Слепой сон (джен)

«В это холодное лето мы будем играть в слепых. Мы руками закроем друг другу глаза, узнавая лица наощупь, кончиками пальцев, запоминая их не красивыми, а тёплыми, не умными, а живыми. Мы будем узнавать истории чужих судеб, осторожно проводя губами по причудливым линиям на руках. Мы будем слушать. Мы научимся слышать».

© Аль Квотион «Запчасть Импровизации».

Что бы ни говорил Реборн и что бы не предпринимал, пользы все эти странные тренировки в стиле Вонголы, по мнению Тсуны, не приносили от слова «совсем». До сих пор ему казалось, что это какое-то нелепое недоразумение, что его с кем-то спутали и вот-вот Реборн упакует свои вещички и вернется в Италию, чтобы тренировать настоящего наследника, пугающего мальчишку с кучей шрамов по всему телу и холодным взглядом. Этот страшный наследник был избирательным образом, воплощенном в Тсунином трусливом воображении, и с каждым новым кошмаром образ становился все ужаснее и все меньше походил на человека. Только шло время, кошмары становились все красочнее и страшнее, а Реборн все не улетал, тренировки же становились только жестче, ну, если эти издевательства можно было назвать тренировками.

Единственное, в чем Тсуна был уверен, натренировал он только одну мышцу на веке, которая отвечала за нервный тик. Правда, в медицинских справочниках было сказано, что это своеобразная болезнь, связанная со стрессом, но Тсуна не волновался — с такой жизнью эта жертва будет меньшей из зол. Тут бы в живых остаться.

Погруженный в свои нерадостные мысли, Тсуна дернулся и чуть ли не упал, когда из-за забора послышался яростный собачий лай — это не было тонким попискиванием соседской зловредной собачонки, это был глубокий бас большой сторожевой собаки, и Тсуна мысленно восславил Будду, что его от страшного волкодава отделяет высокий в метр забор.

— Тсуна-сан! — с конца улицы к Тсуне спешила Миура Хару, еще одна странная девочка в его странном окружении. — Не мог бы ты мне помочь отнести эту коробку в школу?

— А что там? — с любопытством заглянул Тсуна внутрь и увидел очередной, сшитый руками девочки, костюм, правда, не такой безобразный и страшный, если сравнивать все костюмы, что он видел до этого.

Тсуна вздохнул, схватил коробку и направился в сторону школы Мидори, обходя по широкой дуге дом, во дворе которого исступленного лаяла жуткая собака. Уж лучше помочь безобидной Хару, чем возвращаться домой к беспощадному Реборну.

— Это для школьного фестиваля, наш класс ставит спектакль, и мне поручили сшить костюмы. Конечно, времени осталось слишком мало для того, чтобы сшить костюмы всем актерам спектакля, но хотя бы главные герои будут одеты с иголочки. Сегодня собираемся для примерки, надеюсь, не придется слишком сильно ушивать. Костюмы, правда, оказались очень тяжелые, потому я очень рада, что встретила Тсуну-сана.

Тсуна недоуменно покосился на Хару, проверяя вес коробки в руках — она была совсем легкая, или Тсуна чего-то не знал в физиологии девочек и мальчиков? То есть он, конечно, не очень хорошо учился, был в рейтинге на последнем месте, но разве коробка весом примерно в килограмм, максимум два, была слишком тяжелой? Тсуне было этого не понять.

Уроки уже закончились, ребята давно разошлись по домам, Тсуна же специально слонялся по округе, чтобы не возвращаться раньше времени домой. Реборн вообще-то еще с утра куда-то ушел по делам, но что-то подсказывало Тсуне, что тот давно вернулся и приготовил своему ученику очередное испытание на крепость нервов, потому спешить не стоило.

— Ого! — пораженно воскликнула Хару, когда они уже подошли к белокаменной частной школе для девочек. Тсуна проследил за взглядом Хару и завороженно застыл, боясь лишний раз сделать вдох.

Во внутреннем дворе на скамейке среди кустов розалий сидела девушка европейской внешности, скрестив ноги и устремив невидящий взгляд куда-то вдаль. Весь ее образ светился и дышал чем-то потусторонне нереальным, будто дотронешься до нее — и она исчезнет. Легкий ветер трепал жабо на ее зеленой блузке и короткие до плеч волосы. Пшеничного цвета, они были очень светлыми, мило кудрявились на кончиках, на висках вились вплетенные в прическу косички. Она по-доброму улыбалась и вертела в руках мужские карманные часы, периодически поправляла несуществующие складки на коричневой юбке, иногда поворачивалась к школе, видимо, кого-то ожидая.

— Кто это? — на выдохе прошептал Тсуна, ни к кому конкретно не обращаясь, но Хару его все же услышала. Незнакомая девочка чуть повернулась в их сторону, похоже, услышала тихий шепот Тсуны и склонила набок голову, но смотрела все равно будто сквозь них — глаза ее были серо-голубого цвета, и они казались пустыми. Неживыми совсем.

Хару неловко заправила челку за ухо и настойчиво потянула Тсуну за локоть в школу, не говоря ни слова. Все время пути через внутренний двор школы Тсуна не мог оторвать взгляда от девочки, сидящей на скамейке. Это было очень невежливо и обычно подобное Тсуна себе не позволял, но почему-то ему казалось, что, если сейчас он отведет взгляд, девочка действительно исчезнет. Тсуна был уверен, что та заметила его пристальное внимание, но ничем не выдала своего недовольства или неудобства, улыбка с ее лица не исчезла ни на миг.

Только когда они с Хару вошли в школу и минули просторный холл с рядами серых металлических шкафчиков для обуви и верхней одежды, Миура, наконец, заговорила, почему-то опасливо озираясь:

— Это англичанка, Зои Лоуман. Учится в нашей школе на заочном обучении. Впервые ее вижу, — призналась Хару с восхищением в голосе. — О ней очень много слухов ходит в нашей школе.

— Слухов? — Тсуна даже не пытался скрыть свое любопытство.

— С ней никто не общался, кроме учителей, — пояснила Хару. — Никто ничего о ней толком не знает. Она живет в Японии очень давно, возможно, с рождения. Родители ее, я слышала, живут в Англии и владеют какой-то большой компанией. Здесь она живет с опекуном, который бережет ее, как зеницу ока. Учится она всегда на отличные оценки, всегда находится в первых числах рейтинга. И это если учесть, что в нашей школе очень тяжелая программа, не всякий справится, скидок никому из нас не делают, будь твой отец хоть владельцем большой корпорации, хоть простым рыбаком. А она учится на заочном, что еще труднее, приезжает раз в полгода только для того, чтобы сдать контрольные, промежуточные зачеты и экзамены. Да и глаза ее…

— Что у нее с глазами? — спросил Тсуна и внезапно осознал, что ответ ему не требуется. Интуиция тихонько зазвенела, подтверждая догадку.

— Она слепая. Говорят, это у нее врожденное. Поэтому учится на заочном отделении — в нашей школе очень редко ученикам дают такие поблажки, только если причина очень серьезная.

Хару помолчала, подбирая слова.

— Знаешь, никогда не слышала, чтобы о ней кто-то судачил. Ну, в плохом смысле слова, — добавила Хару, пытаясь пояснить свою мысль. — Такая школа, как наша, обычно наполнена злыми слухами, когда дело касается чужого горя или чужих успехов. У нас слишком большая конкуренция, которую поддерживают учителя, и слишком девичий коллектив. Ты не подумай, я не жалуюсь, мне по-своему нравится здесь, у меня есть подруги, да и люблю я учиться, но вот что удивительно: каждый в нашей школе знает о том, что Зои Лоуман слепа, но я никогда не слышала в ее адрес злобы, даже девочки, которых Лоуман в рейтинге обошла, отзываются о ней с уважением. Это странно.

— Да, странно, — мысленно возвращаясь к эфемерному образу девушки, согласился Тсуна.

Когда Тсуна доставил коробку по назначению, смущенный вниманием и благодарностью юных актрис, и вышел из школы, девушки на скамейке уже не было. Он почувствовал разочарование, но быстро задавил это чувство, направившись домой. Интуиция подсказывала ему, что они еще встретятся.

* * *

Я спокойно сидела в кресле, перебирая в руках цепочку карманных часов, и больше прислушивалась к своим ощущениям, чем следила за разговором Гленна и директора Ли. Директор Ли Чхун Хи казался слишком странным, в этой школе он был словно инородным элементом, совсем не вписывался в окружающую обстановку. Да и кто бы мог подумать, что директор школы для девочек — мужчина!

И вокруг него витала такая странная аура… Или не аура?.. Я не могла подобрать слов, мне было трудно описать свои впечатления, вокруг него витала атмосфера надежности и в то же время опасности — два совершенно противоположных понятия, которые разрывали мне мозг. Я не могла понять, стоит ли мне его опасаться. Понятно, что прошлая я полагалась на этого человека, открытый разговор Гленна и директора Ли отчетливо показывал это, но я нынешняя не могла слепо довериться незнакомому человеку, с которым встретилась пятнадцать минут назад.

— Не думаю, что у Зои будут какие-либо проблемы с учебой в дальнейшем, даже если брать в расчет амнезию. В любом случае, полтора месяца назад она уже сдала экзамены и контрольные за первый триместр. Если за четыре месяца Зои не успеет восстановиться, мы можем перенести экзамены за второй и третий триместр на более позднее время.

— Вряд ли это понадобится, но все равно мы благодарны вам за понимание.

— Возможно, Зои стоит освежить свои знания? Если вы не справляетесь своими силами, мы можем подобрать учителей для обучения на дому.

— Пока не стоит. Если нам понадобится ваша помощь, мы вам сообщим, — ответил Гленн, поднимаясь и, похоже, пожимая руку директору. Я тоже встала с кресла, расправляя юбку.

— Спасибо, директор Ли, вы нам очень помогли и успокоили, — улыбнулась я.

— Всегда рад помочь такой очаровательной леди, — в его голосе я почувствовала добрую улыбку, и это временно разрушило мои опасения. Мне не хотелось думать, что этот человек умеет настолько хорошо играть — все-таки в своей интуиции и чутье я была уверена, пока они меня не подводили. Да и по словам Гленна директор Ли был строгим, но хорошим директором, он заботился о школе, учениках и персонале.

Когда мы вышли из кабинета директора и направились за пределы школы к припаркованной у ворот машине, я припомнила кое-что забавное и решила поделиться этим с Гленном:

— Я, похоже, местная школьная знаменитость, — хмыкнула я, отчетливо ощущая недоумение Гленна.

— Обо мне, оказывается, так много слухов по школе ходит. Я думаю, это все мой ореол благородства и загадочности, — хвастливо заявила я, задрав нос. Гленн рассмеялся и растрепал мне прическу, я даже увернуться не успела, хотя и почувствовала дуновение ветра от движения Гилмора. — Кстати, я забыла спросить у директора, учатся ли в этой школе мальчики. Или, возможно, подрабатывают?

— Это школа для девочек, молодая госпожа. Здесь они не учатся. Здесь даже нет преподавателей мужского пола, только директор и пара охранников. К тому же многие школы запрещают своим ученикам подрабатывать на полставки, я точно знаю, что в школах Намимори это запрещено.

— Тогда странно. Когда я сидела во дворе, я слышала мужской голос. То был парень примерно моего возраста. Не понимаю, что он здесь делал. И он следил за мной, кстати, — неуверенно добавила я и ощутила, как Гленн напрягся всем телом и остановил меня, придерживая за локоть. Я остановилась, переводя дыхание и чувствуя, что погорячилась в своем желании прогуляться до школы и обратно — силы стремительно покидали меня, а голова начинала мерно гудеть от назойливой боли. Буду в следующий раз слушать взрослых умудренных годами людей — Гленн и доктор Милтон были правы, говоря, что я еще не до конца восстановилась.

— В каком смысле следил? — звенящим от напряжения голосом поинтересовался Гленн, и я мысленно ударила себя по губам — стоило промолчать об этом и не волновать опекуна еще больше.

— Ну, возможно, я неточно выразилась. Он не следил за мной, он на меня пялился. Не знаю, как еще назвать это назойливое внимание. Я как-то не так выгляжу? Блузка набок съехала? Прическа растрепалась? Просто, когда я сидела на скамейке, к школе подошли парень и девушка. Девушка старательно пыталась не смотреть в мою сторону, хотя я все равно чувствовала ее внимание. А парень во все глаза на меня глядел все то время, пока они не скрылись в школе. И все это не произнося ни слова… — задумчиво произнесла я, размышляя о странной парочке.

Гленн расслабился, весело хмыкнул и продолжил путь к машине, придерживая меня за локоток, я же даже не обратила внимание на это, мысленно продолжая размышлять и не понимая подобного нетипичного поведения. И только через пару минут до меня дошло…

— Я что, такая страшная?.. — упавшим голосом произнесла я и почувствовала, как Гленн опять напрягся. Мы остановились около машины, но не спешили садиться в нее: я почти слышала, как со скрипом работают извилины у него в голове. Гленн Гилмор сейчас стоял на очень тонком льду и, похоже, отлично понимал это.

— Что вы, молодая госпожа! Вы неотразимы! — охрипшим от волнения голосом уверил он меня, но по моему лицу, видимо, понял, что сказал что-то не то, потому оперативно заткнулся.

— Идиот, — вздохнула я, покачала головой и, не дожидаясь реакции Гленна, открыла дверь, села в машину, опустила стекло и поинтересовалась:

— Ну так мы едем?

— Да, конечно, — отмер Гленн и, чертыхнувшись, запрыгнул внутрь. Рванули с места мы очень быстро — видимо, Гленн был заметно смущен своей оплошностью и смог совладать со своими эмоциями только спустя минут пять, я даже успела забыть о том разговоре.

— И все-таки, что вы имели ввиду? — осторожно поинтересовался Гленн с переднего сидения. Я оторвалась от открытого нараспашку окна, встречный ветер приятно остужал мою разгоряченную кожу (денек нынче выдался очень жаркий) и радовал переливчатым пением птиц и привычным шумом маленького городка: лаем собак, переругиванием продавцов, смехом детей и разговорами молодых и не очень мамочек.

— Мне показалось, что я их чем-то напугала, — я помолчала, пытаясь припомнить ощущения от неожиданной встречи, но больше ничего путного вспомнить не смогла, разве что у паренька была непонятная мне аура чего-то необъятного?.. Но об этом говорить я тоже не стала, Гилмор сразу потащил бы меня к психотерапевту. Удар головой, амнезия, проблемы с психикой, все дела. — Наверное, мне все же показалось.

Гленн, интуитивно ощутив мое нежелание разговаривать и дальше на эту тему, решил помолчать и оставил свои расспросы, внимательно следя за дорогой. Я облегченно выдохнула, головой почти высовываясь из машины — сильный ветер выдул все ненужные мысли из головы, оставив лишь приятную гудящую пустоту.

По звуку (привычный шум города стих, сменившись тишиной окраины) и по моим ощущениям мы были уже где-то в пригороде — вскоре должны были съехать на асфальтированную дорогу, серпантином ведущую прямиком к усадьбе и в течение минут двадцати быть уже дома. Я почти задремала, умиротворенная спокойной уверенностью Гленна и уже привычными запахами родных мест, когда в кармане Гилмора надсадно зазвонил телефон. Я, встрепенувшись, села ровно и прислушалась к разговору опекуна с неизвестным собеседником.

— Да, конечно, вы можете на меня рассчитывать. С ней все в порядке, но я уверен, что она хотела бы почувствовать вашу поддержку. Ей сейчас этого очень не хватает. Состояние в целом стабильное, но потеря памяти доставляет неудобства госпоже — нам пришлось налечь на учебу и языки. Да, сейчас, даю, — я не сразу поняла, что разговор шел обо мне, и это был кто-то знакомый. Кто-то очень близкий мне. И когда Гленн сунул мне в руки мобильный телефон, я, ошарашенная, не сразу поняла, чего от меня хотят. Озарение пришло слишком внезапно и подтверждать свою догадку мне не очень хотелось.

— Возьмите трубку, молодая госпожа, — настойчиво попросил Гленн. Я кивнула, но даже не подумала о том, что опекун мог этого не видеть, следя за дорогой.

— Да? — поднесла трубку к уху я, до боли стискивая телефон в руках. На другом конце послышался судорожный вздох и мужское неуверенно-радостное:

— Дочка?

Голова была оглушающе пустой. У меня, кажется, разом отнялся мыслительный процесс и речевой аппарат, я втройне почувствовала себя инвалидом. Это было слишком внезапным ударом, я просто была не готова к разговору с этим человеком, все произошло слишком неожиданно. Я настроила себя на то, что сама решу, когда произойдет этот разговор и о чем мы будем говорить, я собиралась продумать его до мельчайших деталей и различных развитий событий, чтобы не чувствовать больше такого острого разочарования и быть готовой ко всему. Но не все в жизни идет так, как мы того хотим: это было очередным ощутимым щелчком по носу от мироздания.

— Отец? — единственное, что я смогла осмысленно выдавить из себя.

— Прости, доченька, что смог позвонить тебе только сейчас. Прости меня, — в мужском хриплом голосе на другом конце слышалось чистое раскаяние, но после разговора с матерью я старалась не обольщаться. Ее равнодушие сильно ударило по мне. — Прости меня, что меня нет сейчас рядом с тобой, мне так жаль.

В его словах было столько боли и раскаяния, что я всхлипнула, не сдержав чувств и по-детски рукавом вытерла набежавшие предательские слезы. Мне очень хотелось ему верить, правда, хотелось, мне было физически больно слышать в голосе отца отчаяние и искреннее горе, но все это были лишь слова. Кто был рядом со мной, когда я очнулась? Кто следил за моим здоровьем все это время? Кто приглядывал за мной и тратил на меня свое драгоценное свободное время? Гленн, Кея, доктор Милтон, чета Хибари, даже директор Ли — и тот проявил ко мне доброе участие, хотя фактически я была ему чужим человеком.

А родители? Где же были мои родители? Они заключили выгодный контракт, который был для них дороже дочери. Мне это говорило о многом. Конечно, умом я понимала, что во мне взыграла горькая детская обида, что у них могли быть свои причины подобных поступков и поспешно судить о том, чего не знаешь, не стоит, но одно дело понимать умом, а другое дело чувствовать сердцем. Сердце понимать отказывалось.

— Зои, не плачь! Я жутко виноват перед тобой. Хочешь, я прилечу прямо сейчас? Все брошу и на первом же рейсе прилечу в Японию, хочешь? Я уверен, твоя мама справится, за пару дней катастрофы не случится.

Я застыла, боясь сделать лишний шумный вдох, неуверенная в том, что слышу. Это шутка такая? Если шутка, то слишком жестокая.

Отец продолжал что-то взволнованно частить на другом конце, я же чувствовала себя так, словно меня приложили по голове тяжелым пыльным мешком. В животе что-то скрутилось узлом и взорвалось фейерверком. Так он действительно беспокоится обо мне?.. Правда? Это не шутка?

— Ты правда можешь приехать? — вопрос вышел слишком жалобный и тихий, но сейчас я физически не могла себя держать в руках, самообладание трещало по швам.

— Да! Конечно! Я сейчас же закажу билет и постараюсь быть в Намимори как можно скорее! — радостно прокричал в трубку отец и мне даже пришлось отодвинуть мобильный подальше от уха, чтобы не оглохнуть. Он уже начал кому-то раздавать указания, по-видимому, своей секретарше, чтобы та купила билет на ближайший рейс в Токио, как меня начала грызть неуверенность. А что, если этот контракт действительно настолько важен? Что, если у родителей будут неприятности, если они потеряют его? Государственный заказ, кажется, так поведала мне мать? Это серьезно.

— Отец, подожди, — попросила я, раздумывая и не решаясь озвучить то, что озвучить было нужно. — Я… Давай повременим с поездкой!

— Что? Но почему? — расстроено спросил отец, теряя весь свой запал.

Я вздохнула, пытаясь собрать мысли воедино, но это было трудно. В животе порхали бабочки, а голова до сих пор была оглушающе пустой, уже правда не от волнения, а от щенячьей радости.

— Давай вы все же расправитесь с тем государственным заказом, хорошо? Я буду чувствовать себя неуютно, если ради меня тебе придется оторваться от важных дел. Лучше приезжай в Намимори тогда, когда ничто нам не помешает провести вместе хотя бы неделю. Мне так будет спокойнее, правда.

Отец на другом конце душераздирающе вздохнул, и я даже почувствовала себя немного виноватой — падение с небес на землю для отца оказалось слишком неожиданным.

— Тебя слишком хорошо воспитали, — огорченно и с какой-то вселенской детской обидой пробормотал отец в трубку, по-видимому, надеясь, что я этого не услышу. И это точно не было комплиментом. — Хорошо. Я постараюсь поскорее разобраться со всеми срочными делами и прилететь к тебе. Как только куплю билет, сразу отзвонюсь тебе. Только не смей грустить! Скоро я буду в Намимори, дочка.

— Я буду ждать, — улыбнулась я и положила трубку. В груди распустился теплый маленький цветок и пустил корни по всему телу, заставляя сердце радостно трепетать от ожидания. Совсем скоро мы увидимся. Теперь я поняла, о чем говорил Гленн — отец действительно любил меня.

Вот только было кое-что неприятное во всем этом — отец почти ни разу не упомянул о матери. И я была стопроцентно уверена в том, что мать вместе с отцом не прилетит. Интуиция вторила моим мыслям, и от этого моя радость не могла быть такой безоблачной, как мне бы того хотелось.