Рондо лилий и роз (гет)

Это было хорошее старомодное кольцо с глазком граната. Только находилось оно не на своем месте; так его нутряное знание с чутьем спасли жизнь Джинни. Шеклболт мог бы им гордиться, если не факт того, что на поле привел ее сам Гарри.

Не поддайся он на уговоры вперемежку со злыми слезами, то Джин не потянулась бы за обручальным кольцом, единственным светлым пятном в этом вертепе. Получалось иронично, потому что в нагрудном кармане его защитной мантии лежало другое кольцо, который Гарри заказал месяцем ранее. С топазом, поднятым со дна Адриатики, и принадлежащим, по слухам, самой Тофане. Прозрачно-лазурное сияние оттенило бы глаза будущей невесты, хотя Гарри, выбирая, больше полагался на способность камня нейтрализовать токсины любой природы.

Но дело было в том, что Джинни, гражданская на операции под его личной ответственностью, чуть не взяла явно проклятую вещь. То, как он успел отбить ее руку, не умаляло его халатности. Вдобавок он все-таки умудрился задеть отлетающий артефакт, за что расплатился мгновенной болью, что разлилась по нервам.

Теряя сознание, Гарри малодушно подумал, что это, пусть неубедительное, но на немного — оправдание.

Кто-то тихо плакал, и Гарри повернул голову, чтобы узнать, в чем дело. Не могло же быть настолько плохо? По крайней мере, он ясно слышал всхлипывания, осязал грубость шерстяного одеяла под собой и чуял тонкий запах настоек. Только зрение подводило. Впрочем, перед ним начинал расступаться туман, открывший тусклость школьного лазарета. Никогда еще его так не контузило от матча.

— В сознании, это чудо! — ахнула мадам Помфри. Над ним сразу склонились румяные Рон с Гермионой, за ними Невилл бормотал про «чертов квиддич». Чего он не ожидал, так того, как вдалеке Джин завизжит страшным голосом:

— Да уж лучше пришел в сознание Джон! Джон! А не это существо!..

— Тильда! — ахнула не похожая на себя Гермиона, потому что это была не она, и не Рон с Джин, даже не Невилл. Непривычно яркую четкость приобрел мир медпункта, в котором он никого не узнал. Кроме сразу подошедшего Дамблдора и мадам Помфри, их он хрипло окликнул. Оба переглянулись и придвинулись, оттесняя не-Рона с не-Гермионой.

— Дитя мое, как вы себя чувствуете?

— Хорошо, директор, — мускул дернулся на лице севшего на стул в изножье Дамблдора. Директор был слишком молод, даже жив, и он опять обменялся взглядами с ведьмой. Потом перевел на него, мягкий, искрящийся, как раньше. Гарри понимал значение этого и шире раскрыл глаза, чтобы облегчить нырок в зрачки. С мутью в собственном мозгу он был бы обязан, разъясни Дамблдор происходящее.

Но легилиментор сам не меньше обескуражился. Гарри представил, как директор, спотыкаясь и досадуя, путается цветастой мантией о клочки тумана над его разумом, чуть не хихикнул и сполз в подушки от стрельнувшей сквозь виски боли. А Дамблдор уже оправился. Положил узкую кисть на сложенные поверх одеяла руки Гарри, — касание чувствовалось правильным, привычным, — и пожурил:

— Вы нас напугали тогда, — юная мадам Помфри с полотенцами наперевес экспрессивно кивнула, не заметив манипуляций директора. Все-таки тот был профессионалом. — Думаю, вы по-прежнему слабы, дитя. Отдохните. Завтра я к вам зайду, если вы не против. Больничные вам продлят на неделю, верно? — ведьма вновь кивнула с поспешностью, и Гарри открыл рот, сразу перебитый: — Не переживайте о занятиях, ваши друзья вам принесут конспекты, — незнакомые ребята тоже замотали головами и попятились к выходу, даже агрессивная не-Джин, у которой оказалось иссиня-черное острое каре.

В мгновение ока лазарет очистился от посетителей. Директор в дверях на прощание блеснул стеклами-полумесяцами и был таков — Гарри слова спросить не успел, как всегда. Где бы он ни находился, Дамблдор оставался вечной константой, пусть с аккуратно постриженными по плечи волосами цвета перца с солью.

Вдруг что-то звякнуло — Гарри повернулся в сторону звука. Мадам Помфри собирала склянки.

— Поверьте, дорогуша, я вам очень сочувствую… Все-таки такая травма, практически летальная… — среди полумрака ее щеки явственно пылали, — но я вам обязана объявить…

— Поппи? — позвал ее из коридора Дамблдор, и ведьма нервно обернулась:

— Чтобы вы ни знали… Точнее, выдумали! — мы с Сесил… мистером Помфри всего лишь добрые друзья! Еще на тумбочке отвар, его надо выпить по пробуждении, — и метнулась наружу.

В опустевшем пространстве горько разлилось полынью с мятой. Гарри был единственным пациентом. Он вздохнул. Даже мадам Помфри утверждала, будто она — не она; что вообще происходит и где? Что за проклятое Мордредом место, столь похожее на Хогвартс?

Однако опасности он не чувствовал, кроме логичной тревоги по поводу странности своего пребывания.

По итогу, он был истощен, но в относительно надежном убежище со здравствующим и точно Дамблдором. Потому неудивительно, что Гарри быстро провалился в сон.

— И сегодня, да? — улыбнулась она.

Он любил ее. В добрые времена и злые. Ее хорошие частички и плохие, последние даже больше. Любил, когда она смеялась и когда сердилась, — только бы не плакала, что она делала редко, — разве от злости. Сейчас она была в ярости.

— Опять твое «поле», — рассмеялась она и громыхнула отмытой тарелкой по раковине. Дом Блэков ответил негодующим гудением вместо Кричера, который учился отпускам на пару дней.

— Джин…

— О, да ты еще помнишь мое имя! А я даже не надеялась!

У них Джинни как-то все разладилось после того, как они съехались. Любовь его жизни стала ревновать тяжело, душно, и он не понимал причин. С общим бытом расписание Гарри сократилось до дома, академии и практики в поле, миновав общежитие в спортивном училище и Нору — встречать Джин больше не приходилось, как и иметь свободное время.

Он даже с Гермионой не виделся почти полгода, не считая каминной сети и ее командировок от Министерства. С Роном они пересекались в академии, пока тот не решил войти в долю с Джорджем по магазину. В последний раз на отказ Гарри заскочить в гости друг испытующе на него глядел минуту, затем пробормотал, сам пряча глаза:

— Ну, как там Джинни? Рада, небось, стать хозяйкой в своем доме? Не мурыжь ее, друг, она давно мечтает стать с тобой настоящей семьей.

Тогда Гарри вроде ответил чем-то невразумительным.

— Я хочу посмотреть, что за дела у тебя такие вечером.

Он ужаснулся: «Джин, это же Ноктюрн-аллея! Наркопритон с торчками и вышибалами!» После того седьмого курса не в боях он хотел представлять свою девушку, но Джин, будучи младшей, наследовала упрямство всех шестерых братьев. И Гарри дрогнул. Идиот.

Так все случилось.

Он резко проснулся, сев на кровати. Бок сразу ответил тупым покалыванием. За окном едва брезжил рассвет; он все вспомнил. Эта вещь. Эта сраная вещь была не просто зачарована, она оказалась портключом с эффектом хроноворота. «Хреноворот, Поттер», — бархатным баритоном съязвил его внутренний собеседник, и Гарри безнадежно заржал в тишине Больничного крыла. Как он сожалел, что с годами преодолел безрассудность и недалекость детства, чтобы дойти до такой верной в жуткости догадки. Иначе быть не могло, поскольку остальное самое невозможное было отброшено [1].

А ведь накануне, неформальным вечером в штабе, они с Шеклболтом и огневиски прыскали над свежим заявлением от их постоянного «приятеля по переписке», мистера Биннза из Гравити-Райза, который на этот раз обвинял соседей через дорогу в «конструировании подпольных хронопортключей для перемещения в прошлые эпохи и локации с целью похищения магглов с последующим созданием из них дешевых секс-рабов». Помнится, они еще помирали с шефом, споря, какую статью пришить почтенной паре седых Миккельсенов — незаконное хранение и оборот опасных артефактов, киднэппинг или вовлечение в проституцию?

Гарри перевел дух и утер слезы. После эмоционального всплеска организм требовал физиологического. Превозмогавший головокружение, он нашарил ногами тапки и прикинул, насколько далеко могла переехать лазаретная уборная в прошлом. Очищающие чары он особенно невзлюбил из-за постсеместровых практических экзаменов на общую профпригодность длиной в трое суток. Перерывов, кроме беспокойного сна по сменам, им не полагалось.

К его висельническому счастью, туалет явился второй постоянной переменной в нестабильном мире. Гарри встал перед ободком, с облегчением поднял больничную сорочку и пискляво втянул ртом воздух, упершись глазами в зеркало рядом. Из него таращилась девчонка-подросток на буквально слабых девчачьих ногах. Хорошеньких, но его сейчас не то волновало: он мрачно ошалел, прикидывая варианты подобного результата.

По внутренним сторонам бедер потекли струйки, контрастируя с белой в холодном свете утра кожей.

[1] Внимательный читатель догадался, что тут перифразирована известная цитата мистера У. Ш. С. Холмса “Отбросьте всё невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни оказался” из “Знака Четырех”.