An Imago of Rust and Crimson (джен)

Кроваво-красный горизонт впереди сливался с серо-стальными облаками поверху. Мотор машины тупо гудел, а я смотрела в окно, на светящиеся вывески, проносящиеся мимо: Макдональдс, Уолмарт, Квиксейв, Бургер Кинг, Тако Белл…

Пригороды Броктон-Бей представляли собой мешанину из магазинчиков, фастфудов, заправок и промышленных зон. Вдоль автострады было достаточно оживленно, но я знала, что переулки заполнены заброшенными складами, закрытыми магазинами и заколоченными домами. Большая часть метамфетамина в городе, по всей видимости, появлялась из этой дыры. Но мы ехали сюда не за этим.

Я просто ждала, пока мы доберемся до Старолечебницы, которая пополнит свой состав новой пациенткой, Тейлор Эберт, — надеюсь, на недолгий срок.

Конечно, по бумагам это не было психушкой. У нас их больше не бывает. Это название — наследие менее продвинутой эпохи, так мне сказали. Теперь уже не режут мозги и не бьют током, чтобы привести рассудок в норму.

Но назовите хоть психушкой, хоть дурдомом, хоть канатчиковой дачей, хоть психиатрическим стационаром, или хоть как-то еще. Именно туда я и ехала.

— Не хочешь остановиться и перекусить? — спросил папа. Он вяло улыбнулся. — Еще ведь неизвестно, как тебя будут там кормить.

— Да, давай, — согласилась я.

Мы подъехали к ближайшей точке общепита — это оказался Макдональдс — и папа зашел, чтобы взять нашу еду. По негласному соглашению мы поели в машине. Были некоторые темы, которые мы не хотели бы обсуждать там, где нас могут услышать посторонние.

— Это ненадолго, — сказал папа, пережевывая биг-мак. — Скорее всего, на неделю. Или на две, в случае чего. Они просто хотят посмотреть за тобой в спокойной обстановке, в тишине и безопасности. И… — потянул он.

— И в школе не хотят меня обратно, — сказала я, заканчивая за него.

Я взялась за картошку фри. Я не была голодна, но все-таки заставила себя есть. По крайней мере, я пока еще могла выбирать, что именно мне есть.

— Они не хотят меня до тех пор, пока не убедятся, что я не огорчу их какой-нибудь выходкой вроде самоубийства, и ты не устроишь им неприятностей за то, что они ничего не сделали, чтобы предотвратить это. Мне бы очень не хотелось причинять им такие неудобства. Или испортить таким образом их имидж в прессе. То есть — сильнее, чем я уже сделала.

Он поджал губы.

— Слушай, — сказал он, глубоко вздохнув, — что касается меня, то я очень хотел бы, чтоб у тебя все наладилось. Я знаю, ты чувствуешь себя не слишком хорошо, плохо спишь, и у тебя бывают, эти, как их, флешбеки. Я не хочу, чтобы ты страдала, малышка. Ты ведь понимаешь, верно? Знаю, ты старалась перетерпеть, чтобы я не беспокоился, но это лишь беспокоит меня еще сильнее!

— Я не совсем… — начала я.

— Пожалуйста, Тейлор, послушай. Не нужно волноваться о цене — это не разорит меня, ничего подобного — школа заплатит за все. Уверен, когда врачи поймут, что ты в порядке — а так и будет, когда вы все обсудите и ты сможешь осознать, что ничего подобного больше не повторится — они подтвердят, что ты здорова, и мы сможем оставить все это позади.

У нас уже был этот разговор. На самом деле, даже несколько раз за те недели, что я провела в больнице. Я провела пальцами по моим новым браслетам, скрывающим шрамы от ран, которые я сама себе нанесла. Пальцы до сих пор не были в порядке, голубые пластыри прикрывали отрастающие ногти. В больнице сказали, что мне повезло. Некоторые пальцы какое-то время были в опасном состоянии. Из-за инфекции они могли пострадать настолько, что их пришлось бы удалить. В двух пальцах на левой руке чувствительность еще не восстановилась как следует, и было больно их сгибать.

— Ну да, конечно, давай оставим это позади, — сказала я с горечью. Отец покраснел, но мне было все равно. — Потому что этого они и хотят, верно? Школе не нравится, что в дело вмешались копы. Давайте теперь превратим это в историю о том, как я свихнулась и попыталась покончить с собой.

Я рассказала полицейской, которая пришла узнать подробности, что это сделали Эмма, София и Мэдисон, когда никого рядом не было. Я пропустила тот момент, когда они оказались тремя аспектами демонической силы, потому что о таких вещах не рассказывают полиции. Но я была уверена, что это они. У них был мотив, и их прошлые действия соответствовали этому.

Конечно, они все отрицали, и получилось так, что это их слово против моего. Никаких доказательств просто не было, и школа скорее поверила бы Мисс Популярности, Мисс Популярности-с-богатым-папой-адвокатом и Мисс Спортсменке, нежели чудаковатой одиночке вроде меня. Мысль о том, чтобы собрать отпечатки пальцев или ДНК была бессмысленной, потому что следы сальных пальцев годами наслаивались на шкафчиках, а что касается ДНК — ну, там была кровь половины учениц школы. А свидетелей не было. Уж не знаю, действительно ли они провернули это, пока никого не было поблизости, или же просто никто не захотел давать показания. Мне нравилось думать, что правильным был первый вариант. В конце концов, хотя все вокруг и было очень странным, я действительно никого там не видела. Но моя вера в одноклассников была недостаточно сильна, чтобы исключить и другую возможность.

Делу не помогало то, что я просыпалась, крича от ужаса, четыре ночи в неделю. Стало еще хуже, когда дозу болеутоляющих сократили. Когда я вышла из наркотического отупения, мне начало сниться, что я снова в шкафчике. Как правило, я просыпалась, как только вонзался первый гвоздь. Как правило.

И это были не просто сны. Я видела в них проблески жуткого, пустого, холодного и ржавого мира, которые продолжали появляться и днем. Кроме того, я сделала ошибку, рассказав об этом папе. Не все подробности, конечно, но когда он нашел меня плачущей в постели после того, как я сходила в туалет и увидела, лишь на мгновение, помаду на зеркале, я была не в том состоянии, чтобы солгать ему должным образом. Чем меньше я спала, тем становилось хуже. Я видела проблески этого холодного и ржавого мира большую часть дней. В общем, папа знал, что у меня до сих пор бывают флешбеки о моменте перед попаданием в шкафчик, и что я часто вижу кошмары во сне.

В более спокойные моменты я отчасти склонялась к тому, что, может быть, побыть какое-то время пациентом психиатрического заведения мне поможет. Может, если бы я поговорила об этом с врачом, мне стало бы лучше?

Но если я расскажу им, они ведь действительно сочтут меня сумасшедшей. В сущности, какая беда в том, что у меня бывают кошмары? Любому снились бы кошмары, побывай он в таком шкафчике. Ну и что, если у меня бывают флешбеки? Со временем они пройдут. И я не виновата, что ударила медсестру, которая пришла проведать меня в тот момент, когда мне снился кошмар. Я ведь даже не проснулась, когда делала это.

Тем не менее перспектива провести время подальше от школы… с какой-то точки зрения это было соблазнительно. Я не хотела больше видеть Софию, Эмму или Мэдисон.

Просто я также не хотела, чтобы меня считали сумасшедшей.

Мы покончили с едой и поехали дальше под угасающим зимним солнцем. Нужное нам место было сразу за городом, на расстоянии от шоссе, там, где предместья сходили на нет. На первый взгляд, центральное здание комплекса выглядело так, как будто было перестроено из отеля. По крайней мере, это лучше, чем если бы оно выглядело переделанным из тюрьмы.

Сходство с отелем усиливалось наличием стойки регистрации и места для досмотра багажа, в данном случае — моей сумки (мне разрешили взять с собой только одну). Ее собирались проверить, чтобы я не пронесла запрещенные в больнице предметы. Пожилой мужчина, сидевший за столом, дал отцу какие-то бумаги на подпись. Я просто осматривалась, чувствуя себя потерянной. Во время оформления документов подошла женщина и рассказала нам о «нормах поведения», и о том, какие тут работают прекрасные специалисты, а также о том, как мне здесь замечательно помогут.

Мне сказали еще множество вещей, которые все сводились к тому, что «мы здесь, чтобы вам помочь, поэтому делайте все, что вам говорят, и принимайте все лекарства, которые вам назначат». Это превращалось в неясную мешанину слов, правил и улыбающихся людей, глаза которых никогда не улыбались. Я просто сидела, пропуская их слова мимо ушей, и старалась не обращать внимания на бурление в животе.

Возможно, есть жирный фастфуд было ошибкой.

Отец сжал мою руку. Я ахнула, и он вздрогнул от этого.

— Прости, — сказал он и замолчал, восстанавливая ход мыслей. — С тобой все будет в порядке, — заверил он, и я не очень поняла, задает он вопрос или пытается меня успокоить. Или, возможно, успокаивает самого себя? Я прикусила губу, стараясь не выглядеть испуганной и не заплакать. Не думаю, что это сработало, потому что он заключил меня в крепкие объятия. — Я буду навещать тебя каждый раз, как только появится время, — пообещал он сдавленным голосом.

— Спасибо, — прошептала я.

Когда с прощанием было покончено, меня забрали, чтобы переодеть в более «подходящую» одежду, — это был их милый способ сказать, что я даже не смогу выбирать, что я буду здесь носить. Мешковатая пижама, которая ожидала меня в раздевалке, сама по себе была заявлением. Оно гласило: мы не доверим тебе даже твою собственную одежду. Не было даже бюстгальтера. Его пришлось отдать, а то вдруг я решу на нем повеситься. Люди так делали, если верить книгам. Я бы забеспокоилась, а не просто оскорбилась, если бы… ну, если бы его отсутствие было для меня большим неудобством. Но мама начала носить второй размер только после того, как родила меня, и в этом я была на нее похожа.

Кто-то с более философским складом ума мог бы разглядеть в этом некий символизм. К нам собирались относиться как к маленьким детям, так что отсутствие одного из признаков женственности было, неким извращенным образом, вполне обоснованно. Я же пока не чувствовала себя ребенком здесь, поэтому это стало обычным унижением.

Я обмякла, уставившись на перевязанные руки. Шмыгнув носом, согнула пальцы и почувствовала тупую боль. По крайней мере, мне разрешили оставить браслеты. Очевидно, они могли позволить себе непредумышленное уничтожение достоинства, но не его преднамеренное убийство.

В дверь постучали.

— Тейлор, — раздался женский голос. — Ты одета?

— Да, — отозвалась я.

Вошла крупная женщина с длинным, почти лошадиным лицом.

— Добрый вечер. Я — Ханна, — она даже выглядела сочувствующей, когда сказала: — Я понимаю, как это плохо, когда не разрешают одеваться, как хочешь. Ты, наверное, чувствуешь, что к тебе относятся как бы свысока, и грустишь, да?

— Немного, — призналась я.

— Ну, это естественно. Когда ты освоишься, будет менее строгий дресс-код, но в данный момент ты уязвима. Когда мы убедимся, что ты не собираешься наделать глупостей, тебе позволят носить больше вещей.

Я не чувствовала себя уязвимой, но ничего не сказала. Я выдержала охлопывание, проверяющее, что я ничего не скрываю под одеждой, со всем достоинством, которое у меня оставалось.

— В общем, — сказала Ханна, — я курирую комнаты Уилсона, в одной из которых ты будешь жить. Это наше среднесрочное крыло, так что вряд ли ты задержишься здесь дольше нескольких месяцев. В Уилсоне сейчас еще пять девушек, я тебя с ними познакомлю позже; мы здесь верим во взаимную поддержку. Если у тебя будут какие-то затруднение, если ты захочешь что-то поменять, то просто найди меня, и я посмотрю, что можно сделать. Наши разговоры конфиденциальны, и я могу что-либо сказать о них кому-то другому лишь в том случае, если решу, что ты находишься в серьезной опасности. Понятно? Это — обещание.

— Я понимаю, — ответила я.

Взаимная поддержка и другие девушки, чтобы поговорить. Просто замечательно. Я уже хотела свалить отсюда. И побыстрее, чем через «несколько месяцев».

— Пожалуй, сначала я покажу твою комнату, а потом пройдемся, и ты посмотришь, что тут где, — продолжила она. — Расскажу о некоторых наших порядках и правилах, а если твой психиатр свободна, я могу тебя с ней познакомить. И еще, — пейджер у нее на поясе запищал, и она опустила взгляд. — Прости, прости, — сказала она, проверяя его.

— Все в порядке, — сказала я.

Она прочитала сообщение, поджав губы.

— Так, планы немного поменялись, — сказала она, прищурившись. — Я покажу тебе комнату, но потом мне надо быть в другом месте. Извини, все должно начинаться не так, но…

— Все в порядке, — снова сказала я, вставая.

— Ты могла бы говорить больше двух слов за раз, — сказала она с натянутой улыбкой.

— Ой, — кажется, я действительно отвечала слишком коротко. Я выдавила фальшивую улыбку. — Просто я нервничаю.

— Это нормально, — ответила она. — Теперь, пожалуйста, иди за мной. — И я последовала за кем-то, кого мысленно назвала санитаркой, хотя никто мне не говорил, в чем, вообще, состоит ее работа.

Моя (на ближайшее будущее) комната была выкрашена в мягкий и безобидный оттенок розового. Окна были большими, но открывались только форточки на самом верху. Кровать была встроена в стену. Светильники тоже были встроенными. Еще был телевизор, засунутый в запертый ящик, прикрученный к стене.

Нигде не было острых углов.

Извращенный инстинкт в моей голове сразу же начал искать способы навредить себе вещами отсюда. Не то чтобы я этого хотела. Это было просто выражение протеста. Глупое, к тому же. Я собиралась быть хорошей девочкой и не верещать из-за каждой мелочи, ведь я хотела поскорее вернуться домой. Таков был мой план.

— Персонал сейчас проверит твой багаж, — сказала санитарка скучным голосом, — а потом его доставят сюда. Если ты не пыталась пронести какие-то запрещенные вещи, это не займет много времени.

— На веб-сайте было сказано, что с книгами никаких проблем, — сказала я вопросительным тоном, немного нервничая. Похоже, мне тут будет тоскливо, и если нечего будет читать, я могу и в самом деле сойти с ума.

— С книгами проблем нет, — сказала она, — если они не входят в запрещенный список.

Ни фига себе. Но кто знает, с какими запретами я еще тут столкнусь? Я не нашла никаких списков того, что из книг было разрешено, а что запрещено, на веб-сайте, поэтому просто сказала папе взять подборку книжек из моей комнаты.

Час спустя Ханна еще не вернулась. Мою сумку тоже не принесли. Я нашла пульт, включила телевизор и переключала каналы, пока не нашла новостной. Шла какая-то пресс-конференция СКП. По-видимому, некий злодей по прозвищу Повелитель Врат сбежал из-под стражи, и репортеры задавали вопросы об этом. Скучища. Следующий канал. Что-то случилось в Африке. Тоска. Следующий канал. Воздушная съемка Мужика из Флориды⁽¹⁾, преследовавшего лодку, пока не разбил головой двигатель. Чуть интереснее, но передача прервалась рекламным блоком.

Со вздохом я выключила телевизор. Обо мне что, уже забыли? Неужели все пропали? Не оказалась ли я в том пустом и холодном месте, которое видела до того, как меня заперли в шкафчике? Может быть, это ловушка, способ снова заманить меня туда и… я глубоко вздохнула.

Нет, это просто смехотворно. Устроившись на кровати, я уставилась на незнакомый потолок. Почему я вообще согласилась на это? О, да. Потому что я страдала от флешбеков, ночных кошмаров, боялась снова оказаться в шкафчике, и видела вещи, которых не было.

Как, например, прямо сейчас. Прямо у меня на глазах краска отслаивалась с потолка, обнажая голый бетон, покрытый надписями на непонятном языке. Сердце, как барабан, заколотилось у меня в груди. Мне хотелось закричать, но я сдержалась. Я не свихнулась, повторяла я себе снова и снова. Нельзя, чтобы меня сочли сумасшедшей. Даже если — осмотревшись, увидела я — телевизор был разбит и сломан, а на защитном стекле что-то написано красной помадой. Все выглядело холодным и мрачным. В сущности, это место ничем теперь не отличалось от тюрьмы.

И это было еще не самым худшим. На полу оказалось пятно насыщенного черно-багрового цвета, прямо вокруг кровати. И смазанные отпечатки рук на стенах, того же отвратительного цвета. И еще один — на окне. От одного лишь их вида я чувствовала себя ужасно. Они ощущались, как страдания и кровь, они пахли кровью. Этот запах заполнил комнату.

Мне стало плохо. Но я не могла кричать. Не позволяла себе это сделать.

Кровать была мокрой на ощупь, холодная липкая жидкость просачивалась сквозь пижаму. Я села, и черно-багровая маслянистая жидкость закапала с меня. Кровать пропиталась ею насквозь. И я тоже пропиталась насквозь. Она липла ко мне и не отставала, просачиваясь холодом прямо в кости.

Может быть, я сошла с ума. Может быть, я видела галлюцинации и должна теперь просто покончить с этим. Я никогда больше не вернусь в школу, никогда не столкнусь с хулиганами, мне больше не придется мириться с унижениями и терпеть то, что люди говорят за моей спиной.

Нет уж. Я выпятила челюсть. Было что-то постороннее в том, как я себя чувствовала. Это была не я. Это были не мои мысли. Что-то другое думало за меня. Я стиснула зубы и закрыла глаза, не думая больше ни о чем. Если бы все это не исчезло, когда я открыла глаза, я бы завизжала.

Запах пропал. Открыв глаза, я увидела розовые стены и целый телевизор. Нигде не было этого странного красно-черного масла.

Не знаю, что заставило меня сделать то, что я сделала. Любопытство, наверное. Или просто категорический отказ позволить такой мелочи, как галлюцинации наяву, победить меня. Иногда я могу быть очень упрямой. Но я подумала о странном проржавевшем мире, подумала об обжигающе-холодном масле, подумала о том, что видела тогда в раздевалке, и медленно выдохнула.

И на моих глазах краска снова слезла со стен, открывая каракули и отпечатки рук, и запах крови вернулся. Я закрыла глаза, стараясь не думать ни о чем, и все это опять исчезло.

Ха-ха.

СМОТРИТЕ В СЛЕДУЮЩЕЙ СЕРИИ: Тейлор понимает, что стала кейпом, она составляет планы и тренируется! Загадочный туман и другие странные события!

1) Мемный супергерой. В 2013 был запущен твиттер-аккаунт, который постит забавные новостные заголовки про Мужика из Флориды, который творит всякую дичь. http://knowyourmeme.com/memes/florida-man

Вернуться к тексту