Приговоренный (джен)

— Сдал? — донесся из соседней туалетной кабинки голос моего сокурсника Аликбека.

— Не-а, — буркнул я, тупо разглядывая одну и ту же попадающуюся на глаза надпись. На дворе конец века, а люди все еще пишут маркерами на стенах общественных уборных!

— Да чего там, физику не сдать?! — возмутился приглушенный пластиковой перегородкой голос.

— "Босс" меня дискриминирует, — пытаясь застегнуть джинсы одной рукой, буркнул я, — потому что гомофоб.

— НАГЛАЯ ЛОЖЬ! — раздалось с другой стороны. Я подскочил от неожиданности.

Боз Орашевич, мой преподаватель по физике, которого все зовут "Босс" не только за созвучное имя, дожидался меня у зеркала. Аккуратный и невысокий, он внимательно разглядывал себя в огромном зеркале. Как и многие таджики, он выглядел так, что невозможно было определить его возраст. В меру глубокие морщины у него уже появились, но было их немного. А седых волос вообще не наблюдалось. Профессор достал из нагрудного кармана маленькую расческу, провел по волосам и, придирчиво оглядев себя в последний раз, повернулся ко мне.

— Вы не можете сдать зачет, — спокойно сообщил "Босс", — потому что вы, Владимир Ильич, имбецил. И ваши родители тут совершенно ни при чем. Даже вы должны это понимать.

— Просто я гуманитарий, — я тоже подошел и притулился рядом.

— Так и поступали бы на геофак, — развел руками "Босс".— Зачем вы мучаете себя, меня и ваших УВАЖАЕМЫХ родителей? Что навело вас на мысль, что вы должны стать историком? Это же адский труд! Нужен определенный склад ума, если вы не готовы осесть на веки вечные где-нибудь в провинциальном архиве. Тут и физика, и высшая математика. И сопромат. А вы, извините, с первого курса по моему предмету филоните. Чтением книг можно было обойтись раньше, лет эдак сто назад.

— Я ему помогу, — к зеркалу с другой стороны подошел Аликбек, — это ж физика! Там же все на поверхности!

— А на работу вы вместе устроитесь? — сурово осведомился "Босс", — будете за своего друга на кнопки нажимать. И на "точку" с ним пойдете?

Мой приятель потупился. Как и все "восточные" парни, он уважал стариков, профессоров и правила. Хоть и родился в Питере, и даже родители его, узбеки по национальности, тоже были коренными жителями культурной столицы. Я у них дома редко бываю. Они меня не то чтобы не любят. Просто относятся с осторожностью. Но дружить со мной сыну не запретили. Что ни говори, а родаки у Альки вежливые, терпимые и очень добрые люди.

На самом деле "Босс" любит студентов. Как преподавателю — ему цены нет. Но он человек старой закалки. Начинал работать, когда еще седьмой айфон был в моде, где-то в начале века. Трудился в каком-то американском институте, говорят, даже самого Хокинга застал. Так что ему есть, с кем меня сравнить. И сам он по всем показателям гений, даже с какой-то маньякальной шизой и официальным диагнозом. Кажется, что он ненавидит именно меня, но на самом деле "Босс" всех считает имбецилами. И в чем-то он прав. Чтобы работать на "аппарате времени Хокинга", ходить в прошлое, безнаказанно перекладывать там предметы и давить бабочек, нужно не просто знать физику. Там дышать нужно по секундомеру.

— Ну, вот что, — "Босс" тяжело вздохнул и вручил мне белую пластиковую "входную" карточку, — две недели вам на подготовку. Берите в помощь кого хотите и учите. Учите БЕЗОСТОНОВОЧНО!!! На совесть. Чтобы я вас ночью разбудил, а вы мне без посторонней помощи объяснили, как работает "аппарат Хокинга". Вы меня поняли?

Мы с Алькой неистово закивали.

Давайте знакомиться. Зовут меня Владимир Ильич Захаров. Я студент-историк. Учусь в Питерском государственном универе на истфаке. Ну, учусь, это громко сказано. Я стараюсь изо всех сил. Не сплю ночами, зубрю и надрываюсь. Это Аликбек "учится". Вечером лекции перечитал и наутро уже в реакторе без подсказки ковыряется. А я не учусь, я вкалываю. Хотя, возможно, причина всему моя трудоголия. Папочка меня всегда так утешает. Я везде выкладываюсь. В детском саду, в школе, в институте и в спортзале. Встаю рано, ложусь поздно. И чтобы чувствовать себя хорошо, мне все время нужно быть чем-то занятым. Выходные меня не то чтобы не интересуют. Просто я чувствую острую потерю времени, когда ничего не делаю.

Быть может, вы подумали, что моего папочку зовут Илья Захаров? А вот и нет. Семья наша нестандартная. Отцов у меня двое, а мамы вообще нет. Вернее, биологическая мать где-то есть. Не из пробирки же я появился. Но с нами она не живет. Папы взяли меня в детском доме. Это было давно, почти двадцать лет назад. Тогда однополые браки в России уже регистрировали, а вот детей им усыновлять пока не позволяли. Папочка говорит, что сперва им вместо ребенка установили приложение на телефон и понаставили по всему дому видеокамер. Проверить, справятся они или нет. Прежде, чем выдать двум людям с высшим образованием и нехилыми зарплатами сироту на руки, их заставили помыкаться по инстанциям. И везде доказывать, что они не маньяки и не педофилы. Что ребенка берут не для того, чтобы разобрать на органы. Мои отцы одни из немногих, у кого все получилось. Хотя мы втроем порядочно натерпелись, а самое страшное слово из моего детства это "опека". Мне скоро двадцать, а я все еще вздрагиваю, когда вижу людей в форме службы соцобеспечения.

Анкетные данные усыновленного ребенка моим отцам поменять не дали. Я так и остался Владимиром Ильичом, как меня записала биологическая мать, оставляя в доме малютки. Это делается для того, чтобы женщина, когда созреет, смогла бы легко свое оставленное в роддоме чадо найти. Хотя ослу понятно, что за девятнадцать лет времени у нее было предостаточно. Когда я был маленький, ждал, что мама вернется за мной. А сейчас даже рад, что она меня тогда оставила. Отцы у меня замечательные. Один шумный, нервный ипохондрик, а второй — злой и веселый пофигист. Словом, очень разные. Иногда непонятно, как эти двое вообще поженились. Я их делю на папочку и батю.

Папочка хирург-офтальмолог. Не то чтобы знаменитый, но известный. Елисей Святославович Кромской. Коренной петербуржец в сорок лохматом поколении. Любит французское вино, печеных улиток, маленькие пирожные. Принципиально не ходит в кино и телевизор не смотрит. А косметики у него больше, чем у любой из моих сокурсниц. Папочка говорит, что работая с людьми, нужно всегда выглядеть хорошо. Он же глаза лечит. Можно сказать, людям в душу каждый день заглядывает. Еще папочка страдает ипохондрией. Хотя, это мы с батей от его ипохондрии страдаем, а сам он наслаждается. Аптечка у нас в доме рассчитана на длительную осаду чумного города. В ней четыре (!!!) вида градусников. Аспирин — это для слабаков. Мы лечимся только тем, о чем пишут ведущие медицинские журналы. Батя над папочкой все время смеется и называет его "специалистом по правой ноздре". Потому, что в левой тот ориентируется значительно хуже, а нос в целом для него и вовсе загадка.

Пожалуй, у моих родителей нет ничего общего, кроме затейливых имен. Тогда пошла мода на все старославянское. Батя — Братислав Святогорович Остапчук, познакомился с будущим мужем в армии. Он служил в спецназе, а папочка проходил альтернативную службу санитаром в медсанбате. Батя — потомственный милиционер. Этим все сказано. Он любит пиво и может запросто закусывать его магазинными сухарями. Человек он строгий, даже жесткий. Говорит мало, и обычно его слово душит любую начавшуюся дискуссию в зародыше. Дед и бабка с его стороны такие же милахи. А прабабушка и вовсе сорок лет отработала в колонии строгого режима. Слов нет, как они все "рады", что сынок встретил папочку. Когда наступает его очередь готовить, мы дружно наживаем себе панкреатит и гастрит на "мусорной еде". Зато его трудами я не курю, не пью и не ругаюсь матом. Но как вы думаете, кого из них двоих я сильнее боюсь?

— Мне конец, — выдохнул я, пряча пластиковый ключ в сумку, — папочка меня загрызет.

— Спокуха! — Алька ухватил меня за рукав и поволок к двери. — Лучше один раз увидеть, чем две недели слушать. Пошли. Я сейчас тебя с таким человеком познакомлю!