Вино из сирени (джен)

Среди порастающих тёмно-зелёным мхом статуй, которые так любил мой отец, она была самой совершенной. Я провел рукой по её щеке, убирая паутину. Скульптор сделал лицо печальным, следуя своему внутреннему сюжету, а может предчувствию. Голова покрыта шалью, которых она почти не носила. Этими деталями вполне можно было пренебречь, потому что черты лица были переданы с жестокой точностью. Казалось, она дышит и в следующую секунду поднимет взгляд.

«Могу ли я злиться на Леголаса, когда в каждом вздохе своём он так напоминает тебя?»

Я намеренно оставлял её в лесу, надёжно скрытой ото всех. Во дворце она была бы просто украшением, куском мрамора. Здесь же, доступная только моим глазам, она была живой, она была моей.

«Моя упрямая, земляничная, моя рассветная. Что бы сделала ты?»

Тени теперь переместились так, словно на её губах играла легкая печальная улыбка. Я со вздохом опустился на землю и привычно замер у её ног.

«Кажется, теперь я сделал всё, чтобы заслужить его ненависть. Я никого не могу защитить».

Чернота между стволами налилась неестественной эбеновой густотой. Она туманом стелилась по земле, обволакивая камни и стволы, забиваясь под выступающие корни деревьев.

Я наконец заметил, что не один.

Только теперь я задумался о том, как Леголас мог узнать о драконе раньше меня. Ярость лавой разлилась в груди.

— Довольно, — сказал я, поднимаясь и кладя руку на рукоять меча. — Кто бы ты ни был, здесь всё закончится.

Тихий смех. Мне показалось, что я вижу прислонившуюся плечом к стволу высокую фигуру.

— Тьма съедает тебя изнутри, как и твоего отца. Жаль разочаровывать, но ты так же безоружен передо мной, как и он.

Я не почувствовал никакого присутствия магии. Ни покалывания в пальцах, ни движения воздуха. Но меч мой вдруг налился матовой чернотой и медленно растворился, обратившись в дым.

И всё же другое поразило меня сильнее.

— Ты знал моего отца?

— Можно сказать, нас связывало взаимовыгодное сотрудничество.

— Невозможно.

— Твой отец хорошо умел видеть перспективу. Уверяю, он выжал из нашей сделки всё, что смог.

— Ложь. Он никогда не служил злу. Он погиб в бою. Я был там.

— Был, но что ты видел? Он знал на что идёт. Видишь ли, он хотел сохранить своё королевство. И ты, если хочешь того же, последуешь его примеру.

— Я скорее отправлюсь в Чертоги Мандоса.

К счастью, лес всё ещё слушался меня. Я прикрыл глаза сосредотачиваясь.

Он оказался за моей спиной прежде, чем я успел заметить и тень движения.

— И позволишь своему сыну разбираться самостоятельно? — шепнул он в самое ухо. — Кого ты пытаешься обмануть? Меня? Или себя?

Тьма плотно оплела меня, и я вдруг понял, что видел это прежде. Она свивала вокруг меня гигантский кокон, её когти уже добрались до самого горла, когда страшное, невозможное подозрение закралось в душу. И холод имени, которое память вдруг вновь вытолкнула на поверхность впервые за сотни лет, был обжигающим.

Я дёрнулся, но не смог пошевелиться.

— Мы нужны друг другу, эльф. Скоро ты увидишь это так же ясно, как я.

Он поцеловал мои закрытые веки, и я провалился в глухую черноту.

Чернота не оказалась ни холодной, ни пугающей.

Меня плавно качало в волнах бесконечного океана. Его густые, солёные воды заполняли, полировали моё тело, похожее теперь на тонкое перламутровое стеклышко.

Верх и низ, счастье и страх, добро и зло показались глупыми условностями и перестали иметь значение; и скоро мысли и память мои рассеялись и погасли, как далёкие звёзды, а я опускался всё глубже и глубже на дно и чувствовал себя ребенком, безмятежно засыпающим в своей колыбели.

* * *

— Лучше, чем вино, не правда ли?

Остатки необыкновенного покоя разом слетели.

Надо мной висело сизое, подсвеченное пожарами небо без единой звезды. Мне не требовалось больше, чтобы узнать это поле боя. Я был его призраком вот уже не одну сотню лет.

Что-то важное скользило по краю сознания, никак не желая оформиться в полноценную мысль.

Я резко сел и упёрся взглядом в подол багровых одежд.

— Столько боли, — он опустился рядом со мной и провел костяшками пальцев по моей щеке. — Я вижу столько боли в твоей душе.

Обсидиановые пряди змеями скользнули на землю, освещённые алыми всполохами. И тут я вспомнил.

— Тогда ты видел, — ответил я, — что сделать больнее теперь не по силам даже тебе.

Я наконец взглянул прямо в черную глубину его глаз.

— А значит у тебя нет надо мной власти, Саурон.

Я готовился встретить выжигающее всё живое зло. Глаза, в которых танцевало пламя, жаркое и жуткое, как сердце земли. Но обнаружил иное: успокаивающую круговерть бесконечного океана и обещание покоя на самом дне. Я в ужасе отпрянул.

Саурон улыбнулся.

— Теперь ты понимаешь? Тьма изначальна. У неё нет цели причинить тебе боль, эльф. Те, кто предан ей, получают избавление и долгожданный покой.

Звон оружия и крики приблизились.

Он выпрямился, глядя на горящие улицы, где всё ещё метались остатки моей армии.

— Но довольно об этом. Прекращай дрожать, эльф. Взгляни, сейчас начнётся самое интересное.

Мне не нужно было видеть, я в мельчайших подробностях знал, что происходит внизу. Я слишком живо помнил как несколько сотен лет назад стоял там, отбросив шлем, до рези в глазах вглядываясь в дым. И каждую ночь с тех пор я слышал протяжный, отчаянный крик, который вот-вот разрежет горящий город.

— Отец!

Мне не нужно было видеть себя в белых с золотом доспехах, замершего на мгновение и тут же сорвавшегося с места, и гигантскую тень, одетую в чешуйчатую, лоснящуюся броню, c грохотом ударившуюся о землю, преграждая дорогу.

— Кошмары могут многое о нас рассказать, — тихо сказал Саурон. — Во всех твоих, начиная с Дориата, — огонь.

Законы сна в ту же секунду перенесли нас к дышащей жаром и смертью морде дракона, где я уже склонился над Леголасом, намертво вцепившимся в Её тело, где из мира уже разом исчезли звуки, а моё сердце разлетелось на осколки, прошедшие по венам навылет, неся за собой холод, так никогда впредь и не оставивший меня. Я видел свой растерянный взгляд, переходивший с залитого слезами лица Леголаса на кровь на его детских руках.

— Смотри, эльф. Ваша борьба породила огонь, испепеливший всё, что было дорого тебе. Или почти всё? Готов ли ты рискнуть последним?

Я молча смотрел на чудовищный спектакль, разворачивающийся перед нами. Сколько раз я должен был увидеть его, чтобы он перестал разрывать меня в клочья?

Дракон откинул назад голову и взревел, когда мой меч вошёл ему ровно между рыжих глаз, а я упал на колени и тряс Леголаса, одеревеневшего от страха и горя, кричал ему бежать и что-то ещё, хриплое и неразборчивое.

— Первое, — спокойно сказал Саурон, — ты будешь обеспечивать безопасность Дол Гулдур, пока я не верну себе полную силу. Ты никому не дашь мне помешать.

В распахнутых глазах Леголаса уже разгорался отсвет пламени — последней ярости, рождающейся в жерле умирающего чудовища. Я силой оторвал руки Леголаса от Неё, подхватил его и побежал.

— Второе, — продолжал Саурон, — ты найдешь моё кольцо.

Пламя вырвалось и скрыло меня из виду, поверженный дракон лёг, вздрагивая в последних судорогах. И следом я, опаленный, теряющий сознание, всё ещё прижимая к себе Леголаса, упал на колено, потом, не удержавшись, вперёд.

Полетели стрелы Элронда, пришедшего наконец на помощь. Слишком поздно.

Саурон повернулся ко мне.

— Взамен, — ласково сказал он, — я заберу огонь.

* * *

Потолок казался низким и давящим, и я не сразу признал в нём потолок моей собственной спальни.

— Мой Лорд! Наконец-то! Как вы себя чувствуете?

Галион улыбнулся, но он никогда не умел скрывать от меня истинные чувства. Зелёные глаза переполняла тревога.

— Что ты видел? — тихо спросил я.

— Я видел ваши руки, мой король, — потупился он. — Мы нашли вас в лесу два дня назад, с тех пор у вас был постоянный жар.

Я откинул одеяло и вытянул вверх запястья. Последние события вдруг обрушились на меня в полной мере. Вены были такого цвета, словно по ним бежали чернила, а не кровь. Я был отравлен Тьмой.

— Кто-нибудь ещё знает?

— Только лекарь. Позвольте спросить…

— Не позволю. Чем больше ты будешь знать, тем в большей ты будешь опасности.

Действовать следовало немедленно. Я нужен был Саурону живым, но ничто не помешает ему уничтожить всё остальное, что мне дорого. Ни одна живая душа не могла быть теперь в безопасности рядом со мной.

— Леголас у себя?

— Как вы велели. Отказывается от пищи и ни с кем не говорит.

Больше всего мне сейчас хотелось увидеть его светлое, ясное лицо, живые глаза, прижать его к себе. Словно это могло бы теперь вдохнуть жизнь и в меня или исправить то, что произошло между нами. Несказанные слова жгли мне нёбо, но время для них прошло. Моим врагом было не просто зло, а сам Саурон. Это меняло всё.

— Он может быть свободен…

Я облизал пересохшие губы.

— О, мой Лорд, я рад, что вы его простили!

— …при условии, — продолжил я, приподнимаясь на подушках, — что он возьмет мой лук и отбудет в Ривенделл с отрядом. Немедленно.

— Мой Лорд, но как же… — лепетал Галион, думая, вероятно, что я зол на Леголаса.

Тем лучше.

— Немедленно, Галион. Я не желаю ничего обсуждать.

Я отчётливо осознал весь ужас своего положения, безумие пути, на который ступал, и связанную с ним необходимость постоянно лгать. К этому добавилось мерзкое ощущение, что именно того и добивался Саурон.

Всем своим видом выражая неодобрение, Галион удалился.

Я остался один в сумеречной, монохромной тишине и совершенно ни к месту спросил себя, когда здесь перестали петь птицы.

Я чувствовал себя словно раненным моргульским клинком, но, осмотрев своё тело, не обнаружил никаких видимых следов повреждений.

Одевшись, я вышел на балкон.

Внизу, чуть справа, виднелся деревянный мост, дальше начинались багровые кроны деревьев и за ними — бескрайние просторы до самых Туманных Гор. Прислонившись виском к холодному мрамору, я смотрел на вечно молчащий запад и не находил никакого выхода.

«Ты бледен, король эльфов», — раздался бархатный голос.

Горячие пальцы массирующими движениями сжали мои рёбра. Я стиснул зубы, но не пошевелился.

«Я знаю, как остановить твою болезнь».

—Убирайся, — прошипел я и посмотрел вниз, откуда донёсся скрип открываемых ворот.

На спине Леголаса я увидел свой лук. Короткое тепло разлилось в груди и тут же сменилось болезненной воронкой.

Стук копыт быстро стихал в осеннем лесу.

«Эру даровал вам, эльфам, вечность. Вечность для ошибок и самобичевания. И меня считают жестоким».

— Ты не способен на большее, чем простые иллюзии.

Знакомое шёлковое прикосновение прошлось вверх по позвоночнику.

«Тебе ли недооценивать иллюзии?»

По телу пробежала отвратительная дрожь предвкушения. Моя больная плоть, уставший ум и воющая совесть рвались назад, в тёмную пучину безвременья.

«Ты покоришься мне, эльф. Ещё до конца зимы», — шептал Саурон, гладя мои волосы, пока Тьма ласкала каждую косточку и впадину.

Я смотрел на золотой щит на стене, и в тусклом свете свечей он казался мне медным.