о предосторожностях, схватился рукой за стену, мельком порадовавшись, что он в перчатках. Таю видел, как Каммэ, так же, как и он сам, всем телом прижимается к стене, Ларсен же так и остался стоять посреди тропы, не сдвинувшись ни на миллиметр, словно происходящее не могло коснуться его и краем.

Гул затих так же внезапно, как и начался. Каммэ первым нырнул в узкий проход в стене, и Далливан последовал за ним.

— Зачем вам все это? Это же… ваша страна, — он знал, что снова делает все не по правилам, спрашивает не о том, о чем должен, но по-другому не мог. Таю слышал отчетливый хмык Каммэ, но в сторону резидента не смотрел — только на Ларсена, чей закрытый тканью профиль едва угадывался в пляшущих тенях небольшой комнаты.

— Моим домом был… мог быть Глассиар. — Из-за повязок голос звучал глуховато, и Далливану приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова. Он мельком взглянул на Каммэ, но тот будто слился со стеной, стремясь выглядеть как можно незаметнее. Словно боялся спугнуть внезапную откровенность. Далливану показалось, что он заметил на его лице проблеск того, что можно назвать удивлением. — Но этого не случилось. Кэль заставили Север замолчать. Они не слишком ценят верность. Денхерим присягнули Кэль, но их принадлежности к Северу оказалось достаточно, чтобы быть уничтоженными. А остатки жалко приткнулись у трона. Глассиар и Рагаль смели, а то, что сталось с Альяд…

Ларсен замолчал, но Далливану казалось — слова еще звучат, что-то безмолвно висело в воздухе, стискивало виски колючим прикосновением, отдаленно напоминавшим то, что он ощутил у Черных Башен, только в этот раз он не пытался его оттолкнуть, скорее прочувствовать и понять, что скрывается под ним. Будто вслушивался в неясный шелест травы, а она болезненно резала касавшиеся ее ладони.

— Это можно изменить. Вернуть или закончить, но избавиться от… неопределенности. Нет ничего хуже пустоты.

— Я… понимаю, — Далливан услышал собственные слова будто со стороны, но тут же почувствовал и уверился в том, что они — правильные. Когда-то давно Энр от края и до края обагрила кровь. Гербовые копья украсили дороги вместо виселиц, а золотые крылья энрских птиц остались на дне залива Иссата. Энр — единственный из всех — до сих пор не имел собственной внутренней армии. Даже Та’Ларну позволили сохранить свои боевые отряды. Копья сменила виноградная лоза. Для Далливана все это осталось историей, давней, как полузабытая сказка у очага, Ларсен же говорил так, будто для него сказка была реальностью.

— Так что вы скажите, Да’алли’и’ив’а’ан? — Ларсен смотрел прямо на него, и впервые Далливану не казалось, что дейм смотрит сквозь него.

— Иерархия не вмешивается во внутренние дела Империи. — Один раз он уже позволил себе говорить от имени всей страны, и ничем хорошим это не кончилось. Сердце колотилось как бешеное, казалось, дай ему волю и оно выпрыгнет из груди через глотку. Наверное, именно поэтому каждое слово давалось Далливану с таким трудом. — Но я знаю, что Энрах Таю Далливан как раз хотел поэкспериментировать с деймской сталью. Возможно, это приведет к любопытным эффектам. — Дейм никогда не путаются в статусах и очень четко отделяют должность, лицо и клан. То, что делает представитель клана, далеко не всегда является тем, что творит то или иное государственное лицо, и совершенно точно не соответствует тому, что может сделать конкретный дейм. Эту истину Далливану пытались втолковать и Саммест в своих записках, и Каммэ, и даже Сиррат, а вот понял он только сейчас. Если, конечно, правильно понял, а не испортил все снова.

— Тогда мне найдется, что вам показать. — Ларсен вдруг отщелкнул замок одного из наручей, небрежно отбрасывая его в сторону, а потом медленно, будто делал это впервые в жизни, стянул с руки тонкую кожаную перчатку. — Кажется, у людей это делается так?

Несколько мгновений Далливан, глупо моргая, просто таращился на протянутую ему руку. Никаких телесных контактов. В голове одновременно вертелся целый ворох обрывков каких-то совершенно посторонних мыслей, строчек из сводок и отчетов, а потом там вдруг стало удивительно пусто. Кому из тех, кто их составлял, протягивал руку хотя бы один дейм? Никто не раскроет ладонь сильнее, чем требуется. Далливан торопливо сорвал перчатку и сжал ладонь Ларсена, скрепляя рукопожатие. Подсознательно он ожидал холода, но рука дейм оказалась намного горячее его собственной, кожа ощущалась более плотной, а быстрый пульс крови отдавался в пальцах. Далливан вздрогнул: чужой ритм затягивал, отдавался странным покалыванием во всем теле, так что собственное сердцебиение казалось слишком медленным и неправильным. Голова закружилась, и он с некоторым трудом заставил себя разжать пальцы. Ларсен также медленно отпустил его и поднес ладонь практически к самым глазам, рассматривая выступившие на коже красноватые пятна, напоминавшие слабые ожоги.

— Ваша сила поможет нам. — Надевая перчатки, Ларсен выглядел… удовлетворенным, а Далливан осознал, что снова не понял и половины того, что произошло.

Примечания:

[1] Ло'дас — стратегическая игра, отдаленно напоминающая шахматы. Чуть подробнее о правилах можно прочитать здесь https://vk.com/wall-157774470_586

[2] Об указанном событии можно прочитать в драббле "Чужая земля"