Крылатый (джен)

Всё на свете бессмысленно, и всё на свете имеет некий высший смысл.

Эти слова поднимаются из глубины души каждого человека, пережившего потерю.

Горе может быть незаметным, но оно ощущается где-то рядом, как ветер в соснах — бесшумный и пронзительно тоскующий, скользящий в тяжёлых ветвях, не находя выхода. И облака в это время не тают просто так — они оставляют процарапанный след в небе, нужно только уметь посмотреть в бесконечную синь, не обращая внимания на солнце. Невидящие глаза не могут ослепнуть.

Нам приходится платить, увы: за чудо своего существования, за бесценный дар разумной жизни.

— Можно ли избежать этого? — прошепчешь ты ветру.

— Можно. Но тогда ты перестанешь быть тем, кто ты есть сейчас. Ты превратишься в куклу.

Да, такова цена разума и осознания — не переживают только обделённые им и те, кто сумел сохранить крылья своей души. Первые счастливы в неведении, беспечно порхая и подчиняясь ветру, но их век недолог, и они не оставляют следов на земле. Вторые мудры и спокойны, но они настолько редкие гости в нашем мире, что даже след их последнего пришествия давно замёл вездесущий ветер.

Судьба оставшихся привычна и печальна. Сгорая в пламени эмоций, не опалить перьев практически невозможно. А уйти от всепожирающего пламени — значит, утратить чувство собственного достоинства.

И только в последние секунды сгорания ты вспоминаешь... Всё твоё существо стремится вернуть, исправить, изменить, но нет на то не сил, не возможности. И ты завидуешь: до сухих слёз, до капель крови из стиснутых пальцев — тем, кто может отпускать без боли.

Ты говоришь — горячо и бессвязно, но с губ срывается лишь беззвучный стон. Мечешься в клетке обязательств и законов, не вправе уйти следом, чтобы осознать себя частью огромного океана душ. Твой груз слишком тяжёл для полёта. Теперь участь твоя — скитаться по земле, не в силах подняться в небо. В редких снах тебе удаётся приподняться над землёй, но боль в мышцах не даст взлететь высоко, и рука твоя сможет лишь бессильно стучать в небесный свод, вмиг ставший материальным. Изломанных крыльев только и хватит на то, чтобы не разбиться окончательно.

Вновь стать крылатым очень сложно, но иногда людям это удаётся — ценой отказа от наносного груза, тянущего к земле. Самая большая лёгкость достигается путём самой большой боли. На разрыв. На понимание.

— Останусь ли я человеком? — спросишь ты?

— Да, но иным. Готов ли ты принять это? — ответит земля, ласково обнимая.

И ты отправишься в путь, пригибаясь от ветра, всё выше и выше, с каждым шагом ощущая, как стынет сердце. Не зря только высоким горам дарованы вечные снега. Дни, недели, годы... Раны потихоньку затягиваются, перья перестают топорщиться и ложатся гладко.

А однажды ты проснёшься на рассвете, подойдёшь к обрыву, расправишь обрубки крыльев — и полетишь, свободно и спокойно.

— Я отпускаю! — прокричишь ты небу.

— Я держу тебя, — ответит облако, подставляя ладони.

Это самоутешение, наверное. При потерях на первый план выступают ощущения величайшей несправедливости и тщетного желания что-то изменить. Недостижимое желание.

Но при ином исходе люди вряд ли оставались бы людьми.