Изгоняя тьму (гет)

Декабрь 2ХХ7

Наверное, погода стремилась окрасить мир в серый.

Был декабрь, было холодно, но для снега температура недостаточно понизилась. Вместо белых пушистых снежинок лил холодный колючий дождь, и воздух казался только холоднее. Много людей заболело, и дороги были переполнены из-за скользкой дороги, ведь пешком никто не хотел ходить.

 — Надеюсь, папа не опоздает, — вздохнул Эдди, пытаясь согреть руки в карманах.

 — Из-за дождя видимость хуже, он может просто дольше ехать, — пробормотала Рейчел. Они оба стояли под зонтиком Эдди в ожидании машины его отца.

 — Извини, ты задержалась по моей вине, — сказал он. — Ты бы могла уехать на автобусе, и не стояла бы под дождём.

 — Да всё в порядке, — мягко улыбнулась она. — Я же не могла бросить тебя одного.

 — Замёрзла?

 — Есть немного, но это не смертельно.

Она всё равно планировала сразу пойти к Заку и переодеться в его самую тёплую толстовку — простуда ей не грозила. Она давным-давно принесла к нему пару комплектов запасной одежды и несколько полотенец, так что можно было принять горячий душ. В такую погоду настроение у родителей было просто прескверное, и они всю неделю накаляли атмосферу, так что идти домой сегодня не было вариантом. Прошлой ночью она буквально спала в стиральной машине, чтобы не нарваться на гнев родителей — какое же удачное укрытие! — но после этого тело ломило. Не хотелось бы повторять.

 — Как думаешь, супермаркет ещё открыт? — спросила она у Эдди.

 — Думаю, да, — пожал он плечами. — Не знаю, с чего они решили раньше закрываться, даже с этим дождём. Хочешь что-нибудь купить?

 — Ага. Может, пиццу…

Недавно выяснилось, что Зак никогда не ел пиццу с четырьмя сырами. Рей планировала это изменить, тем более, что она в кои-то веки могла себе это позволить — Эмили несколько дней назад заходила к маме в гости и подарила Рейчел немного денег. Она всегда была очень хорошей. Пока она была дома, Рейчел боролась с желанием сказать маме «да к чёрту папу, выходи замуж за Эмили!», потому что ей хотелось бы иметь такую маму.

Её мама никогда не была спокойнее, чем в присутствии Эмили, и это даже не было притворством.

 — Эдди? — послышался голос Лизы. Рейчел напряглась, увидев, как к ней подходит заклятая обидчица под большим раскрытым зонтом. Лиза поморщилась, заметив, кто стоит рядом с Эдди. — Ой.

 — Привет, Лиза, — улыбнулся он. — Тоже ждёшь, когда за тобой приедут?

Лиза покраснела, и Рейчел несказанно удивилась этому мгновенному перевоплощению из школьной альфа-сучки в смущённую влюблённую девочку. Интересно, знал ли об этом Эдди, или Лиза пыталась скрыть свои чувства?

 — Нет, не переживай. Мой папа уже приехал, — застенчиво ответила она (Боже, что это за тон? Ей громкость прикрутили? Куда делась та самовлюблённая и уверенная Лиза?), наматывая прядь волос на палец. — Я просто… хотела поговорить.

Эдди посмотрел на неё, и только Рейчел могла заметить, как в этот момент его дружелюбный блеск в глазах сменился ледяным спокойствием.

 — На самом деле, я тоже хотел поговорить, — сказал он.

Лиза ничего не поняла. Её щёки только сильнее порозовели и она принялась поправлять причёску.

 — Так вот…

 — Ты пришла извиниться перед Рейчел? — резко перебил Эдди.

Лиза побледнела.

 — Ч-что?

 — Ты же хотела поговорить о том, как толкнула Рейчел с лестницы в апреле?

 — Но это не… Я бы никогда…

Она попыталась что-то ответить, но была слишком ошарашена. Обычная Лиза отмахнула бы за секунду, но сейчас её обвинял Эдди — она явно не ждала, и потеряла всякое самообладание.

 — Я знаю, что ты не ко всем так добра, как ко мне, — продолжил Эдди. — Я знаю, что ты издевалась над Рейчел, когда я не видел. Но я надеялся, что ты успокоилась. Я же просил не трогать её.

Рейчел распахнула глаза. Так Лиза поэтому издевалась реже, чем раньше? Не потому, что она стала скучнее, а из-за просьбы Эдди?

Она почувствовала глубокую благодарность к другу детства. Он всегда был рядом, и она действительно его недооценила. Ей вообще казалось, что он ничего не знал, но нет — как обычно, он просто уважал её частную жизнь и не лез. Ей казалось, что стоило держать его подальше от всех своих проблем, но, может быть, стоило положиться и на него? Может, он даже не будет против.

 — Не знаю, о чём ты, — прокаркала Лиза. — Ты сказал её не трогать — я не трогала. Кто тебе такую чушь сказал?

Он скептически поднял бровь.

 — Мы с Адрианой Рейнольдс, подругой Рейчел, хорошо общаемся. И с доктором Диккенсом тоже.

Лиза пыталась найти какое-то оправдание, но знала, насколько надёжны его источники — и он тоже это знал. Сейчас её просто настигли последствия собственной глупости. Желая оттолкнуть Рейчел от Эдди, она в итоге могла оттолкнуть его от себя, если бы он узнал.

А он узнал.

Лицо Лизы внезапно исказилось от ярости, и она, сжав кулаки, уставилась на Рейчел.

 — Она сама виновата! — крикнула она. — Она много о себе думает!

 — Это Рейчел-то? — медленно проговорил Эдди, отгораживая подругу от Лизы. — Лиза, я тебя умоляю. Ты вообще её не знаешь. Она прекрасный человек, хотя сама этого не осознаёт. Она не впутывает друзей в свои заботы, чтобы не выглядеть слабой, даже когда мы готовы помочь. Я не знаю, что у неё происходит, но вижу, что она не всегда в порядке, хоть она и пытается вести себя как обычно. Я не хочу навязываться, но я её друг, и я… — зелёные глаза мрачно блеснули, — …совершенно точно не собираюсь позволять тебе причинять ей боль.

 — Эдди… — прошептала Рейчел, тронутая его словами.

Она точно его недооценила. Она считала, что его нужно защищать, что просто нужно радоваться за его успехи — но Эдди вырос из наивного плаксивого мальчика. Он до сих пор был чувствительным, но и надавить в случае чего мог — он заботился о Рейчел, даже когда она пыталась от него отгородиться. Она не собиралась отвечать на его чувства, не собиралась жаловаться на жизнь, но Эдди не обижался и его привязанность никуда не исчезла.

Он действительно был одним из лучших друзей, которых она могла желать в этой жизни.

Лиза оторопело молчала.

 — Ты что, не видишь, какая она унылая? — поиздевалась она.

 — Рейчел не унылая, — возразил он. — Просто ты не хочешь это замечать.

 — Что, и всё? — спустя время усмехнулась она. — Ты выбрал её?

Он ответил твёрдо, смотря ей прямо в глаза.

 — Да, её.

Лиза шокировано прикрыла рот рукой, и яростно топнула ножкой по асфальту.

 — Я… докажу, как ты ошибся, Эдди, — прорычала она. — Я докажу, что я лучше.

 — Я никогда тебя не прощу, если она пострадает.

 — Ты… — и повернулась. — Гарднер, ты заплатишь.

 — Жду не дождусь, — пожала плечами Рейчел, пока Лиза злобно топала, исчезая в серых каплях дождя.

Эдди выдохнул.

 — Ну что ж, одной пробле…

Не успев он договорить, как Рейчел его обняла. Как бы она не любила физический контакт, её иногда пропирало на нежности — особенно когда друзья нуждались в объятиях. Ей было стыдно за собственную переборчивость в этом плане, но хотя бы она могла утешающе обнимать, если это было необходимо.

 — Спасибо, Эдди. Большое спасибо.

Он смущённо моргнул, прежде чем нежно обнять её в ответ.

 

— Всё в порядке, Рейчел. Это было наименьшее из всего, что я мог сделать.

 — Извини, я… так мало тебе рассказываю.

Внезапно стало интересно: чувствовал ли он такое же бессилие и досаду, как она, когда дело касалось Зака? Эдди знал, что у неё проблемы, несмотря на все попытки это скрыть. Было ли ему плохо от собственной беспомощности? И настолько же плохо, как ей, когда она наблюдала, как Зак загоняет себя до последнего, игнорируя сон, и молчит?

Даже если да — Эдди ничего не говорил. Рейчел чувствовала вину за его беспокойство, но в каком-то смысле и благодарность, потому что он не совал свой нос в её проблемы.

 — Ты не обязана, — покачал головой Эдди. — Я не буду тебя принуждать. Главное, чтобы ты улыбалась — а большего мне не надо.

Она помнила, как сильно он ценил это, и улыбнулась. Он радостно усмехнулся.

 — Да, вот так, — одобрил он. — Замечательно. Лучшая улыбка из всех.

Она почувствовала лёгкую горечь. Она не могла ему возразить, но на самом деле это была не лучшая её улыбка. Да, она со временем научилась улыбаться чаще, и она была готова улыбаться ему столько, сколько сможет, но Эдди никогда не увидит её лучшую, самую прекрасную улыбку. В этом мире существовал только один человек, которому она могла искренне улыбаться от всего сердца, забыв о горести и печали.

И это был не Эдди.

 — О, папа приехал! — воскликнул Эдди, увидев, как на парковку въезжает знакомая машина. — Тебе оставить зонтик, или?..

 — Не нужно, — заверила она. — Дождь еле моросит, и я не собираюсь задерживаться.

Кивнув, он побежал к машине. К счастью, пока они ждали, дождь действительно немного перестал, так что Рейчел с улыбкой наблюдала, как Эдди запрыгивал в автомобиль. Если ей повезёт — скоро дождь закончится…

Блин.

Не повезло.

Дождь усилился, и она очень пожалела, что отказалась от зонтика — прямо сейчас он был бы кстати.

Небо разрезала первая молния, и Рейчел мгновенно завизжала.

Сейчас был не только дождь — снова разыгралась буря, и ей очень захотелось где-нибудь свернуться. Не время для пиццы — в другой раз. Сейчас нужно было набраться смелости просто передвигать ноги, идти к Заку домой, пока погода совсем не ухудшилась.

Подул сильный ветер, Рейчел уже промокла и замёрзла — даже её перепуганное тело уже поняло, что не стоило задерживаться на улице. Желание укрыться, спрятаться встало на первый план. Страх, парализовавший её, сменился явным побуждением бежать, пока её не убило.

Её убьёт. Если не двинется с места — погода её уничтожит. Нужно было двигаться. Идти.

Сверкнула молния.

Она снова закричала, и ноги, наконец-то, отмерли.

Она побежала так быстро, как могла. Она не видела, куда — просто бежала, пока не случился конец света.

Из-за дождя, застившего глаза, почти ничего не было видно, и дважды Рейчел почти упала. Над ней прогрохотало и, спустя крик ужаса, она больше ничего не соображала. Молния разразит её, небо свалится на голову, гром оглушит, ветер рассечёт пополам, дождь смоет кожу…

В следующую секунду она врезалась в кого-то и почувствовала, как рука обхватила её за плечи, не давая упасть.

 — Эй!

Это был он.

Дождь теперь был не страшен.

Это было его тело, его рука, его ладонь, его запах, его голос, его толстовка, его тепло — это был он. Рей уткнулась лицом в его грудь и закрыла глаза, наслаждаясь разливающимся внутри чувством безопасности.

Она была спасена. Рядом с ним можно было не бояться ничего.

 — Эй-эй, всё хорошо, я здесь. Спокойно, — сказал Зак. Она продолжала дрожать от холода и страха одновременно. Его большой палец поглаживал её плечо, и она схватилась за толстовку. — Всё будет хорошо. Мы придём домой, высушим тебя и согреем. Всё будет хорошо. Я рядом, Рей.

Она глубоко вдыхала, чтобы прийти в себя. Сосредоточившись на его прикосновениях, она позволила его голосу убедить себя, что бояться было нечего.

 — …Что ты здесь делаешь? — слабо спросила она.

 — Ты зонтик забыла, — объяснил он. — Я увидел, что погода будет пиздец, такой: «бля, Рей же боится грозы», и пошёл за тобой.

Он пришёл за ней. Снова пришёл, и эта мысль принесла столько счастья, что на секунду она забыла обо всех тревогах. Тепло, наполнившее её сердце, могло теперь побороться с холодным воздухом.

 — Нам пора, — пробормотала она.

Он отпустил её, но когда она опустила свою ладонь в его, он не сопротивлялся — наоборот, сам неосознанно переплёл их пальцы. Они больше не обсуждали этот эпизод с объятиями, Зак явно пытался об этом забыть, но Рей иногда ловила на себе его странный взгляд, и могла почти точно сказать, что он больше не будет лезть обниматься (она-то не собиралась).

Она всё ещё беспокоилась за него. Она пыталась показать, что всегда рядом, что ему нечего бояться — но особых успехов не было. Зак считал себя монстром, а её — дурёхой, не знающей, с кем на самом деле дружила.

Но она знала.

После более чем года дружбы они сблизились, многое друг о друге узнали, и не в последнюю очередь благодаря взаимной искренности. Они могли не говорить о глубоко личном, не касаться демонов прошлого, но позволяли друг другу узнать те стороны души, о которых сами не знали.

Рей никогда бы не подумала, что сможет быть счастливой. Она бы не подумала, что в её душе осталось что-то целое. Насилие и издевательства оставили на сердце глубокие шрамы, сожрали её жизнь и бросили во тьму. Она до сих пор не считала, что исцелилась, но до встречи с Заком всё было куда хуже (она даже улыбаться толком не умела, не то, что искать какие-то положительные стороны), и казалось, что так она всю жизнь и проживёт.

Вот только потом выяснилось, что всё не так просто. Шрамов было предостаточно, но она могла их вылечить, могла радоваться жизни и не чувствовать за это вину. В осколках её разбитого сердца пряталась сила, которую она не раскрыла бы без помощи Зака.

Зак, в свою очередь, признавал, что может быть нежным и проявлять доброту. Что он не только монстр и серийный убийца — но человек, которому не всё равно.

Принять это было нелегко, и если Рей сейчас чего-то отчаянно хотела — так это чтобы до него дошло, что он мог отпустить часть привычного хамства. Не обязательно было всегда строить из себя дикого и дерзкого — его уязвимость, хрупкость и мягкость не сделали бы его слабее.

Он был сильным. Всегда был сильнее её, и всегда будет.

 — Бля, реально какой-то унылый дождь… — проворчал он, сжимая её руку.

 — Не любишь дожди?

В последнее время у него в такую погоду часто портилось настроение.

Зак покачал головой.

— Да не сам дождь… Звук бесит.

Она посмотрела на него: он был на грани. Шёл быстро, но учитывал, что она могла не успевать. Смотрел прямо перед собой, держа зонтик над их головами. Его челюсть была напряжена, губы шевелились, выплёвывая ругательства в адрес погоды.

 — Извини, из-за меня ты пошёл на улицу.

 — Я сам захотел.

Хоть и шёл настоящий ливень, хоть он и ненавидел унылую дробь капель, хоть стоял холод и он снова не спал — он всё равно пришёл за ней.

 — Спасибо, Зак.

Как она могла отплатить ему за всё добро, что он делал почти каждый день? Как убедить его, что человека важнее него для неё никогда не было, что она не убежит? Как показать, что если ему понадобится — она всегда рядом и сделает для него всё что угодно, ведь именно это он делал и для неё?

 — Помнишь, я говорила, что хочу помочь?.. — нерешительно начала она.

 — М-м-м, — он задумался. — Ага, помню.

 — Предложение ещё в силе, — твёрдо сказала она. — Если понадоблюсь — я рядом. Даже если тебе кажется это лишним… — их глаза встретились, — я всё равно буду рядом. Может, я горы и не сверну, но хоть чем-нибудь помочь смогу.

Он казался удивлённым, и отвёл взгляд.

 — Да… забей, не надо.

 — А тебе не надо было приходить за мной.

 — Да щас. Я слишком за тебя переживаю, малявка.

 — Как и я за тебя. Я знаю, что ты не в порядке, и я не могу просто так взять и тебя бросить. Я хочу что-то сделать. Ты бы на моём месте поступил так же.

Он изо всех сил пытался сообразить подходящий ответ, но сдался.

 — Ага, ты права.

 — Вот, видишь? Поэтому я…

Он притянул её чуть ближе, их плечи соприкоснулись, а его хватка на её руке стала крепче.

 — Я не знаю… Я хочу, чтобы ты что-то сделала, — с трудом начал он. — Но чувствую… что не заслуживаю. Что ты с этим сделаешь? Это засело в моей больной голове. Со мной уже хрен знает сколько лет такого не было, и ты не можешь просто… То есть … Ох, блядь!

Она смотрела, как он пытался подобрать нужные слова, и решила ничего не говорить. Затем он начал говорить — как обычно, с трудом, когда дело касалось его собственных чувств.

 — Часть меня верит, что ты можешь что-то сделать, — пробормотал он. — Потому что я тебе доверяю, и ты для меня особенная, и всё такое… — он посмотрел на неё и увидел, как она покраснела. — Не смотри на меня с лицом «да-да, я в курсе»!

 — Д-да, извини, — кивнула она, пытаясь угомонить сердце.

Он проворчал.

 — Эх, так вот. Если даже у тебя что-то и получится — есть часть меня, которая этого не желает. Я много лет пытался справиться с этой хуйнёй, и не очень преуспел. Я чувствую, что просто так здесь не победить, и раньше я вечно проигрывал… как… — он опустил голову. — Как последний слабак.

Рей не знала, что ответить — но отчасти понимала. Раньше она чувствовала то же самое, пока не навалилось слишком много. Тогда она поняла, что не сможет сражаться одна, иначе просто потонет. Наверное, она и лучше воспринимала помощь, потому что изначально не считала себя всесильной, даже наоборот — всегда знала, что она слаба. И, раз уж она понимала его чувства, и не хотела — не могла — молчать, она заглянула в собственное сердце, чтобы дать как можно лучший совет.

 — Я не могу решить твои проблемы, — сказала она. — Мне всего пятнадцать, и я обычная девочка. Я не супергероиня, я не… особенная, и ничего из ряда вон выходящего не умею. Не считая влезания в стиралку и… шитья, наверное? — она слегка посмеялась над самой собой. — Я не бог. У меня… нет такой силы, которая решила бы твои проблемы. Их, очевидно, нелегко решить — иначе ты бы сам справился уже давным-давно.

Он не отвечал. Они продолжали идти под дождём, взявшись за руки, но полностью позабыли про дождь и холод. Всё, что сейчас было важно — её слова.

 — Но они всё ещё в твоей голове. Демоны. Прошлое. Поверь, я знаю, о чём говорю, — грустно улыбнулась Рей. — О том, как прошлое может преследовать и в итоге неизбежно догонять. Поэтому… я не могу решить твои проблемы. Я не могу изгнать твою тьму. Во мне… не хватит для этого силы. Я слаба.

Зак повернулся к ней и открыл было рот, но она просто улыбнулась ему — и все возражения улетучились.

 — Но ты не слаб, — покачала головой Рей. — И моя помощь… не ослабит тебя. В каком-то смысле, просить помощи — это нормально. Всем нам в жизни когда-нибудь нужна помощь, в этом нет ничего постыдного.

Не стыдно просить о помощи, когда ты понимаешь, что сражался в одиночку слишком долго и больше не выдерживаешь. Даже наоборот — нужно гордиться тем, что ты преодолеваешь собственную замкнутость и стараешься поделиться. Держать всё в себе никогда не приводило ни к чему хорошему. Трудно просить о помощи, признать, что ты больше не справляешься один.

Рей никогда не ощущала за собой каких-то особых достижений, но учиться полагаться на других и стоять за себя — те две вещи, которыми она гордилась.

 — Если ты столько лет не мог победить своих демонов — наверное, ты просто не знал, как. Есть тысяча способов решить проблему, и даже если ты перепробовал девятьсот девяносто девять — найдётся тот один, до которого ты не дошёл, и который может сработать. Именно тот, о котором ты даже не задумывался, но его могу придумать я.

Наверное, у неё не было права говорить это — она и сама только недавно смогла положиться на друзей. Но это принесло кое-какой опыт, и она хотела поделиться с Заком.

 — Я знаю, что странно такое слышать от меня, ведь я сама разбитая и слабая, и не посвящаю людей в большинство своих проблем, — признала она. — Но я слишком переживаю за тебя, чтобы не помочь. Есть вещи, предназначенные для других. Есть то, чего в одиночку просто не осилишь.

Рей посмотрела на него, и он с потерянным видом отвернулся. Наверное, хотел что-то сказать, но всё равно промолчал. Даже если он непонимающе смотрел, она могла сказать, что он пытался понять её слова.

 — Этому ты меня научил. Я усвоила урок. Ты не представляешь, насколько невозможным он мне казался до встречи с тобой. Ты сам сказал, что трудно принимать чужую помощь, когда привык полагаться только на себя, — напомнила она.

Выражение его лица немного изменилось.

 — Да, сказал.

 — Я не прошу, чтобы ты умолял меня о помощи, или… ждал, что я щёлкну пальцами и всё исправлю, или зашью твои раны, — нежно, но твёрдо говорила она. — Не нужно сбрасывать всё на меня — я тоже не справлюсь. Пойми, ты можешь положиться на меня, и я тебе помогу. Но я не смогу сама вытащить тебя из этой ямы, Зак.

Нет, она не могла спасти его в одиночку. У неё не было для этого ни сил, ни магии. Но она тоже кое-что могла.

 — С моей помощью ты выберешься сам.

Зак вздрогнул, не ожидая этих слов.

 

— Что?

 — Ага, я хорошо это поняла, — твёрдо кивнула она. — Ты спас меня, мою жизнь и мой рассудок. Ты научил меня, что нельзя жить в разбитом состоянии. Ты… подарил мне смелость. Но именно я сама изменилась, решила, что хватит родителей и их издевательств, и поняла, что нужно стоять за себя, нужно спасать себя собственными силами.

Его глаза распахнулись и заблестели. Она поняла — до него начало доходить.

 — Ты такой же. Если ты сам не захочешь ничего делать — я тебе ничем не смогу помочь. Я просто… продолжу биться головой о стену и пытаться её сломать.

Она сделала паузу, чтобы отдышаться. Её сердце стучало, как бешеное, часть её кричала, что она просто сморозила набор бессмысленного текста, но она уже не могла остановиться.

Ей было, что сказать, а если это просто слова — то пусть забудет.

 — Именно ты будешь всё делать. Ты сам должен преодолеть эту стену на своём пути. Я просто буду рядом, подскажу, куда ударить и подбодрю, когда ты упадёшь. И когда ты будешь готов встать на ноги — я протяну тебе руку, расчищу путь дальше и скажу, что всё будет хорошо, — и улыбнулась от всего сердца, потому что эта улыбка всегда предназначалась только ему. — Ты сам управляешь своей жизнью, Зак, а не я. Я могу подсказать, как поступить — но решать тебе.

По его глазам, по дрожи его тела она увидела — теперь он полностью понял.

 — Так что, если всё наладится, — объяснила она, — это будет благодаря не мне, а тебе. Я всего лишь буду помощницей. И это всё, чего я хочу — помочь тебе. Это тебя не ослабит, потому что для меня, ты самый сильный человек из всех, кого я когда-либо знала, и будешь таковым ещё очень долго.

Он пытался сформулировать мысли, выразить словами всё то, что творилось в его голове. Рей видела, как он молча боролся, пытался собрать слова в кучу, сложить в предложения, недостаточно хорошие, чтобы их произносить вслух.

 — Но почему? — в конце концов, выдал он.

Впервые она поняла, что Зак был не уверен в себе. Не так запущено, как она, но были моменты, в которых он сомневался до конца, даже если сам этого не осознавал.

 — Почему ты считаешь меня… сильным? — выдохнул он. — Не считая того, что я убиваю горожан и бандитов в подворотнях, и…

 — Зак.

Он замолк, услышав, как она назвала его имя.

 — Ты сильный, когда сражаешься и выживаешь в подворотнях, но это же не всё, — тихо начала Рей. — Ты выжил и не сломался, несмотря на прошлое. Ты снова не спал несколько дней, но не пытаешься причинить мне боль. Ты иногда открываешься передо мной. Ты пришёл за мной, когда я тебя обидела. Ты спас меня от моего безумия и решил, что я не причиню тебе страданий, что бы я ни говорила.

Он не ждал этого ответа. Он, кажется, полностью впал в ступор, потому что она была права. Он не только физически был силён, но и его душа была наполнена силой, о которой он даже не знал.

Но знала она.

 — Ты сильный, когда ты рядом со мной. Ты поддерживаешь меня каждый день и чем-то, но пытаешься мне помочь. Ты ненавидишь шум дождя — но всё равно пошёл на улицу. Ты сильный, когда поёшь, когда держишь меня за руку, когда заставляешь меня забыть о моих страхах.

Он был сильным, когда проявлял доброту, нежность, уязвимость и неуверенность. Он был сильным, когда показывал, что ему не всё равно.

 — Ты напал на того, кто пытался причинить мне боль, но сдержался и не убил. Ты пошёл со мной на фестиваль и танцевал со мной. Ты столкнулся с кошмарами, но они тебя не сломили. Ты защищаешь меня и заботишься обо мне, хотя раньше этого не делал. Ты можешь быть добрым и можешь быть уязвимым. Ты улыбаешься. И каждый день проживаешь жизнь на полную катушку.

Чем больше она говорила — тем живее становился голос. Она пыталась вложить в слова все свои чувства. Даже когда горло неприятно сдавило, а сердце сжалось — она не прекратила делиться с ним своими чувствами.

 — Ох, боже, — выдохнула Рей. — Я тобой так сильно восхищаюсь, и ты столько для меня сделал. Ты очень смелый человек, и я просто настолько тобой дорожу, что не могу представить без тебя свою жизнь. Ты гораздо лучше, чем тебе кажется. Ты просто себя недооцениваешь.

Они остановились перед входом в квартиру и встали друг к другу лицами. Она говорила то, что он не мог понять, не мог признать, но всё равно продолжала.

 — Если бы ты хоть раз увидел себя моими глазами, если бы ты мог хоть на секунду услышать, что я о тебе думаю — ты бы сразу всё понял, — прошептала она.

Его голос звучал хрипло и задушено.

 

— Что понял?

 — Ты не монстр.

Зонт упал на землю.

 — Ты никогда не был монстром.

Она улыбалась со слезами на глазах.

 — И ты никогда не станешь слабее.

* * *

Почему она продолжала это делать? Почему она одними словами так привязывала его к себе? В тот момент он очень хотел взять её в свои руки, крепко прижать и никогда не отпускать, и просто чудо, как он подавил этот порыв. Он так сильно хотел её обнять. Он хотел шептать ей на ухо, как сильно в ней нуждался, растворяться в её доброте, сцеловывать со щёк слёзы, и снова и снова слушать, как она повторяла, что он не монстр.

Она была слишком добра к нему. Слишком, блядь, добра.

Она была лучиком солнца в кромешной тьме его жизни.

Как она смогла настолько чувственно всё передать, что его сердце проняло до бешеного биения, которое не угомонилось до сих пор? В отличие от него, она прекрасно понимала, что именно чувствует, как это выразить и объяснить. В отличие от него, она могла сказать именно то, что имела в виду, достигнуть его сердца. И поразить до самой глубины.

В доказательство — когда он менял намокшие повязки, его руки дрожали. До сих пор дрожали.

Зак глубоко вдохнул. Было так трудно ничего не сделать после её слов. Было так трудно просто бормотать «спасибо» (хоть и от чистого сердца), поднимать зонтик и вести её в квартиру, подальше от дождя. Было так трудно со всей невозмутимостью отправлять её купаться. И по-настоящему расслабиться он смог только после того, как отправился в ванную после неё, чтобы принять душ, сменить повязки и переодеться.

Они до странного легко забыли о бушующей буре, оставшись наедине друг с другом и её словами. Не существовало ни глухого стука капель, ни ветра, ни холода — только она, её голос, глаза, тепло, их соединённые ладони и переплетённые пальцы. Как будто её свет изгнал тёмные воспоминания.

Зак оделся в сухое, слегка расчесал пальцами спутанные волосы и выбросил использованные бинты — в мусорку, а мокрую одежду — в корзину, которую заботливо приготовила Рей. Он мельком посмотрел на себя в зеркало, чтобы убедиться, что с лица пропало то потрясение, и — нет, теперь он выглядел, как будто ему реально нужно выспаться.

Он опустил взгляд на раковину, где уже давным-давно стояли две зубные щётки, её расчёска, полтюбика пасты и жидкое мыло (которое она уломала купить только из-за цвета). Под раковиной был маленький шкафчик, и Зак вспомнил, что шкафчик почти пустовал, и он отдал Рей вторую половину. Она незамедлительно расставила там свой шампунь, кондиционер, полотенца, мелочи, вроде заколок для волос и какие-то стратегические запасы на случай отстойных дней.

Раньше в его доме было довольно пусто, но с её приходом он обнаружил, как с каждым днём становилось всё приятнее и уютнее.

В его глотке снова скрутился странный узел от осознания, какое важное место она заняла в его доме, в его жизни. Он покачал головой, не в силах выразить свои чувства, и вместо тупого сражения с самим собой просто вышел из ванной. Рей свернулась на его кровати.

 — Рей? — тихо позвал он на случай, если она уснула.

Нет, просто задремала, и тут же поднялась на зов.

И только сейчас он заметил, что она снова в одной из его толстовок.

Не то чтобы она никогда их не надевала, но обычно она спрашивала разрешения, так что Зак сейчас этого не ждал. Вроде бы всё было как всегда, но сейчас он по-настоящему заметил обнажённые тонкие ножки, миниатюрное тело под очевидно большим на неё предметом одежды (рукав то и дело грозился упасть с её плеча), длинные светлые волосы, всё ещё влажные и растрёпанные, розовые щёки и покрасневший нос, и эти глаза цвета синего океана, направленные прямо на него…

Его сердце пропустило удар, а сознание на секунду отключилось.

УПАСТЬ НЕ ВСТАТЬ, КАКАЯ ЖЕ МИЛАШКА.

 — Извини, что взяла без спросу, — сразу же начала она. — Я просто…

 — Не, забей, я не против, — на автомате ответил он, фактически сказав «носи на здоровье».

Он собрал всю силу и самоконтроль, чтобы невозмутимо подойти к Рей и сесть рядом на кровати, не притянув её к себе и не зарывшись в её тепло, потому что сейчас просто до смерти хотелось так и сделать.

Но нельзя, поэтому Зак ограничился простым объятием за плечи, и она, как всегда, прижалась к его боку. Он уткнулся щекой в её макушку и закрыл глаза, наслаждаясь физическим контактом, её присутствием, её заботой.

 — Ты в порядке? — спросил он. На улице продолжалась буря, и даже без шумящего грома он переживал.

 — Это я у тебя должна спросить.

Эх, технически, она была права. Дождь продолжал уныло барабанить, но рядом с ней это беспокоило всё меньше.

 — …Почему ты плакала? — мягко спросил Зак, чтобы не отвечать на её вопрос. Он всё равно не знал, что ответить. В порядке он, не в порядке — он не знал. Он точно долго не спал, и настроение портилось, но её слова определённо что-то изменили. Он не мог сказать, что сейчас чувствует. Он чувствовал себя уязвимым. Чувствовал себя сильным. Странно себя чувствовал. Но было тепло.

Он чувствовал волнение и потребность — и это чувство было странным.

 — Сама не знаю, — ответила Рей. — Во мне снова слишком много накопилось, наверное…

О, он тоже это почувствовал. Все её эмоции, её чувства попали прямо в его сердце. Он и сам был переполнен, он тонул под лавиной чувств, что она с ним разделила.

И ему нравилось тонуть вот так.

Как будто он задыхался, его накрывало мыслями снова и снова, а затем просто выбрасывало на солнечный берег, и он был готов зайти ещё дальше.

 — Или, я могла плакать, потому что… ты никогда не плачешь, — пробормотала она.

 — Чего?

 — Ты не плачешь, — повторила она. — Я, во всяком случае, никогда не видела. Но знаешь, когда я говорила с тобой, я подумала… что ты, всё-таки, расплакался. Без слёз.

Задумавшись, он начал понимать, что её слова не лишены смысла. Он плакал пару раз, но тогда был слишком мелким, чтобы запомнить, и после этого за собой такого не замечал. Слёзы были слабостью. Рыдания ничего не значили, никуда не вели, были пустой тратой времени, и только лишний раз открывали перед врагом. Бесполезно, не нужно, слабо и так не выжить.

Зак никогда не плакал. Он не мог. Не знал, как.

 — Я не могу плакать, — прохрипел он.

 — …Значит, я всё же плакала за тебя, — мягко улыбнулась она.

Его хватка на её плече усилилась. Зак сейчас изо всех сил боролся с внезапным порывом обнять её, прижаться к её свету и никогда не отпускать, потому что она была сейчас нужнее всего.

Ох, блядь, как же он ею дорожил. За какие только заслуги она пришла в его жизнь?

 — Зак?.. — тихо позвала она.

 — Эй, ты снова плачешь… — заметил он.

Он мягко смахнул слезу с её щеки. Она не должна была плакать о нём, но его всё равно это тронуло. Несмотря на всё то, чему его научили, несмотря на то, что он видел в слёзах лишь слабость — в Рей он видел только силу. Силу уметь плакать.

 — Наверное, снова за тебя, — всхлипнув, усмехнулась она.

Он тут же отвернулся, смущённый её (очевидно, верными) словами.

 — З-завали.

Она улыбнулась, и он уткнулся в её лоб своим, закрывая глаза. Его свободная рука нашла её ладонь, и Рей переплела их пальцы. Атмосфера изменилась, весь остальной мир исчез. Теперь они были лишь вдвоём, в безопасности, защищены и связаны.

Вдох. Выдох.

Словно соединённые одной душой на двоих.

 — Раньше я жил в приюте.

Первое предложение наконец-то было сказано.

 — Раньше я жил в приюте, — повторил он, — но нелегальном. Не знаю, было ли у них на это разрешение, потому что… Это скорее было похоже на помойку для ненужных детей. Просто платишь, оставляешь ребёнка и больше никогда о нём не слышишь.

Зак бы в жизни не подумал, как тяжело будет об этом рассказывать, но так хотелось поделиться с ней, что сейчас он нашёл в себе достаточно смелости.

 — Большинство детей не прожили и месяца. Я слишком много таких видел. Их всех выбросили, как мусор, — горько рассказывал он. — Они этого не заслужили.

Он не знал точно, почему хотел, чтобы она знала. Наверное, после её слов он больше не боялся выглядеть слабым. Но ему всё ещё хватало причин не рассказывать о прошлом и о себе. И он в любом случае не собирался сегодня рассказывать ей всё.

Но хотя бы немного. Совсем чуть-чуть.

 — Хозяева… наверное, были женаты. Уёбки были последние. Они были не лучше твоих родителей, — процедил он с едва сдерживаемым гневом. — Может, даже хуже.

 — Конечно, хуже, — прошептала она. Её родители могли быть полными кретинами, но хотя бы не зарабатывали на брошенных детях.

 — Они нас не кормили, — вспоминал он. — Воды почти не давали. Мы спали на полу, об одеялах только мечтали. Вместо душа — ведро холодной воды раз в пятилетку. Нужно было работать, чтобы они нам что-то давали, но в итоге мы получали только пиздюлей, когда пытались сбежать. Они обещали, что будут лучше относиться, если их слушаться, но такого не было. С новичками они были такие милые, а потом рано или поздно сбрасывали маску, — Зак крепче сжал её руку, его челюсть напряглась от воспоминаний обо всех фальшивых улыбках и лживых обещаниях. — Я ненавижу враньё.

И эти три слова были сказаны со всей ненавистью к тем двум людям, которые лгали чаще, чем дышали, которые извратили его жизнь и его разум. Лишили его всякой терпимости ко лжи.

Он ненавидел враньё.

Рей мягко сжала его руку, и Зак слегка успокоился, чувствуя, как её прикосновения успокоили гнев. Она была рядом. А это всего лишь воспоминания.

Эти люди всё равно уже давно сдохли.

 — И вечно шёл дождь. Унылый блядский дождь…

 — Ты поэтому не любишь звук?

 — Ага… Я много раз был под дождём, — и наступила давящая тишина. — Когда закапывал тех детей.

Отравляющая память не заставила себя ждать.

Копай, копай, копай, всё, труп, вали в яму, блядь, мало выкопал, копай, копай, копай, копай, блядь, как же холодно под этим дождём, копай, копай, жрать хочу, копай, копай, копай, ладно, хватит, теперь можно закапывать, как же, сука, хочется жрать.

Он отогнал воспоминания. Рядом с Рей, сделать это было гораздо проще.

 — Все дети в итоге умерли, — продолжил он. — Кроме меня. Я выжил, потому что всегда в первую очередь было выживание. Даже если для этого приходилось искать пожрать на помойке или подчиняться им, как робот. Я выжил, и в итоге оказался тем, кто хоронил всех остальных.

Рей ничего не говорила — просто положила свободную руку на его щеку, большим пальцем поглаживая висок.

Она снова касалась его голой кожи.

Он склонился навстречу её прикосновениям и почувствовал, как сердце забилось быстрее.

 — Я попал туда, когда мне было десять. Свалил оттуда в тринадцать. Трёх лет хватило, чтобы от моей души ничего не осталось. Я забыл, как быть человеком.

Его не учили, как быть милым, но иногда та женщина была с ним милой. До приюта он не относился к доброте настолько чуждо и настороженно. Он умел быть дружелюбным. Проявлять какую-никакую, но нежность. Не всегда хамить. Не было того невыносимого ощущения, что он не подходит этому миру.

Пройдя через ад, он всё это забыл.

 — Инструмент. Монстр. Так они меня называли.

Каждый божий день. Так часто, что эти слова были ему вместо имени.

 — Я перестал быть инструментом. Но я не знаю, как перестать быть монстром.

Воцарилась тишина. Он закончил говорить о приюте, и не знал, что сейчас хотел от неё услышать. Он вообще не знал, что сейчас можно было сказать в ответ.

 — Ты не монстр, — наконец, задушено ответила Рей.

Снова разрыдалась? Он мог поклясться, что да. Он тоже хотел бы порыдать, но не мог — и она проливала слёзы вместо него.

Господи, как же он ею дорожил.

Но не мог сказать больше. Не мог рассказать о той женщине, обо всём, что он пережил ещё до приюта. Он не мог рассказать о том несчастном случае, об огне и об ожогах, о том, каково всё-таки выжить, пройдя через ад. Он не мог рассказать, как в итоге вырвался на свободу, как окончательно превратился в безумного монстра и каким он был до встречи с Греем.

Каким он отчасти был до сих пор.

Он не мог сказать сейчас, но когда-нибудь расскажет. Он же обещал.

 — Об этом твои кошмары? — пробормотала Рей.

 — Да.

Она ничего не говорила, и через несколько секунд он почувствовал, как она подвинулась. Спустя мгновение к его щеке прижималось что-то мягкое, и он услышал тихий чмокающий звук.

Это длилось не дольше одного сердечного удара, и Зак, открыв глаза, увидел, как она смущённо отстранилась и опустила голову.

 — Спасибо, что рассказал.

Он чувствовал, что сердце сейчас может разорваться. Оно билось так сильно, что было больно, и если бы он не держал её руку мёртвой хваткой — она бы уже оказалась в его крепких объятиях без малейшего шанса выбраться.

Когда дело касалось её — он как будто был ёбаным наркоманом.

* * *

У Грея было несколько способов узнавать, как там Зак поживает: по новостям, по его отсутствию или по поведению, когда он приходил. Когда Зак возвращался к постоянным жестоким убийствам — ему было плохо, нужно было снять стресс и эмоции, и какое-то время он не придёт к Грею. Но иногда он захаживал, вероятно, в поиске утешения и покоя.

Зак не умел притворяться, так что по нему сразу было видно, если что-то стряслось, даже если он не желал показывать. Сейчас, например, он сидел на кухне, обхватив руками живот и уткнувшись лбом в стол. Он ничего не говорил за те десять минут, что Грей его наблюдал.

Грей заварил чаю и сел за стол. Он пытался поговорить, но без толку.

 — Я читал новости, — спокойно сказал Грей.

Ответа не было.

 — Как необычно для тебя уходить всё дальше от центра города. И за последние четыре месяца всего два убийства. Не похоже на тебя.

Когда у Зака начинались трудности в жизни — он убивал с особой жестокостью. За год два убийства в месяц — и это только то, о чём знала полиция. Подворотни были постоянно покрыты кровью. То был год, когда Зак впервые сорвался и убивал без разбору.

 — Может, этому есть причина… — начал Грей, готовый разыграть козырь. — Твоя подруга, например?

Зак отреагировал.

 — Может, — буркнул он.

Грею было досадно, что он даже имени её не знал. Всё, что было известно — она была очень милой, и Зак буквально обожал её больше, чем что-либо. Но несмотря на то, как часто он о ней говорил (а он говорил очень часто), её имени до сих пор не прозвучало.

 — Я так полагаю, ты мне ничего не расскажешь.

 — Нет, — без раздумий ответил он. Ему не нужно было делиться с кем-то чувствами, когда он мог выпустить пар, убивая людей.

В последний раз он очень разозлился, когда ему сказали, что убийство — не лучший способ преодоления (хотя справедливости ради, об этом тогда стоило говорить именно Грею).

 — …Но ей ты рассказал? — спросил Грей.

Подло сыграл.

Зак вздрогнул, явно поражённый, резко выпрямился и ударил кулаком по столу.

 — С чего ты взял?

Грей хотел ответить либо «ты же так ей доверяешь», либо «она же такая милая, грех на неё не положиться», либо «Айзек, ты себя со стороны послушай и скажи, что не собираешься ей рассказывать всё от и до».

В итоге остановился на другом ответе.

 — Думаю, тебе было бы легче рассказать ей, чем мне. Вы так сблизились.

 — …Сблизились, — наконец признался Зак. — Я немного рассказал ей про… воспоминания.

 — Опять кошмары? — догадался Грей. Зак кивнул, снова положив голову на стол. — Всё снова настолько плохо?

 — Не-а.

 — Что изменилось? — спросил Грей, но тут же понял: — А, точно. Ты говорил, что она напомнила тебе о прошлом.

 — Да дело не только в этом, — сказал Зак и повернулся к Грею лицом. Его глаза снова сияли на редкость серьёзно и тревожно. — Я не могу снова снимать стресс, просто порешив народ. Нужно держать это в себе. Но из-за кошмаров просыпается жажда крови, — нахмурился он. — А я должен контролировать себя.

Он, наверное, впервые говорил о самоконтроле в контексте убийств. Учитывая, что в прошлый раз предложение отказа от убийства для него прозвучало чистой воды оскорблением — что-то определённо изменилось, и не нужно было думать дважды, что именно.

 — Ради неё?

Наступила долгая пауза, достаточно длинная, чтобы понять — Зак медленно, но верно краснел под повязками.

Он смущённо прикрыл глаза.

 — Завали.

 — Значит, «да».

Зак выругался, явно раздражённый отцовской опекой Грея.

 — Да твою ж мать, старик!

 — Но почему?

Ещё одна пауза.

 — Я не хочу её потерять.

Это прозвучало самым детским, самым отчаянным тоном, который Грей когда-либо слышал от него.

 — Не хочу её потерять, — повторил Зак.

Насколько важной для него стала эта девушка?

 — Пофиг, сколько дней я не сплю. Пофиг, если нужно подавлять и держать в себе желание убить. Даже если я несколько месяцев подряд буду злой ходить — тоже пофиг. Я лучше буду часами убегать подальше от её дома, и убивать уже там. Лучше с катушек от кошмаров слечу, но… Я не хочу в итоге ранить её и потерять навсегда.

«Зак действительно повзрослел», понял Грей. Его слова могли показаться детским желанием не оставаться в одиночестве, но для человека, привыкшего жить одиноким волком, это было в новинку. Зак впервые признавал, что не хочет быть один — по крайней мере, что кто-нибудь ему настолько небезразличен.

Впервые он настолько сильно хотел кого-то защищать.

«Я не хочу в итоге ранить её и потерять навсегда».

Его руки были замараны кровью, он кроме убийства ничего толком и не знал. А сейчас использовал всю свою силу и стойкость, чтобы защитить дорогую ему девушку, чтобы не ранить её.

Зак по жизни был эгоистом, ставил на первое место только себя, и мог бы не моргнув принести мир в жертву ради собственного выживания. Теперь он был эгоистом, готовым на всё, лишь бы его не бросили.

Собственнические замашки? Скорее всего.

Впрочем, его эгоизм был вполне здравым. Если бы она сама захотела уйти из его жизни — Зак бы её не останавливал, даже если бы это его унизило. Он наверняка погрузится в отчаяние, но не будет привязывать её к себе — ему ли не знать, как бесполезно удерживать возле себя людей, которым не нужен.

И всё же, он нуждался в этой девушке, потому что она делала его счастливым. Бог свидетель, Зак никогда не испытывал в жизни такого счастья. Это было самое, что ни есть, человеческое желание быть с человеком, который освещал ему жизнь. Человеческое желание быть с тем, кто дорог.

И, несмотря на все его слова, Зак был человеком. Сломленным, разбитым, уязвимым, забытым богом, раненым, обожжённым, испорченным — но всё же человеком.

Это могло быть одной из многих невысказанных причин, почему Зак так обожал её, почему он был готов на всё ради её безопасности. Поэтому он так в ней нуждался и боялся ранить её, потерять, убить.

С ней он чувствовал себя человеком.

 — Кто она для тебя? — мягко спросил Грей.

 — Она — мой друг, — пробормотал Зак.

Разумеется, она — его первый, уникальный и близкий друг. Но Грей, видя их связь, спрашивал, мог ли Зак продолжать называть её «другом». Это слово звучало недостаточно сильно, чтобы раскрыть всё его к ней отношение — но Зак это вряд ли понимал, у него ведь никогда не было друзей. Грей пообещал себе, если когда-нибудь встретит её, задать ей тот же вопрос насчёт Зака. Она наверняка лучше выражала чувства и сможет дать ему точный ответ.

 — Какой общий ответ, — сказал он.

Зак простонал.

 — Не знаю, мы считаем друг друга друзьями. Старик, что ты хочешь?

 — Я спросил «для тебя», а не кем вы друг друга считаете.

Он хотел узнать об их узах больше. Грей видел его с тех сторон, которых раньше не знал, и был вполне уверен, что той девушке он показывал гораздо больше. Благодаря ней, как ни странно, Зака можно было лучше понять.

Но Грей решил уважать частную жизнь Зака и не копать под его подругу, хоть она и казалась интересной девочкой. Ей удалось за такое короткое время пройти через его барьеры, скользнуть за его стены — как будто она что-то сколдовала, чтобы Зак ослабил перед ней свою обычную насторожённость. Но, как Грей догадывался, она просто была доброй. Его душа, разбитая и утонувшая во мраке, не знала, как спрятаться от нежности, которую та девочка предлагала без какой-либо задней мысли.

Священник мог только лишний раз порадоваться встрече этих двоих. Было весьма забавно наблюдать за этими отношениями, примерно понимая, куда всё в итоге зайдёт.

У Зака был тот, кого он ценил больше собственного благополучия. Тот, кто вынудил его наконец-то повзрослеть, взрастил в нём более добрую, нежную часть, о которой он даже не знал. Тот, кто приносил ему счастье. Грей искренне надеялся, что Зак никогда её не потеряет.

 — Рей*…

 — М-м-м?

 — Солнечный лучик, — с лёгкой улыбкой сказал Зак. — Ага, как раз ей подходит.

У него никогда не было настолько нежного и заботливого выражения лица, как в моменты, когда он говорил о ней.

* * *

Январь 2ХХ8

Блядь, не смог удержать себя в руках.

 — Зак, — рыкнул Майкл Джонс. — Опять ты.

Зак не ответил, медленно приходя в себя. Что он делал? Он хорошо помнил, как наткнулся на каких-то бандитов, достаточно тупых, чтобы напасть на него, а потом всё было как в тумане.

Режь-режь-режь-режь, наконец-то, прощай напряжение, режь-режь-режь-режь, теперь можно убивать без разбору, режь-режь-режь-режь, как же хорошо, как же, сука, хорошо.

Ладно, зато они все сдохли и их хрен узнаешь.

 — Вот блядь, — удовлетворённо выдохнул он.

Он снова хотел убивать. Здесь был кто-то, кого можно было убить. Он хотел снова ощутить этот трепет, эту дрожь возбуждения, хотел утонуть в потрясающем ощущении очередной жатвы чужих жизней.

 — А я думаю, почему мои люди не вернулись, — цыкнул Майкл. — Можно было догадаться, что замешан ты.

Зак его даже не слушал. Он тяжело дышал в попытке утолить жажду крови, но так легко она не давалась. Даже если лидер банды угрожал ему пушкой — Зак не видел в нём ничего, кроме добычи, потому что Майкл Джонс был плохим стрелком, а ночью даже в тусклом свете фонаря он бы толком не прицелился. Как легко было бы убить его. В конце концов, коса была в его руках. Майкл даже не заметит. А если и заметит — что он смог бы?

Да ни хрена. Он сдохнет, а Зак только рассмеётся.

 — Ты буквально вырезал банду Чарльза, — продолжал Майкл. — А теперь ты пришёл за нами?

Чарльз. Вроде бы, это было имя копа, которого он мочнул пару лет назад? Почему их всех Чарльзами зовут? Он помнил того авторитета, ёбаного мелкого сноба, считающего себя богом. Его банда была небольшой, но планы были чуть ли не миром править. Зак случайно нашёл их укрытие в прошлом месяце, там как раз собралось большинство членов банды, и им не очень понравилось вторжение.

Было рисково, но стоило того. Его это удовлетворило достаточно, чтобы провести последнюю неделю декабря с Рей наедине — она всё время была у него, вот счастье-то — и отпраздновать лучшие Рождество и Новый год в его жизни.

В каком-то смысле это реально было странно, потому что незадолго до её прихода он стоял в широком ангаре и жестоко убивал. Двадцать человек, все были вооружены и не намерены сдаваться — но не выжил никто, а Зака почти не задело.

Он слишком хотел убить, у них не было и шанса.

Но если тем повезло и они сдохли быстро — Чарльзу, лидеру, повезло меньше. Он случайно развёл огонь, уронив зажигалку на разлитое спиртное. Хотя он быстро потушил огонь — Зак был взбешён.

Он, блядь, ненавидел огонь. Любой, кто разводил огонь рядом с ним, заслуживал самой мучительной смерти.

Поэтому он оставил Чарльза напоследок.

Оставшись последним, Чарльз ожидаемо напал с ножом. Зак наивно ожидал достойного поединка на ножах, но стоило догадаться, что предвкушал зря. Но, делать было нечего — за две минуты он перерезал Чарльзу достаточно сухожилий, чтобы он больше не вставал. И это он ещё потянул бой, так-то можно было ему за секунду горло перерезать.

Это быстро наскучило. Он сломал Чарльзу левое колено и правую руку от разочарования — вот честно, авторитет должен был показать себя лучше. Потом Чарльз попросил пощады — и Зак убил его, потому что больше не было весело. С другими бандитами он хоть как-то повеселился, а этот Чарльз был пиздец каким унылым.

А на следующий день к нему домой пришла Рей, и он вообще об этом забыл, пока, вот, Майкл Джонс не напомнил.

 — Ой, завали, — застонал Зак. Его так бесил голос Майкла.

 — Ты монстр.

Он был авторитетом, не первый день выходил в подворотню. Он был жестоким, привыкшим выживать. Он знал, когда нужно сбежать, чтобы спасти собственную задницу. Именно так он выживал там, где другие отбрасывали коньки. Но увидев, как Зак двинулся, он уклонился за долю секунды, как лезвие ножа сломалось о стену позади него — как раз там, где было его горло. Зак даже не повернул голову, а нож был одного из людей Майкла — получается, лежал на земле всего секунду назад.

 — Завали, я сказал, — прошипел Зак.

И Майкл Джонс убежал. Он был авторитетом, гордым малым, но жизнь была важнее. Увидев, насколько быстр и смертоносен его противник, он понял, что единственный шанс выжить — сбежать. Сейчас Зак его отпускал, не было настроения гнаться. Он снова жаждал крови, но не «хочу убить, потому что весело», а «хочу убить, потому что меня всё бесит».

Сейчас ему просто нужна была жертва. Он не собирался специально обыскивать подворотни, так что пусть будет первый попавшийся.

Если только это не окажется Рей.

Прямо сейчас Заку хватало самоконтроля, чтобы не убить её. На самом деле было бы круто, если бы она была здесь — его настроение сразу бы поднялось, он бы забыл о Майкле и «монстре».

То, что он говорил в сентябре, работало до сих пор. Он был спокойнее в её присутствии, осознавая, что лучше быть с ней, а не убивать. Одна мысль о ней уже немного радовала.

Она сильно изменилась с последнего дня рождения, её глаза перестали быть дохлыми. До Рождества он этого не замечал из-за кошмаров и жажды крови, но после того, как немного снял стресс, он увидел.

Пустота в её глазах исчезла.

Конечно, не всегда у неё всё было хорошо. Это было бы просто не реально. Бывало такое, что она немного грустила и депрессовала, но по сравнению с прошлым годом — это была полная фигня. Он тоже подучился её утешать, и даже гордился этим. Он до сих пор не смел спрашивать у Грея совета по этому поводу, но иногда совет бы не помешал (например, когда она рыдать начинала). Всякий раз, видя её в слезах, он ещё сильнее хотел взять её на руки и баюкать, пока ей не станет лучше. Проблема была в том, что он не должен был этого делать — и он не делал.

Но бля, как же приятно было её обнимать. Ему казалось, что она защищала его от всего мира. Было так пиздецки идеально чувствовать её так близко. Было правильно.

…И сейчас он снова хотел её увидеть. Они наверняка не столкнутся здесь, потому что на часах было почти два часа ночи. Хотя она могла в это время вписаться к нему домой, если только не ночевала у подружек. Он надеялся, что именно у подружек, а не дома, в шкафу или в стиралке.

 — Хе-хе, какая ночка…

Звук шагов и чей-то голос. Зак немедленно остановился, вслушиваясь. Что, кто-то шатался? Это вряд ли бандит — они знали, что лучше не высовываться, когда на улице слишком тихо — значит, тупой прохожий или какой-то пьянчуга.

Вот и добыча.

 — Крутое же место!

Да, вот он, говорил сам с собой. Он был навеселе — не пьян, но плохо осознавал, куда пришёл и что ему грозило. Обычный идиот, возвращающийся из бара. Честно говоря, Зак уже успел успокоиться мыслями о Рей, так что можно было просто забить на этого парня, пойти домой, а если там всё-таки окажется она, его единственной борьбой окажется подавление порыва обниматься.

 — Жаль, не попалось блондинистой цыпочки…

Можно было бы. Если бы Зак не узнал его рожу, когда он вышел из-за угла. Весь его гнев, вся ярость и жажда крови вернулись, разжигая пламя в его венах.

Это был Макс. Тот самый ебанат.

Зак нечеловеческими усилиями не двигался с места. Он жаждал просто подойти и зарезать его, но этот мужик был связан с Рей, его смерть доставила бы ей проблем с мамашей или типа того. К счастью, этот тип не пытался лезть к Рей с тех пор, как Зак ему задницу надрал, и это сейчас могло спасти ему жизнь.

 — Сейчас бы блондиночку, как дочку той сучки… — хихикнул Макс. — Может, в следующий раз мне с ней повезёт…

Дочка сучки? В следующий раз?

Макс облизнулся.

 — Ре-е-ейчел Га-а-арднер…

Так, ладно, поебать на все причины оставлять его в живых, поебать на мамашу Рей.

По-е-бать.

Этот ебанат не собирался оставлять Рей в покое.

Он стоял прямо перед Заком, весь в его власти, и рядом не было Рей, которая спасла бы его ёбаную задницу.

Никто не помешает ему сдохнуть.

Макс повернул голову и его рожа стала такой отчаянной, когда он заметил убийцу с косой наперевес в десяти метрах от себя.

А он был так счастлив. Улыбался самому себе, такой довольный, словно весь мир лежал у его ног. А теперь он понимал, что скоро сдохнет, что его ёбаная жизнь вот-вот оборвётся не самым лёгким образом, и совсем отчаялся.

Зак ухмыльнулся, не в силах сдерживать возбуждённую дрожь при виде ужаса на лице Макса.

 — Э-это ты?

 — Здоро-о-ов, — полубезумно пропел Зак.

Он сделал один шаг навстречу, второй, пока не подошёл к Максу едва ли не вплотную. Он хихикнул, заметив, что его жертва даже дёрнуться от страха не может. Жаль, погони сегодня не будет, но не стоило и надеяться после прошлого раза.

 — Т-ты… убьёшь меня? — дрожащим голосом спросил Макс. Кажется, уже наложил. — Н-но в прошлый раз ты меня пощадил…

 — Она попросила, — рыкнул Зак. — Если бы не она… — глаза опасно сверкнули, — …ты бы ещё летом червей кормил.

 — Р-Рейчел? Ты её з-знаешь?

Зак улыбнулся.

Безумно.

До безумия счастливо.

 — О-о-о, блядь, ещё как.

Знал гораздо лучше, чем кто-либо.

Глаза Макса распахнулись от шока и смятения. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но единственный звук, что он смог издать — крик, когда Зак с идеальной точностью опустил косу.

Он же пообещал, что яйца ему отрежет. Он ненавидел враньё.

Зак всерьёз задумался позволить ему тупо истечь кровью, но когда колени Макса подкосились — он тут же передумал. Вспомнил, что ещё кое-что в его отношении обещал.

Снова просвистела коса.

Голова Макса взлетела на воздух, врезаясь в угол стены. Тело повалилось на землю, дёргаясь в судорогах.

Зак смеялся, так громко смеялся, потому что было по-настоящему весело. Этот ебанат сдох! Наконец-то сдох, и как же ущербно! Ах, как же было приятно наконец-то избавиться от него. Теперь жажда крови была удовлетворена, давнее желание убить уёбка было исполнено. Рей даже не могла догадываться, как сильно он желал, чтобы она сказала «да» хотя бы на одно предложение замочить этого ебаната. Она не могла догадываться, как сильно он хотел пролить его кровь и разразиться смехом над телом того, кто так сильно её напугал.

Теперь он исполнил своё желание, всё было круто!

 — И что, каково быть дохлым? — хрипло спросил Зак, не в силах сдержать улыбку.

Он надавил ногой на труп, пока тот не перестал дёргаться и пинками начал ломать кости, наслаждаясь приятным хрустом.

 — Давай, ответь!

Он бил снова и снова.

 — Это тебе за то, что протягивал к ней свои поганые грабли!

Этот ебанат не должен был трогать Рей. Он не должен был даже думать о том, чтобы к ней прикасаться. Тогда бы он выжил. А он посмел сказать, что в следующий раз ему повезёт, как будто Рей была каким-то трофеем. Он посмел выглядеть таким отвратно счастливым, посмел называть её по имени…

Всё ощущение удовлетворения и счастья внезапно улетучились, оставляя место ярости, но, к сожалению, Макс уже сдох. Этот ебанат заслуживал сотни смертей, и всё, что Заку оставалось — пинать ногами труп со всей дури.

 — Сучёныш!

Пинки сыпались один за другим. Он слышал, как ломаются кости, рвётся плоть, но не мог осознать этого — вообще ничего осознать не мог. Он был полон ярости, и не мог придумать другого способа выместить всё, что накопилось в его голове.

И что-то начало проясняться.

Connard!

Что-то, похороненное глубоко внутри.

Saloperie!

Что-то, казавшееся давно забытым.

Fils de pute!

Но он никогда не забывал, ведь так? Он произносил, он слышал слишком часто, чтобы забыть. Когда он злился, когда они с ней спорили, когда злилась она, когда случалось что-то хуёвое, когда на горизонте маячил очередной ебанат…

Va te faire foutre!

Да, совершенно естественно было снова это говорить.

 — NIQUE TA RACE, ENCULÉ DE TA MÈRE!

Слова прозвенели в пустой подворотне, отскаивая от стен, подобно трупу, что он пинал, но в ответ прозвучала лишь тишина.

 — Воу, бля! — выдохнул Зак, возвращаясь в реальность. Голова немного кружилась, и он, отшатнувшись, поморгал.

Он осмотрел место преступления. Выглядело пиздец как ужасно. Под залитой кровью стеной валялся избитый труп Макса, изогнутый назад (кажется, последним ударом Зак сломал ему позвоночник), сломанные конечности были повёрнуты в неестественных углах. Он был похож на окровавленную безголовую куклу, и выглядел отвратно. Голова откатилась на несколько метров от тела, и, если честно, Зак не хотел выяснять, куда приземлилось то, что он отрезал первым.

…Сейчас он действительно перестарался. Наверное, это будет одним из самых жестоких его убийств за последнее время, и он весь перепачкался в крови, но ярость никуда не исчезла.

 — Вот какого хуя сейчас было? — пробормотал он.

Что за хуйня произошла? Он и раньше убивал. Жестоко, кроваво, зверски — заголовки наверняка неделями пестрили — но он не помнил, чтобы был настолько зол. Настолько, чтобы вспомнить… это.

 — Putain.

Ага, вот это.

То, как он ругался до приюта. До того, как та женщина выбросила его, и потом ему просто больше не было смысла использовать этот язык. То, как он раньше выражал свои чувства. Об этом он полностью забыл.

Это звучало куда свободнее простого «нахуй». Наверное, поэтому слова произнеслись так естественно.

Зак покачал головой, злой на самого себя. Он не планировал вспоминать эту женщину где-то помимо ночных кошмаров. Кажется, он всё-таки не мог постоянно убегать от воспоминаний о прошлом — будь то приют, или жизнь до него.

О жизни после приюта он не жалел. Он был свободным, учился абсолютно самостоятельно выживать в подворотне, и пытался собрать себя в кучу после побега. Это было нелегко и потребовалось достаточно времени, чтобы найти в жизни какой-то баланс, но тогда он пробовал что-то новое, экспериментировал со всяким весельем (типа взрывов) и никто не мог сдержать его, никто не мог ему указывать.

На самом деле это была только светлая часть тех времён. На самом деле он просто был кровожадным неуправляемым монстром, которым отчасти являлся до сих пор. Но вкус чистой свободы был самым ярким воспоминанием того времени.

Он впервые получил такую — абсолютную — свободу. Никаких цепей, никаких приказов, никаких оскорблений, никаких дохлых детей — только он и его нож. Он мог сделать что угодно, он мог стать чем угодно, и мог убивать каждого на своём пути. Никто не мог ни приказывать, ни угрожать, ни обращаться, как с инструментом или пешкой. Он был сам себе хозяин. Сам принимал решения, сам делал выбор. Он принадлежал самому себе, был самим собой и делал всё, что в голову взбредёт.

После приюта это было похоже на рай.

Приют был адом наяву. Потом последовало освобождение. Но до того…

До того он жил с ней.

Была ли она жива до сих пор? Злился ли он за то, что она его кинула?

Наверняка она была жива, потому что выживание было для неё всем. Он ей был не нужен, и она этого не скрывала — злиться и обижаться было бессмысленно.

Для неё на первом месте не было никого, кроме самой себя. Исключением был ровно один случай — она спасла ему жизнь, хотя могла бросить умирать. Но после этого она не могла нести его на своих плечах, поэтому избавилась.

 — Бля-я-я… — застонал он. — Надо двигать домой. С ног уже валюсь.

Жажда убийства исчезла, а воспоминания о ней окончательно изгадили настроение. Два года назад он бы пожаловался, но сейчас просто был рад пойти домой, не чувствуя беспокойства на грани срыва. Он бы сегодня даже поспал — было бы неплохо.

 — Ёб твою мать…

Тяжело вздохнув, Зак пошёл к своему дому.

Он устал. Так пиздецки устал. В последнее время он реально ожесточился, и было настоящей внутренней борьбой не переходить на убийства горожан. Ему казалось, что каждое подавление импульса связывало в его груди какой-то узел, как будто с каждым сдержанным желанием его безумие только накапливалось. Всё равно, что сдерживать зверя, становящегося всё сильнее от каждой попытки укротить. Всё равно, что отгонять неизбежный ураган.

Он не хотел признавать, но это пугало. Он боялся, потому что знал, чем всё закончится.

Раньше ему было поебать. Если он впадёт в кровавое неистовство — ну что ж, не повезло тем, кто оказался рядом. Он просто пришёл бы в себя после того, как убьёт достаточно. Такое уже было, однажды — в этом городе, и гораздо чаще — до того, как он приехал. Это не должно было быть проблемой.

(К слову, он не пришёл в себя после срыва, безумие не ушло — его просто и нагло отрезвили. Но о том, как именно отрезвили, было не очень приятно вспоминать, так что он избегал любых мыслей об этом, ведь именно тогда ему сказали, что он не может доверять самому себе).

Сейчас всё было по-другому. Теперь он был не один, нельзя было просто забить. Кошмары становились всё хуже, тревога нарастала всё сильнее. Если он шёл убивать, то не знал, когда сможет вернуться в норму, сколько смертей на это потребуется.

И была Рей. Всякий раз, чувствуя, что безумие грозится вырваться, ему было страшно, что он не сможет её от этого защитить.

Что он не сможет защитить её от самого себя.

Он так сильно ею дорожил. Ему было страшно, что она пострадает, что она испугается и убежит, что он сам убьёт её. Он боялся однажды отрезветь и увидеть её мёртвое тело, а в своей руке — нож, обагрённый её ещё тёплой кровью. Он не знал, как быть в этом случае, и думать об этом не хотел.

Перспектива жизни без неё — что хуже, жизни после её убийства — причиняла самую настоящую физическую боль. Не быть с ней рядом, не держать её за руку, не слышать её голоса, не видеть её улыбку. Она больше не спала бы в его постели, не произносила его имя вот так, не говорила с ним. Она просто была бы мертва.

Он не мог представить. Если бы Рей умерла… что бы он делал дальше?

Она была такой важной часть его мира, что всё просто раскололось бы, вселенная пошла бы по швам и Зак не был уверен, что когда-либо сможет собрать всё воедино. Даже если смог бы — ему вечно будет чего-то не хватать. Он просто был бы без неё, и… он бы вряд ли выдержал.

Он дошёл до дома. Толкнув дверь, поднялся вверх по лестнице. Ключи висели на месте. Войдя в дверь, он закрыл за собой, разулся и отбросил косу. На шум всё равно никто не жалуется.

Он отправился в ванную и разделся. Одежда была вся в крови. Завтра он мог бы постараться отстирать, но пятно всё равно останется, так что, лучше он просто спрячет эту толстовку от Рей. Он медленно снял повязки. Те, что на руках, были красными и влажными — и сразу отправились в мусор. Одежда осталась на полу, он позже будет с ней ковыряться. Зайдя в душ, он включил воду — холодную, горячую — насрать, какую. Не похуй ли? Он не чувствовал. Вода смывала кровь, смывала пот, смывала воспоминания и тяжёлые мысли.

Он тихо пел про себя. Вдали от насилия и смертей, от желания убить и тёмного прошлого, пришла по-настоящему тихая ночь. Он чувствовал одновременно досаду и облегчение, что Рей была не у него. Не хотелось бы возвращаться домой в крови, но всё-таки хотелось, чтобы она была рядом. Услышать её спокойное дыхание, напоминающее, что она была жива и рядом с ним.

Потому что она была нужна ему.

Выйдя из ванной, Зак первым делом плюхнулся на кровать. Сейчас не хотелось ни двигаться, ни делать что-либо ещё, кроме сна. Хотелось просто закрыть глаза и отдохнуть. Даже если кошмары вернутся — жажда крови не проявится, учитывая, сколько он убивал в последнее время. Он просто проснётся посреди ночи, весь вспотевший, и не сможет снова уснуть.

В любом случае, выбор был небольшой. Он мог поспать хотя бы чуть-чуть.

Подушка пахла Рей. Не стоило удивляться — она спала здесь только вчера, но всё равно было приятно вот так обнаружить её запах. Зарывшись лицом в подушку, он глубоко вдохнул. Блядь, ну нельзя же так сильно тащиться с её аромата! Но было ощущение, что она вправду была здесь, лежала на кровати рядом с ним, что стоит ему открыть глаза — и он её увидит. Если протянет руку — он найдёт её, схватит за запястье, притянет к себе, обнимет за талию и…

Блядь.

Он уже задремал, и ему почти приснилось, как он её обнимал. Он до смерти хотел это сделать, во сне или наяву, но ему было нельзя.

Просто нельзя. Это было не похоже на него, и он раньше таким не страдал. Обнимался ли он вообще? С Греем — точно нет, этот старик не лез в его личное пространство, просто похлопать по плечу для него было достаточно. Но он помнил, что та женщина однажды обнимала его — хоть и не мог вспомнить, когда.

Это всё равно не имело значения. Это было слишком много лет назад, слишком давно, чтобы привыкнуть. Объятия были неловкой и бесполезной вещью. Слащавая хуйня для нормальных счастливых людей. Монстров никто не обнимает. Серийных убийц никто не обнимает. А монстр-серийный-убийца даже мечтать не мог о том, чтобы кого-то обнимать, это было бы ещё более странно и стрёмно. Рей даже могла быть против обнимать такого урода. Как он мог нести утешение теми же руками, которые он пачкал в крови?

И всё равно — он думал об этом. Вспоминал, каково было обнимать её и чувствовать её ответные объятия. Вспоминал, как его тело прошибал ток от прикосновения к голой коже. Вспоминал, как желал её прикосновений.

И скучал по ней.

Он уснул с мыслями о ней, и когда к нему подобрались кошмары, он вцепился в память о Рей, о её свете.

— Айзек Фостер. Вот, как тебя зовут. А теперь повторяй.

Но одной памяти было мало, свет совсем скоро угас. В его жизни было слишком много тьмы, прежде чем он нашёл свой солнечный лучик. Его сон вернулся к сцене, которая появлялась всегда, прежде чем он проваливался в ад.

— Айзек Фостер.

 — Молодец. А теперь смотри мне в глаза и слушай, Айзек Фостер. Ты не забудешь своего имени. Никогда не забудешь, кто ты.

 — Кто я…

 — Ага. В первую очередь — выживание. Когда случается пиздец, у тебя не будет никого, кроме себя самого. Выживай, даже если ты один. Выживай, даже если нужно кинуть всех. Понимаешь меня?

 — Понимаю.

 — Хорошо. И, раз уж ты понял, я оставляю тебя здесь. Выживание, сам понимаешь.

Пауза.

 — Ты меня понимаешь?

 — …Понимаю.

 — Эй, я и сама знаю, что жизнь — дерьмо. Жизнь — сука похлеще меня. Она будет ебать тебя и выбрасывать, как побитую шлюху, потому что по-другому не бывает. А ещё ты будешь много и долго лажать, Айзек.

Он лажал, и конкретно, но всегда вставал на ноги и шёл дальше. По-другому он бы не выжил. «В первую очередь — выживание» было его воспитанием.

 — Я налажала достаточно, и знаю, что совершаю очередную ёбаную ошибку прямо сейчас. Не закончи, как я, понял?

…Как странно, этого он не помнил.

Зак помнил, как однажды они спорили. Она говорила, что он обязательно закончит точно так же, как и она, и этого он хотел в последнюю очередь. Но он не помнил, чтобы в итоге она просила этого не делать.

Это был не сон — воспоминание.

Вернулось шипение сломанного телевизора. Она говорила, но он не слышал. Частично ему было поебать, что она там рассказывала, но раз уж это были её последние слова в его жизни — хотелось послушать. Точных слов он не мог вспомнить. До сегодняшнего вечера он даже не мог вспомнить, что это могло что-то значить. Не хотел вспоминать.

Но теперь он знал. Она сказала что-то важное.

 — …Монстр.

Но, да — она и это сказала.

Через два часа Зак проснулся. Он свернулся калачиком на постели, не в силах уснуть снова.