Mamas and papas (джен)

У Наташи есть небольшой секрет.

Ну как, секрет, улыбается Наташа, когда об этом думает. Мелочь, на самом деле, ничего не значащая блажь.

Когда её завербовали работать в Штатах, попала она под командование очень забавного человека. Ни ранг, ни звание его не имеют никакого значения, сейчас он сед, как лунь, нянчит внуков и ловит форель где-то на Аляске, куда подался после отставки.

Но вот с юмором у него было всё в порядке. Первым подарком, который она, юная и горячая, специальный русский агент, получила от него на Рождество, была... пижама. Хорошая хлопчатобумажная пижама из штанов и рубахи на тонких пуговицах, с бирочкой "Сделано в Китае". Во времена Советов это означало — добротно и на века. И Наташа даже прониклась, особенно после слов, сказанных параллельно с подарком — "в нашем деле очень важно, чтобы было удобно и тепло спать. А то спать-то нам порой мало выпадает". Вот только когда развернула подарок дома, заметила деталь — была пижама вся в мелких кругляшах с полосато-звёздной символикой.

Наверное, как американский флаг, подумала тогда Наташа, пожав плечами.

Это намного позже она узнала о Капитане Америка и оценила подкол. А в самом начале знакомства с пижамой... просто постирала, высушила и стала спать. Тряпка оказалась до того удобной, что сон в ней приходил мгновенно. И никаких ночных кошмаров.

Пижама с множеством щитов Капитана Америка прожила в спальне Наташи без малого семь лет. Семь. Она не вытягивалась. Не выцветала от стирок. Она была бы вечная, да немного подвела ткань — истончилась в некоторых местах постоянных складок и почти прохудилась. Но и тогда Наташа, наученная не самым счастливым детством, не смогла её выкинуть. Пижама была любовно выстирана, сложена и таскалась с Наташей по всем её официально-конспиративным квартирам и даже по миссиям, если те были плановые и предполагали отдельный номер в отеле. В гражданском чемодане Наташи для талисмана был отведён специальный плоский карман.

Эта пижама положила начало тщательно скрываемому Наташиному увлечению. Мании даже, если быть честной перед самой собой. Её едва сдерживаемо вело от всяких милых мерч-штук с символикой Капитана Америка. Брелоки, магниты, ручки, записные книжки... кухонные мелкие штуки, над которыми сначала полчаса ломаешь голову — зачем вообще эта хрень нужна, но ведь хочу-хочу-хочу, а значит, нужна, и Наташа всегда тяжело вздыхает в этот момент, и всё равно всегда сдаётся самой себе. В конце концов, в жизни не так уж и много радостей. Раз в месяц она стабильно позволяет себе какую-нибудь ерунду. (Последними были куплены пайетки для украшения ногтей в виде щита Кэпа, и Наташа, поглядывая на них вот уже несколько дней с нарастающим зудом в ладонях, задумывается — не будет ли это слишком? Хотя она предполагает, что мужчины в её окружении вообще склонны не замечать детали женского маникюра — не тот формат.)

После той пижамы Наташа покупала себе новую каждый год, если не чаще — почему-то в Китае резко разучились шить. Но она упрямо покупала и покупала себе разные вариации — с щитом во всю грудь, пижаму, стилизованную под костюм Кэпа, просто сине-красную полосатую пижаму в белых звёздах. Ни одна не была столь же мила сердцу, как первая, с которой всё и началось.

Об её невинном (и боже, просто страшно представить, как полыхнёт штаб, если хоть кто-то пронюхает) хобби никто не догадывался. Но тем больше её грели два комплекта детских мягких пижамок, которые она недавно выискала в интернете в подарок Хлое. Малышка, кажется, всецело разделяла её мерч-манию, и Наташа решила сделать ей приятно таким нехитрым способом. Ну и себе тоже, что скрывать.

Пижама продавалась комплектом. Первая шла со щитами Капитана Америка и была очень похожа на её, Наташину, с которой всё началось. Вторая была чёрная и... с рукавом в виде принта бионической руки, с красной советской звездой на плече. Если брать обе, на сайте полагался подарок в виде кожаного портмоне с символикой Кэпа, и... Наташа просто не смогла устоять.

Она улыбается, раздумывая обо всём этом, пока Баки закрывает за ними дверь квартиры, и только поэтому не замечает, как из соседней двери на лестницу выходит старушка в очках.

— Ох, простите, пожалуйста! — тут же спохватывается Наташа, едва не зашибив пожилую леди. — Я задумалась, обычно со мной такого не происходит.

— Ничего страшного, милая,— отвечает миссис Лауфиц — а это была именно она. — Джеймс, дорогой, не познакомишь меня со своей спутницей?

Смотрит она при этом так, словно просчитывает вероятности увидеть и Наташу, и Джеймса в чём-то элегантном и беспросветно подвенечном. Их обоих передёргивает от ассоциации.

— Это Наташа. Коллега. Нат, это Роза, наша великолепная соседка и хороший друг, — улыбается Баки уголками губ. А потом растягивает улыбку искреннее. Его осеняет. — Роза, мы едем сейчас к Мелиссе, хотим забрать Хлою и Джона прогуляться, чтобы разгрузить Мелиссу с частью дел. Как вы смотрите на то, чтобы составить нам компанию? Если нет, я закажу такси на половину четвёртого, самую красивую и надёжную машину.

— А какая машина у твоей очаровательной коллеги? — хитро прищурившись, вдруг спрашивает миссис Лауфиц, разглядывая Наташу с интересом. Баки понимает. Он и сам порой ловит себя на разглядывании. Нат весьма эффектна и умеет выгодно преподнести себя и в гражданской одежде (с распиханным под тканью минимальным арсеналом), даже когда не бывает затянута в чёрную кожу и кевлар форменного костюма, как в военную модификацию корсета.

— Феррари Ф 430, мэм, — рапортует Наташа с мягкой улыбкой.

Миссис Лауфиц делает вид, словно глубоко задумалась. Но в выцветших глазах прямо за стёклами очков блестит задоринка, и Баки может поклясться, что Роза отлично понимает, о какой именно машине речь.

— Что ж, — притворно вздыхает миссис Лауфиц, — думаю, мне подойдёт. Вы сможете подождать несколько минут? Я переоденусь и захвачу подарок.

Баки кивает и смеётся — тихо и хрипло, сотрясаясь плечами. По его ощущениям, внутри расщёлкивается и звонко разбивается о ступени старой лестницы ещё один тяжёлый замок.

— Никак не могу привыкнуть к тебе, Джеймс. Вроде, ещё вчера видела со стрижкой, но сегодня снова как в первый раз, и раз от раза тебе идёт больше, — говорит миссис Лауфиц и скрывается, наконец, за дверью.

Баки хмыкает, стоит ещё секунду, улыбаясь в пустоту, а затем спешит сбежать по ступеням вслед за Наташей.

* * *

— Какие у нас планы? — спрашивает Наташа, пока они сидят в салоне феррари с открытыми настежь окнами и ждут миссис Лауфиц.

Баки задумывается. Он ещё не успел подумать об этом. Ненадолго улетает мыслями в своё детство. Им было весело без особенных развлечений. Они со Стивом сами себе были развлечения. Мысль ощутимо отдаётся в голове, теплом расплывается по вискам.

— Можно свозить их в Бруклинский парк, — задумчиво говорит он. — Там есть аттракционы и площадки, Хлоя будет...

Наташа соглашается — хорошее место и недалеко, так тому и быть. И пока Баки говорит, расписывая возможные плюсы парка на берегу реки, она смотрит на него сбоку. На коротко выбритый висок, на то, как аккуратно и любовно выстрижена вся зона до верхней линии волос. Мастерски. И вдруг видит — за ухом, чуть пониже раковины, тень словно от проходящего синяка. Её бровь непроизвольно изгибается, и всего неделю назад она бы уже с осторожностью, но полезла трогать пальцами на предмет припухлости и стала выяснять, кто его приложил или укусил, и не нужно ли в срочном порядке искать антидот. Но не сегодня, нет. За последние дни в Баки что-то встаёт с ног на голову, или, если говорить правильнее, наоборот — с головы на ноги; что-то переворачивается так, что от Баки фонит нещадно. Она не хочет докапываться — чем именно, и какой природы эти волны, но пальцами этот след за ухом — там, где в зеркало не видно — трогать уже не хочется, как и бежать за антидотами. И она ещё жаждет полюбопытствовать, подначить дружески — оу, Барнс, кто тебя так разукрасил? Познакомишь с этой красоткой? — просто чтобы посмотреть на реакцию, на то, как вздрогнет, на то, что начнёт говорить, — но потом внезапно вспоминает про свою пижаму, и... А, пусть их. Не её дело, что и у кого происходит за закрытыми дверями. Тем более, если оба — а она на наблюдении собаку съела — совершенно довольны происходящим.

— Что? — хмуря бровь, внезапно спрашивает развернувшийся лицом Баки.

— Ничего, — улыбается она как можно проще и искреннее. — А вон и Роза.

Баки тут же выходит из машины и откидывает своё сидение, чтобы галантно придержать за руку невозмутимую старушку в строгом летнем платье и шляпке, пока она вместе с кожаным ридикюлем размещается на заднем кресле низкого спорткара.

* * *

— Боже! Роза, Нат, — всплескивает руками Мелисса, когда они втроём оказываются за её дверью. — Проходите! Как же неожиданно, что вы все вместе, но я так рада вас видеть, меня с самого утра дети совсем заму...

— Дядя Дзе-е-еймс! — вопит Хлоя, топоча ножками по паркету, и с разбегу запрыгивает Баки на руки, обхватывает пятками за бока, а руками — за шею. — Пливет! А у меня день лождения! Меня мама в этот день лодила, так Джон сказал. И ещё мне должны далить подарки. Мне и маме. Где мой подалок? — она отлипает от его шеи, отстраняется и вдруг спрашивает: — А где твои волосики?

Роза и Наташа не удерживают улыбок и негромко смеются.

— Я, эм... — теряется Баки, потому что Хлоя такая маленькая и почти ничего не весит — в его руках, требовательно заглядывает в глаза, осматривает критически, так, что неожиданно становится понятно — в его жизни появилась женщина, к встрече с которой он будет всегда внутренне и внешне готовиться. Чтобы соответствовать. Давненько с ним такого не случалось. — Мне было с ними неудобно, и дядя Стив обстриг их.

Хлоя рассматривает его ещё пару секунд с суровым прищуром, а потом улыбается и кивает:

— И плавильно, что обстлиг. Так намного лучше. У тебя есть ушки. А я думала, что их нет.

Баки вздыхает и улыбается, целует в лоб почти что племянницу, если закрыть глаза на пару поколений между ними, и осторожно опускает её на пол. Серьёзно говорит:

— Собирайся. Бери Джона, рюкзак, своих медведей, и едем в парк. Это будет первый подарок. Я обещаю подарить тебе много-много подарков сегодня.

Хлоя взвизгивает, подпрыгивает на месте и снова уносится — теперь в обратном направлении.

— Проходите, пожалуйста, — говорит Мелисса, неловко переминаясь под аркой, разделяющей прихожую и холл. — Я так глупо себя чувствую. Не могу сегодня с ними управиться, они с самого утра перевозбуждённые какие-то. У меня уже голова трещит. Пойдёмте на кухню, я вас хотя бы кофе с кексом угощу.

Они проходят через арку по краю гостиной в кухню. Роза оглядывается с одобрением — ей тут явно нравится. В квартире чисто и убрано. Очень уютно, всё пропитано эмоциональным теплом хозяев. Идеальную картину делают несколько реальнее растянутые по полу из детской комнаты игрушки — словно там случился игрушечный потоп, и волны из вагончиков, частей лего и фигурок динозавров добило даже до массивного овального стола в гостиной.

На кухне царство умопомрачительных ароматов в самых странных их сочетаниях — сдобность сладкого бисквита переплетается с пряным густым духом жареного мяса, скручивается в нечто неделимое и зависает под потолком. За стойкой сидит Джон — в пижаме, взлохмаченный — и почему-то сердито ест хлопья с молоком. Они на три голоса приветствуют, одновременно желая приятного аппетита.

— Доброе утро, — хмуро отвечает Джон, на что получает лёгкий подзатыльник от Мелиссы и строгую выволочку:

— Молодой человек, разве уместно здороваться таким тоном?

Джон вздыхает. Кладёт ложку рядом с глубокой тарелкой, приглаживает волосы и застёгивает пижаму на все пуговицы. Потом поднимает голову и нейтрально, но всё же более дружелюбно произносит:

— Доброе утро, тётя Роза, доброе утро, Наташа. Доброе утро, дядя Джеймс.

— Молодчина, — Мелисса проводит рукой по непослушным тёмным волосам, и Джон сильнее наклоняется к тарелке с хлопьями. — Папа бы гордился тобой.

Джон продолжает хлебать завтрак. И Баки, конечно, могло показаться, но он различил в бурчании под нос "папы больше нет". Он хмурится на мгновение и подходит ближе, опирается на стойку бёдрами. Наташа с Розой мгновенно окружают работающую духовку и плиту, на которой всё дымит, бурлит и испускает эти невероятные ароматы, обсуждая будущее меню. Оценив ситуацию, Баки проскальзывает рядом и устраивается на соседнем с Джоном стуле. Удерживает самое нейтрально-незаинтересованное выражение лица, цапает пригоршню арахисовых орешков из вазочки посреди стойки и принимается методично их уничтожать.

— Что стряслось? Выкладывай, — проговаривает Баки неожиданно и очень тихо где-то между пятнадцатым и двадцатым орехом. Джон отвлекается от хлопьев и поворачивается к нему, но Баки продолжает смотреть прямо. — Эй, не пялься. Это же секретная информация. Ты не должен привлекать внимание, — говорит он, едва шевеля губами, и закидывает в рот ещё арахиса.

Джон вздыхает еле слышно и возвращается к хлопьям. Он продолжает есть так же, как Баки — жевать орешки, и Баки уже мысленно морщится и готовится отвесить себе затрещину за проваленную миссию, как Джон всё же открывает рот и говорит куда-то в тарелку:

— Только что, перед вашим приходом, звонила будущая классная. Я ведь в школу иду с сентября. Уже в понедельник. Мама давно место выбивала в определённой школе, которая неподалёку с тренировочным бассейном.

— Понял. И что критичного в звонке классного руководителя? — интересуется Баки.

— Она сказала кое-что важное. Первая неделя у них проходит в форме знакомства преподавательского состава и семей первогодок, там какой только фигни не планируется — фестиваль творчества, концерт, разные встречи. Она спросила, сможем ли мы поучаствовать в день отца, в следующий четверг, а мама была такая радостная, что нас взяли именно в ту школу, что не поняла толком вопроса и согласилась. А потом сидела и минут десять переживала, что ей теперь делать. Чувствую, прослыву дураком в первый же день, — вздыхает Джон и вяло ковыряется в хлопьях. Те уже совсем размокли и выглядят довольно сопливо.

— Это проблема решаемая, я думаю, — выдаёт Баки, раздумывая несколько секунд. — А тебе следовало бы быть более снисходительным к маме. Она очень старается для вас с Хлоей.

Джон морщится.

— Да знаю я, знаю. У нас лучшая в мире мама...

— Значит, ещё что-то? — понятливо уточняет Баки. Он быстро оглядывается — Роза уже пристроилась у шкворчащей сковородки с лопаточкой, на ней кремовый с рюшами фартук. Наташа нарезает кекс рядом на деревянной доске, а Мелисса аккуратно разливает кофе. И они говорят-говорят-говорят о чём-то, что Баки идентифицирует как "женские разговоры". Не важно. Джон сутулится и словно опускает нос ещё ниже к тарелке. Того и гляди — утонет кончиком в молоке.

— Она зачитала предварительный список детей в моём будущем классе.

— И? Что с ним не так?

— Дэн Малкольм, — только и говорит Джон. Баки смутно припоминает.

— Тот мальчик из плавательной школы, который тебя достаёт?

Джон сжимает кулаки на столешнице и закусывает губу.

— Придурок. Ненавижу его. А теперь ещё и учиться вместе...

Баки вздыхает и легонько хлопает Джона по плечу. Ободряюще — как он надеется. Стив часто делал так для него.

— Нужно держаться, Джон, — говорит он. — Бывает, случаются вещи, которые сами расставляют всё по местам. А если нет — ты справишься в любом случае. Не поддавайся на провокации. Ему надоест твоё бездействие, и он оставит тебя в покое. Вот увидишь.

Джон еле заметно кивает, не разжимая зубы. Сзади подходит Наташа и ставит на стойку тарелку с кексом. Он торчит во все стороны тёмными бусинами изюма.

— О чём шепчетесь, мальчики? — хитро спрашивает Наташа, и Джон не может не улыбнуться в ответ на её лучезарную улыбку. Баки понимает его, у него тоже не всегда получается игнорировать.

— Это секретная информация, — выдаёт Джон и кладёт последнюю ложку с хлопьями в рот.

* * *

— Ты задумчивый сегодня, — говорит Наташа, когда они неторопливо едут к парку в сторону Бруклинского моста. Хлоя с Джоном мирно сидят сзади в переставленных из эскалэйда креслах и глазеют по сторонам в низкие окошки, здесь совсем недалеко, и Наташа надеется, что они не успеют заскучать. Роза наотрез отказалась ехать с ними, то ли на самом деле пожелав помочь Мелиссе с готовкой, то ли все же приняв их за романтически настроенную пару. Наташу эта несгибаемая черта в старушке по-доброму забавляет.

Баки оборачивается от окна и смотрит на неё своим облегчённым вариантом пробирающего сканирующего взгляда. Словно раздумывает, стоит ли открываться, стоит ли говорить вообще хоть что-нибудь. И Наташа с удивлением понимает, что раньше, пару месяцев назад, точно бы не ответил. Даже головы не повернул бы. А она бы и не стала спрашивать. Смысл? Но она спросила, и Баки смотрит на неё, и он собирается ответить — Наташа осознает это по чему-то неназванному, но заметно теплеющему на дне глаз. Джеймса всё чаще хочется называть на манер Стива — "Баки". Удивительно, как такому, как он, как бывшему агенту может подходить такое дурашливое и во многом детское прозвище. "Джеймс" ложится на язык неповоротливо, хотя это установленная им самим граница, которую он пока не отменял. "Баки" просится с языка тем естественнее, чем дольше взгляд Барнса остаётся живым, играющим и странно-тёплым. Всё же человека делают глаза, думает Наташа. Кто бы что ни говорил, но глаза выдают, глаза рассказывают без слов. Глаза выбалтывают самые сокровенные тайны, если дать им хоть немного воли. Они светятся и наполняют лицо одухотворением. У Наташи уголок губ тянется вверх, и она позволяет себе кривоватую улыбку.

— Мы едем сейчас по улицам, которые я не узнаю; хотя мы определённо бродили тут со Стивом в детстве, да и позже я... передвигался по ним не раз, — негромко говорит Баки.

— Не удивительно, — пожимает плечами Наташа, мягко сбрасывая скорость и выворачивая на дорогу, ведущую прямиком к пристани. — Прошло много лет.

— Я не об этом, — замечает Баки, снова отворачиваясь к окну и рассматривая проплывающий мимо светофор, перекрёстки и витрины небольших магазинчиков на первых этажах. Наташа напрягается на несколько мгновений — ей кажется, что всё. Больше он ничего не скажет. Но Баки вдруг продолжает:

— Я говорю о разных позициях видения. О том, насколько по-разному воспринимается одно и то же различными людьми. Я ведь часто бывал тут на миссиях, когда был подконтролен ГИДРе. Я знаю Нью-Йорк, пожалуй, лучше многих других городов. Я смогу добраться до нескольких секретных точек — заброшенные здания и склады, где можно отлежаться несколько дней и найти спрятанные боеприпасы или аптечку — даже если останусь без зрения или буду тяжело ранен. Я знаю местную систему канализации наизусть, Нат. И ты знаешь, я очень высоко оцениваю твои навыки, но я могу затеряться в любой момент так, что ты даже не поймёшь, когда именно и куда я делся. — Баки берёт паузу, но Наташа и не думает возражать. Она всё понимает и без объяснений. — Я просто задвигаю эти знания подальше как что-то, сейчас мне не нужное. Вообще не нужное. Намного интереснее просто сидеть и лупиться по сторонам, словно едешь тут впервые. Осторожно, красный.

Наташа вовремя притормаживает и старается не подать виду, что слова Баки достаточно остро заточены.

— Когда ты ребёнок, — продолжает Баки, пока они стоят на светофоре, — ты видишь мир с особенной точки. И это не только рост — всё кажется больше и выше, основательнее, чем взрослому. Это внимание к особенным, только ребёнку понятным деталям. Это определённо страхи. Но и надежды. Готовность к чуду при каждом повороте за угол. И вместе с этим невнимательность и разбитые колени, — загорается зелёный, и Наташа трогается, боясь спугнуть хоть слово из откровенной речи. Баки замолкает ненадолго, но он явно намерен выговориться до конца. — Когда ты снайпер с вычищенными мозгами и кодами подчинения вместо личности, ты воспринимаешь город как сложную систему координат, путей отхода, удачных и неудачных лёжек и просто потенциально опасным или же безопасным набором вертикалей и горизонталей в определённых плоскостях, как навязанные условия, в которые тебя ставят принудительно. Вот цель. Вот город. Работай.

Баки смотрит вперёд, а потом смотрит на Наташу. Его взгляд не холодный, но и не обдающий теплом, как когда он с родственниками или Стивом. Не такой. Совсем немного, но Наташу это задевает. На мгновение.

— А сейчас ты везёшь нас в Бруклинский Парк, и я понимаю, что бывал здесь тысячи раз, но верно и то, что я здесь впервые сегодня. Я смотрю по сторонам, не ребёнок, не снайпер. И мне вроде как нравится то, что я вижу. Всё совсем другое.

Наташа кивает и неслышно глотает загустевшую слюну. Она понимает его. Боже, как же хорошо она его понимает. Она покрепче сжимает руль пальцами с ярким маникюром. И на ноготках безымянных пальцев гордо блестят под слоем прозрачного лака щиты Капитана Америка.

Они едут дальше молча, но Баки не перестаёт думать на вдруг поднятую тему. Мысли роятся в голове, они не вызывают дискомфорта или болей, но их странно много, и они насквозь пронизаны воспоминаниями.

В их со Стивом детстве они видели в Бруклине только те вещи, которые могли их, детей, заинтересовать. Дома казались жутко высокими, а Бруклин Бридж Парк — необъятным. Они со Стивом знали наперечёт все булочные, где их по вечерам могли угостить оставшейся нераспроданной выпечкой. Это смешно, наверное, но Стив всегда подходил к стеклянным дверям один — тощий и мелкий, этакий болезненный мальчик с блестящими глазами, прилизанными набок пшеничного цвета волосами, и сердобольные хозяйки отдавали ему черствеющую выпечку, ни о чём не жалея. Стив отлично справлялся со своей ролью, он сам её придумал и учредил, не позволяя Баки и на шаг приближаться. Словно понимал, что стоит ему, крепкому задиристому оболтусу, появиться рядом — и им едва ли выделят и пару рогаликов. Стив всегда был крайне рационален. Они знали точно, рядом с какими подворотнями не стоит даже проходить, потому что для двух голодных мальчишек с булками, завёрнутыми в полу рубашки, это почти стопроцентные неприятности от более старших ребят. Они как-то добирались до пристани и садились на самый конец пирса, и смотрели в сторону Манхэттена. Люди ходили там бесконечным потоком в вечернее время, и обычно никто внимания на них не обращал. А они сидели на деревянном настиле, свесив ноги, слушали крики чаек и хрустели выпечкой, кое-что разламывая на кусочки и кидая в воду. Чайки ждали с нетерпением, белёсыми росчерками носясь внизу, их собиралась целая куча-мала. Они дрались за хлебные шарики — ни он, ни Стив не были слишком щедры на подношения, сами обычно ходили с урчащими животами. Но им нравилось смотреть на копошение чаек. А Стив пытался кидать куски самым неловким, но у них всё равно отбирали большие и сильные.

Баки криво усмехается самому себе, снова поворачивая голову прямо. Совсем скоро они приедут. Хлоя сзади что-то горячо доказывает Джону. А Наташа молчит. Ему кажется, что она единственная, кто не Стив и кто может достаточно хорошо понять его.

Сидя на пирсе и жуя булки, они со Стивом воодушевлённо ждали волшебного момента. Им обоим нравилось смотреть на закат. Солнце словно накренялось и выливалось с неба в воду Ист-ривер, делая её алой, оранжевой, золотистой, сиреневой. И всё это быстрыми мелкими мазками из-за ряби по воде, как на картинах классических импрессионистов. Зрелище завораживало каждый раз и никогда не надоедало. А ещё Баки всегда втайне смотрел на Стива — урывками, искоса. Потому что Стив, в широко распахнутых глазах которого отражался закат, был неприлично прекрасен. До того, что даже у него — мальчишки — сердце щемило. Он до сих пор помнил это как что-то невероятное. Он плакал, когда вернул эти воспоминания. Точнее, когда они обрушились на него ледяными и одновременно кипящими потоками. Воспоминания из детства оказались очень важными, ключевыми, чтобы поднять со дна другие, более поздние и зрелые. И во всех, совершенно в каждом из них был Стив.

Баки вдыхает чуть глубже. Наташа уже заруливает на парковку у входа в Бруклин Бридж Парк и ищет свободное место. Выходной. Даже на стоянке не протолкнуться.

Его никогда не волновало количество Стива в его прошлой и нынешней жизни. Он не задумывался об этом ни разу. Присутствие это было естественным и нужным, необходимым, как воздух. Ты ведь не мучаешься идиотскими вопросами, почему дышишь. Даже представить невозможно, как иначе. Стив просто был рядом, потому что так и должно было быть с ними двумя.

— Ула! — подаёт голос Хлоя, как только Наташа припарковалась и заглушила мотор. — Плиехали! Дядя Дзеймс, я хочу лозовую вату! И вон того летающего мифку! Мне мозно мифку сегодня?

Баки улыбается, выглядывая в окно "летающего мишку". Им оказывается гелиевый шарик, привязанный у ближайшего передвижного ларька с разнообразной привлекающей детей продукцией в стиле "мимо не пройдёте".

— Можно, детка. Сегодня можно столько мишек, сколько захочется. Слово Джеймса Барнса.

* * *

Всё их гуляние в парке можно условно назвать "охота за медведями".

Хлоя едва успевает обзавестись летающим мишкой, как тут же отдаёт его брату, устремляя взгляд дальше, на киоск со сладкой ватой. "Впелёд, впелёд," — весело подгоняет она, убегая вперёд. Наташа только вздыхает и улыбается. Она возит — Барнс платит. Всё честно.

Потом с мишками наступает небольшой краткосрочный перерыв, и пока Хлоя с Джоном и даже Наташа едят вату, у Баки вдруг звонит старкфон. Единственный навороченный гаджет из нового времени, с которым он сработался по собственному направленному желанию.

— Стив?

— Бак, — раздаётся обрадованно-растерянное в трубке. — Я уже разобрался с делами и съездил за платьем. Оно очень красивое, не видел ничего подобного.

— Тебе повезло, — улыбается Баки. — Первый ценитель Хлоиного платья. Что-то случилось?

Стив мнётся недолго, заставляя волноваться, но потом отвечает:

— М, вообще-то, да... Тут такое дело... Тут неподалёку продавали шарики — такая цветастая добрая вывеска, я не смог мимо пройти...

— М, — мычит Баки, закусывая губу, заставляя себя не смеяться. Он уже догадывается. Он знает такого Стива, когда тот что-нибудь чудит, как свои пять пальцев. — И?..

— Короче, я купил огромную связку разноцветных гелиевых шаров... и теперь стою с ней на парковке возле мотоцикла и чувствую себя идиотом.

Баки не удерживается и прыскает. Наташа заинтересованно изгибает бровь.

— Боже, Стив, — улыбается он широко. — Чем ты думал?

На самом деле забавно. Стив иногда очень сильно уходит то ли в свои мысли, то ли просто не придаёт окружающей реальности должного значения. И в итоге отчебучивает что-нибудь. Вот как с шариками и мотоциклом. Но намного ярче в голове Баки картинка, как крепкая широкоплечая фигура Стива с разноцветным облаком шаров над головой растерянно замерла на безлюдной парковке. Бедный.

— Да не думал я, Бак, — отмахивается Стив. — Просто увидел и понял — должен купить и подарить их Хлое. Они такие яркие, праздничные. Настроение от одного взгляда поднимается.

Баки сглатывает и облизывается. Стив ворчит, но Баки упорно слышит в этом урчание. Будоражащее такое.

— Стив, просто закажи такси. Мотоцикл со стоянки завтра заберёшь, не страшно, — советует он.

— Уже заказал, — тихо хмыкает Стив в трубку. Баки расстёгивает пару верхних пуговок на рубашке.

— Я-то думал, ты в безвыходной ситуации, — оборачивая слова низкими обертонами, совершенно на автомате отходя на шаг дальше и отворачиваясь к газонам, говорит Баки. — И зачем ты звонишь тогда?

— Хм-м... Чтобы ты знал, что даже Капитан Америка иногда творит полную ерунду. Довольно часто, между прочим. Но обычно никто кроме лучшего друга не может его в этом поддержать или же хотя бы посмеяться. А мне иногда это надо. Чтобы без пафоса и по-домашнему. Я ведь только человек. Пускай и не самый обычный.

— Стив, — прерывает Баки, потому что у него внутри уже всё подпрыгивает от тянущего напряжения. Последние дни он с ума сходит. Он оборачивается и видит, как Наташа с Хлоей разгоняют большую стаю голубей, и во взмахах крыльев то и дело мелькает расшитая разноцветными бабочками розовая кофточка Хлои и светлые летние брюки Наташи. Джон продолжает кормить птиц крупными хлебными крошками, и они возвращаются, а потом разлетаются от беготни и визгов снова и снова. Баки улыбается, внутри всё стремительно теплеет от этого зрелища. Но ещё ему мучительно сильно хочется оказаться рядом со Стивом сейчас, и просто с силой вжать в себя — в своё тепло, в крепость тела, в запах. Постоять немного. Потом отпустить и посмеяться друг над другом на пару. Но это всё потом, потом всё. — Ты тупица, — выдыхает он с закрытыми глазами первое, что на ум приходит. — Шарики и мотоцикл, это ж надо было додуматься, — снова хмыкает он, слыша, как Стив тоже усмехается в ответ. Это щекотно слушать. Баки улыбается и ёжится.

— Спасибо, Бак.

— Обращайся. Теперь мне есть, чем донимать тебя. Я ведь не отстану.

— О, да, — тянет Стив в динамике, и Баки ощущает нутром, как тепло он улыбается при этом. — Точно ведь не отстанешь, будешь каждый день припоминать...

— И каждую ночь тоже, — тихо проговаривает Баки. Стив замирает с той стороны трубки, только дышит громко, и Баки тоже замирает — слова сами собой сорвались, жаркие, и надо бы остановиться прямо сейчас от греха подальше. Он закрывает глаза и усмиряет дыхание.

— Кажется, моё такси, — говорит Стив севшим голосом. Баки только улыбается в ответ. Он знает — нет ещё никакого такси, но Стив стоит посреди безлюдной парковки с букетом разноцветных гелиевых шариков в руке, совершенно точно покрасневший от ушей до ключиц. Ключицы Стива, думает Баки, сглатывает и мысленно отвешивает себе затрещину. Перерыв. Им обоим нужен перерыв. — Отбой, встретимся через пару часов.

Баки нажимает на сброс и убирает старкфон в карман брюк. Последние дни его преследует навязчивая мысль, оформленная в физически ощутимые ноющие позывы тела. Он хочет любить Стива ещё больше. Ещё сильнее, если это хотя бы теоретически возможно. Он кипит.

Они незаметно доходят до ряда тиров, и тут у Хлои снова случается приступ "хочу вон того белого мифку справа в третьем ряду". Баки улыбается и кивает — ему не сложно. Стрельба его отвлекает и развлекает, стрельба позволяет сконцентрироваться и взять себя в руки, особенно если рядом с крестом прицела не маячит схлестнувшийся в рукопашной Стив.

В тир они заходят дважды. В первом Баки под оглушительные способности Хлои как болельщика отстреливается и забирает призом медведя. Предварительно, правда, приходится осмотреть винтовку и подправить у неё бионическими пальцами прицел. В другом случае попадания из неё можно было бы отнести скорее к чуду, чем к ожидаемому результату. Джон смотрит на это ровно и почти без интереса, и каждый раз немного вздрагивает от громких выстрелов. Баки хмурится от этого.

Во втором тире он предлагает пострелять Наташе.

— Стрельба не мой конёк, — кокетливо поиграв бровями, отказывается она, но Баки это только подзадоривает, и он отстреливается снова, забирая в награду крупного белоснежного зайца. Внутри у него что-то странное и удивительное — пальцами ощущается как множество мелких и мягких при этом шариков. Баки долго мнёт живот зайцу, задумчиво вертя в руках, пока они идут в сторону аттракционов. А потом всё же вручает Наташе. Насовсем.

— Йуху! — кричит десятью минутами позже неугомонная Хлоя, пока их вертит в центрифуге, трясёт на горках, сталкивает в машинках — до искр! — и крутит на подвесных качелях. Даже у Баки что-то ёкает внутри на первых аттракционах, но потом, конечно, перестаёт — организм быстро привыкает к предложенным нагрузкам. Но как это всё Хлоя и Джон — между прочим, оттаявший, наконец, — выдерживают, совершенно не понятно. Наташа после каждого аттракциона старательно поправляет разлетевшиеся во все стороны волосы, выглядя достаточно невозмутимо. Но при этом очень забавно. На "Тройной выворот" она с ними идти напрочь отказывается, а после запуска дьявольского агрегата Баки и сам не кривит душой, искренне размышляя, зачем вообще потащился сюда. Он даже серьёзно рассчитывает варианты отхода путём аварийного спрыгивания с многочисленными тормозящими перекатами через себя, но потом видит Хлою, а рядом с ней Джона, и их щёки так смешно раздувает в момент "выверта", они радостно вопят, а их глаза светятся незамутнённым детским счастьем, что он вдруг улыбается — и начинает смеяться, представляя, насколько же у него в те же моменты дурацкое выражение лица.

После аттракционов нестерпимо хочется пить. А некоторым ещё и есть. Они берутся за руки с Хлоей, Джон отважно вышагивает впереди Наташи, совсем рядом, и выискивает кафе.

— Мороженое!

— Картошку фри.

— Капучино и овсяное печенье.

— Американо. Две чашки. И эклер. У вас есть эклеры? — спрашивает Баки, и когда официант в небольшом уличном кафе прямо неподалёку от лодочной станции кивает, заказывает ещё: — И два сока детям. Какие будете?

— Яблочный, — сразу говорит Джон.

— Моковный буду, — огорошивает Хлоя.

— Морковного у нас нет, к сожалению, — отвечает официант. На его уличные джинсы сверху повязан длинный поясной фартук с карманами. Кажется, словно парень передвигается в макси-юбке, и Баки ненадолго залипает на колыхание и складки тёмно-серой ткани.

— Тогда помидоловый, — соглашается непритязательная Хлоя, официант кивает, и Баки не решается поинтересоваться у неё, насколько томатный сок сочетается с банановым мороженым.

— Я в туалет. Кто со мной? — улыбается Наташа, поднимаясь с плетёного кресла.

— Я пойду руки помою, — внезапно смущается Джон и уходит перед самым носом Наташи.

— Вот же самостоятельный, — вздыхает она. — А ты не хочешь, сладкая? — обращается Наташа к Хлое.

Та только мотает головой. И тут же, резко переключаясь, смотрит куда-то в сторону за плечо Баки.

— Дядя Дзеймс, смотли! Что это там такое?

Она вскакивает в кресла и спешит в ту сторону, но Баки ловко подхватывает её за ремешок летних хлопчатобумажных шорт-фонариков. Наташа закатывает глаза и уходит вслед за Джоном.

— Куда ты понеслась без меня?

— Там медведи! — оглушающе говорит Хлоя и тычет пальчиком. Глаза у неё горят. Баки вздыхает и оборачивается. И правда. Впритык к натянутой стенке уличного кафе стоит странный автомат, подобный Баки видит впервые. За стеклянной витриной внутри горой навалены мягкие игрушки, а по центру над ними с потолка автомата висит лапа, которая, если следовать логике, должна двигаться и хватать понравившуюся игрушку. — Побежали смотлеть!

Они идут и смотрят. Хлоя ходит вокруг — насколько позволяет притиснутый к стене бок — автомата не раз и не два, присматривается к содержимому. А потом ожидаемо изрекает:

— Хочу вон того мишку. Полосатого.

Баки глубоко задумывается, выискивая названного медведя глазами.

— Ты уверена, что он полосатый? Обычно полосатые тигры бывают, а не медведи.

— Он полосатый, — настаивает Хлоя. — Вот же, смотри, — и тычет пальцем в стекло.

Баки приглядывается к куче и вычленяет наконец-то. Это и правда медведь. Он почему-то зелёный и в весёлую оранжевую полоску, но если Хлое он нравится, то почему бы и не попытаться.

— Что вы тут делаете? — спрашивает почти бесшумно подошедший сзади Джон.

— Собираемся вызволять медведя, — отвечает Баки. — Попробуешь?

Джон сначала смотрит на агрегат скептически, а потом всё же соглашается. Баки хлопает по карманам брюк. Мелочи совсем немного, но на их забаву хватит, наверное.

— Я слышал, как мальчишки из секции говорили, что такие автоматы уже устарели. Из них зачастую невозможно хоть что-либо вытащить.

— Может быть, да, а может, и нет, — задумчиво бурчит Баки, приглядываясь к джойстику. — Не попробуем — не узнаем. Хлоя, перестань вертеться, пожалуйста. Это отвлекает.

— Хочу мифку! Хочу мифку! — трещит Хлоя, но носиться перестаёт.

Первый пробный заход над медведями Баки делает сам, попрощавшись с квотером, чтобы понять, какой принцип использовать для взаимодействия с этим механическим зверем. Металлическая лапа — точь-в-точь как остов его кисти, со смешком думает Баки, двигается немного неслаженно с чёткими сигналами джойстика, ходит рывками и поскрипывает. Он даже подцепляет что-то, но, не успев донести до кармашка-выхода, вываливает игрушку обратно в гору себе подобных. — Хм, крепко задумывается Баки. Понял. Значит, тактика такая...

Они с Джоном стоят перед светящимся нутром стеклянной витрины и негромко совещаются. Хлоя нетерпеливо стоит на носочках, прилепившись носом к стеклу, и удерживает зрительный контакт с зелёным в оранжевую полоску медведем. Наконец, приходит время от теории перейти к действиям.

— Прошу, Джон, — говорит Баки, чуть отступая мальчику за спину, освобождая место перед джойстиком. — Мы всё равно достанем этого медведя.

— Слово Барнсов, — сурово кивает Джон и торжественно опускает в щель выданный квотер.

Спустя десяток подходов, вспотевшего по вискам Баки, сосредоточенно закусившего нижнюю губу Джона, посмеивающуюся рядом Наташу и рьяно болеющую то ли за металлическую лапу, то ли за дядю с братом Хлою, зелёный в оранжевую полоску медведь всё же оказывается у них в руках. И, пожалуй, счастливые глаза Хлои и счастливые объятия сразу для них двоих стоят этих мучений. В какой-то момент Баки малодушно подумал, что они не победят эту зверь-машину. Хорошо, что не опозорились. Можно выдохнуть. Давно уже обычный американо не казался ему столь божественно прекрасным.

— Кажется, пора двигаться обратно, — говорит Наташа, пристально рассматривая зелёного медведя в объятиях Хлои. Она крепко держит его поперёк туловища и отпускать в ближайшем будущем явно не собирается. Даже ради удобства поедания мороженого. — Уже три.

Баки кивает и быстро набивает текст Мелиссе.

"Как обстановка? Запрашиваю возвращение на базу".

"Возвращение на базу — подтверждаю. Обстановка располагает немного выпить", — приходит почти сразу.

Баки улыбается и поднимается с кресла, гибко потягиваясь кверху всем телом. Смотрит на солнце, бликующее по воде — пушистый жёлтый диск медленно покачивается, проплывая над шпилями высоток Манхэттена. Предпоследний день лета очень тёплый и полный самых приятных впечатлений.

* * *

Они только поднимаются на третий этаж дома Мелиссы, как дверь распахивается, и на пороге стоит Стив.

— Дядя Стиви! — шумит Хлоя, выпутывается из руки Баки и бежит к Стиву, который присаживается перед ней на корточки. Хлоя запрыгивает на него сверху, обнимает за шею руками и за бока — ногами. Трюк тот же, что она проделала с Баки утром, и Баки отлично помнит, как приятно чувствовать в руках смешной вес маленького тёплого тельца.

— Привет, сладкая. С Днём Рождения! — улыбаясь до ушей, говорит Стив куда-то в завитки золотистых волос на шее, и смотрит на Баки, на Джона, на Наташу — словно здоровается с ними всеми.

— Ого! Как класиво! Шалики! — восторженно восклицает Хлоя, отстраняясь и всматриваясь за плечо Стиву. Там по всему потолку в прихожей рассыпаны разноцветные шары, наполненные гелием. И это так необычно и празднично, что на несколько мгновений завораживает. Баки загадочно улыбается, когда проходит в квартиру последним, цепляя макушкой свисающие вниз блестящие ленточки. Шариков тут столько, что не понятно, как Стив не улетел куда-нибудь от порыва ветра.

А потом начинается веселье.

Уже в кухне они здороваются с Сэмом, совершенно по-домашнему орудующему в сковороде деревянной лопаткой. Он шутливо пикирует в словесной форме с миссис Лауфиц на тему, какие же блины лучше — толстые или тонкие.

— Конечно, классические тонкие блины, — говорит она, споро нарезая батон на деревянной доске. — В них можно и начинку завернуть, и на языке тают...

— Но мэм, — возражает Сэм, улыбаясь во все тридцать два, — а как же мягкий ванильный вкус толстых блинов? Да, их не свернуть, пожалуй, но так вкусно макать в мёд или джем, или мазать сверху шоколадом!

— Всё-то у вас, молодых, с ног на голову вывернуто, — вздыхает миссис Лауфиц.

— Мэм, возможно, нам стоит устроить как-нибудь состязание и проверить утверждения опытным путём?

— Боюсь, что победит дружба, — усмехаясь, шепчет Баки Стиву в самое ухо. — Всё равно сожрёт и тонкие, и толстые, ещё и добавки попросит.

Хлоя, вольготно сидящая в объятиях Стива, подслушивает и хихикает. Наконец, их замечают.

— Принцесса! — Сэм откладывает лопатку и подходит ближе, берёт ладошку Хлои в свои тёмные пальцы и галантно целует. — С Днём рождения! Мой подарок, может, банален, но я на самом деле не в курсе, что сейчас дарят таким классным девчонкам, как ты. Посмотри, лежит на столе в гостиной.

Стив спускает Хлою на пол и уходит за ней смотреть подарок. И, проходя мимо, так трепетно и "случайно" касается бедра и поясницы Баки, что Баки ничего не может поделать с собой — мгновенно откликается.

— Привет, — здоровается Сэм с Баки и Джоном, под мышкой которого зажат зелёный в оранжевую полоску медведь, крепким рукопожатием.

— Спасибо, что пришёл и помогаешь, — кивает Баки.

— Шутишь? Первый детский день рождения, на который меня позвали. Я не мог пропустить. А это что? — косится он на медведя.

— Новый Хлоин любимчик, — смеётся Баки.

— Мы его полчаса из автомата доставали, — серьёзно подтверждает Джон.

— Да. Твоя племянница отличается редкостным и уникальным чутьём на эксклюзив. — Сэм рассматривает медведя с сомнением. Ясно-голубые стеклянные глаза с чёрными бусинками зрачков делают картину максимально полной.

Наташа сменяет Мелиссу у раковины и домывает крупные, мясистые листья зелёного салата, пока Мелисса уходит привести себя в порядок и, наконец, переодеться и уложить волосы. В гостиной она забирает с собой Хлою, которая не собирается выпускать из рук огромную тяжёлую Книгу Сказок с потрясающими яркими картинками и крупным шрифтом — подарок Сэма. По ощущениям, книга весит с половину Хлои, но девочку этот факт не останавливает.

— Стив, накроете на стол? — просит Мелисса, проходя через гостиную к спальням. — Подключи Баки, он знает, где у меня что лежит. На десятерых.

Стив кивает и снова улыбается. На потолке у люстры, перекатываясь от лёгкого ветерка из раскрытых окон, покачиваются разноцветные шары. Стив быстро проходит вдоль стены, пока никого нет, и выглядывает наружу, оценивая обстановку. Здесь ничего не изменилось. Тихая улица, припаркованный под окнами Эскалэйд и незахламлённая лестница пожарного выхода. Ему нравится, как это выглядит. Безопасно.

* * *

Мелисса с Хлоей выходят из спальни, и они обе такие невыразимо красивые, что Баки на какое-то время отключается от реальности. Очень, очень красивые. И родные.

— Не зря я забирал платье, — негромко говорит Стив рядом, выводя из транса.

— Это точно, — медленно кивает Баки, не отрывая глаз от Хлои. Она похожа на зефирку со вкусом крем-брюле, думает он. Такого же цвета воздушное платье на нешироких лямках, пояс, вышитый чем-то блестящим. Стеклярусом, запоздало выдаёт предположение память. И лиф, украшенный множеством маленьких накрученных из ткани розочек. Бесподобно.

— Тебе от Марии привет, кстати, — словно извиняясь, шепчет Стив, наклоняясь ближе. — Она сказала, что на первый раз прощает. Но в следующий раз просит делать резюме на команду самостоятельно.

— Придурок, — беззлобно отвечает Баки.

— Я не мог ей рассказать, почему сделал резюме за тебя.

— Государственная тайна, — шепчет Баки и усмехается.

— Именно, — соглашается Стив.

— Давайте все за стол, — громко говорит Мелисса и спешит на кухню. Хлоя в это время подходит к столу и с любопытством стаскивает из вазочки маринованную оливку. Пробует, морщится вся, но проглатывает. Моя кровь, с удовольствием думает Баки. Он тоже не выплюнул бы, будь оно на вкус даже как дерьмо. Исключение только у потенциально ядовитого.

Через несколько минут они все сидят за столом тесным кругом и раскладывают наготовленные вкусности на тарелки. Баки особенно интересуют вон те огромные креветки под неопознанным соусом и салат со шпинатом. Ему нравится пробовать новое. Сейчас, когда можно. Когда он чувствует, и может позволить себе есть не потому, что нужно быть в форме, а потому, что хочет наслаждаться вкусом, это совершенно особенное удовольствие.

В дверь звонят, когда они пьют вино и шампанское, желая Хлое множества и множества приятных вещей. Она улыбается в ответ, светя ровными мелкими зубками, и гоняет по тарелке с весёлым рисунком королевскую креветку.

Мелисса уходит открывать, и Баки идёт вместе с ней — тенью, ненавязчиво, и занимает лучшую позицию для быстрого реагирования в случае чего. На пороге женщина — высокая и худая, чуть постарше Мелиссы. За её руку держится девочка, ровесница Хлои.

— Мари, проходите скорее! Умнички, что пришли, мы уже сели. Лиззи, детка, Хлоя очень ждала тебя. Давайте, давайте, не стесняйтесь. Это Баки, мой двоюродный брат. У нас сегодня тёплая компания, скорее садитесь за стол, — говорит и говорит Мелисса, закрывая дверь за соседкой сверху, единственной, с кем сдружилась в этом доме за несколько лет. Девочки ходят в один сад, Баки помнит. Он кивает как можно более дружески и даже пытается улыбнуться, но знает, что выходит не очень. Он ещё достаточно скован при близких контактах с незнакомыми людьми. Мари и Лиззи идут за Мелиссой в гостиную, а Баки ещё остаётся у двери и перепроверяет замки, выглядывает в глазок на лестничную клетку. Пусто. Интересно, Старк с мисс Поттс придут вообще?

* * *

Когда Тони с Пеппер всё же приходят, на столе уже дымится горячее, и Баки узнал бы аромат этого тушёного мяса из тысячи других. Дело в специях или чём-то ещё — он не знает. Но это определённо то же самое тушёное мясо, что ели они с Беккой в своём детстве по праздникам. От этого осознания он какое-то время сидит, заворожённо смотрит на блюдо с горячим и не сразу замечает Старка.

Тони, попадая в помещение, производит эффект световой бомбы. Вот только что всё было мило, доброжелательно и вполне по-семейному, как появляется Тони, и начинается праздник. Всё шипит, переливается бликами и пузырится, как молодое вино, Тони словно везде и сразу — командует огромному молчаливому детине сгрузить коробку — видимо, с подарком, потому что на ней объёмный бант — на диван, успевает пожаловаться на жару, поздравить с Днём Рождения Хлою, поцеловать ей руку, поздороваться со всеми, сделать комплимент Мелиссе, что-то шепнуть на ухо Джону, отчего мальчишка весь преображается, подколоть Стива, отодвинуть и задвинуть стул для Пеппер, уже присаживающуюся за стол рядом с миссис Лауфиц. Он успевает целомудренно подкатить к пожилой леди и — Баки не верит своим глазам — имеет в этом успех. Спустя пять минут после своего прихода он уже закадычный друг и душа компании, и Стив рядом посмеивается в кулак, а Баки просто закатывает глаза и хмыкает. Тони по-прежнему действует ему на нервы, но факт в том, что после тех ковыряний в руке в его Башне смиряться и воспринимать этого человека становится легче. Намного легче. И острое неприятное чувство, которое Баки всё же порой испытывает, вспоминая цель — Говарда Старка (хотя и ни с кем не говорил об этом ни разу с тех пор, как начал возвращаться) — вина за устранение родителей Тони почти не давит таким мёртвым, неподъёмным грузом на плечи каждый раз, когда Тони попадается на глаза. Он принял этот факт. Принял Баки. Баки благодарен за это, пожалуй. Да и не только за это, за многое и многое другое. И сейчас груз словно растворяется минимум на половину. Это немало, кто бы знал, насколько это много на самом деле. Баки вздыхает и улыбается Тони на противоположном конце стола — почти незаметно, одними краешками губ. Спасибо, говорит Баки про себя. Тони неожиданно поднимает глаза и на секунду встречается с ним взглядом. В этот момент он чем-то давится и закашливается — несерьёзно, хотя Пеппер довольно ощутимо стучит его по спине. Наверное, тоже душу отводит, думает Баки. Улыбка разъезжается шире, и он уже смотрит в свою тарелку.

* * *

Неловкая ситуация возникает, когда Баки вручает свой подарок.

— Что это? — интересуется Хлоя, разглядывая с любопытством цветастую бумажку от Баки.

— Путёвка в Диснейленд во Флориде. На три дня, — говорит он, уже готовясь объяснять, что такое Диснейленд, но Хлоя подпрыгивает на месте, воздушный подол её платья подпрыгивает вместе с ней, и она пищит:

— Диснейленд! Диснейленд! Здолово! Здолово! Хочу туда поехать! Когда мы поедем, дядя Дзеймс? — она уже обнимает Баки за ногу, не выпуская из рук буклет.

— Даты открытые, в любых числах сентября, когда получится, — отвечает Баки больше для Мелиссы, которая смотрит на него с улыбкой, и тут случается непредвиденное. Хлоя хмурится, отпускает его ногу и говорит:

— Хочу сейчас. Поедем в Диснейленд сейчас!

Дальше происходит что-то, что временно вводит его в ступор. Хлоя вдруг начинает злиться и требует Диснейленд вот сию секунду. К объяснениям подключается Мелисса и миссис Лауфиц, а Баки только стоит, смотрит и чувствует паралич — он не понимает, чем вызвана бурная негативная реакция, и ни слова не может из себя выдавить, просто смотрит и видит, как глаза Хлои становятся подозрительно блестящими, а щёки — контрастно алыми. В конце концов, Мелисса уводит её в ванную — умыться, а кто-то — Стив, конечно, — тянет его в сторону кухни за руку.

— Она сейчас успокоится, Бак, — говорит он, крепко обнимая. Баки только тогда осознаёт, что весь деревянный. Словно у него самого приступ, от которых, он думал, уже избавился. — Выдохни, — шепчет Стив на ухо. — Давай же. Вдох — выдох, Бак. Вдох — выдох.

И он дышит. Его отпускает медленно, начиная с макушки. Словно стаивает наст, и постепенно возвращается чувствительность. Неприятное ощущение, но Стив обнимает его крепко и успокаивающе поглаживает по спине. Его руки крепкие и тёплые. Этого достаточно. Всегда было достаточно.

— Почему она так? — спрашивает Баки через какое-то время, немного отстраняясь. — Что произошло вообще?

Стив смотрит задумчиво. Взгляд у него мутный, жаркий. Они впервые с утра наедине, и жар тел ощутим даже через ткань одежды.

— Кто бы знал, — пожимает он широченными плечами. — Дети. А я не большой спец, ты же знаешь.

Баки вздыхает и чувствует, как ладонь Стива скользит выше, пока не укладывается по-хозяйски на затылок, не начинает творить дорожки в коротких подстриженных волосах. Баки жмурится от непередаваемого удовольствия. Стив не гладит, он ощутимо придавливает, но делает это так нежно, что хватает пары движений, чтобы Баки совсем расплылся.

— Твои волосы, — шепчет Стив, и лицо его близко. Очень близко. Сейчас поцелует, думает Баки и вспыхивает весь, полыхает до потолка. Но Стив ни на чуть не приближается больше, только смотрит своим глубоким небесно-голубым взглядом, проедая насквозь, и это непреодолимое расстояние чувствуется высоковольтным напряжением, зудит от него даже под кожей, Стив смотрит, смотрит и не двигается. — Твои волосы. Совсем как раньше, Бак. Я, кажется, от этого совсем рехнулся, — говорит он.

В этот момент — Баки слышит — в кухню кто-то заходит. Ненадолго притормаживает на пороге, но потом всё же проходит к раковине за их спиной. Льётся вода. Стив кидает только мимолётный взгляд и возвращается к его глазам, но то, что он не вздрагивает, не отстраняется, не отпускает затылок, даже ласкать пальцами не перестаёт — говорит Баки о многом. Говорит Баки всё. Он прикрывает глаза и сглатывает, почему-то ощущая себя распятой бабочкой. Счастливейшей в мире распятой бабочкой с выпущенными на свет кишками. Смотрите. Любуйтесь. Я красив.

— Пропустите всё веселье. Вы должны это видеть, — доносится из-за спины голос Наташи. — Сэм принёс твистер. Дети начали играть, Хлоя стала зазывать Тони. Он отказывался, ссылаясь на глаженый костюм, на что Хлоя задумалась и сказала: "Точно. Ты толстый, ты не поместишься на поле".

— Что она сказала? — обалдело переспрашивает Баки, поворачивая голову вбок.

— Что он толстый, — хихикает Наташа.

Стив издаёт странный звук и смеётся в кулак. Его пальцы на затылке ощущаются лёгкими обжигающими касаниями.

— Бедный Тони... — говорит он.

— Можете себе представить? — улыбается Наташа. Баки вздыхает и поворачивается к ней лицом, выпутываясь из объятий. — Так что сейчас Тони в позе "зю" доказывает всему миру обратное.

— Твоя племянница прирождённый манипулятор, — снова смеётся Стив, оборачивает ладонь вокруг пальцев Баки и уводит его вслед за Наташей обратно в гостиную.

* * *

Надо отдать Старку должное, думает Баки позже. Он гибкий. Очень гибкий.

* * *

После твистера, в который Тони если и не одерживает победу, но совершенно точно доказывает Хлое, что он "помещается на поле" и заслуживает её одобрения, дети распаковывают ту самую огромную коробку на диване. Под крышкой оказывается вместительный дом в разрезе — механический, в стиле начала девятнадцатого века для механических же куколок, и Мелисса, а вслед за ней и Хлоя, и Джон, и Лиззи поражённо вздыхают — в доме включается свет и всё приходит в движение. Звучит мелодичная старинная музыка, как из заводной шкатулки. Жители принимаются за свои нехитрые дела. На первом этаже кто-то, кто пока без имени, играет на рояле. И всё настолько филигранное и потрясающе стильное, что слова на самом деле теряются.

— Тони, — с восторгом начинает Стив, но его обрывают.

— Тони, Тони, — Старк осушает свой бокал с красным практически залпом под удивлённым взглядом Пеппер. — Я всю жизнь Тони. Так, делал помаленьку в качестве отдыха. Вроде, забавная вещица вышла.

— Вышло круто, — признаёт Баки.

— Я шила для них костюмы, — признаётся Пеппер со смущением. — Нравится мне это дело. Иногда думаю, что стала бы швеёй, родись я в прошлом веке.

Подходит Хлоя и от души целует и Тони, и Пеппер, благодаря за подарок. Пеппер незаметно, как она надеется, вытирает уголок глаза и улыбается. А ведь меня так и не поцеловала, думает Баки удручённо. Настроение опять портится, но в этот раз он хотя бы может дышать. Ладно. Не сейчас, но он разберётся. Обязательно разберётся, что к чему.

А потом Мелисса вместе с Розой вносит торт. Наташа запевает поздравительную песню, Сэм издаёт звуки губами, и похоже, словно он подыгрывает ей на трубе. Шоу талантов, а не Мстители, улыбается Баки. "С Днём Рожденья тебя", — мысленно подпевает последнюю фразу и смотрит через свечи на Хлою. Рядом с ней Джон, с другой стороны Лиззи, они порываются помочь задуть, но Мелисса осаждает их — свечей всего четыре, боже, так просто. Баки становится внутренне очень смешно, когда он зло думает, влезли бы все пропущенные им года на реальных размеров торт.

— Загадай желание, кнопка, — говорит Мелисса негромко, наклоняясь к Хлое. Баки вздрагивает и замирает. — Загадай самое важное желание и задуй свечи, оно обязательно сбудется.

И вот он уже сидит на маленькой кухонке в их небольшой квартире в бараках. Рядом мама. Отец — он редко когда улыбался, но сейчас его взгляд добрый. Слева сидит Бекка — завороженно смотрит на наполовину стаявшие свечи. Их собирали по всем квартирам — дорогое удовольствие, на каждый детский день рождения наскребают всем миром. Напротив знакомые мальчишки и девчонки. Они все живут тут же, и часто вместе пересекаются на улице. Дружат. Китти, Рок, Лавель, Бобби. Они смотрят на него, и немного завидуют. Их глаза мерцают в свете свечей. Справа, конечно, Стив — розовощёкий от не до конца сошедшей температуры, улыбающийся. Так повелось с детства — Стив справа, Баки слева, куда бы ни пошли, что бы ни делали. Вместе. Заодно. Баки улыбается. Торт кривой — сложно сделать торт, когда дома почти ничего нет. Но его маме это каждый год удаётся. Она волшебница. Свечей, кажется, восемь. "Загадай желание и дуй, — говорит ему мама. — Только не абы что. Самое важное желание, Джимми". Баки смотрит на Стива, проговаривает про себя накрепко, зажмуривается и дует.

Когда Баки выныривает, Хлоя ещё смотрит на четыре свечки в красивом торте с нарезанными по верху фруктами. А потом вдруг поднимает голову и встречается с ним виноватым взглядом. Робко улыбается, зажмуривается и дует.

* * *

Тони с Пеппер уходят первыми. У Тони сегодня ещё какая-то крайне важная встреча. Потом Стив вызывает такси для миссис Лауфиц. Она немного устала. После торта Мелисса устроила танцы, и Тони, выпив с миссис Лауфиц на брудершафт молочного ликёра, начал называть её Роза и пригласил на фокстрот. Баки не ожидал, что Тони умеет так изящно и мило флиртовать со старушками. Определённо, у него есть, чему поучиться. Потом Мелисса зовёт танцевать его самого, Наташа танцует с Сэмом, а Мари приглашает Стива. И тот, обычно отнекивающийся — идёт. Отказывать в такой тесной и тёплой компании было бы невежливо. Наблюдать за тем, как деревянно он покачивается в танце и как при этом старается, невыносимо забавно. Мелисса улыбается вместе с ним.

— Спасибо за этот день, — говорит она негромко. — Если бы не вы, всё было бы совсем по-другому. И прости Хлою. У неё иногда бывает. Она порой слишком эмоциональна. Она не хотела тебя обидеть. И Диснейленд, боже. Сто лет там не была, так что это подарок для всех.

— Я там вообще не был ни разу. Как и Стив, — соглашается Баки. — Интересно. И не благодари меня. Я хочу проводить с вами так много времени, как только смогу. Одна кровь.

— Одна кровь, — повторяет Мелисса и улыбается.

Следом за миссис Лауфиц уходят Мари с Лиззи. Хлоя очень тепло прощается с подругой и, зевающая, вместе с Джоном идёт в ванную. Пока Мелисса занимается с детьми, Сэм и Наташа носят со стола посуду на кухню. Баки помогает, подхватывая сразу гору составленных друг на друга тарелок и балансируя ими на весу. Наташа ловко загружает посудомойку, переговариваясь с Сэмом.

— Объявляется семнадцатая тайная сходка без кэпа, — говорит она, когда Баки сгружает гору тарелок в раковину.

— Опять? — стонет Сэм. Баки улыбается.

— У меня есть кое-что интересненькое. Вам понравится.

— Со ставками? — интересуется Баки.

— Конечно. А какой смысл тогда?

— Я из-за вас опять без налички останусь, — вздыхает Сэм.

— Сними побольше, — на два голоса говорят Баки с Наташей и смеются.

А потом приходит Стив и уводит его в гостиную. Из колонок играет что-то медленное и инструментальное. Радостное плюханье из ванной слышно даже через музыку и шум из открытых окон. В гостиной свежо, воздух пряный и прохладный. Вечера выдают дыхание приближающейся осени.

— Иди сюда, — негромко говорит Стив и притягивает к себе.

И в этом нет ничего особенного — они просто покачиваются на пустом пятачке между столом и диваном, и Стив крепко обнимает по спине, а Баки держит в ладонях тёплую поясницу Стива, уложив голову на плечо. Он слышит дыхание Стива совсем близко, почти на ухо. Глубокое, размеренное. Видит, как на шее ритмично бьётся артерия. Наверное, они выглядят даже глупо, но Баки вообще плевать. Он закрывает глаза. И всё становится хорошо.

Звук раскрывшейся двери и ставшие громкими детские голоса выводят из транса за секунду. Баки мягко целует Стива в шею и идёт к ванной.

— Передохни, Мел, — говорит он, принимая из её рук сразу и Джона, укутанного в полотенце, и Хлою, у которой виден только нос. — Я уложу их.

Мелисса благодарно соглашается и расслабленно падает на диван. Баки видит краем глаза, как рядом присаживается Сэм. Стив стоит у проигрывателя и смотрит на него с вопросом, но Баки мотает головой — нет. Сам справится. Потом появляется Наташа с недопитой бутылкой вина в руке, и вместе с Мелиссой выбирается на пожарную лестницу через окно. Баки улыбается, открывая дверь в детскую коленом.

— Плости меня, дядя Дзеймс, — негромко мурлычет Хлоя из складок полотенца. Её нос касается шеи, щекотно. — Я плохо сделала, что обидела тебя. Я не буду так больше.

— Договорились, кнопка, — Баки удивляется извинению. Он уже приготовился выпытывать всё через не хочу. — Почему ты рассердилась?

Хлоя надевает пижаму и показывает язык.

— Она боится, что ты не сдержишь обещание, — тихо говорит из своей постели Джон. — Папа обещал свозить нас на озеро отдохнуть, когда вернётся из горячей точки.

Баки прикусывает щёку изнутри и кивает. Понятно.

— Ты ведь отвезёшь нас в Диснейленд? — спрашивает Хлоя, когда Баки укрывает её одеялом. — Плавда, отвезёшь?

Она зевает, и Джон тоже заразительно зевает в ответ из соседней кровати, они уже почти спят. Баки целует в лоб одного и вторую. Желает добрых снов.

— Я очень постараюсь, — говорит он тихо самым серьёзным тоном и выходит из детской.

* * *

— Ну как ты? Сильно устала? — с улыбкой спрашивает Наташа, наливая в утащенный с кухни бокал красного полусухого. — Нервный выдался денёк.

На улице уже совсем темно. Желтоватым светом горят фонари. И всё кажется каким-то волшебным и звенящим. Мелисса удобнее устраивается на железных ступеньках на пледе и принимает бокал. Долго втягивает аромат, блаженно улыбается.

— Сильно. Но это был потрясающий день. Знаешь, вообще после больницы жизнь играет всеми красками радуги и палитры "Пейнта".

Наташа смеётся, отставляет опустевшую бутылку на железные прутья лестницы. Опирается на перила и вглядывается в зашторенные окна соседнего дома. Бокал в руке большой. В один такой половина стандартной бутылки и умещается.

— Ты молодец, Мел. Справляешься на отлично. И дети у тебя отличные. В меру милые, в меру дикие. Забавные.

Мелисса вдруг смеётся в голос.

— Дикими их ещё не называли.

— Первой буду, — мягко улыбается Наташа.

— Хлоя хотела уже в твою пижаму залезть после ванной, — тихо посмеивается Мелисса. — Такая классная пижама. Еле отобрала, чтобы постирать.

— Рада, что понравилась, — "у меня у самой похожая", едва не проговаривается Наташа, но вовремя закрывает рот.

— Вы с Сэмом встречаетесь? — вдруг спрашивает Мелисса. — Прости, если лезу не в своё дело. Это всё вино, — тут же отмахивается она от своего вопроса.

— Не знаю, — отвечает Наташа после молчания.

— Он заинтересован. А ты?

Наташа снова молчит. Вино немного горчит на корне языка, но это нужная горечь.

— Мы работаем вместе. Очень тесно работаем. Это тяжело, — говорит она, наконец. Мелисса кивает ей со ступенек.

— Понимаю. Мы с Ноэлем тоже вместе работали. Не так тесно, как вы, конечно. Разные подразделения. Я вообще из штаба не выходила. Но в конце концов, где таким девчонкам, как мы, ещё найти себе хорошего парня? Если большую часть жизни проводишь в работе? Даже если мыслить логически, за оставшееся свободное от работы время невозможно узнать человека. Если только подцепить на раз. Так, ради секса, — она пожимает плечами и снова делает большой глоток. — Хорошее вино.

— Очень хорошее, — соглашается Наташа. Ей есть, о чём подумать. Не то, чтобы Мелисса ей глаза открыла. Это всё прописные истины. Просто иногда сказанное со стороны кажется проще и понятнее, чем собственная каша в голове.

— Он забавный, — говорит Мелисса после долгого уютного молчания на свежем вечернем воздухе под утекающее через губы вино. Её бокал уже пуст, у Наташи — на последний глоток. — И смотрит на тебя так, — мечтательно тянет Мелисса. — Я бы дала ему шанс на твоём месте. Если, конечно, ты в принципе настроена на отношения.

Наташа задумчиво улыбается, допивает и подаёт Мелиссе руку, чтобы поднять её со ступеньки. Ей совсем не холодно. Изнутри нарастает тепло — из-за вина ли, или же от волнения. Может, на самом деле попробовать? Сколько можно его динамить. Сэм настойчив, но крепко уважает её границы. Не навязывается, но, чёрт, всегда находится где-то поблизости. Наверное, этим он и покоряет в итоге.

Они перелезают через раму и закрывают за собой окно.

* * *

Баки сидит на пассажирском месте в эскалейде и завороженно смотрит в чёрную приборную панель перед собой. Вокруг темно, только фонарь ярко горит над дверью парадной. Машину снова настойчиво одолжила Мелисса, и без выслушиваний возражений сунула ключи Стиву.

У Баки между ног рюкзак, и оттуда, даже завёрнутый в несколько слоёв бумаги для выпечки и полотенце, невероятно дурманяще пахнет шоколадно-вишнёвый пирог. "Как обещала, — подмигнула Мелисса, когда укладывала его внутрь и застёгивала молнию. — Ешьте на здоровье".

Баки сидит в машине, Стив рядом, на месте водителя, и они уже припарковались у своего дома на Эджком-авеню, но Баки вдруг осеняет кое-чем, и он не может выйти из машины.

— Дети терпеть не могут ждать.

— Что? — встряхивается от затянувшегося молчания Стив. Баки только сейчас понимает, что он всегда даёт ему возможность, когда он зависает — подумать, прийти в себя. Не торопит. Каким боком он вообще до сих пор Стиву нужен — загадка.

— Я вспомнил, что дети терпеть не могут ждать, Стиви. Скоро. Потом. Завтра. В сентябре. Они не понимают этих определений. Пустой звук, пшик, — говорит Баки черноте панели между своими коленями. — Для них нет вчера, и завтра — никогда не будет. Только сейчас. Только сейчас имеет значение. Я понимаю, почему Хлоя расстроилась. Мы ведь были такими же.

Стив смотрит на него во все глаза, а потом вдруг берёт бионическую руку и переплетает свои пальцы с железными, тянет костяшки к губам. Баки поворачивает голову и смотрит на это, и заставляет себя чувствовать. Кисть в теории самая чувствительная часть руки. И всё же под чувствительностью к механическим воздействиям явно имелось в виду не нейро-реакции на едва слышное тёплое касание губами к железным костяшкам. Баки судорожно вдыхает. Он всё равно чувствует. Памятью. Всем собой. Такое не забывается просто так. Такое вообще не забывается.

— Почему мы так долго ждали? — тихо, хрипло спрашивает он.

Стив смотрит на него, держа руку у губ. Взгляд у него растерянный.

Баки медленно выдыхает, высвобождает руку и, хватаясь ей за подголовник, подтягивается к Стиву рывком. Целует страстно и жадно, Стив сладкий, горячий, и Баки вжимается в него, впечатывая в кожаное кресло. Пробует губы, скулы, шею, снова губы... Стив жарко стонет, начиная неразборчиво шептать, обнимает изо всех сил, отвечает голодно и так искренне. И Баки слышит каждое вышептанное слово отчётливо, они бесконечным повтором главного вырезаются по живому. Его ведёт сильнее, так, что голова кружится. Он ликует всем существом, но тут же старается осадить себя. Было бы что слушать. Разве он хоть когда-нибудь в этом сомневался?

— Так люблю тебя, — выдыхает Баки севшим голосом и снова целует Стива в губы; и чувствует всей грудью, как под рубашкой Стива бешено колотится сердце.