Приговоренный (джен)

— Таким образом создается изгиб пространства и времени, центром которого является аппарат Хокинга, — я поднял глаза на босса, — так называемая «точка».

— Вот, молодой человека, — одобрительно кивнул Боз Орашевич, — вот так бы с первого курса! Можете ведь, когда захотите. Вот и профессор Санаев вами доволен остался. А он ведь не то, что я. Он студентов не любит.

Я кивнул и усмехнулся. По крайней мере, двухдневной практики по устройству аппарата Хокинга мне с лихвой хватило, чтобы сдать этот злосчастный зачет. Как бы там ко мне не относился Коловрат Вавилович. За дверью меня ждал Алька. Он уже весь извелся. Военкомат через час закроют, а мы хотели вместе служить. Если сейчас не записаться, куда сам захочешь, тебя Родина в такие ебеня отправит! Он еще что-то говорил, но я слушал невнимательно и только кивал, чтобы он не обиделся. У него в семье к армейской службе уж больно серьезно относятся. А ведь в сущности, Аликбеку все равно, где служить эти три месяца. Он отличник, и на армию, можно сказать, только издали посмотрит, а потом сразу работать. Его в Оксфорде ждали, и в Кембридже, но он выбрал калифорнийский технологический. А я хотел в России работать еще до того, как меня Коловрат Вавилович к себе позвал.

Вечером у меня было первое свидание в библиотеке. Да, вот такой я молодец! Романтик! Батя надо мной весь день подтрунивал. А вот Надир все равно. Хоть она и учится на дизайнера, но сама, как и я, немного живет в прошлом. В восьмидесятых годах двадцатого века. Слушает классику, всяких там Queen, и Scorpions. Одевается в потертую джинсу, разрисованную белыми и цветными картинками. На мой вкус странно, но не отталкивающе. Хотя с хиджабом не очень сочетается. Отец у нее турок, а мама китаянка. От этого глаза у девушки чуть раскосые. Надир красиво танцует и поет в группе. Участвует в светодиодном шоу. Все, что она делает, очень красиво. И сама она со своей смуглой кожей похожа на богиню. И, кажется, я ей тоже нравлюсь. А иначе зачем соглашаться на свидание в библиотеке?

Надир уходит в армию только в следующем году. Она отличница и служить будет где-нибудь в Питере. Я знаю, что ее в какой-то реставрационной мастерской ждут на работу. Бате она понравилась, а папа дуется и, кажется, ревнует. Хотя, зная мой успех у девушек, он уже заготовил где-то кружку какао с зефирками для меня. Но мне почему-то кажется, что с Надир у нас все может стать очень серьезно. У ее группы сейчас репетиция, а она со мной в библиотеку пошла. Будет смотреть, как я в архиве роюсь. Я-то думал, что такие девушки не для меня. До своей ужасной «практики» я вообще стеснялся к ней подойти, только вчера на меня снизошло вдохновение.

Архив был пуст. Ради таких придурков, как я, здесь даже сторожа не оставляют. И что тут воровать-то? Старые газеты? Плакаты времен нэпа? Я за два часа нашел только пачку древних пожелтевших фотографий. Судя по всему, на поиски нужного мне материала уйдет не один год. Но я смогу. Я ДОЛЖЕН его найти! Быть может, у меня уйдет вся жизнь на поиски. Царевич Алексей Николаевич Романов станет моей навязчивой идеей, а сам я превращусь в старого ворчуна, и студенты будут надо мной смеяться. Хотя! Я быстро пошел мимо стеллажей с коробками фотоснимков. Я искал фотографии Анны Врубовой и последние снимки бабушки царевича, принцессы Дагмары.

Поиски в Финском отделе ничего не дали. И в три часа ночи я, наконец, вспомнил, что у меня свидание. Надир тоже листала какие-то журналы восьмидесятых и была так увлечена, что мне пришлось ее несколько раз окликнуть, прежде чем она подняла на меня взгляд и улыбнулась. Мы съели пиццу из автомата и выпили литра два кофе, судя по переполненной одноразовыми картонными стаканчиками мусорке. Я смотрел на нее и думал, что всего этого могло не быть. Вообще, все в мире могло измениться, если бы Алеша остался у нас дома. Пошла бы трещинам ткань пространства. И не ныл бы папа каждый вечер, что хочет еще детей. Не ворчал бы батя. Не сидел бы я сейчас с девушкой в библиотеке. Но, определенно, встреча с царевичем хоть как-то, да изменила мою жизнь. Просто я пока не знаю, как именно. Но, как честный человек, я все же предупредил свою даму, что до самой старости буду искать следы одного человека по всем этим забитым коробками полками. Должен же у Надир быть выбор. Остаться с сумасшедшим ученым, или сбежать, пока есть возможность.

— А ты в интернете посмотри, — тут же предложила она, — бумажных революционных фотографий сохранилось мало. Война, разруха. Не только у нас, но и Европе. А вот оцифрованных снимков хоть пруд пруди. Картонки долго не живут, так действительно можно вечно искать.

Я пожал плечами и уткнулся в виртуальный каталог королевских семей Европы. Пролистывал и просматривал черно-белые, и желто-коричневые картинки, всматриваясь в лица-пятна, силясь найти среди них одно, самое важное. Один раз мне показалось, что мелькнуло что-то знакомое. На похоронах принцессы Дагмары в 1928 году. Это не точно, старые фотографии плохо передают лица тех, кто попал в объектив случайно. Но я почти уверен, что это мой потерянный царевич. Мужчина, намного ниже всех остальных, собравшихся на похороны людей. Это потому, что все стоят, а он сидит. Но эти огромные глаза я узнал бы из тысячи. Или мне просто очень хочется узнать, что Алеша выжил, и я притягиваю факты за уши. Я запросил поиск по списку приглашенных. Да, среди них был инвалид-колясочник. С непроизносимым и неблагозвучным именем. Какой-то голландский правозащитник. Вскользь упоминалось об его русских корнях. Впрочем, след его после похорон вдовствующей императрицы терялся навсегда. За окнами уже светало, а я все сидел, пролистывая чужие письма. И Надир тоже читала.

— Тебе со мной не скучно? — спросил я, потянув ее за жесткий рукав джинсовой куртки. — Я тут, похоже, надолго.

— Ты что? — рассмеялась она. — Я тут такую статью нашла! Закачаешься! Ты знал, что первый раз однополой паре разрешили усыновить ребенка в Голландии?

Теперь знаю.