Танец без касаний (джен)

Месяц К’шар, 388 г. правления Раэхнарра, Исайн’Чоль (423 г. Р.Э.)

Каммэ ждал. Иногда эхо доносило до него грохот и отголоски мощных всплесков силы. В городе сейчас было весело. Но происходившее там совершенно не занимало мысли Литте. Он сидел спиной к столу, на котором вращалась, все замедляя свое движение, продолговатая ампула, наполненная рубиновой жидкостью. Каммэ прислушивался к едва уловимому шороху стекла по поверхности, и звук этот казался ему более осязаемым, чем канонада от ловушек Шангард в городе.

Звук прекратился. Целый такт тишина буквально оглушала, а потом ее разрезал отчетливый треск стекла. Каммэ развернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как заговоренное стекло рассыпается на осколки, а рубиновая кровь медленно растекается по столу. Вот и все. Кончиком удлиненного ногтя он подцепил густую каплю и поднес к самым глазам.

— Я снова оказался прав, да, Л’ла’ар’ассан’сэен?

Отвечать ему было некому. Литте движением пальцев собрал со стола кровь, мгновенно обращая ее в едва заметную сухую пыль, и сдвинул в сторону столешницу, открывая тайник. Разделенный на небольшие секции, он практически пустовал: слишком мало осталось того, что достойно называться ценным.

Капли крови из рассеченных пальцев падали, растекались по едва заметному узору, наполняя его и разблокируя одну за другой ловушки и защитные скрепы. Последний узор вспыхнул дымным чертополохом и рассыпался, позволяя Каммэ достать несколько стержней стас-накопителей¹ с черно-белой маркировкой и овальной формы печать, по крышке которой серебрился едва заметный рисунок, напоминавший когтистую лапу. Глассиар.

После визита Шаг’ё защиту пришлось натягивать заново и исправлять ранее незамеченные несовершенства. Но то легкое дрожание плетений, что сейчас докатилось до Каммэ, точно не было вторжением. Едва уловимый аромат крови нельзя не узнать.

— Ас’сэен.

Пальцы Литте неторопливо перебирали звенья длинной цепи, и отвлекаться от своего занятия он не собирался. Но это не мешало отслеживать каждое движение гостя.

— Мы нашли начало тропы.

Ларсен прекратил дразнить восприятие своим мельтешением и уселся на край стола, сдвинув в сторону разложенное оружие.

— Не подозревал за Шаг’ё таких талантов.

Смутное ощущение захлопывающейся ловушки стало отчетливее. Каммэ будто снова почувствовал смыкающиеся лепестки мухоловки. Шангард прекрасно разбирались в ловушках, но распутывать тропы… тут нужны были чувства кого-то из мастеров пространств. Или точное знание, где искать. Чтобы даже тот, кто не являлся мастером, мог уловить концы.

— Ты ничего не хочешь у меня спросить?

— Нет.

У Ларсена никогда не получалось скрыть что-либо достаточно хорошо. Литте подался вперед, принюхиваясь к померещившемуся вдруг аромату. Едва уловимая тень, дуновение, но такое созвучное подсознательному чувству неправильности происходящего, что дразнило его обоняние последние циклы. И то, что теперь оно обрело вполне конкретную основу и форму, сейчас ничего не меняло. Ларсен шел вперед, а мосты уже горели у него за спиной, и единственный шанс достичь противоположной стороны — обогнать пламя. Ничтожно призрачный шанс.

— Сохранишь это? Пока моя кровь не понадобится Глассиар.

Края пространства над столом расползлись, будто рваная рана, и на поверхность вывалилась овальная печать с гербом Глассиар. Каммэ протянул руку вперед, не касаясь, но даже так ощущая мерное биение крови в ней. Печать Глассиар. Сконцентрированный сгусток всего, что было Глассиар. Всего, что осталось.

Он знал, когда Источник Глассиар усыпили, исчезла возможность создавать новые связи с ним, возможность того, чтобы под лунами кто-то еще мог зваться Глассиар. Ларсен родился уже после Северной войны и связи с Источником у него не могло быть. Самым правильным, что могла сделать тогда его мать, наследница имени Глассиар, — прервать свой договор и ждать, пока вновь не откроется доступ к Источникам. Если он когда-нибудь откроется. Каммэ понятия не имел, почему она все-таки рискнула. И почему перенастроила свою привязку к Источнику на еще не родившегося ребенка, делая его Глассиар в намного большей степени, чем можно ожидать от появившегося на свет столь далеко на юге. А сейчас Ларсен принес свою печать крови ему.

— Могу и воспользоваться… моментом.

В руках представителей юга кровь всегда была самым опасным оружием. Добытые в бою капли обращались оружием против бывших владельцев, тонкая вязь проклятий сковывала сильнее любых клятв. Кровь — сила, кровь — жизнь. Концентрированная кровь печати открывала намного больше возможностей, чем любая другая: даже убей он Ларсена прямо сейчас, не получил бы настолько чистого образца.

Для Эшсар кровь была проводником их воли, возможностью удаленно влиять на неосторожно позволивших подобраться слишком близко, насылать изощренные проклятья и скреплять клятвы. Стылая кровь Эшсар сохраняла тайны надежнее, чем смерть их владельцев. Именно ее дыхание Каммэ уловил сегодня.

Переменчивые собиратели крови Фэльч славились умением соединять свою кровь с чужой, не смешивая, сохранять ее в первозданном виде. Вот только, к глубокому неудовольствию Стражей крови, к «сохранять» всегда примешивалось «использовать», а ни один клан добровольно не согласится передать свою силу в руки другого. Особенно, если речь шла не о нескольких тактах боя. Но все же для некоторых кланов возможность сохранить свою кровь была жизненно необходима. Вот только дело еще осложнялось тем, что, в отличие от большинства, этот дар Фэльч никогда не зависел от чистоты крови, возникая у того или иного представителя линии совершенно случайным образом. И Каммэ предпочел, чтобы этим самым представителем оказался кто-нибудь другой. У кого хватило бы сил не только хранить. Но о последнем маленьком факте Ларсен знать никак не мог, он и о первом-то узнал случайно. И сохранил это знание при себе.

— Делай что хочешь, Л’тэ’а, — Ларсен едва заметно улыбался. Касание всегда работало в обе стороны, и если Каммэ было достаточно молчания, чтобы читать в нем ответы, то и Ларсен совершенно точно знал — возможность окажется слишком притягательна, а любопытство сильнее здравого смысла.

Печать все также стояла на столе, притягивая внимание и напоминая о так не данном вслух обещании. Каммэ не сводил с нее пристального взгляда, будто та была живым существом, ожидать от которого можно чего угодно. Ничто не мешало убрать печать обратно и забыть о ней. Глассиар — совершенно не его дело. Большую часть жизни он предпочитал держаться как можно дальше от кланов и вопросов их крови. Вероятно, это будет самой безумной авантюрой из всех.

Стоило чуть выпустить из хватки силу, как она устремилась куда-то в глубину, к едва заметной нити, что когда-то связывала Л”иэт’тэа’та’э Фэльч с далеким южным Источником. Переменчивые искры Танцующего Источника Кэль ему нравились намного больше. Но его собственная сила была иного мнения — она тянулась, оживляла похороненную глубоко память, возвращала обратно тягучую пряность и сухую пыль. Слабая тонкая нить, но ее достаточно, чтобы старательно игнорируемое чувство пустоты стало осязаемым. Кровь Фэльч жаждала наполнения.

Каммэ аккуратно распустил шнуровку, стягивая наруч и откладывая его в сторону, размотал бинты, обнажая покрытую тонкой сеткой шрамов кожу. Чем больше боев — тем больше ран. Хотя ему далеко было до Ан’ашар, творящих оружие из собственной крови. Сила текла сквозь тело вместе с кровью, преобразовывала ее, выхолащивала и обезличивала, превращая всего лишь в инструмент. Идеальный сосуд, жаждущий наполнения. Печать призывно сияла на столе, окрашиваясь с каждым мигом во все более желанные цвета. Мир не терпит пустоты. Острым кончиком кольца-когтя Каммэ прочертил по коже новую линию, мгновенно наполнившуюся рубиновым блеском, сейчас совершенно сухим и безжизненным, но способным стать чем угодно, нашелся бы подходящий наполнитель. Он протянул руку, касаясь крышки печати — та отошла в сторону от легкого прикосновения. Никакой дополнительной защиты. Это выглядело… практически оскорбительно. Тонкая взвесь крови поднялась в воздух, повинуясь его воле, зависла на несколько тактов, а потом медленно втянулась в подготовленную для нее рану, наполняя разум совершенно незнакомым ощущением. Будто на мгновение коснулся другого мира. И он отозвался звенящим чувством пустоты под ногами, бесконечными дорогами и устремленными вверх ступеньками. Тысячи мельтешащих фрагментов и затягивающая пустота между ними. Опасная завораживающая сила.

Кровь ускользала в глубину, сворачивалась там, скрываемая ореолом его собственной силы, и засыпала. Пусть спит, пока не придет ее время. Каммэ сомневался, что ему когда-либо придется ее возвращать, но ему нравилось поселившееся где-то в глубине ощущение зыбкости мира вокруг.

Печать на столе больше не выглядела ни притягательной, ни даже просто… занятной. Старый хлам, выполнивший свое предназначение. Смыкались края раны, скрывался под бинтами новый тонкий шрам, а во внутренних пазах наруча поблескивали стас-накопители с черно-белой маркировкой. Вот и все. Теперь оставалось только позаботиться о сохранности собственной жизни, а это Каммэ всегда удавалось наилучшим образом.

* * *

Кап. Кап-кап. Тягучие рубиновые капли собирались на кончике клинка, с тихим шипением испарялись, падали, пятная черно-белый рисунок пола, так напоминавшего доску для ло’дас. Текли по пальцам, сбивая восприятие и отвлекая от распространявшегося по всему телу жжения. Потоки энергии путались, устремлялись туда, где ощущали пустоту и неправильность, сталкивались с совершенно чужой им силой, взрывались и горели. А вокруг кружились осколки безжалостно разбитого и перекроенного пространства, кружились и все никак не могли собраться в единую картину. Денхерим меняли мир своим присутствием.

Горциар с трудом оторвал взгляд от затягивающего созерцания собственной крови. Ощущение ускользавшей из пальцев жизни путало мысли, туманило зрение, раз за разом возвращая сознание назад во времени, будто наслаждалось, прокручивая последние такты его жизни.

Удар в незащищенную спину. Ни шанса ускользнуть, ни отвести удар. Да и не полукровке состязаться с ним в скорости. Ощущение опасности, обжегшее сознание слепящей волной. Треск разлетающегося на осколки пространства, и перед глазами уже игральная доска, по клетками которой расползаются капли крови, покрывая черное крошево расколовшегося энергетического кристалла.

Тень и Воля всегда действовали как одно целое, но Горциар был уверен, что на этот раз их удалось разделить. Неужели успела позвать?

— Вы заигрались, — голос Кацата звучал скрежетом когтей по зеркальной глади.

Горциар не обращал на него внимания, он медленно — собственное тело с трудом слушалось его — повернул голову: Фейрадхаан стояла там, где он сам находился всего такт назад, а ошеломленное выражение лица было именно таким, каким он себе представлял. Не хватало только торчащего клинка, как раз там, где находилась прижатая к груди рука. Благословенная сталь выбрала для себя другие ножны. Как-то отстраненно Горциар понял, что этот странный булькающий звук, царапавший слух — его собственный смех. Он звучал долго, до тех пор пока жжение окончательно не сменилось темнотой.

* * *

Они играли в ло’дас почти четыре сотни лет. Достаточный срок, чтобы знать, в какие ловушки может попасться противник. И пусть вмешательство в чужую игру считалось недопустимой вольностью, Кацат полагал, что, сохранив у себя его маячок, Фейрадхаан признала, что ей не помешает подстраховка. К тому же…

— Не помню, чтобы звал тебя.

Кацат замер, прислушиваясь к тихим шепоткам разливавшейся вокруг силы, но недовольства не уловил — только ленивое любопытство, не слишком, впрочем, требовавшее ответа.

— Вернусь, когда будет необходимо, — вероятно, это вполне можно счесть своеволием. Но зеленоватая шелестящая волна лишь привычно мазнула по самому краю восприятия, принимая и делая своей частью. Молчаливо обещая подсказать момент. Идеально выверенный баланс покоя и действия. Где-то здесь пряталась истинная суть Раэхнаарра Кэль.

Беззвучное «пора» коснулось сознания вместе с осыпающейся стеклянной крошкой. Кацат сместил пространство, лишь на долю такта опоздав за смыкающейся петлей Альяд, но здесь его вмешательство и не требовалось — мерцавший серебром всадник² на проверку оказался фигурой золотых. Хотя, кажется, и сам об этом не подозревал до последнего мгновения. Стремительная пульсация мира вокруг и перестраивающаяся мозаика фрагментов. Два удара клинком слились в один. Размен. Он до последнего надеялся, что отводить придется совсем другой меч. Но серебристый северный клинок со срывающимися с лезвия снежинками довершил удар, вдоволь напитав дворцовые плиты звенящей кровью Глассиар. Раз. Тяжелый короткий меч в руках Горциара еще летел вперед, но пространство уже изогнулось, куски мозаики поменялись местами. Два. Мигнуло. Охотник и цель поменялись ролями. Кацат не сомневался: реальность еще жестоко отомстит за то, как грубо исказили ее сегменты. Пространство дворца шло рябью, где-то обрывались старые скрепы, этажом ниже что-то звучно громыхнуло, а совсем рядом обрушились перекрытия, обдавая всех каменной пылью. Но сейчас все, что ему требовалось — отвести удар от одной фигурки сайн³, возомнившей себя самой Крадущей.

— Вы заигрались, — выпущенная на свободу сила еще металась вокруг, не торопясь возвращаться в очертанные ей границы, давила, сталкивалась и вгрызалась в бушующую совсем рядом ветренно-снежную круговерть дорог, растекалась вязкой чернотой, пятнавшей легкую золотистую дымку.

— Неожиданный исход, — ошеломленное выражение исчезло с лица Фейрадхаан так быстро, что возникала мысль — не померещилось ли оно, но Кацат все еще ясно ощущал нервное дрожание ее энергии, которое быстро сменялось привычным спокойствием, вливалось в его собственную силу, сдерживая и направляя. Сейчас им потребуется весь самоконтроль, что удастся собрать. На востоке собиралась буря. Тяжелое грозовое предчувствие, которое вдруг накрыло свинцовой тяжестью, пригибая вниз, и тут же растворилось, уносясь шелестящей дымкой, в которой ему померещилось… облегчение.

— Тебе придется проявить… воображение для подходящего объяснения, — Кацат прислушался к дрожанию пространства, ясно говорившему: совсем скоро в зале окажется намного больше разумных, чем он хотел видеть.

— Юг воспользуется любым нашим словом в качестве повода, но вряд ли они что-то предпримут до конца бурь.

— Лучше подумай о том, что они смогут сделать под их прикрытием.

Воспользоваться нестабильным пространством было легко. Стать на собственный след, возвращаясь туда, откуда все началось.

* * *

Пространство вокруг все еще недовольно подрагивало. Не стоило надеяться, что оно быстро придет в норму, весь дворец казался… более зыбким, чем обычно. Фейрадхаан привычно проскальзывала под то и дело возникавшими искажениями, перетаскивая на более стабильный участок рабочие кристаллы и старое кресло. Доска осталась на своем месте и выглядела самым монолитным элементом разгромленного зала. С учетом того количества защитных плетений, которые на ней лежали… даже корона была укрыта хуже.

Потолок еще не восстановили, и горячий восточный ветер свободно играл в прорехах защитных скреп, ворошил стеклянные осколки, дышал песком и далеким предвестьем грядущих бурь. Месяц Ато приближался.

— Я принесу ту клятву, о которой ты говорила.

Фейрадхаан замерла. Она и забыла, что осталась в зале не одна. Или, вернее, очень демонстративно делала вид, что забыла. Исилар стоял у пролома в стене, и порывы ветра свободно трепали его одежду, норовя стянуть вслед за собой в окружавшую дворец пустоту.

— Хорошо, — спокойный, практически равнодушный кивок стоил немалых усилий. Пожалуй, вся эта история стоила того, чтобы кое-кто вспомнил, что север не закончился на нем одном. Есть те, кому он необходим не меньше. Четыре Источника не стоят гордости одного манш’рин, возомнившего себя тихгэар⁴. Над этой землей будет существовать только одна воля. Сейчас или потом, но ты признаешь ее. Фейрадхаан ясно помнила слова, сказанные ей Исилару тогда, в стенах совсем другого зала. Жаль, что для доказательства их истинности потребовался столь долгий срок.

* * *

Последние сегменты мозаики дрогнули, складываясь в контур белого плаща. Кацат. Среагировавшая на изменение пространства костяная взвесь успокоилась, вновь ложась на плечи незатейливой вышивкой. Раэхнаарр позволил собственной силе чуть расступиться, позволяя приблизиться, влиться острому и зеркально-колкому белому в окружавшее его шелестящее марево, разделить ощущение силы, тонкое биение жизни. Касание. Чужое присутствие не вызывало раздражения, лишь дополняло, ложилось теплой зеркальной гладью, открытой и прозрачно-яркой, как светлейшая вода горных родников. Протяни руку, коснись…

— Ход сделан, о’хаэ, — тихий шелест слов. Можно было обойтись без них, но… Кацат не хотел без необходимости поднимать чернильные взвеси, что таились в глубине родников.

Сила шевельнулась. Бледно-зеленые искры в ее глубине разгорелись ярче. Удовлетвореннее. Можно было не сомневаться — на этот раз Лиадара Эшсар не вывернется из расставленной ловушки, юг слишком долго ускользал из его хватки. Настолько, что пришлось разыграть так нелюбимый им гамбит. Раэхнаарр Кэль терпеть не мог терять свои фигуры. А Север… Исилар мог думать все, что угодно, но действия говорили за него намного яснее. Когда возникнет необходимость, он сделает именно тот ход, который от него ждут.

— И все же… на что Цар рассчитывал? — искристое любопытство царапало восприятие, рассыпалось колкой зеркальной крошкой, будто бросало в глаза отсветы Фаэн.

— Достаточно снять Маску⁵, чтобы спрятать от меня свои мысли. Так говорят, — зеленые искры рассыпались, танцевали на белом снегу, таяли в зеркальном крошеве.

— Какой глупый слух, — родники оборачивались ручьями, текли сквозь острые камни гор. Ни слова не разорвало тишину. Но зачем они, когда Раэхнарр и так слишком ясно чувствовал в своем сознании четыре пульсирующие точки: бескрайний зеркальный простор, то и дело тревожимый чернильной рябью, практически окутывал его сейчас, чуть дальше — холодноватая строгость теней и рассеянная костяная взвесь, а где-то там, на самой границе восприятия, рассыпала золотистые искры тонкая переменчивая дымка. Он коснулся ее всего на такт, но и этого вполне достаточно, чтобы увидеть, как на тающей перед глазами доске клетки медленно окрашиваются золотом. Самые прочные цепи те, что не замечаешь до последнего шага.

Длани всегда носят Маски. Но никто не задумывался, кем они становятся, снимая их. Необходимое и достаточное. И если кто-то предпочел считать атрибут сутью — глупо было не воспользоваться этим.

-Конец второй части-

Примечания:

[1] Стас-накопитель — обработанный специальным образом минерал, предназначенный для хранения определенного типа энергии (помечается соответствующей маркировкой). Кроме непосредственно энергии в минерал может вплетаться ее форма — т.е. тот вид, что она примет после активации. Накопители подобного типа, как правило, оказываются одноразовыми в использовании и разрушаются после активации.

[2] Всадник — одно из основных фигур игры в ло'дас. Есть всадник с копьем, луком, щитом и мечом. В зависимости от оружия различаются ходы.

[3] Сайн — фигура в ло'дас, выглядит как женщина с язычком пламени на ладони. В случае пленения Крадущей, она может появиться на клетке вместо сайн, если ранее был сделан соответствующий ход.

[4] Тихгэар — титул, которым дейм именуют главу своего государства. Примерный перевод с фаэквен — «знамя, вознесенное над солнцем». Люди используют вместо него слово «император».

[5] Маска — маска и плащ являются символами Дланей, а Маска ко всему прочему — артефактом.