Чёрное или белое? (гет)

Она пишет вам в поход

О том, как холодна весна,

О том, как пламя от костров

Не греет её рук.

И вниз по Темзе мор.

А вверх — сестра его война

Сидит на берегу.

Она хотела бы узнать

Жива ли ваша честь,

Полна ли ваша грусть? ⁽¹⁾

Поцелуй украдкой в худые впалые щёки — единственное, что ему достаётся, когда Рон ловит Гермиону на лестнице или в кухне (когда их очередь мыть посуду), или перед тем, как отправиться на очередную безумную вылазку. Не только Гарри поражает эмоциональной слепотой, не желая оставлять их наедине даже ненадолго, но и родители, тётушка, братья...

Рон прижимает кулаки к глазам, трёт их до тёмных кругов и молит Бога и Мерлина — хоть кого-нибудь невидимого и могущественного, кто бы мог закончить эти безнадёжные времена, — о том, чтобы он, наконец, сделал это. Гермиона жмётся к нему всем своим соблазнительным телом (прикосновение двух миниатюрных грудей под свободной футболкой привычно разжигает где-то внутри едва сдерживаемое желание) и шепчет:

— Мы снимем квартиру в Лондоне, где-нибудь ближе к центру. Чтобы рядом с "Дырявым котлом" и каким-нибудь большим торговым центром. Маггловским. Будем по пятницам ходить в кино. И в кафе. Тебе понравится, Рон, я уверена. Заберём с собой Живоглота...

— Этот зверь ненавидит меня.

— Он полюбит тебя, когда поймёт, что тебя люблю я, милый, — пальцы Гермионы нежно зарываются в рыжие вихры, а горячее дыхание щекочет ухо, вызывая на спине и руках Уизли мурашки, делая желание почти невыносимым. Рон знает, что его вновь, как и всегда, захлёстывают неправильные, эгоистичные мысли. Он не должен думать о собственном счастье наперёд счастья всех остальных — друзей, родных. И изо всех сил отгоняет от себя эти думы. Но тёплые пухлые губы Гермионы сводят его с ума.

— Идите сюда, — зовёт Гарри, высунувшись из их с Роном спальни. Мимо проходит мрачная фигура Снейпа, с которым разговаривал он до этого. Северус удостаивает их только лёгкого кивка на прощание, чего не скажешь о Джинни, с которой тот беседует, остановившись прямо у подножия лестницы. Профессор склоняет голову набок, чуть ссутулив плечи, словно хочет быть ближе к невысокой сестрёнке. Даже его лицо, Рон готов в этом поклясться, как будто немного смягчается. Джин в ответ слегка улыбается и дотрагивается до локтя Снейпа, по обыкновению затянутого в чёрную ткань. Рон заинтересованно делает шаги в их сторону, но Поттер окликает настойчивее, и они с Гермионой покорно идут к нему.

На маленьком столике возле окна лежит диадема Кандиды Когтевран. Расправивший крылья орёл точно такой же, как на диадеме, найденной ими в день битвы.

— Она настоящая? — спрашивает Гермиона, и Гарри молча кивает.

Челюсть Рона моментально падает вниз.

— Как это попало к тебе, приятель? — изумлённо интересуется он.

— Снейп принёс, — глаза Поттера из-под круглых очков лихорадочно и как-то болезненно блестят.

— Но как... — у Гермионы явно нет слов, она подходит к артефакту, тянет к нему руку, но быстро отдёргивает, видимо, вспоминая историю профессора Дамблдора.

— Я просил его поискать нечто подобное в доме Малфоя. Конечно, шансов не было никаких. Но Реддл, — Гарри всё-таки предпочитает называть вещи своими именами, хорошо, хоть на фамилию пока не наложили "табу", — сам отдал её Снейпу. Велел отнести в Хогвартс. И сказал, что раньше она была ему нужна, а теперь — он возвращает её в школу, где она и должна быть. Понимаете, что это значит?

Гермиона склоняется ближе к древнему украшению, упершись руками в колени.

— Я вижу пару деформаций — царапин и вмятин.

— А тут вообще подпалено, — Рон становится справа от неё.

— Всё так. И ещё: Снейп проверил артефакт на наличие тёмной магии, — Гарри делает паузу, словно практикуясь в ораторском искусстве.

— И? — торопит его Гермиона в нетерпении.

— В ней больше нет ничего. Совершенно. Остаточный магический фон, и всё.

— То есть души Того-кого-нельзя-называть там больше нет? — говорит Рон, невольно залюбовавшись переливом серебра на неповреждённых местах.

— Да.

— А змея?

— Какова вероятность, что он бы предпочёл живой сосуд неживому и, как следствие, более ненадёжному? — нетерпеливо спрашивает Гермиона, выпрямляясь. Фонтан каштановых кудрей взмётывается вокруг её головы.

— Точно, — согласно кивает Рон и, подойдя ближе, заправляет за аккуратное ушко прядь волос, упавшую ей на лицо, — моя умница.

Гермиона фыркает и выворачивается из-под его рук, но на губах играет еле заметная улыбка. Гарри делает нервный раздражённый жест рукой, словно призывая не отвлекаться.

— Вот и я так подумал. Что если Тёмный Лорд больше не бессмертный?

* * *

В груди Джинни с каждым днём ноет всё сильнее. Она отказывается признавать, что является этому причиной.

Он молчит. Чувствует ли он хоть что-то там, за внешним великолепием бурно разыгранных эмоций? Или внутри грудной клетки у него всё-таки безжизненный кусок горной породы, как все и говорят, и лишь она всё ещё сомневается? Его кажущееся безразличие впервые наталкивает Джинни на мысль: кто ещё под покровом мрака, кроме ночных видений, навещает его спальню? За этой мыслью, словно в хорошо отлаженном механизме зубчатой передачи, тут же поднимается другой вопрос: "Кто та женщина, что помогла ей бежать?" Снейп так и не раскрыл ни личности незнакомки, ни условий их сделки. Сговор за спиной у Тёмного Лорда? С какой целью и условиями? Джинни ничего не известно о другом разведчике в его рядах, тогда что это была за женщина и что она хотела?

Бурная фантазия подсовывает красноречивые картинки — одна лучше другой. Развороченная постель, красные следы от ногтей, капля солоноватого пота, прокатившаяся по шее, закушенная до крови губа, жёсткие волосы, с силой оттянутые назад... Джиневра крепко сжимает ладони, чтобы не зарычать от бешенства. Не помогает. Она вжимает лицо в подушку и кричит, а наружу поступает лишь заглушённый звук. Яблоко на древе созрело и висит, маня глянцевыми румяными боками... Женщина, рыжая, как прометеев огонь, змей-искуситель, мужчина — все компоненты на месте. Но едва ли её жизнь похожа на рай — нечего и беспокоиться о потере.

...Глаза Джорджа — маленькие замёрзшие льдинки в обрамлении светло-рыжих, точь-в-точь лепестки календулы, стрел ресниц.

— Вот это заклинание, смотри. Это же так просто! Мама накладывала на нас с Фредом его по сто раз на дню после первого курса, когда мы колдовали, несмотря на запрет.

— Мама делала всё, чтобы мы выросли порядочными людьми, — отстранённо тянет Джинни, проводя рукой по заклинанию в книге, словно может почувствовать каждую букву и увидеть желанный результат.

— Перси считает, что у неё ничего не вышло, — хмыкает Джордж, изображая жестами, как старший брат поправляет на носу свои квадратные очки.

— Кто бы говорил, — криво усмехается Джинни, делая лёгкий пасс палочкой согласно книжной схеме.

— Я думаю, что если увеличить вот эту линию — можно продлить эффект. Или сделать его постоянным. И тогда... — Джордж, увлекаясь, чертит на пергаменте различные варианты модификации заклинания. — Я всё думаю про "Обливиэйт". Это очень ненадёжно. Чары могут ослабнуть. И стихийную магию никто не отменял, которая неизменно вызовет вопросы.

— У взрослых не бывает стихийных выбросов, — Джиневра равнодушно пожимает плечами.

— Но никто из взрослых магов добровольно не лишал себя возможности колдовать. Что если магия будет искать выход?

— А по вспышкам волшебства их можно будет вычислить, — Джинни недовольно подпирает щёку рукой. — Плохо...

— Надо посоветоваться со Снейпом. Гарри говорит, что в школе он занимался изобретением заклинаний.

— Правда? — с невольным уважением переспрашивает Джинни, и Джордж кивает в ответ. Лишиться магии — это несравнимо даже с потерей ноги или руки. — Но не будет ли это хуже, чем смерть?

Лорд Волдеморт считает, что смерть — это самое худшее, что может приключиться с человеком.

Джордж неопределённо разводит руками.

— Есть же другие заклинания, которые накладывают на темницы? — припоминает Джинни.

— Да, наверняка. Но, во-первых, мне не попадалось ни одного, что заставляет думать: они все из разряда семейных. А, во-вторых, возможно, эти чары завязаны на неподвижных объектах — стенах, к примеру, — тогда они нам точно не подойдут.

— А, может быть, зачаровать какой-нибудь предмет на распространение этих чар? Скажем, кулон или браслет?

— Хочешь поставить дело на поток? Уважаю, — Джордж подмигивает сестре, на секунду отрываясь от пергамента. — Нет ничего невозможного для человека с интеллектом. Однако я всё-таки думаю, что нам нужна какая-нибудь модификация для независимого от предмета и необратимого эффекта.

Но что бы Тёмный Лорд сказал о навсегда потерянной возможности колдовать?

...Орден ведёт слежку за Лестрейнджем, Эйвери и Трэверсом, надеясь поймать хотя бы одного, но Пожиратели смерти теперь на страже. Рядом с ними постоянно крутится охрана — егеря или кто-то из Департамента правопорядка. С этаким препятствием тоже можно справиться, но пока не удаётся. Лаванда, бывая на собраниях, потирает свои красные обветренные щёки и смотрит на Джинни волком. Сопротивление ищут, и ищут настойчиво. Поклёпы, доносы и ненадёжные свидетельства выдёргивают Северуса Снейпа, могущего дать самые надёжные показания, в Министерство или особняк Малфоев, где по-прежнему обитает Лорд Волдеморт, по сто раз на дню. Директор Хогвартса на собрания тоже приходит серый от злости и усталости, стараясь скрыться где-нибудь в дальнем углу забитой разным хламом кухни тетушки Мюриэль.

В начале зимы снег покрывает чёрную, оголённую землю. Как символ победы, белое знамя сдающихся или всё-таки саван скорой смерти? Разоряется декабрьский ветер, и Джинни хочется закрыть уши руками и выть ему в унисон. Скулить раненым зверем, заточённым в четырёх стенах, ощущая себя погребённой заживо. Что ж, трусость и нерешительность должна наказываться сторицей.

Отцу, Кингсли и Ли удаётся выйти на след остальных рассыпавшихся после Битвы участников Отряда Дамблдора. Присоединившийся к ним Симус Финниган выглядит лихорадочно возбуждённым и жаждет решительных громких диверсий.

…"Мне надоело воевать. Я воюю с тех самых пор, как открыл глаза. С воспитателями, учениками, учителями, Министерством, предрассудками, устоями, с самой Судьбой. Сначала — со сжатыми кулаками, потом — с поднятой волшебной палочкой. До забвения, во время, после... Меня порой охватывает чувство, что весь мир безнадёжно ослеп, и ничего изменить не удастся. Как мне это надоело!"

Краткие радость и облегчение: он здесь, он рядом, он не оставил её. Затем — тоска: но не настолько великодушен, чтобы избавить от непосильного выбора между ним, собственной совестью и всем магическим миром. И только потом — слабая попытка вникнуть в смысл написанного.

"Так прекрати это".

"Я хотел — и хочу, — чтоб всё было иначе. Думал, можно чего-то добиться мирным путём. Силой убеждения. После школы я понял, что в Министерство без связей и рекомендаций не попасть. А даже если бы я и попросил кого-нибудь из моих союзников порекомендовать меня... Впрочем, я не привык просить. Просьбы чреваты. Мне больше нравится, когда я сам беру то, чего хочу. Или мне это приносят по собственному желанию. Но и Министерство давным-давно заполонили бюрократы, коррупционеры, приспособленцы — из века в век одно и то же. Люди, не могущие и не хотящие что-либо менять, но прочно обросшие своими порочными связями. Это дало мне чёткое понимание, что путь мирной реформации тут не поможет. Ещё этот Дамблдор, кричащий о братании с магглами. Да он хоть с одним живым магглом когда-нибудь разговаривал? Вот взять хотя бы твоего отца. Он пробовал завести приятельские отношения с магглами, родством с которыми так гордится?"

"Мой отец — законопослушный гражданин. Общение с магглами может привести к административным правонарушениям и даже поставить под угрозу Статут. А папе, выросшему полностью в магической семье, было бы довольно легко выдать себя какой-нибудь совершеннейшей мелочью".

"Ерунда. Будь этот аргумент столь весомым, не было бы полукровных браков. А знаешь, почему так? Потому, что твой отец такой же, как и все маги: он считает магглов намного ниже себя, что на самом деле так. И ради чего тогда лозунги о равенстве и братстве? Не есть ли это не что иное, как простое лицемерие или в лучшем случае самообман? Да, я понимаю, сложно объективно оценивать своих родителей. Знаешь, я ведь когда-то думал, что мой отец — могучий волшебник, который просто меня потерял. А потом я нашёл его..."

"И он оказался не таким, каким рисовало тебе воображение?"

"Верно. Он оказался магглом".

"И что с ним стало?" — она бы могла спросить его, как так вышло, что полукровка сражается за идеалы чистокровных. Но почему-то перед глазами вспыхивают тонкие, сжавшиеся в одну линию губы идеального старосты Слизерина, замершего на морском побережье, и все ехидные мысли разлетаются, словно потревоженные птицы. И она молчит.

"Он умер", — Джинни сглатывает. Интересно почему?

"Из-за того, что был магглом?"

"Нет, из-за того, что был магглом, который бросил меня".

Перо остаётся в чернильнице. Джинни закрывает лицо ладонями, ощущая себя безвольным наблюдателем, маленькой песчинкой, которая пристала к подолу его мантии, — куда он, туда и она. Без возможности хоть как-то повлиять на ситуацию.

"Я всё думал: неужели Дамблдор не видит, что это билет в один конец? Стоит только магглам разведать про магию, они тут же захотят поставить её себе на службу. Нет ничего, на что им не захотелось бы наложить свои загребущие руки. Да, ты можешь быть невероятно искусен в магии, но удастся ли тебе устоять против толпы, пусть и с простыми камнями в руках? А ведь их оружие — уже не камни и палки. Я до сих пор помню гул самолётов и свист падающих бомб... Неважно. А если ты не великий маг, но обыватель, который только и знает, что ходит каждый день в свою лавочку, торгующую, скажем, книгами, и знать не знаешь ничего весомее "Остолбеней"? Впрочем, тебе, наверное, хорошо в своём уютном мирке, где все вокруг святые, а зло — один лишь я".

"Так именно для этого и нужен Статут. Разве нет?"

"Статут унизителен".

"Ты сам себе противоречишь. Как ты собираешься отстаивать наши права перед магглами, если их миллионы — миллиарды, — а нас — сотни тысяч?"

"Нам нужна армия. Армия идейных людей, которых я научу, как ни дать застать себя врасплох. Которые будут обладать знаниями — истиной магией, но не усечённым минимумом для недоумков".

Простые чернильные буквы горят на белой бумаге, словно высеченные в камне или написанные красным на транспарантах впереди беснующейся толпы. Даже не сказанная вслух его речь звенит в ушах, словно проскандированная с трибуны. Джиневра давно поняла, почему за ним идут люди. Она сама бы пошла за ним, если бы только могла...

"Армия людей без проблеска сомнения или жалости — сотни тысяч копий Беллатрисы Лестрейндж — так ты видишь наше будущее? И война без конца и края?"

"Изгнание — отчуждение — из рая — это всегда больно. Но через боль приходит новая жизнь. Момент рождения всегда сопровождается физиологическим и психологическим дискомфортом ребёнка, его первичным страхом. Мы двинемся к лучшей жизни, правильному порядку вещей, к новой гармонии, к воссоединению! И ты могла бы оказать помощь не хуже Беллатрисы. Знаешь, малышка, мне не нравится, что ты там — среди врагов. Возвращайся. Тем более, ты права, и от тебя действительно нет там никакой пользы. Это был никудышный план".

"Так это правда? Ты действительно отпустил меня?"

"После того, как ты нашла зачарованную записную книжку, у тебя не должно было остаться сомнений. Однако теперь уже всё равно. Возвращайся. Плевать на Сопротивление".

"Ты ошибаешься, если думаешь, что стоит только позвать, и я побегу к тебе, как преданная собака. И в качестве кого, позволь поинтересоваться, ты хочешь, чтобы я вернулась?"

"Джинни, только не начинай, по-своему обыкновению, мотать мне нервы. Возвращайся в каком угодно качестве. Это не главное".

* * *

Люциус встречает Северуса прямо в главной гостиной, где расположен камин, через который люди шныряют туда-сюда на аудиенцию к Тёмному Лорду. Снейп бегло здоровается с собратом по партии, стремясь поскорее обогнуть того, но Малфой подцепляет профессора под локоть и говорит:

— Пойдём, я тебя провожу, Северус, — Снейп слегка пожимает плечами, и они вместе покидают гостиную.

— Значит, говорит мне повелитель: Люциус, мой дорогой друг, — Малфой довольно правдоподобно изображает интонацию голоса господина, — хочу башню. И что ты бы думал: высоченную, каменную, облицованную чёрным мрамором.

Северус улыбается краем губ в ответ на эмоциональную речь, лёгким поворотом головы сверившись с напольными часами в холле.

— Да ни где-нибудь, а в центре Лондона.

— Рад, что ты вновь при деле, — разглядев за плохо разыгрываемыми протестными нотками скрытое самодовольство, отвечает Снейп. Тем более, что Люциус так долго находился в немилости у господина. Где-то в глубине души (ну или как лучше всего заменить это сосредоточение человеческой сущности, когда говоришь о Волдеморте?) Лорд презирает таких людей, как Люциус. Дельцов, пекущихся лишь о практической пользе, способных, но не реализующих свой талант в силу узконаправленного мышления. Но как и везде, далеко без таких личностей, как Люциус Малфой, уйти невозможно, хотя бы потому, что власть и деньги всегда идут нога в ногу. А к кому с таким же успехом приходят галлеоны, как ни к Люциусу? Немного остывший Тёмный Лорд вновь наделил Малфоя обязанностями, который тот в состоянии исполнять и с удовольствием делает это.

— Вот тебе смешно. А мне — бумаги собери, на градостроительный комитет "Империус" наложи, и на Премьер-министра тоже наложи, с Отделом взаимодействия с магглами согласуй, легенду продумай, материал купи. А ты хоть в курсе, сколько стоит тонна мрамора? — Северус с улыбкой пожимает плечами. — Вот. И как будто этого мало! Вершину хочет из белого камня.

— Словно настоящий шахматный король, занявший самое выгодное положение прямо посреди поля? — говорит Северус и почему-то вспоминает небесно-голубые глаза Лаванды Браун.

— А? — на миг на лице Люциуса мелькает озабочено-раздражённое выражение.

— Послушай, Люциус, мне надо идти, — говорит Снейп, потирая вновь обожжённое предплечье. — Поговорим позже...

— Нет, Сев, это ты послушай. Я должен тебя предупредить, — Малфой приближает к приятелю своё вмиг посерьёзневшее лицо. — Белла рассказала что-то Тёмному Лорду. Что-то, связанное с ней, тобой и побегом этой Уизлетты, и от чего он пришёл просто в феерический гнев. Даже Беллс еле унесла ноги. Теперь он захотел видеть тебя. Я не знаю, чем это чревато, Северус, но ты уж сам реши, что тебе делать.

Снейп в остолбенении: кровь застывает в жилах тягучей непроходимой субстанцией. Ведь он знает: потянув за одну ниточку, Лорд выпытает у него всю картину предательства. И тогда — это конец. И не только для него одного.

— Зачем...?

— Ты был единственный, кто не отвернулся, когда я не мог быть рядом с сыном. Малфои такого не забывают, — Снейп кивает и, подумав, пожимает на прощание Люциусу руку, без дальнейших раздумий разворачиваясь на каблуках. Метка жжёт всё сильнее. И когда он появляется на пороге дома Мюриэль Пруэтт, то боль застилает глаза кровавой пеленой, а по ушам ударяет собственный крик.

* * *

Края чёрной метки Северуса Снейпа взрезаются. Крови так много. Джиневра вытирает её с руки бывшего профессора, с его бедра, помогает матери стирать белые простыни, залитые ярко-алым. Отряд в доме множится с каждой минутой, ведь совершенно не ясно, можно ли выйти на след метки, если человек скрывается в доме под заклятием "Фиделиус". Если придётся отходить — они станут сражаться и не дадут застать себя врасплох. Проходит несколько беспокойных ночей, и хозяин метки пытает Снейпа всё реже. Но никто не обманывается: всем понятно, что в обыкновении у Лорда Волдеморта делать из любой провинности — достояние масс, поучительный урок. А бесследно пропавшее тело предателя плохо укладывается в эту концепцию.

Приёмник шипит и фыркает, но зычный голос Кингсли успешно пробивается сквозь эту преграду:

— ...Да, дорогие друзья, нам некого винить, кроме себя самих. Я призываю каждого спросить себя: "Готов ли он сидеть спокойно в тёплой гостиной, подтвердив статус своей крови, когда его друзья, одноклассники, коллеги, соседи, может быть, даже возлюбленные один за другим терпят гонения и лишения, отправляясь в резервации?" Неизвестно, что лучше: изоляция или смерть? Я знаю, вам никто не говорит, что стало с этими людьми. Многих из них уже нет в живых, другие — будут трудиться в тяжелейших условиях, пока не умрут. Вы можете мне не верить, продолжать спокойно сидеть в своих домах, пока самопровозглашённое правительство якобы печётся о вашем благе. Общем Благе. Да, похоже, война, развязанная Геллертом Гриндевальдом, ничему вас не научила. Да, вам тепло и сытно. Но что вы скажете своим детям, как оправдаетесь за то, что допустили, чтобы их обществом управляли столь жестокие люди? Деспоты, не считающиеся с жертвами. Я говорю: "люди", хотя людьми, достойными магами едва ли кто-то может их назвать. Вам твердят: "Вы в безопасности". Но вы не в безопасности! Каковы ваши гарантии, что завтра не будет введён новый закон, который лишит прав уже вас и ваших детей в угоду маленького процента родовой аристократии, словно пиявка, присосавшейся к телу магического общества. Жиреющей от десятилетия к десятилетию на благах, могущих принадлежать всем и каждому, а не только горстке элиты, готовой развязать бойню, лишь бы и дальше продолжать пить нашу с вами кровь...

Джинни слушает слова мистера Бруствера, и в душе то вспыхивает огонь, то разверзается холодная бездна. Обрывки фраз перемешиваются в голове, причиняя почти физическую боль. Уизли всё ещё в оцепенении, когда члены Ордена покидают гостиную, где слушали повстанческую передачу. Джиневра идёт за ними далеко не сразу, так живо представляя себе далёкие и холодные резервации, что едва ли видит окружающие стены.

— Я больше не могу ждать. Я должен попробовать сразиться, — достаточно отчётливый голос вырывает её из задумчивости, потерянно замершую посреди коридора, по разные стороны от которого расходятся двери в спальни.

— Без шансов, — отвечает ему категоричный голос Рона.

— Мы, конечно, много тренировались и с МакГонагалл и с Марчбэнкс, но я не уверена, что этого уже достаточно, чтобы выйти против Сам-знаешь-кого один на один, — немного мягче по интонации, но не по смыслу добавляет звонкий голос Гермионы.

— Если бы совсем не было шансов, не было бы пророчества. Помните: "…тот, кто достаточно могуществен, чтобы победить Тёмного Лорда, родится на исходе седьмого месяца"?

Друзья продолжают попытки отговорить Гарри, но по рваным, раздражённым репликам Джинни понимает, что упрямство Поттера уже всё за него решило. При всём том невозможно отрицать, что Судьба всегда благоволила Мальчику-который-выжил, равно как и умалять мастерство Того-кого-нельзя-называть тоже было бы не правильно. Джинни растерянно моргает, чувствуя первые отголоски отчаяния.

Кто бы из них не выиграл, что останется от её мира?

1) (с) Немного нервно

Вернуться к тексту