Mamas and papas (джен)

Наутро Баки просыпается первым.

И он очень доволен этим положением дел, потому что тяжёлая, родная рука Стива привычно и нужно держит его поперёк груди, словно обруч — винную бочку. И Баки правда думает, не будь этого объятия — развалился бы на части, ссыпался на пол дощечками, до того он себя странно чувствует сейчас. И мысли, точнее, — какие мысли в семь утра? — желания снова начинают бродить по телу, ища прорехи и пробоины в его боках. Нет. Нет-нет, нужно встать. Встать, покурить, выдохнуть. Стив сладко, щекотно дышит в шею, и как бы ни хотелось начать утро с обоюдно приятных и совершенно бесстыдных по мнению Баки вещей, что-то внутреннее и, хочется считать, мудрое, требует взять передышку. Требует тайм-аут, чтобы разложить ночное происшествие по полочкам, дать друг другу время свыкнуться. Дать поднятой взвеси снова улечься на дно, вот только уже совсем иным узором.

Он привычным нырком вниз уходит под руку, сползает, оставляет Стива — неприлично голого, едва прикрытого простыней, — на кровати одного. И всё равно не удержаться — смотрит. Смотрит до учащённого сердцебиения, до горящих щёк, до тупого, теплого нытья в животе. Ничего не изменилось, в самом-то деле. Для него — нет. И одновременно с этим изменилось всё.

Баки вздыхает, поднимает с пола своё небрежно кинутое бельё, штаны и майку и выходит из комнаты.

После душа ему лучше. Кожа не стянута высохшими потёками, волосы — свежие, перепутавшиеся все, и он только уверяется в своём желании подстричься сильнее. Перелопачивает все ящики в ванной, пока не находит машинку.

Потом всё же идёт в гостиную, нашаривает привычными движениями потайной карман в старом военном кителе, вытаскивает зажигалку и сигарету из почти опустевшей пачки — да уж, напряжённые выдались недели, так пора будет скоро и обновить стратегический запас — и боком-боком протискивается на балкон через приоткрытую дверь.

— Доброе утро, Джеймс. Ох, прости, я не хотела напугать, — раздаётся слева извиняющийся голос миссис Лауфиц, потому что Баки вздрагивает и закашливается, хотя ещё даже не раскурил. Он на самом деле не ожидал встретиться с соседкой сейчас, а она такая маленькая, что едва маячит над своими цветочными ящиками. А еще перед глазами вдруг проносится минувшая ночь, и то, что стена спальни выходит на квартиру Розы, и... он не может ручаться, но кажется, они всё же были тихими. Так и есть, он плохо, очень плохо контролировал свой голос, но он всё же пытался. Боже, как же неловко. Словно эта милая старушка имеет третий глаз и степень по видению сквозь стены.

— Доброе утро, — кивает он с улыбкой на едва потеплевших щетинистых щеках, зябко передёргивает плечами. В восьмом часу утра на улице не жарко, воздух освежает и пьянит низким концентратом угарного газа и повышенным содержанием кислорода. А ещё скоро Стив встанет на пробежку... — Вы не напугали. Просто я непростительно расслаблен с утра. Отличный денёк сегодня будет, как считаете?

Миссис Лауфиц ловко поливает цветы в длинных ящиках с крючковатыми лапами, которыми те упрямо цепляются за перила. Улыбается ему, хитро прищуриваясь. Косые рассветные лучи огибают угол соседнего дома и играют в глазах старушки, бликуют от очков. Нет. Неужели всё-таки слышала? Баки раскуривает с третьего... ну хорошо, с пятого раза и затягивается, занавесившись волосами.

— Отличный, всецело согласна. Как вы, уже соскучились по деткам?

— Эм, — Баки сглатывает вкусно горчащую от табака слюну. — Если начистоту, то да. Мне их не хватает. Но они совершенно счастливы, что Мелиссу уже выписали, и теперь семья снова воссоединилась. И я счастлив вместе с ними.

— Понимаю,— кивает миссис Лауфиц, и у Баки от этого сочувствующего тона предательски жжёт уши. Он только наклоняется ниже и снова затягивается терпким дымом, вглядываясь в тёмные окна противоположного дома. — Очень, очень рада, что у них всё хорошо. Надеюсь, Хлоя с Джоном будут часто приезжать к вам в гости, Джеймс? А иначе я без них совсем загрущу. Кажется, уже начала, — вздыхает миссис Лауфиц, и Баки ничего не может поделать — вздыхает с ней на пару.

— У Хлои завтра день рождения, — говорит он. — Вы помните, что приглашены, Роза? Если вы не против, конечно, провести громкий весёлый вечер вне дома, — улыбается он, поворачивая голову. Шершавые чугунные перила приятно холодят пальцы живой руки. — И не заботьтесь ни о чём, мы со Стивом подвезём вас. И обратно тоже. Или закажем такси, не имеет значения. Не отказывайтесь, Хлоя будет очень рада. А Мелисса и того больше. Теперь ей многое нельзя есть, и она стремится закормить вкусностями всех вокруг.

Миссис Лауфиц фыркает — словно посмеивается над ним добродушно.

— И не думала отказываться от таких замечательных приглашений, молодой человек. Ко скольки мне быть готовой?

— Праздник начнётся в четыре, ехать тут около получаса, так что... — Баки поводит в воздухе железной кистью с зажатой в пальцах сигаретой.

— Хорошо, — кивает миссис Лауфиц и отставляет опустевшую лейку на подоконник. — Пойду я, оладий нажарю. Приходите за вашей порцией через двадцать минут, молодой человек. Я буду ждать.

Баки кивает, и Роза скрывается за дверцей в своей квартире. Через время оттуда начинает звучать едва слышная танцевальная оркестровая классика годов из семидесятых. Замечательная у них соседка всё-таки.

* * *

Когда Стив просыпается и выходит из спальни — взъерошенный, в наспех натянутом белье — Баки уже почти спокоен, совершенно бодр и неприлично свеж. Он сидит на мягком стуле у кухонного стола в позе лотоса, допивает вторую по счёту кружку кофе и листает ленту новостей в стареньком, по-кошачьи урчащем лэптопе. Стив добирается до ванной за два стремительных гигантских шага, на пути успев сказать в его сторону что-то нечленораздельное, отдалённо напоминающее "добрутро". Он закрывается в ванной, и тут же из-за двери слышится включённый душ. Баки усмехается, понимая, что читает новости механически, поглощая информацию и совершенно не понимая её. Потому что единственное, что его сейчас и правда интересует, это шумы за закрытой дверью ванной. По ним он восстанавливает всю картину, видит Стива, — смущённого? Нервничающего? — каждое его суетливое движение у раковины с зубной щёткой и с бутыльком пены для бритья перед зеркалом практически через стены. Ничего, думает он про себя, первое утро самое идиотское и неловкое. Первый разговор. А потом разрулится как-нибудь. Они втянутся, оба втянутся — Баки уверен. Он прокручивает страницу браузера вниз, в ванной что-то гулко падает, раздаётся приглушённый голос Стива. Баки улыбается. Ай-ай, Капитан Америка. Ругаешься, ещё как ругаешься в приватной обстановке. Ему ли, Баки, этого не знать.

Он всё же зацепляется за интересную информацию — серьёзные скидки на туры в Диснейленд во Флориде, и тут же прикидывает маршрут и просчитывает возможность. Задумывается глубоко, потому что это вдруг кажется ему отличной идеей — пара дней вне дома, пара дней и столько же — ночей, о которых можно потом год вспоминать. Баки увлекается и не слышит, как Стив выходит из ванной — в одних домашних штанах, с полотенцем на плечах, и замирает на входе в кухню.

— Бак, — говорит он, и Баки вздрагивает, начинает клацать мышкой, зачем-то закрывая, а потом снова открывая вкладки. Не может поднять глаза от монитора, и ловит себя на том, что прячется за волосами. — Я, э...

— Слушай, — все же собирается с духом Баки и тихо перебивает его на полуслове, ещё не поднимая глаз, словно он чем-то просто до безумия там, в компьютере, занят. — Вчера мы прекрасно обошлись без слов. Может сегодня, м... тоже как-нибудь без них? Лично я не чувствую никакого противоречия. И да — мне всё понравилось. А тебе? — выпаливает он и всё же поднимает голову, сцепляется взглядом с ошарашенным и смущённым взглядом ясных голубых глаз. Стива, с ещё влажным обнаженным торсом, одетого только в вытянутые на коленях домашние штаны, хочется облизать. Просто встать, подойти и вылизать по контурам мышц, но ведь не поймёт. Пока — не поймёт. Баки окатывает неосуществлённое желание — нытьём под ложечкой и зудом на кончиках пальцев — так хочется подойти, снова прикоснуться, напоминать себе, какая на ощупь кожа Стива (Баки по совершенно непонятным причинам уверен, что она такая же, какой была и в тридцатых), пока память не перегрузится от объёмов поступающей информации, не перемкнёт напрочь.

— Эм, — тушуется Стив и краснеет, как есть — до ключиц и немного ниже. — Мне тоже.

А потом он делает невероятное — улыбается широко, счастливо. Сыто. И говорит:

— Я вообще спросить у тебя хотел, зачем ты машинку достал, — он подкидывает на ладони найденный Баки ещё утром прибор.

— А... это... — Баки чувствует себя совершенным идиотом и приходит его очередь чувствовать неловкость. Стив что, только и хотел с самого начала — спросить про машинку? А он ему завернул... Баки быстро проводит железными прохладными пальцами по лицу. Вот же дурак, прости Господи... — Я вспомнил, что видел у тебя машинку. Вот, нашёл. Подстричься хочу.

Стив удивленно приподнимает бровь.

— Ты серьёзно? Зачем?

— Надоели, — пожимает плечами Баки, встряхивая нечёсаными волосами. — Думаешь, не нужно?

Стив стоит и мнёт губы — то ли подбирает слова, то ли просто не знает, что сказать. Баки его понимает. С ним непросто.

— Если ты хочешь, — произносит Стив всё же. — Может, лучше в салон сходить? Там красиво сделают.

— Нет, — ожидаемо отвечает Баки, прихлёбывая подостывший кофе. — Подстриги меня сам. Я и салон — это смертоубийственно. Даже думать не хочу.

Стив кивает и уходит в ванную — видимо, отнести машинку и развесить полотенце, а потом накинуть на голые плечи — Баки старается не думать, но на них до сих пор ещё заметна пара стремительно бледнеющих пятен — футболку. Стив никогда не выходит к завтраку полуголый. Не то воспитание. Баки ставит локти на стол и прячется лицом в ладонях. Вздыхает с чувством. Что ж, полдела сделано. Нужно двигаться дальше.

* * *

Ещё минут через десять, когда Стив достаёт из холодильника и привычно разогревает в микроволновке — подумать только, как естественно это у него выходит — нарезанные для него Баки горячие бутерброды, Баки успевает сварить ещё кофе. Они перемещаются по кухне в медленном ломаном танце так, словно та резко уменьшилась в размерах. Или как если бы они были магнитами разных полюсов — постоянно неловко соприкасаясь локтями, притягиваясь друг к другу и выдерживая чёртово гробовое молчание на фоне привычных бытовых шумов. Стив не может удержать прорывающуюся жаркую улыбку, и Баки назвал бы её смущённой, если бы не глаза. Они ясные, светлые. Но по краям, на самом дне радужки, висит клочками тёплый ночной туман. Стив ни о чём не жалеет — и это так открыто читается во взгляде, что у Баки дыхание перехватывает. Он не выдерживает первым — наливает им свежий кофе и ретируется со своей кружкой обратно за монитор лэптопа.

Баки не смотрит на Стива, пока тот задумчиво ест бутерброды и свою порцию пышных оладий, не смотрит, когда начинает пить кофе. Но видит начатое движение руки и отзывается на него ещё до прикосновения — радостно, как щенок, которого наконец-то позвали гулять на улицу. Внутри всё вспыхивает. Стив просто кладёт свою ладонь на его, лежащую рядом с лэптопом. Накрывает нежно, обдавая теплом. Проглаживает пальцами от запястья к костяшкам и обратно, пока не замирает без движения — просто обхватив его руку своей. Баки взгляда не может отвести от их сплетённых ладоней на столе. У Стива тяжёлая рука и кисть с напрягшимися сухожилиями и выпуклыми дорожками вен.

— Бак, — говорит Стив негромко. Баки медленно поднимает глаза. Стив улыбается ему — тепло и будто бы вопросительно. Сжимает пальцы крепче и... ничего не говорит.

— М-м? — вот и всё, на что хватает Баки. Он снова смотрит на коротко подстриженные круглые ногти Стива. На длинные пальцы. Внутри всё сжимается, трясётся и клокочет в предвкушении. Ну же, ну?

Стив улыбается сильнее, на мгновение опускает голову, растирает свободной рукой макушку и затылок, смущённо соскальзывает по шее. А потом снова смотрит, и это взгляд такой, от которого ночью у Баки внутри всё трепетало. Баки не уверен в правильности названия эмоции, но это восторженное волнение он испытывал впервые за долгие десятилетия.

Стив смотрит на него, в него, и продолжает молчать.

Баки теряется в этом ровном, честном взгляде. Может, он путает, но Стив никогда раньше не смотрел на него так. Открыто, незамутнённо. Может, он путает, и Стив смотрел так на него десятки раз, только он, Баки, не смог понять и услышать.

В жестяную раковину с завидным постоянством скапывает ни с того, ни с сего потёкший кран. Капли разбиваются о дно со шлепком, разлетаются мелкими брызгами.

За открытым окном переругиваются гудками машины. Приближаются, шуршат по асфальту, выкатывая шум на середину улицы, останавливаются и снова едут, удаляются вместе с пыльным шуршанием в облаке своих же выхлопных газов; это ритм дыхания большого города. Он не затихает ни на секунду.

Где-то этажом выше негромко играет рок. Низкие частоты и сольные гитарные выпилы лучше всего пробиваются через перекрытия высокого потолка.

В груди Стива стучит сердце. Баки отчётливо слышит этот стук. Ровный, глухой. Умиротворённый. Под ритм его ударов можно запросто играть Andante без метронома — не ошибёшься. Баки прислушивается к этому нужному и важному шуму. Стук сердца. То, что слышат дети, ещё даже не родившись. К чему тянутся бессознательно, от чего успокаиваются — стоит лишь прижать к груди, перехватить удобнее, чтобы ухом — к сердцу. Покачать в том же ритме, плавно, без рывков. Стук сердца успокаивает. Сколько раз он сам проворачивал этот фокус с Хлоей? И каждый раз сработал. А ведь он делал это по наитию, рефлексы срабатывали: подхватить на руки, прижать к груди. Дать вслушаться: я спокоен. Моё сердце живое и бьётся. Я защищу тебя. И сейчас он сам хочет прижаться ухом, щекой; прикрыть глаза и послушать. Его собственный ритм учащается. Потому что взгляд Стива говорит слишком многое, и Баки не уверен, готов ли всё это услышать.

Как же мне хорошо, когда ты рядом. Было ли когда-нибудь лучше?

Ты ведь помнишь? Я с тобой до конца.

Я больше не отпущу тебя. Никогда. Даже не думай чудить.

Стив смотрит со стула напротив — серьёзно, тепло, словно улыбка впиталась под кожу, её нет, но она уже на подходе, готова вот-вот проклюнуться на уголках губ, был бы повод. Он бессознательно водит пальцем по загрубевшей, шелушащейся коже возле костяшек на его руке. Стив не говорит ни слова; только смотрит — так, что Баки всё понимает. Это не договор, не сделка даже, и совершенно точно не пылкое признание. Это просто Стив, который в своей манере, ненавязчиво-толсто намекает — ты мой. Допрыгался. Имей в виду и соответствуй, Джеймс Бьюкенен Барнс.

Баки хмыкает и улыбается, закусывает губу. И всё же сдаётся первым, опускает глаза вниз, к столу, к их переплетённым рукам, куда угодно подальше от говорящего взгляда Стива.

Стив не обижается, даже будто бы не замечает этого. Выпускает улыбку на волю — та широко, солнечно растекается по губам. Стив весь, полностью расслабляется. Даже по стулу немного сползает. А потом наклоняется вперёд, над столом, обхватывает своими жаркими пальцами запястье Баки и тянет руку на себя, ближе, к губам. Так, что Баки приходится тоже наклониться навстречу. Стив прислоняет запястье к лицу и потом долго, голодно вдыхает запах с кожи Баки. Прихватывает губами, когда Баки едва шевелит пальцами и касается его покрасневшего уха и шеи над затухающими окружиями укусов. Баки почти стыдно. Но больше жарко и сладко-маятно. От этих лёгких касаний дыхание напрочь перехватывает, и жжётся внизу живота. Стив в ответ дышит им и жмурится так, что становится похож на рыжего соседского кота из дома напротив, когда тот, совершенно довольный жизнью, блаженно разваливается на подоконнике четвёртого этажа под ласкающими шкуру солнечными лучами.

— Так что ты говорил насчёт подстричься? — вдруг тихо спрашивает Стив, со свистом вдыхая и выдыхая, щекоча кожу запястья. — Можем попробовать сейчас.

Баки согласен. Сейчас. Почему бы и нет. Сейчас — это просто отлично.

Он позволяет поднять себя из-за стола и отвести в ванную, когда Стив встаёт и настойчиво тянет за собой, не расцепляя ладоней.

* * *

В день рождения Хлои, и если Баки правильно помнит, привычно выпутываясь из-под руки Стива, это суббота, и это сегодня, всё идёт наперекосяк с самого утра. Он подхватывает вибрирующий телефон с тумбочки, выходит из комнаты и прикрывает за собой дверь, мимолётно глянув на расслабленно сопящего Стива поперёк кровати. Время уже восемь, и если вчера Стив бегал, то сегодня снова никуда не пошёл. Проспал. Кажется, его ночи стали более утомительными, чем раньше.

Баки отвечает — на дисплее чёрным по серому светится "Мелисса Барнс".

— Утра, Джеймс. Прости-прости-прости, я знаю, что разбудила, но я понятия не имею, что делать... Мне так неловко... — она тараторит в трубку слишком бодрым голосом, словно встала уже пару часов назад. И по заполошному тону слышно, что Мелисса Барнс недалека от приступа истерики.

— Доброго утра, Мел. Что-то случилось? — спрашивает он как можно спокойнее.

— Боже. Я, кажется, переоценила свои силы, Джеймс. Готовка, потом нужно съездить забрать платье Хлои, и за тортом тоже заехать — я подруге заказывала. И...

— Я могу чем-то помочь? Мне не сложно, и не отговаривайся. Ты уже позвонила мне. Первая, — напоминает Баки в трубку, водя пальцем по стеклу в кухне туда-сюда. Под подушечкой прохладно и еле слышно скрипит.

— Джеймс, — вздыхает Мелисса. — Я никудышная мать, правда?

— Отставить, сержант, — улыбается Баки. — Ты самая лучшая мама на свете. Что там у тебя случилось? Если нужна помощь — я без проблем. Я надеюсь, всё в порядке?

— О, да, конечно, — тут же успокаивает его Мелисса. — Не случилось ничего страшного. Просто я просила прийти сегодня няню — Хелен, знаешь, я иногда обращаюсь к ней за помощью, когда возникают срочные дела, и я не могу взять детей с собой. Но сегодня она отзвонилась и сказалась больной, а я просто не в состоянии переделать все дела, когда и Хлоя, и Джон бегают под руками. И сюрприза не получится, сам понимаешь...

— Я могу посидеть с ними. Можем даже съездить по делам, только скажи адреса, и я всё устрою. Правда, Мел.

— Джеймс, — выдыхает Мелисса с облегчением. — Я не знаю, как благодарить тебя, правда.

— Шоколадный пирог с вишней, — отвечает Баки, и улыбка у него такая широкая, от уха до уха. — Ещё подойдут обнимания и поцелуй. Кажется, я вхожу во вкус.

Мелисса негромко смеётся на том конце линии.

— Это не так сложно устроить. Правда, Джеймс, спасибо тебе. Ты меня просто спасаешь.

— Буду через час-полтора. Нормально?

— Через полтора вполне, не торопись, — соглашается Мелисса. Баки слышит какой-то монотонный топочущий шум. — Я буду ждать. А Хлоя уже прыгает и оттаптывает мне ноги. Кажется, она соскучилась.

Баки улыбается — тепло, и передаёт неугомонной ранней птахе Хлое привет. Он слышит, как она высоко смеётся и что-то болтает, и прикрывает глаза. Баки сбрасывает вызов, попрощавшись с Мелиссой, и только тогда осознаёт, что стоял у окна на кухне голый. Совсем. Он молниеносно проскальзывает взглядом по окнам дома напротив, но все они выглядят зашторенно и сонно. Ладно. Ладно. Надо быть немного более приспособленным к жизни по утрам, думает он и заворачивается до пояса в полупрозрачную штору. А потом раздумывает ещё несколько мгновений и набивает сообщение Наташе. Он не ошибается — та отвечает почти сразу, несмотря на раннее время. "Буду через час".

Конечно, Наташа не предлагала свою помощь. Но она так покровительственно изрекла как-то раз: "Не будешь справляться — позвони. Может, я придумаю, чем помочь", что это крепко въелось в память. И вот теперь она отвечает почти сразу, и хоть в её сообщении пара колючих подковырок по поводу парня без личного транспорта, она соглашается приехать. И Баки, даже если не сможет в этом признаться напрямую, очень ей благодарен за это.

Он мысленно пожимает самому себе руку — разрулил проблему. Теперь у него есть Наташина машина. И есть Наташа, которая поможет с малышами, потому что сама хочет этого, даже если и не признается никогда. Они, наверное, в чём-то похожи, смеётся он про себя. А ещё есть Стив — которого надо пойти разбудить — со своим харлеем, и его можно будет отправить за платьем Хлои. Адрес уже пришёл сообщением от Мелиссы. Сама Мелисса пусть спокойно готовит все эти вкусности, от одного запаха которых слюна начинает течь в пару раз быстрее, заполняя рот. В особенности — шоколадно-вишнёвый пирог, который он так любит, потому что это просто взрыв вкусовых рецепторов и праздник желудка. Когда он ест его, малодушно признаётся самому себе, что выдержал бы питание одним пирогом в течение долгого-долгого времени.

Он считает, что хорошо справился, и испытывает что-то очень странное, разложив всё по полочкам. Решать бытовые, а не тактические и не боевые задачи, определённо приносит удовлетворение и чувство спокойствия. Такое тёплое и увесистое ощущение, которое греет изнутри и внушает уверенность. Он учится быть социальным — об этом говорила ему психолог полгода назад, и в начале осени он будет обязан повторить плановый визит к ней. Возможно, — хотя от мысли о посещении того вылизанного кабинета Баки крепче сжимает челюсти, — возможно, в этот раз ему будет что рассказать доктору Гренерс.

А насчёт побудки Стива у него есть пара идей. Баки улыбается плотоядно и, оставляя телефон в прихожей, просачивается обратно в спальню. До приезда Нат не меньше пятидесяти минут, и этого должно хватить.

* * *

— Я хотел сказать, что горжусь тобой, — Стив крепко обнимает Баки за шею, притягивая ближе, и он с самого утра уже весь потный и непристойно грязный. И это его совершенно не волнует. — Но это не совсем то слово, понимаешь?

— Замолчи, — бубнит Баки в подушку, а сам улыбается — довольно и расслабленно. — Серьёзно, Стив, замолчи. Я просто предложил свою помощь. Я люблю Хлою и Джо, и Мелиссу, и это вообще-то нормально...

— Я понимаю, — кивает Стив сам себе, — но раньше ты бы...

— Раньше уже прошло, — твёрдо говорит Баки. — Как раньше уже не будет.

На тумбе рядом со Стивом лежит, лениво помаргивая зелёным индикатором, тревожный маячок для срочного вызова. Он не активировался уже несколько недель после того случая под Вашингтоном.

— Как раньше уже не будет, — тихо, словно откусывая маленькими кусочками на пробу, повторяет Стив в задумчивости, а потом вдруг говорит: — Я с удовольствием помогу, заеду за платьем Хлои или что там ещё нужно. Но для начала я должен заскочить в штаб к Марии.

— Зачем? — с интересом спрашивает Баки.

— Она давно просила сделать характеристики на новичков.

— Я не делал никаких характеристик, — непонимающе говорит Баки, смещаясь в сторону Стива.

— Я, эм... — Стив смущается, когда Баки совсем поворачивается к нему лицом, опираясь на локоть, и смотрит в упор.

— Ты — что?

— Я сделал характеристики за тебя тоже, — говорит он, покрываясь розовыми пятнами на скулах и шее. Уши уже малиновые — они всегда сдают его первыми.

— Какого чёрта, Стив? — раздражённо шипит Баки. — Перестань меня опекать. Я сам в состоянии справляться со своей работой.

— Я знаю, — Стив смотрит прямо и обезоруживающе улыбается. Притягивает Баки ближе за плечи, оглаживает примиряюще. — Я знаю, и ты отлично справляешься со всем. Просто...

— И когда ты вообще успел сделать характеристики на оба подразделения? — удивлённо щурится Баки, не давая договорить. Его волосы — коротко стриженные по бокам и на затылке, с беспокойным растрёпанным вихром сверху (это всё, на что хватило умения Стива) — превращают его в какого-то незнакомого и одновременно слишком родного, совершенно невозможного, очень горячего парня. Стив только смотрит своим тёплым взглядом, и... у Баки не выходит обижаться на него дольше пяти секунд.

— Ну, — мнётся Стив, — ночью.

— Ночью? — Баки удивляется совершенно искренне. Если вычесть часы бодрствования, они спали меньше шести часов. — Мог бы разбудить меня, раз так.

Стив смущается ещё больше. Точнее, не так. В его упрямом волевом лице, чётком и красивом, точно скульптурная лепка, не меняется ничего. Но вслед за ушами и щёки становятся совершенно красными. Баки забывает, как дышать.

— Не мог.

— Поче... — начинает Баки, и его вдруг осеняет. Он быстро оглядывает комнату. Точно. На небольшом столике рядом с мягким креслом у окна лежат две папки. Даже отсюда Баки различает тёмно-бордовую папку ЩИТа и поверх, непонятно откуда взявшийся в таком соседстве, небольшой скетч-бук. На нём аккуратно пристроены две современные ручки для рисования. Он сам подарил их Стиву на День Независимости. — Ах ты, — возмущается он и делает резкую попытку спрыгнуть с кровати, но Стив вцепляется в него мёртвой хваткой и нагло смеётся в поясницу. Дыхание щекочет обнажённую кожу, заставляя вздрагивать снова и снова. — Какого чёрта, отпусти, — требует Баки, но если Стив обхватил своими ручищами — вырываться дохлый номер. — Я должен это увидеть.

— Ты не должен, — с явной широченной улыбкой отвечает Стив, не ослабляя хватки. Баки делает вид что соглашается, вздыхает и укладывается на место, будто бы успокаивается. Но как только хватка ослабевает совсем немного, выворачивается, выкручивается лаской, рывком спрыгивает с кровати и через красивый гимнастический кувырок оказывается у столика.

— Мухлёвщик, — смеётся Стив, оказываясь половиной тела на полу, но разве за Баки успеешь? — Бак... эй.

Он говорит всё тише и уже не смеётся, потому что Баки перелистывает страницы в скетчбуке, и с каждой страницей делает это всё медленнее, а лицо его становится совершенно нечитаемым, только глаза смотрят чересчур внимательно и самые кончики ушей горячее рассвета — Стив так взволнован, что в горле пересыхает.

— Я серьёзно так выгляжу, после... после, — Баки мотает бионической рукой со скетчбуком, так и не выговорив.

Стив молчит — язык вообще отказывается шевелиться — и не может смотреть в ответ на вопросительно-строгий взгляд. Изогнутая бровь Баки вбивает в него гвозди по живому. Если честно, ему хочется сквозь землю провалиться. И дело не в обнажённом Баки — подстриженном, потрясающе красивом, так сильно похожем на себя из прошлого — в рассветных лучах посреди его — их — спальни. Он просто забыл убрать свой скетчбук подальше. Разве он один виноват, что последние пару дней рисует Баки именно таким?

— Извращенец, — припечатывает Баки, и Стиву снова становится до одури смешно. Почему-то перед глазами разворачивается воспоминание из их детства, когда именно это слово Стив сказал Баки — кажется, им было по двенадцать, — в ответ на предложение подсмотреть за девчонками в женской раздевалке после физкультурной пробежки. Баки тогда изо всех сил выделывался — то ли перед девчонками, то ли перед Стивом, но дверью по носу они в итоге получили на пару.

— Я знаю, — смеётся Стив, и внутри у него повторяется много раз, тише и тише - Я знаю, знаю, знаю... — Иди сюда, — говорит он Баки и тянет навстречу руку. Баки откладывает скетчбук на столик и идёт.

* * *

Стив водит по бионическим сочленениям на плече пальцами так осторожно и наверняка нежно, что Баки, лежащий рядом на животе, думает, что никогда не признается Стиву. Не признается, что не чувствует ничего. На самом деле, он и пальцами чувствует не очень, смутные тени былых, наполненных тактильностью, ощущений. Но всё, что выше, просто пластины мёртвого металла. Он, конечно, ощутит и очень ярко, если вогнать между пластин отвёртку или нож, или закоротить сервоприводы. Но это другое. Баки смотрит на то, как трогает его плечо Стив, словно намеренно не касаясь живой кожи рядом, и мучительно пытается представить, как чувствует. И в какой-то момент ему на самом деле кажется, что да. Лёгкие, невесомые касания. Он бы чувствовал их именно так.

— Тебе она нравится? — спрашивает он тихо у Стива, и тот сначала смотрит вопросительно, а потом невесело хмыкает. Он и сам не понял, что уже который раз проводит пальцами по контуру красной звезды.

— Я не знаю, — отвечает Стив. — Это русские рисовали?

Баки кивает. Ему на самом деле очень нравится смотреть, как Стив трогает его руку. Больше её никто — никто — не трогает, только для планового осмотра боеспособности или калибровки, и никогда — вот так. Хотя он вспоминает, что дети тоже совершенно запросто хватали его за бионическую ладонь. Висели на железе пластин, как пара надоедливых обезьянок. Баки улыбается. И думает, что это, всё же, другое.

— Ты... словно не держишь на них зла, — роняет Стив задумчиво.

Баки молчит и изо всех сил заставляет себя чувствовать. Он несколько раз срывался и пытался свести эту звезду. Её не брало ничто. Ни растворители, ни наждачка, ни острые лезвия. Какая-то особенная краска, въедавшаяся в металл намертво. Свести невозможно. Если только перерисовать сверху. Баки невесело ухмыляется и вдруг думает, что вся его нынешняя жизнь — это отчаянная и дикая попытка "перерисовать сверху".

— Это было не самое плохое время, — ровно отвечает он Стиву. И он не обманывает.

Стив молчит, продолжая осторожно водить по пластинам и стыкам возле звезды. Рука безмолвствует — Баки расслаблен, и сервоприводы почти не слышно.

— Ты мне расскажешь когда-нибудь? — тихо спрашивает Стив с какой-то обречённой серьёзностью. Он не поднимает глаз, а Баки смотрит — смотрит на него жадно. Но не пролезть под тени от густых ресниц.

— Когда-нибудь, — честно обещает он, и Стив кивает в ответ, светлея лицом.

Вдруг раздаётся звонок в дверь — резкий и до того неожиданный, что Баки подпрыгивает из положения лёжа.

— Чёрт. Сколько времени прошло? Это Нат, наверное.

Он слетает с кровати и, прыгая, натягивает на голое тело мягкие домашние штаны, пытается отыскать взглядом футболку. Первым её находит Стив и точно перекидывает прямо в руки через кровать.

— Я в душ тогда, — говорит он Баки с лёгкой улыбкой. Встаёт, лениво потягиваясь кверху всем телом, перекатывая мышцы, и шлёпает босиком по паркету в сторону ванной.

Баки смотрит ему в... э, спину и думает — чёртов ты позер, Стив Роджерс.

Резкий трезвон повторяется, и Баки отмирает, спешит в коридор, чтобы открыть.

— Господи... обалдеть, — ошарашенно выдыхает Наташа, когда он впускает её в квартиру. — Твои волосы.

— Мне идёт? — улыбается Баки, встряхивая стоящей кверху чёлкой и в два рывка натягивая домашнюю мятую футболку на белый литой живот. В ванной за его спиной громко шумит вода.

— Ты даже как будто помолодел, — Наташа смотрит на него с недоверием, но потом всё же улыбается.

— Лет на семьдесят? — весело хмыкает Баки, и Наташа в ответ хихикает — в своей привычной мурлыкающей манере.

Они проходят на кухню, Наташа устраивается прямо на широком подоконнике между распахнутых створок, подтягивает колено наверх. На ней ладные и почти строгие светлые брюки и красивая рубашка с коротким рукавом — по ней разлетелись диковинные яркие птицы. Такие же яркие, как блики в рыжих волосах. Она смотрит наружу с интересом, иногда искоса поглядывая на хлопочущего у плиты Баки. С улицы тянет утренней свежестью, сбоку колышется полупрозрачная штора.

— У нас есть немного времени? — спрашивает она. — Я бы кофе выпила.

— Нальёшь сама? — спрашивает Баки, показывая подбородком на одинокую джезву посередине плиты. Кофе в ней как раз на порцию. — В холодильнике есть джем и паста, хлеб около тостера. Хозяйничай.

Наташа кивает, спрыгивает с подоконника и идёт к шкафу за кружкой. Она всегда выбирает одну и ту же, но Баки никогда не спрашивает — почему, давно уже записав в "Наташины любимые". Просто выглядит странно, но от этого немного теплеет внутри — факт того, что она точно знает, где у них кружки. И ложки, и всё остальное. Он оставляет её на кухне одну ненадолго, чтобы переодеться в выходной вариант одежды в спальне. Он почти готов ехать за детьми.