Слепой сон (джен)

«Ты смотрел слишком пристально и увидел слишком мало. Видишь ли, когда слишком долго смотришь, это может помешать увидеть!».

© Патрик Ротфусс «Имя ветра»

Сердце заполошно колотилось в груди, словно птичка в клетке, барабаном отбивало ритм в висках.

Четыре удара. Вдох. Четыре удара. Выдох.

Сбиваться было нельзя.

Я мягко покачивалась в чужих руках, концентрируясь на этом простом действии: четыре удара — вдох — четыре удара — выдох. Благодаря этому нехитрому счету маску умиротворенного спокойствия держать было достаточно легко, я могла гордиться собственными актерскими способностями. Вот только я не обольщалась. Генкиши, очевидно, знал, что я притворяюсь. Я знала, что он знал, что я притворяюсь, но мы продолжали играть в эту увлекательную игру на четыре счета.

Четыре удара. Вдох. Четыре удара. Выдох.

Наверное, это было трусливым бегством от реальности, которую я обязана была встретить с гордо поднятой головой, но я просто не могла заставить себя открыть глаза. Я, словно маленький ребенок, укрывшись одеялом с головой, сделала вид, что монстра не существует. Я оттягивала неизбежное, и где-то глубоко внутри мне было стыдно, но я не могла и не хотела встречаться сейчас с Бьякураном. Мне нужно было еще немного времени — продумать свою линию поведения и запасной план на случай, если я окажусь в полной заднице.

Полет прошел спокойно. Я много спала, много ела и хорошо отдохнула. Стюардессы мягко будили меня перед очередным приемом пищи, а Генкиши не нервировал меня, перестав сверлить взглядом. В Палермо мы прилетели непозволительно быстро. Я была так ошеломлена внезапной посадкой, что не придумала ничего лучше, чем притвориться спящей.

После посадки Генкиши, обнаружив меня «сладко» спящей, только хмыкнул, обескуражив меня своим проявлением эмоций, подхватил на руки и пошагал к выходу из аэропорта в сторону стоянки. Интересно, что думали немногие пассажиры и обслуживающий персонал, встречающиеся нам на пути, когда видели бессознательную девочку на руках у опасно выглядящего криминального элемента? Я могла только догадываться, воображать у себя в голове и жалеть, что всего этого не вижу.

Наверное, это было к лучшему: хотела бы я видеть людей, упорно отводящих взгляды? Или болезненное любопытство в глазах, исподтишка наблюдающих за нами? Нет, не хотелось бы. Итальянцы, похоже, за версту чуяли мафию. Для них это было привычно и обыденно, и никто ничего не предпринимал.

Четыре удара. Вдох. Четыре удара. Выдох.

Выйдя из аэропорта, мы сели в очередную машину, которая, похоже, была специально пригнана для нас. Генкиши мягко опустил меня на сиденье, пристегнул ремнями, сел на водительское сиденье, завел двигатель и включил местное итальянское радио.

Понимала я с пятого на десятое, к сожалению, речь местного радиоведущего изобиловала разговорными словечками, большую часть которых я не знала, но все равно это было лучше, чем ничего. Что могло статься со мной, если бы я вообще ничего не понимала? Знание языка придавало мне чуточку сил, особенно меня успокаивала неосведомленность Бьякурана. Знание итальянского языка было моей единственной козырной картой.

Сколько прошло времени в пути, я не знала, но, кажется, что я даже оглянуться не успела, как мы добрались до базы Мильфиоре. Здание встретило нас бдящей охраной, которая моментально узнала Генкиши и, почтительно поздоровавшись, открыла ворота.

Я не была сильна в иерархии итальянской мафии, но охранники, назвавшие Генкиши «капореджиме», имели ввиду что-то вроде «капитана»? «Крестного отца» я читала давно, еще в прошлой жизни, но кое-что оттуда помнила. Не слишком ли низкий ранг для доверенного лица Бьякурана?

Мы медленно проехали ворота и припарковались. Генкиши выбрался из машины, переговорил с кем-то и взял меня на руки, словно безвольную куклу.

Интересно, каким оно было, здание базы Мильфиоре? Было ли оно классическим итальянским особняком с барельефами и вычурной лепниной в стиле барокко? Или ему был присущ спокойный ранний ренессанс с витражами, колоннами, четкостью линий и строгой симметрией? Или это был аскетичный холодный замок в готическом стиле? Мне хотелось бы видеть это собственными глазами, почему-то мне казалось, что это грандиозное сооружение.

Генкиши кивнул кому-то, войдя в здание, его волосы мазнули по моему лицу, и я едва не выдала себя, с трудом подавив чих. Внутри было очень тихо. По словам радиоведущего, стояла глубокая ночь, когда мы выехали из аэропорта Палермо, потому неудивительно было, что в здании царило безмятежное безмолвие.

Не останавливаясь, Генкиши стремительным шагом пересек холл, остановился, словно натолкнулся на стену и резко развернулся.

— На какой вам этаж, капитан Генкиши?

— Сорок девятый.

Трудно было сдержаться и не раскрыть глаза и рот одновременно. Разве дышащий стариной и классикой стилей и жанров Палермо мог впустить в себя что-то настолько чужеродное, как пятидесятиэтажный небоскреб? Мне всегда казалось, что в Европе к новым архитектурным постройкам, не вписывающимся в общий стиль, относятся донельзя строго. Разве этим не занимается городской муниципалитет? Утверждает чертежи зданий и забраковывает те чертежи, которые, как они считают, не подходят. Каким же образом в Палермо был построен небоскреб? В обход правительства? Или были заплачены очень большие деньги? Или, возможно, мы находились не совсем в Палермо, а в пригороде? Уверена, за городом правила не такие строгие.

И я просто не верила своим ощущениям, мы действительно ехали, почти парили, в лифте. Мягкий звон колокольчика отсчитывал этажи и мы, кажется, были сейчас в районе семнадцатого. База Мильфиоре — это пятидесятиэтажный небоскреб, с ума сойти!

Поднялись на нужный этаж мы достаточно быстро и очень мягко. Створка отъехала, и мы двинулись дальше вглубь этажа в одном ведомом Генкиши направлении. Стоило бы спросить, куда он меня принес, но я все еще боялась встречи с Бьякураном, чтобы так легко сдаться и оставить эту маленькую игру. Нет, уж лучше позже, а еще лучше — вообще никогда!

Ушли мы недалеко, очевидно, этажи были не такими большими по площади. За поворотом Генкиши остановился, крепче прижал меня к себе, другой рукой раскрыл дверь в помещение и внес внутрь. Было безумно интересно, куда же меня принесли, но свое любопытство я придержала, сейчас для него было неподходящее время. Осторожно опустив меня на мягкую постель, Генкиши вышел также стремительно, как и вошел, прикрыв за собой дверь и закрыв ее на замок с другой стороны.

Очень дальновидно со стороны Бьякурана. Вот только был ли смысл в этой предосторожности? Это современное здание было построено по последнему слову техники, и, я была уверена, каждый квадратный метр в нем был напичкан камерами. Если я начну праздно шататься по этажам, меня тут же заметят и изловят.

Я раскрыла глаза, села в постели и с силой сжала покрывало в кулаке, ткань затрещала. Побег был одним из моих безумных планов, который я собиралась воплотить в самом худшем варианте развития событий. Теперь, когда я поняла, в какую задницу попала, это стало невыполнимой миссией. Теперь у меня был только один выход, который мог быть осуществим — уговорить Бьякурана оставить меня в покое.

Конечно, я могла бы попытаться связаться с Хибари, его номер телефона я специально выучила наизусть, но я сомневалась, что за десять лет он его так и не сменил. К тому же как я могла это сделать? У меня не было на руках моего спутникового телефона, который мог ловить почти из любой точки Земли. И я подозревала, что вряд ли обитатели базы любезно поделятся со мной мобильным телефоном.

Я свесила ноги с кровати и, разувшись, ступнями наткнулась на мягкий пушистый ковер. Нахмурилась, ощущения были какими-то странно привычными, будто я вернулась в усадьбу на Песчаных холмах. Озаренная внезапной догадкой, я потянулась и рукой наткнулась на бархатную скамеечку, стоящую впритык к кровати. Села обратно, задумалась.

Какова была вероятность того, что конченный псих Бьякуран детально воссоздал мою комнату в усадьбе? Мог он это сделать? Вспоминая одежду, сидящую на мне впору, я поняла, что да, Бьякуран мог.

Я вскочила и заметалась по комнате — все было в точности такое же, как и в усадьбе, даже ткани покрывала на постели, штор и ковра были точь-в-точь такими же. Все тот же трельяж в классическом вычурном стиле, все та же картина напротив кровати, все те же тумбочки по бокам со светильниками на них и все те же обитые панелями стены.

Внезапно мне стало дурно.

Я, словно подкошенная, рухнула на пол и руками уперлась в ковер, невидящими глазами уставилась в одну точку. Как он это провернул? Откуда узнал такие подробности? И, главный вопрос, зачем?.. Он воссоздал для меня комфортную среду обитания, в которой я смогу с легкостью передвигаться и чувствовать себя более уверенно? Или это угроза? Или издевка? Или все вместе?

Я истерически рассмеялась и, подавившись очередным смешком, хлюпнула носом и сморгнула злые жгучие слезы. Вероятно, это была психологическая атака со стороны Бьякурана, я это знала, но ничего не могла поделать с тем, что мне было жутко кошмарно страшно, до дрожи в коленках и желания забиться в самый темный угол. Бьякуран стал моим персональным чудовищем, в моем воображении он затмил даже Томми. Хотя «затмил» здесь было не совсем правильным словом, он будто сроднился с Томми, в моем сознании они вросли друг в друга уродливой мерзкой химерой. Я уже не могла отличить одного от другого и нередко в моих кошмарах фигурировал этот двуликий монстр.

Да, до недавнего времени о Томми я не помнила, но это не мешало мне из ночи в ночь видеть сны с участием его размытой фигуры.

Я, пошатываясь, поднялась на ноги и направилась к винтовой лестнице. Если все воссоздано настолько детально, не было сомнений, что ванную комнату Бьякуран тоже восстановит. И да, я оказалась права.

Оказавшись на втором этаже, я кинулась к раковине. Прокрутила кран и подставила ладони под теплый поток воды. Схватив лежащее на раковине мыло с запахом лаванды, начала методично отмывать руки — сначала скрупулезно прошлась по коже между пальцев, потом тщательно вымыла сами пальцы, тыльную сторону рук и ладони, уделила внимание острым костяшкам. Делала это так вдумчиво, слово от этого зависела моя жизнь. Потом перешла к лицу: намылила щеки, шею, лоб и плотно сжатую полоску губ и, не обращая внимание на саднящую боль от попавшего в глаза мыла, смыла все это, ощущая неприятный привкус на языке.

Упершись лбом в зеркало, я грела ладони в теплой воде, смаргивала со слезами мыло с глаз и думала о том, что это место может оказаться последним местом моего заточения. С Бьякурана сталось бы убить меня, не получи он того, что ему нужно. Только никаких эмоций эта страшная мысль у меня больше не вызывала. Эти сутки были настолько длинными и полными неприятных впечатлений и открытий, что волноваться еще и на счет этого не получалось. Все, что я чувствовала сейчас — это подавленную усталость, а после тихой истерики мысли текли вяло и лениво, придавленные чем-то неизмеримо тяжелым. Какая уже, к черту, была разница? Вероятность моего возвращения домой была и так крайне мала. По крайней мере, смерть была предпочтительней, мне не хотелось стать причиной временного парадокса. И уж точно мне не хотелось всю жизнь прожить в будущем.

Я закрыла кран и вяло подумала о том, что стоило бы, наверное, принять ванну, но никаких моральных сил на это у меня не было, потому я прикрыла дверь в ванную комнату, спустилась вниз и забралась в постель. Спать не очень хотелось, но я была так сильно подавлена физически и морально, что, спустя меньше четверти часа рефлексии и беспрерывных мысленных метаний, я забылась беспокойным сном.

* * *

— Бьякуран-сама, — глубоко поклонился Генкиши, выказывая почтение боссу «Вайт Спелл». Бьякуран был в своем репертуаре, с ногами развалившись на молочно-белом кожаном диване в своем рабочем кабинете, он довольно щурился и вертел в руках кусочек зефира, будто решал, съесть его или оставить на потом. Крылатое кольцо Маре мягко переливалось золотистым цветом в свете настольной лампы. Он был в хорошем настроении и ждал приятных вестей. — Я привез ее.

— Превосходно! — удовлетворенно кивнул Бьякуран и все-таки кинул в рот зефир. — Как она восприняла перелет в другую страну?

— Довольно спокойно, но, когда мы приземлились, притворилась спящей. Прислушивалась, запоминала, по-видимому, выискивала знакомые слова. Я отнес ее в ту самую комнату и закрыл на ключ, никто до утра ее не потревожит.

— Зои-чан умная девочка, меньшего от нее я не ожидал, — с гордостью в голосе произнес Бьякуран, так довольно улыбаясь, будто разумность Зои была его собственной заслугой.

— Бьякуран-сама, разве благоразумно было оставлять Зои Лоуман наедине с собой? И почему в ее комнатах никто не поставил камеры, следить, чтобы она ничего не натворила? Я согласен с вашим выводом на счет ее ума, но это не доказывает…

— Нет-нет, Генкиши, — резко перебил подчиненного Бьякуран, — ты воспринимаешь ее как маленькую девочку, а это неправильный подход, когда дело касается Зои-чан. Не обольщайся ее невинным видом, она мудрее многих. Уверен, она будет бороться до самого конца, цепляться за любую возможность сбежать из этого места и вернуться в свое время. Суицид — это не про нее. Она оставит это на самый крайний случай. К тому же, — продолжил свои размышления Бьякуран, — поставить камеры в ее комнаты — это поставить крест на нашем дальнейшем сотрудничестве.

— Я не сомневаюсь в вашем таланте видеть людей насквозь, — осторожно подбирая слова, произнес Генкиши, — но разве Зои Лоуман не слепа?

— Я же сказал тебе, Генкиши, не обольщайся насчет Зои-чан. Целенаправленно никто не учил ее управлять пламенем, но интуитивно она уже давно умеет это делать. Уверен, она почувствует, что камер нет, их отсутствие покажет Зои-чан благость наших намерений и чуть-чуть усыпит ее бдительность. Идеальный план!

Бьякуран рассмеялся настолько заразительно, что Генкиши не смог удержаться и улыбнулся уголками губ — ему нравилось, когда его Бог был доволен.

— И что теперь? Вы сделаете ее настоящим Погребальным Венком? А как же Ирие Шоичи? Мне казалось, вы сомневаетесь на его счет.

— Сомневаюсь. Но без его участия перемещение провернуть было бы трудно. К тому же почему бы нам не пустить ему пыль в глаза? Почему бы не сделать Зои единственным настоящим Погребальным Венком среди фальшивых? Это будет весело.

Бьякуран потянулся за кульком со сладостями и просунул руку внутрь, доставая сразу три кусочка зефира. Генкиши никогда не понимал, как можно есть столько сладкого, но он слышал когда-то, что усиленная работа мозга требует много энергии, потому глюкоза была необходима таким людям, как Бьякуран.

— Да и лояльность Гаммы вызывает подозрение, неплохо было бы его убрать. Не сразу, конечно же, а после того, как Зои-чан научится контролировать свою силу. Поэтому, пока ты не улетел обратно в Японию, доверяю Зои-чан тебе, Генкиши.

— Есть! — ответил Генкиши, поклонившись, стремительным шагом вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь. Две недели до отлета в Японию обещали быть интересными.