L+L (гет)

— Иногда мне хочется её увидеть, — сказала Лорелей задумчиво. — А потом я представляю себе женщину, которую описал Грэм, и мне становится… страшно, наверное. А потом стыдно, — она улыбнулась. — За свой страх. И за нежелание с ней видеться. Ей сейчас трудно…

— А кто сказал, что если вы увидитесь, ей станет легче? — спросил Леопольд. Они сидели за столом на кухне и заканчивали ужинать. Впереди была суббота, позади — громкий второй процесс над Ферклами, осуждёнными не только за «извращение должных отношений между родителями и детьми» — эта формулировка коснулась каждого из подсудимых, среди которых из оставшихся на свободе Ферклов не было лишь Мелиор — но и за шантаж и ростовщичество. Последние пункты обвинения, правда, коснулись только Утера и Вивиана — который, хоть и не работал в лавке, оказался вовлечён в эти неприглядные дела ничуть не меньше своего старшего кузена. Пеллеас же, хоть и знал об этом, ещё дедом был отсеян как человек слабый, жалостливый и подверженный ненужному влиянию («Тряпка» — коротко охарактеризовал его Утер). В результате самые большие сроки — по двенадцать лет — получили Утер с Вивианом, Пелеас и Пруденс, которая тоже была в курсе дела, отделались пятью, а остальные — все три женщины, включая Доркас, выслушавшей приговор с пугающе счастливым выражением лица — получили только два.

Той же ночью, ещё до отправки в Азкабан, Доркас умерла. Просто не проснулась — и ранним утром явившиеся для препровождения осуждённых в Азкабан авроры нашли её уже совсем холодной. Говорили — и Причарду можно было в этом верить, ведь он видел тело лично — что на её губах была та самая счастливая улыбка… Причард злился, говоря, что она не заслужила такой лёгкой смерти, но при Лорелей этого не говорил — она, похоже, знала это и сама. Видела по его мрачному и раздосадованному виду и по тому, как яростно он кромсал в обед в тарелке вполне мягкую рыбу, буквально раздирая её на куски. Причарду она не сказала ничего — а теперь, вечером, заговорила вдруг про Мелиор.

— Думаешь, не станет? — спросила Лорелей, кажется, удивившись. — Почему?

— Да потому что мало кому будет приятно видеть младшую всего лишь на два года сестру, которая выглядит моложе лет на тридцать, — ответил он. — И у которой всё сложилось в жизни так, как не сложилось у тебя. И уже не сложится. Зависть, Лей, страшное чувство. А уж зависть родственников… Мало нам моей сестрицы? — спросил он с усмешкой.

— Мел не станет делать гадостей, — возразила Лорелей уверенно.

— Откуда тебе это знать? — спросил Леопольд. — Ты не видела её лет… сколько? Двадцать?

— Больше, — возразила Лорелей. — Тридцать… да, наверное, тридцать.

— Тридцать лет, — повторил Леопольд. — Разве ты сама не изменилась с тех пор? — он отставил чашку и взял Лорелей за руку.

— Изменилась, — улыбнулась Лорелей. — Но я не верю, что Мел смогла бы сделать гадость мне. Или Нари. Или тебе.

— Я бы предпочёл не проверять, — сказал Леопольд. — Честно говоря, я тоже был уверен, что Шерил никогда не перейдёт черту. Лей, я верю, что ты в ней уверена — и, если ты захочешь с ней общаться, я тебе мешать не буду.

— Я не знаю, — покачала головой она. — Не знаю…

— МакКормаки её не бросят, — после небольшой паузы проговорил Леопольд. — Если уж они из сквиба сделали звезду… Ей там будет хорошо.

— Ты знаешь, — Лорелей придвинула свой стул к нему и положила голову мужу на плечо, — я всё думаю о братьях. Вив ведь не был вот таким подонком… Я же помню его маленьким. Ну, относительно. Он всего-то старше на семь лет… а Пел был таким милым, ты не представляешь. И таким хорошеньким… и ласковым. Он ужасно стал меня стесняться, когда я пошла в «Спинни», — она вздохнула и умолкла.

Вейси не были ни на одном процессе — хотя получить там место им было просто, а Лорелей вообще могла бы выступить свидетелем. Однако Причард с Поттером не стали вызывать её принудительно — показаний им хватало — а сама Лорелей идти туда не захотела. Процессы они смотрели в зеркале — и Лорелей сама не замечала, как чем дальше, тем сильнее стискивала руку Леопольда. Видеть тех, с кем она выросла, оказалось неимоверно тяжело, и под конец она расплакалась и прошептала:

— Почему так, Лео? Почему всё так, как стало? Я же помню, как мы все мечтали, что вырастем и уйдём оттуда… навсегда…

— Детские мечты мало кто исполняет, — ответил Леопольд, обнимая её. Мистер Бальд, громко мяукнув — вернее, издав пронзительный звук, напоминающий помесь скрипа несмазанных петель и проводимого по стеклу ножа, который заменял ему обычное мяуканье — подошёл и ним и, вскочив к Лорелей на колени, положил передние лапы ей на плечи и взволнованно принялся слизывать её слёзы, мурлыча так громко, словно пытался заглушить звук плача.

— Хороший мой, — Лорелей, всхлипнув, обняла его, чуть морщась от ощущения шершавого языка на коже, но не отворачиваясь, и мистер Бальд замурлыкал ещё громче.

— Не плачь по ним, — сказал Леопольд, — продолжая обнимать её и гладить по волосам. — По ним поздно уже плакать… но, возможно, их дети всё же вырастут другими. И всё благодаря тебе.

— Почему? — она снова всхлипнула и посмотрела на мужа из-под головы мистера Бальда.

— Потому что всё началось с Ламорака, — ответил Леопольд. — А он написал тебе. Значит, все их перемены благодаря тебе.

— Тогда родители выйдут из тюрьмы, найдут меня и убьют, — улыбнулась она сквозь слёзы.

— Как сказал бы Грэхем, пусть приходят, — усмехнулся Леопольд.

Мистер Бальд, наконец, перестал лизать лицо Лорелей и, потоптавшись и покрутившись на месте, устроился на её коленях клубком, продолжая урчать, но уже потише.

* * *

— А что теперь будет с нами?

Ферклы — все пятеро — сидели в гостиной Слизерина. Был уже поздний вечер, и кроме них, здесь оставалось всего несколько человек, которым, впрочем, никакого дела до Ферклов не было: одна пара целовалась, остальные кто по одному, кто по двое сидели за уроками. Только что закончился второй суд над Ферклами, и теперь они впятером собрались вместе, чтобы обсудить то, что произошло, и вообще поговорить всем вместе — впервые с начала этого учебного года.

— Нам найдут какого-нибудь опекуна, я полагаю, — сказала Зелинег. Она, пожалуй, чувствовала себя уверенней других: ей было уже шестнадцать, совершеннолетней она должна была стать всего через несколько месяцев, и случиться это должно было ещё в течение этого учебного года, то есть в Хогвартсе. А значит, летом она вообще не обязана была ехать к этому пока что не назначенному судом опекуну, если бы не захотела, а могла вернуться домой. И, возможно, жить одна… или с Мелиор. Да, наверное, с ней — она одна из взрослых Ферклов осталась на свободе. — Может, даже Мелиор, — добавила она без особенной уверенности.

— Вряд ли она возьмёт всех, — согласился с сестрой Вольсунг. — Нас особенно. Скорее, малышей…

— Думаю, нам надо написать ей, — сказал Бедивер. — И пообещать, что мы не будем доставлять хлопот — наоборот, поможем. Мы же ведь умеем много по хозяйству — мы и прежде занимались им. И младшими.

— Вам-то что, — с затаённой обидой проговорил Дерфель. — Вас возьмут тётка с дядей. Те, что взяли Ларка.

— Думаешь? — спросила Лиод с надеждой.

— Нет, — отрезал Бедивер. — Я уверен — не возьмут. Иначе бы они нам написали или хоть бы подошли после суда. Нет, они нас не возьмут. Разве что Игрэйну, да и то… не думаю. По-моему, им вполне хватило Рика.

— Возьмут, если вы попросите, — упрямо повторил Дерфель.

— Мы не будем, — возразил Бедивер. — Да и Ларк вряд ли этого захочет.

— Думаешь, он хочет их только для себя? — грустно спросила Лиод.

— Думаю, что он не хочет видеть нас всё время рядом, — ответил он. — И я его…

— Вы не помирились? — спросил Вольсунг.

— Мы в каком-то смысле помирились, — ответил Бедивер, — но это всё не то, конечно. Он нам всё равно не верит.

— А я бы всё равно им написала, — сказала Зелинег. — Это же всего два месяца в году. И деньги у них есть — не обеднеют.

— Это их деньги, — нахмурился Бедивер. — Почему они должны на нас их тратить? Рика они взяли — вот и тратятся. А мы им зачем? Особенно когда всё выяснилось про письмо. Ты бы взял нас на их месте?

— Ну, не знаю, — ответил Вольсунг. — Его-то они взяли.

— Его они спасали, — терпеливо сказал Бедивер. — А потом узнали, что всё это по нашей вине. Нет, они нас не возьмут. Но вам-то что тревожиться? — спросил он и сказал, обратившись к Зелинег: — Тебе же скоро семнадцать. Ты сама можешь выступить опекуном и забрать своих. Тем более, что дом свободен — жить есть где. И убраться можно будет, наконец, как хочется — а не «Не трогайте то, не трогайте это!»

— Я? — Зелинег даже растерялась.

— Ты, конечно, — кивнул Бедивер. — Когда мне исполнится семнадцать, я попрошу опеки над Лиод и над Игрэйной. Но мне ещё два года ждать — а тебе всего несколько месяцев. Только надо какую-нибудь работу найти, хотя бы на лето.

— Какую работу? — Зелинег уставилась на него так, словно он ей предложил немедленно превратиться в Норвежскую Хвосторогу и ограбить Гринготтс. — Я, вообще-то, доучиться собираюсь!

— Я же говорю: на лето! — повторил с некоторой досадой Бедивер. — Я сам собираюсь это сделать: я уже сдам СОВ и смогу работать. Жить нам есть где — а ещё есть лавка.

— Ну, она же ваша, — вздохнула Зелинег. — В смысле, там твой отец и брат работали.

— Это не важно, — отмахнулся Бедивер. — Теперь она, я думаю, перешла к Мелиор — и она, наверно, не откажется от помощи. А откажется — я решил, что просто похожу по разным лавкам и по магазинам и попредлагаю помощь. Может быть, кому-то и понадобится. Тебе даже проще будет: ты уже аппарировать научишься.

— Если научусь, — буркнула Зелинег. — Но вообще… не знаю. Я не думала об этом.

— А подумай! — попросил Дерфель. — Зел, если бы ты стала нашим опекуном, как бы было здорово!

— А Кей с Гавейном? — спросила она неуверенно. — Они же маленькие… с ними как, когда я в школе буду?

— С ними — я не знаю, — нахмурился Бедивер. — Я сам об Игрэйне всё время думаю… не знаю. Но про них нас, я боюсь, вообще не спросят… может, они с Мел останутся?

— Она не справится одна, — не особенно уверенно возразил Вольсунг.

— Почему не справится? — возразила Зелинег. — Справлялась же… вообще, мысль неплохая, — сказала она Бедиверу. — Думаешь, получится? С опекунством? И с работой?

— Мы же всё равно почти всё дома сами делали, — ответил Бедивер. — Ты готовила…

— Вместе с Мел, — сказала Зелинег. — Но, в принципе, что-нибудь несложное… и бытовых чар я довольно много знаю… я попробую, — пообещала она.