Корсет, альбом, княжна Алина (джен)

Девка Акулька, которую ее барышня взяла с собой в гости к княжне Александре, старалась изо всех сил. Даже уперлась коленом в объемистый зад своей госпожи. Новехонький корсет, купленный вчера у мадам Жаклин на Кузнецком, готов уже был, кажется, вот-вот лопнуть и разлететься на косточки. Но Пашетта была по-прежнему недовольна результатом. Оттолкнув служанку локтем, она глянула в огромное псише, повертелась перед ним и так и этак — и насупилась еще сильнее. Было видно, что она изо всех сил сдерживается, чтобы не пнуть этого немого и неподкупного свидетеля ее неудачи. Словно несчастное зеркало виновато в том, что у московской барышни из хорошего рода стати ничуть не хуже, чем у толстопятой крестьянки, которая сейчас пыталась затянуть на ней корсет. Логичнее было бы пнуть столь же бессловесную Акульку — за недостаток усердия, но та свою долю барского недовольства и так уже получила полной мерой.

Княжна Александра, худенькая и бледная до прозрачности, забравшись с ногами в огромное кресло, рассеянно наблюдала за потугами кузины казаться стройнее и аристократичнее, чем она есть. «Pachette… — меланхолично думала княжна. — Ну какая из нее Pachette, в самом деле? Прасковья она, от макушки до пяток. Довольно толстых пяток, замечу. Право же, у Акульки — и то изящнее».

Между тем Пашетту, судя по всему, окончательно измотало единоборство с корсетом. Она устало плюхнулась на вышитые подушки стоявшей в углу кушетки-рекамье. Что-то тихонько скрипнуло — то ли исстрадавшиеся косточки корсета, то ли тонкие ножки рекамье — предмета деликатного, непривычного к таким нагрузкам. Пашетта сердито махнула рукой.

— Ступай вон… — рявкнула она, чуть было по привычке не назвав служанку Акулькой, но в последний момент спохватилась и закончила тоном, который считала великосветским: — …Селина!

Акулька, привыкшая к этому имени так же, как к тумакам, которыми ее щедро награждала барышня по поводу и без, безропотно скрылась за двустворчатыми дверями. Девушки остались наедине.

— Pachette, право слово, ты преувеличиваешь! — начала хозяйка будуара, которая решила не дожидаться привычного бурчания кузины насчет «проклятых французих, которые строят такие неудобные корсеты» и «этой коровы Акульки, ой, то есть Селины». — И вовсе ты в нем не пышная, вот чем хочешь поклянусь! Как раз есть что показать в декольте! Да у тебя, если хочешь знать, бюст Венеры!

Делая паузу для вдоха во время своей пламенной речи, она опустила глаза, чтобы Пашетта не заметила их завистливого блеска. О, княжна Александра дорого дала бы за то, чтобы у нее была такая же роскошная грудь, как у кузины Пашетты! Но увы, господь одарил ее совершенно не интересным с точки зрения мужчин полудетским телосложением.

Как назло, нынешние моды подчеркивали грудь, привлекая особое внимание к этой части тела — завышенной талией и иными эффектными способами. Иной раз на балу княжна с трудом сдерживала слезы обиды, видя, какие природные богатства открываются в декольте некоторых дам и девиц. Ей же при заказе каждого платья приходилось изощряться в жалком искусстве драпировок, особенно когда речь шла о сильно открытых бальных нарядах.

Окончательно доконал княжну Александру новейший журнал мод, доставленный позавчера. «Проклятые французихи», не иначе как устроив заговор против таких, как она, постановили, что в моду должны войти абсолютно гладкие лифы платьев — без сборок, воланов, рюшей и т.п. То есть, без всяких спасительных ухищрений, неизменно выручавших тех дам и девиц, которым было далеко до Венеры по части бюста.

— Что мне до той Венеры! — раздраженно воскликнула Пашетта. — Лучше бы у меня было декольте как у княгини Ольги Андреевны! Какая же она красавица! Стройная, как осинка, и грудь как у молоденькой девушки! А ведь ей уже немало лет — говорят, тридцать пять, а то и все тридцать семь… Кстати, о декольте. И об Ольге Андреевне. Ты видела ее сапфировый фермуар, ma chère? Хочу такой! Но маменька сказала, чтобы я меньше думала об украшениях и больше — о выгодной партии, а то зима проходит, скоро уж и балы закончатся, а я все еще никого не «подцепила», как говорит Фроська, маменькина горничная. А что тут думать? Ах, Грандисон, Грандисон… Только о нем и мечтаю, как эта твоя… из романа… ну, как ее… Кларисса, вот! Но не расскажешь же о нем маменьке, правда? Она не поймет…

Княжна Александра, которую Пашетта с некоторых пор именовала Алиной, наморщила носик.

— Pachette, душенька, ты меня прости, но тут я соглашусь с тетушкой. Она права — ты должна думать о достойной партии. Ну зачем тебе этот Грандисон? Нет, я признаю, что он хорош собой, чрезвычайно обаятельный и обходительный. И достаточно высокого рода, да… Но подумай сама, у него же ни гроша! Имение заложено-перезаложено… Одним гвардейским чином сыт не будешь. Подумаешь, «урожденный» сержант, с колыбели в гвардии! Да он эту гвардию в глаза не видывал! Одному богу известно, добьется ли он вообще когда-нибудь высоких чинов, при таком равнодушии к карьере и такой непомерной склонности к женскому полу… Ты ведь слышала, что о нем говорят? Шепчутся, что по амурной части он переплюнул даже самого Пушкина! Того самого Александра Пушкина, которого называют сатиром… Pachette, ты меня слушаешь?

— Алина, у него такие глаза! Синие-синие, как небо в июле… И он такой стройный… Мой Грандисо-о-он…

Княжна Александра потупилась и прерывисто вздохнула, теребя воланы на лифе платья. А потом, подняв голову, осторожно промолвила:

— У Ларина тоже синие глаза! Ничуть не хуже, между прочим…

— У какого еще Ларина? — нехотя спустилась с небес на землю ее кузина, нахмурив светлые брови.

— Как — у какого? — слегка наигранно возмутилась княжна. — Ты уже позабыла, с кем на той неделе танцевала в Собранье три раза подряд? Все старики и старухи не сводили с вас лорнетов! Не удивлюсь, если по Москве уже разнесся слух о вашей грядущей свадьбе!

— А, этот… — Пашетта вяло махнула рукой, словно отгоняя комара. — Ну, ты и сравнила, душа моя! Да как их вообще можно ставить на одну доску? Грандисон — он такой… такой… В общем, прямо как в тех книжках, о которых ты мне говорила! А Ларин — ну что в нем интересного, скажи на милость? Одевается хоть и по моде, но все на нем сидит как-то нелепо. Танцует как медведь — в мазурке мне все ноги оттоптал. Да что там, он мне даже ни разу комплимента не сделал! Молчит как рыба… А вот Грандисон говорит так красиво, что хоть записывай!

— Зато Ларин серьезный, — гнула свое княжна. — Имение у него есть, доход приносит — и весьма неплохой, как говорят. А если тебе непременно чин нужен, так Ларин, между прочим, тоже с рождения в полк записан, пусть и не гвардейский. Служить он, конечно, не будет, как и Грандисон, но к старости, лет к сорока пяти, по крайности хотя бы бригадира получит… Хочешь стать бригадиршей?

— Хочу! — выпалила Пашетта. — Но только если бригадиром будет Грандисон!

Алина тяжело вздохнула. Кузину Пашетту, когда ею овладевала какая-то мысль, бывало тяжело, да что там — почти невозможно переубедить. И княжна решилась на отчаянный шаг. Не очень-то красивый, потому что для этого ей пришлось покривить душой.

— Не хочу тебя огорчать, но нашему Грандисону нравятся исключительно стройные барышни…

— Кто это сказал? — Пашетта развернулась к кузине всем корпусом. Рекамье издало отчаянный скрип.

— Да так, слыхала краем уха на балу у Ростопчиных… — неуверенно произнесла княжна.

— Вранье! Он танцевал со мной, значит, я ему нравлюсь!

— Он и со мной танцевал… — начала было княжна Александра, но осеклась и слегка покраснела.

— Счастливая ты, Алина! — сказала вдруг завистливо Пашетта.

— Оттого, что он со мной танцевал? — спросила княжна, покраснев еще сильнее.

— Нет! — подскочила на кушетке Пашетта. — Оттого, что тебе не нужно пить уксус, чтобы выглядеть бледной и стройной!

Алина перевела дух. И рискнула вытащить из рукава последний козырь.

— Pachette! — сказала она как можно мягче. — А вот представь на миг, что Дмитрий Ларин попросит твоей руки… Неужто откажешь? Да хоть и откажешь, родители твоих слов в расчет не примут. Ведь Ларин, как ни крути — это хорошая партия…

— Вот и бери его себе, если он такая хорошая партия! — рассердилась Пашетта, которая не хуже Алины знала и крутой норов своего батюшки, и его суждения о подходящих женихах для дочери. Слова кузины показались ей злым пророчеством. — Забирай его себе, а мне оставь моего Грандисона!

Она схватила одну из вышитых подушек, раскиданных по кушетке, и замахнулась, чтобы запустить ею в Алину. Но в этот миг запас прочности старенького рекамье подошел к концу — его изогнутые ревматические конечности не выдержали пылких порывов резвой барышни. Раздался сильный треск. Перед Алиной взметнулись кружева нижней рубашки и толстые пятки кузины Пашетты. На пронзительный визг своей госпожи в будуар влетела Акулька-Селина.

Княжна опустила голову, чтобы скрыть беззвучный хохот.