Rat Races - Крысиные бега (джен)

Well I stepped into an avalanche,

It covered up my soul...

(Leonard Cohen)

Все, что было до, в том числе тот злосчастный автобус в Рединге, — было только прелюдией к настоящему аду. И даже тот ужасный взрыв, показанным Тем-кого-нельзя-называть, остался странным, полузабытым видением.

Ещё недавно Питер натянуто улыбался, стоя в кругу членов Ордена Феникса. Глупая, бессмысленная фотография. Моуди очень ругался и орал, то есть аргументировал, хотя в итоге покорно встал вместе со всеми.

Чуть позже Питер передал свой экземпляр фотографии Тому-кого-нельзя-называть. То есть — Тёмному Лорду, конечно.

Он не знал, зачем это сделал. Считал, пусть хоть так, какая-то видимость, все равно ничего эта фотография уже не изменит.

Потом он увидел последствия.

Первой была семья Марлин МакКиннон. Пожиратели били наверняка — прошло всего две недели после того, как они все в последний раз собрались. И, вероятно, Пожиратели точно знали, кто приложил руку к проклятой статейке в газетах. До этого было нападение — но окончившееся, к счастью, благополучно — на братьев Прюэттов. Им удалось уйти, два Пожирателя были ранены.

Для Джеймса и Лили война кончилась в тот момент, когда напали на Прюэттов. Дамблдор отправил их почти за решётку, запретил выходить из дома, хотя Питер и не понимал, как ему удалось добиться от них послушания. Но то, что с ними в Ордене теперь не было ни Джеймса, ни Лили…

Ни Ремуса, черт бы его побрал, и вот это было невероятно странно.

Драться толком Питер так и не научился. Говорили, что когда-то в Хогвартсе были дуэльные клубы, но это было в те незапамятные времена, когда профессор Флитвик был ещё не профессором, а обычным студентом. Говорили, что он даже был чемпионом. Но сунуть Флитвика в эту бойню — и что он тогда запоёт?

Сириус тоже не умел драться. Больше лез на рожон, и Фрэнк зашвырнул его в укрытие, к Питеру. Сейчас Сириус, у которого была довольно сильно рассечена голова, только пытался сесть, и Питер не мог сказать, досталось ли ему от Пожирателей или это постарался Фрэнк.

Со стороны, в которой засели Пожиратели, блеснула вспышка. Что это было за заклинание, Питер не разобрал. Авроры и Фабиан Прюэтт тотчас ответили встречными заклинаниями, что-то отрикошетило, и над головой Питера посыпалась бетонная крошка.

— Какой задницы мы тут сидим, Хвост?

Наверное, Сириусу казалось, что он кричит в пылу сражения, на самом деле он еле слышно стонал.

— Ты ранен, — пробормотал Питер. — Погоди, я сейчас…

Сириус вяло оттолкнул его руку, но Питер оказался настойчивее. В конце концов, ему удавалось то, что ему сейчас поручили: оказывать помощь раненым. МакГонагалл вспомнила, что у него были неплохие оценки по зельеварению, а ещё у него была лёгкая рука.

Даже Гарри спокойно давал ему менять себе подгузники.

При воспоминании о Гарри Питер улыбнулся. Господи, сидеть бы дома, ладно, пусть даже и с женой, а вокруг тебя ползают малыши!..

Сириус зашипел.

— Терпи, — приказал ему Питер.

Над головой снова грохнуло.

— Питер!

Голос Моуди перекрыл рёв побоища. «Ещё один», — с содроганием подумал Питер, оставил Сириуса с прижатой к ране марлей, пропитанной зельем, и осторожно высунулся, прихватив свою медицинскую сумку.

Он увидел, что Моуди машет ему рукой, и, улучив момент, перепрыгнул ближе. В том месте, где он только что стоял, полыхнуло, а потом рухнула бетонная балка.

Гидеон Прюэтт зажимал окровавленное плечо.

— Вот суки, достали чем-то, — произнёс он, стараясь не потерять сознание. Он был очень бледен.

Моуди тем же путём, что и Питер, перебрался в укрытие к Сириусу. Битва уходила чуть влево.

«Магглы никогда ничего не видят, — машинально подумал Питер, бережно разрезая ножницами рукав мантии Гидеона. — Как так выходит, что они никогда ничего не видят?»

Он знал ответ, точнее, догадывался, но был уверен, что знает. Пожиратели не лезли на рожон. Война — войной, Статут — Статутом. Магглы были сильнее. Пожиратели вели войну на своей территории.

— Яксли, — бормотал Гидеон, пытаясь остаться в сознании. — Яксли, Нотт, кажется, ещё кто-то. Я видел, слушай, Пит, я кого-то видел. Крауч. Я видел Крауча.

— Что ты болтаешь, — сказал Питер лишь для того, чтобы что-то сказать. В таком состоянии, какое сейчас было у Гидеона, он мог увидеть хоть принца-консорта с палочкой в руке и котлом на голове. Рука его была рассечена до кости, и кровь хлестала с напором, с такой силой, что делать что-то нужно было немедленно. Питер не глядя выхватил из сумки жгут — и пусть потом говорят, что угодно, средства магглов иногда помогают лучше хвалёных зелий, — перетянул руку Гидеона повыше раны.

Все, что хотел сейчас Питер, — остановить фонтан крови. Он закручивал жгут точно так, как было написано в маггловской книжке, и когда он, наконец, увидел, что дело сделано, и отпустил руки, Гидеон без сознания свалился ему под ноги.

Питер опустился рядом с ним на колени и нащупал пульс. Будет жить. Наверное. Он сделал, что смог.

Он услышал крик Сириуса, но не крик боли, а скорее отчаяния. Потом над местом бойни пролетела красная вспышка, и все стихло.

Какое-то время Питер медлил, опасаясь выходить, затем осторожно высунулся. Авроры, поддерживая раненых, выходили из укрытий. Через всю площадку — территорию какой-то сто лет назад заброшенной фабрики — нёсся Фабиан, зовя брата. Питер помахал ему рукой.

— Его срочно надо в больницу, — сказал он, когда Фабиан подбежал ближе. — Иначе рука у него омертвеет. Сможешь аппарировать с ним или тебе помочь?

Фабиан на мгновение остановился.

— Спасибо.

И бросился к брату. А у Питера от этого короткого слова перевернулось все внутри.

«За что! — хотелось заорать ему. — За что спасибо? За то, что сейчас, наверное, это все из-за меня? Вся эта кровь — из-за меня?!»

Но, конечно, его никто ни в чем не винил.

Сириус, растрёпанный и злой, подошёл к нему, плюхнулся на зад возле обломка стены.

— Не дал мне погнаться за этой тварью, — объявил он, имея в виду, вероятно, Моуди, а кого он подразумевал под «тварью», Питер не стал уточнять. Просто сел рядом.

— Хочешь пить?

Сириус помотал головой.

— Скажи, Бродяга, — спросил его Питер, потому что и сам сейчас почувствовал невероятную злость. — Тебе никогда не хотелось вот так, как Джеймсу?

— Что? — ошалело спросил Сириус.

— Жену, детей? Дом?

— Ты чего, Хвост, тебя чем-то ушибло? — Сириус моментально растерял весь свой запал. — Какая жена, какой дом? Эй, ты вообще меня слышишь?

— Слышу. Я думал о том, что…

— Да плевать мне, о чем ты думал, — отмахнулся Сириус. — Ты что, завидуешь, что меня сделали крестным? Ну… Наплюй, — посоветовал он. — Может, у Джеймса ещё пацан родится или Ремус женится.

— А ты?

— Я? — серые глаза Сириуса стали как блюдца. Питер и не помнил, чтобы он когда-нибудь так удивлялся. — Ты точно ударился. Какая женитьба, война же идёт!

— Но Джеймсу это не помешало?

— Ну… — Сириус подумал. — Дай попить, а? Они и раньше встречались. И Элис с Фрэнком…

— У Марлин погибла вся семья, — тихо сказал Питер. — Вся. Как думаешь, Джеймс знает?

Сириус оторвался от бутылки, помотал головой, застонал, прижав ладонь к ране.

— Я с ним ещё не виделся. Вот… завтра хотел. Но сам понимаешь.

— Чего расселись? Целы?

Каркающий голос Моуди прогремел над самым ухом. Сириус поморщился.

— Блэк, метлу тебе в зад! Будешь и дальше так выдрючиваться, сядешь вместе с Поттером за бабью юбку! Будешь парню жопу вытирать! Куда лезешь, недоносок?

Сириус отвернулся, делая вид, что весь этот ор относится не к нему.

— Встать можешь? — Сириус кое-как попытался подняться, Питер вскочил, чтобы помочь ему устоять на ногах. — Можешь? Аппарировать можешь? Тогда пшли отсюда оба, чтобы я вас не видел! — проревел Моуди.

…Попрощавшись с Сириусом, Питер хотел было зайти к Поттерам, но отчего-то не решился. Потому что если он туда сейчас придёт, он расскажет — ему придётся! — о том, что произошло сегодня. И Лили с Джеймсом будут его жалеть, а Лили ещё и скажет, какой он, «Хвостик», всё-таки смелый, и что иногда не так важно уметь драться, как уметь спасать, и как хорошо, что он живой. И нальёт ему чая, и скажет ещё что-нибудь тёплое…

А он?! Как ему всё это пережить и как вообще с ними разговаривать? Теперь? Когда он почти наверняка знает, что это всё его вина? Потому что это он, он, он сдал весь Орден Тому-кого… Тёмному Лорду. И ведь, главное, его об этом даже не просили? Вот зачем он принес то колдофото? Сам же и принёс…

И когда, когда же наконец закончится война? Этот Лорд ведь обещал, обещал ему, что ещё совсем чуть-чуть — и всё закончится! А оно не только не кончается, а становится только хуже и страшнее. Получается, он что, напрасно стал предателем?

От одной этой мысли Питера затошнило, а ещё почему-то ужасно заныли зубы. Все разом. Разве он хотел такого ужаса? Нет же! Не хотел! Он вообще никому и ничего не хотел плохого, он надеялся, что всё закончится, и они все смогут жить спокойно и…

Вот зачем он себе врёт?

Он не мог не понимать, что делает. Он же ведь не идиот, не правда ли? А раз так — он понимал. Может, не хотел, но понимал. И…

— Вы не видели Эбигейл? — Питер почувствовал, как кто-то тронул его за локоть, и едва не подпрыгнул на месте. Хотя уже, что называется, в прыжке сообразил, что это просто Риджиналд Фолкс, сэр, дом под красной крышей в конце улицы.

— Нет, не видел, — буркнул Питер, высвобождая свой рукав и сердито глядя на расстроенного Фолкса. — И никто не видел, — добавил он безжалостно. — Потому что она давным-давно сбежала, если вообще была.

Питер сказал это зло, словно бы пытался выместить на этом Фолксе всё своё отчаяние и растерянность. А тот только вздохнул тихо и понурился, и в глазах его блеснули слёзы.

— Давно, — еле слышно прошептал он. — Но вдруг она найдётся? Она убежала тут… где-то тут… думаете, я сумасшедший, да? — спросил он, заглядывая Питеру в глаза.

— Нет, — стыд обрушился на Питера словно водопад из кипятка, и он, смешавшись, покраснел и опустил голову. Он, конечно, думал так, но вот так сказать в глаза не мог. Ему было жалко, остро жалко и Фолкса, и его кошку, и его родных, если они есть — но больше всего самого себя. Почему, ну почему Фолкс подошёл к нему? Опять?

— Понимаете, — Фолкс опять взял его за рукав, за самый его край, будто сам стеснялся собственной навязчивости, но вместе с тем боялся, что Питер возьмёт и исчезнет. — Она давно убежала… Но я всё думаю — может, она просто прячется? Где-то здесь? Здесь подвалы… и деревья… — он говорил торопливо и чуть-чуть заискивающе. — Или, может быть, её кто-нибудь подобрал… Вы знаете, я всё хожу и смотрю в окна… в чужие… меня даже полиция задерживала, — сказал он с некоторой гордостью — словно о каком-то достижении. — Всё думаю — вдруг… Но ведь никто же не станет искать потерявшуюся много лет назад кошку, — проговорил он полувопросительно и жалобно, заглядывая Питеру в глаза. — А у меня её мисочки стоят… Так всё и стоят и ждут… И корм — знаете, она любила такие паштеты в маленьких баночках… Так вы не видели Эбигейл? — спросил он безнадёжно.

— Нет, — прошептал Питер.

— Никто её не видел, — горько прошептал Фолкс, отпуская наконец его рукав. — Но она же есть… где-то она есть… — пробормотал он и уныло пошёл дальше по тротуару, а Питер, почему-то пятясь, начал отступать и лишь через несколько шагов развернулся и почти побежал прочь.

Да что ж за день такой?! Или это не день, а его натура? Почему, вот почему он чувствует себя виноватым за эту дурацкую Эбигейл и её исчезновение? Он-то тут при чём? Это даже на войну не спишешь: невозможно же представить, что Пожиратели коварно похитили маггловскую кошку!

Зря он вспомнил снова о Пожирателях. Питеру опять стало очень холодно и страшно. Как же он устал бояться! Кажется, с того момента, как его похитили и он воочию увидел Того-кого… Лорда этого, он вообще не жил без страха. А чего он, собственно, боится? Что его убьют? Так это с его предательством никак не связано. Что убьют его друзей? Так тут наоборот же — Лорд ведь обещал, что делать этого не станет. Ну… верней, не обещал, конечно. Но дал понять. Если бы он хотел такого, он бы не велел Питеру приглядывать за ними. Так чего он так боится? Что случится что-то с мамой? Но это может произойти разве что случайно — в конце концов, она-то тут причём? А случайных жертв сейчас стало ощутимо меньше: с некоторых пор война пошла по-настоящему, с конкретными врагами, а не вообще хоть как-нибудь — так, как было раньше. Выходило, что мирные волшебники, не авроры, не Пожиратели, не члены Ордена и не их родные, были теперь в большей безопасности, чем прежде. Значит, он, по крайней мере, маму защитил. Так это хорошо же! Чего он боится?

Дышать стало ощутимо легче. Питер даже плечи расправил и огляделся почти с любопытством. Лето же — надо отдыхать и радоваться, а у него настроение словно в ноябре. Ну чего он так боится, в самом деле? Те же Поттеры сидят под замком, в Сириуса никто из Пожирателей, по-хорошему, особенно не метит… а Люпин вообще непонятно где и чем там занят, и вообще…

Вот оно. Вот он чего боится! А что, если он — не единственный, кто пришёл к Тому-кого… Лорду. Тёмному. Нет, он понял бы Люпина — в конце концов, тот ведь оборотень, наверное, ему даже логично было бы оказаться там. Но что будет, если один из них узнает про другого? Или если они вдруг однажды встретятся… не там, где надо? Ремус же убьёт его за предательство — наверняка убьёт!

Хотя — стоп. Чего это убьёт? Раз он сам такой? Нет — он не такой, он даже хуже! Потому что Питер ничего толком и не знает и, следовательно, рассказать не может — в сущности, от Питера и толку-то немного. А вот Ремус явно исполняет какие-то особенные поручения — значит, и вреда он может больше причинить. Опять же, если так подумать, ну кто Дамблдор для Питера? Ну, директор, да. И руководитель и создатель Ордена. И всё! А для Ремуса он благодетель, человек особенный, тот, кто многим рисковал, чтобы позволить Ремусу учиться. Питер, в общем, ничего ему не должен — а вот Ремус… Вот уж кто предатель так предатель.

А вдруг нет? Питер даже остановился. Вдруг Ремус на самом деле никого не предавал? А просто… просто тихо что-то делает. Полезное и правильное. Так ведь тоже может быть? Конечно, может. Только…

Только вот зачем это ему? Люпину? Зачем ему так биться за тот же Орден? Ему что, нравится так жить, как он живёт? Когда ты ни учиться официально не можешь, ни работу отыскать. Да он бы на месте Ремуса давно возненавидел всех волшебников — и хотя бы из-за этого пошёл к Тому-кого-Лорду. А друзья… а что друзья? Человек, который не общается с родным отцом… или же со всей семьёй? Его мама вообще жива? Питер, кажется, должен был об этом знать, но сейчас не помнил. Может быть, и нет. И вот как так может быть вообще? Как это — вычеркнуть из жизни самых-самых близких? Он бы, Питер, так не смог. Наверное. Нет, когда родители такие чокнутые, как у Сириуса, это другое дело, но ведь Ремус, вроде бы, ничего такого о своих не говорил? Хотя… Если вспомнить то, как и почему он превратился в оборотня, то, пожалуй, папу видеть не захочешь. Ну, наверное. Вон он бы, Питер, простил маму, если бы она такое сделала?

Питер попытался себе это представить, но фантазия ему отказывала. Да его бы мама никогда!.. Хотя ведь папа Ремуса тоже не хотел такого. Но он… он обидел незнакомца. Его мама… могла бы она кого-нибудь обидеть? Питер вынужден был признать, что да. Могла. И оборотней она тоже очень не любила. Ну и что? А кто их любит? Ремус — это Ремус, но вообще-то ведь они все воры и бандиты. Да, конечно, им больше ничего не остаётся, но а нормальным-то волшебникам что делать? Вот он, Питер, совсем не хотел бы столкнуться с кем-нибудь из них в каком-то переулке вечером. Даже и без всякого полнолуния. И это он, который всегда может превратиться и сбежать. А простой волшебник? Нет, определённо, оборотням место у Того-который-Лорд.

Но ведь Ремус же… он — Ремус. Он их друг.

Наверное.

Он их друг.

Как и сам Питер...