Не всё Мародёрам малина (гет)

И вот, наконец, мы остались вдвоём. Не то, чтобы мне ребята мешали или ещё там что... Нет, я, конечно, надеялась на «ещё что», но не прямо же сейчас! Всё же он был ещё слишком слаб. Хотелось просто побыть наедине. Хотелось... сколько раз я уже повторяла «бойтесь своих желаний»? Десять? Сто? Почему-то мои желания всегда сбываются не так и те в ту сторону.

Проводив ребят (для простоты я их отправила порталом в Барселону, там уже доберутся без проблем) Сириус долго молчал, а когда заговорил — сказал совсем не то, чего я ожидала:

— Мадлен, у меня к тебе одна просьба. Только ты не обижайся, ладно?

Подобное начало не сулило ничего хорошего. Да ещё и подлизывается... И как он догадался, что мне это имя (из его, разумеется, уст) так нравится? А ещё врёт, что мысли читать не умеет! Всё он умеет, соб-б-бака!

— Непременно обижусь!

— Ты же ещё не знаешь, в чём дело!

— Раз уж ты заранее прощения просишь... Ладно, говори уж! Всё равно ведь не отвяжешься.

— Да я как раз и хотел отвязаться! В смысле, попросить тебя несколько дней держаться от меня подальше.

— То есть как это — подальше?!

Он тяжело вздохнул:

— Буквально. Не подходить без крайней необходимости. И не прикасаться. Вообще.

Я была не то, чтобы обижена — скорее ошарашена. Он снова тяжело вздохнул:

— Радость моя, ну поверь, мне это просто необходимо! Просто поверь, ладно? Я тебе потом всё объясню. Лучше всего было бы, если бы ты вообще куда-нибудь уехала на несколько дней.

— А кормить тебя кто будет?

— Ну, оставишь чего-нибудь... да я и сам уже могу приготовить...

Ну не придурок, а?

— Никуда я не уеду! Буду жить на кухне, это тебя устроит?

Он снова вздохнул — совсем уже жалобно. Сразу захотелось погладить его по головке и почесать за ушком. Только он, кажется, пять минут назад просил этого не делать, верно?

— Мадлен, ну я сам знаю, что свинья! Ну всего недельку, ладно? Или чуть больше...

— Ты не свинья. Ты собака. Наглый чёрный пёс!

И я демонстративно удалилась. На кухню. Готовить ужин.

* * *

Хуже ему стало не третий день. Вернее, на третий день он настолько ослабел, что уже не смог это от меня скрыть. На мои вопросы попытался было отмахнуться — мол это так, усталость, пройдёт, но я решительно потребовала объяснений, пригрозив в противном случае зазвать сюда всю компанию «и можешь Ремусу своему китайскую лапшу на уши вешать!». Он уже привычно вздохнул:

— Ладно, не буду вешать. Только ты поклянись, что выполнишь мою просьбу.

— Какую?

— Любую. Поклянись, а то ничего не скажу, хоть Рема зови, хоть Круциатусом пытай.

— Я тебя не Круциатусом, я тебя Империусом!

— А может, сразу Авадой для верности?

— Ага, чтобы не мучаться! Ладно, клянусь. Рассказывай.

Из его рассказа (несколько путанного) я поняла, что он каким-то непонятным образом забирает у нас энергию. Во всяком случае, ему так кажется. Вернее, раньше казалось, а теперь он в этом уверен. Я как-то вначале не сообразила, что его так беспокоит. Ну забирает и забирает, не так уж много, видимо, если мы этого никак не почувствовали. И зачем тогда было всех разгонять, если ему без нас хуже? Он рассердился:

— Ну как же ты не понимаешь? Получается, что я живу за ваш счёт. Не просто беру немного, а живу постоянно, раз стало настолько хуже, как только подпитка исчезла. Как вампир, только тем нужна чужая кровь, а мне — энергия. И я даже не знаю, любая или только ваша.

— Всё равно не понимаю, — я действительно пока не понимала, в чём проблема. — Нам же это не мешает! Живи пожалуйста!

— Постоянно? Всей компанией жить будем?

— Ну-у-у... — да, это действительно могло стать проблемой! — Не всей, конечно, но меня-то зачем гнать? Я, если ты вдруг забыл, за тебя замуж собираюсь. Так что со мной тебе всё равно жить. Или ты против?

— Против. В смысле — против, чтобы быть к тебе привязанным подобными узами. Ну, ты только представь: муж, который без тебя жить не может физически. То есть совсем. Любит, нет, любишь ли ты его или уже надоел хуже овсянки... Муж, с которым нельзя расстаться даже на несколько дней... Это уже не любовь, это каторга! Обречь тебя на такое? Да я лучше сразу утоплюсь.

Я постаралась представить. Да-а-а... В чём-то он прав, конечно... Но всё равно!

— Всё равно, не стоило сейчас экспериментировать! Может, оно само пройдёт, когда поправишься? Ты просто очень слаб, вот организм и ищет помощи на стороне...

— Радость моя, ты ведь сама понимаешь, что это не так!

— И всё же — зачем было так торопиться? Встал бы сначала на ноги...

— Я испугался, — признался он. — Я ведь не могу это контролировать. Никак, я пробовал. И кто может дать гарантию, что эта гадость не идёт по нарастающей? Что не возникает привыкания, как к наркотикам? И вообще... Эта Дорога Зова — никто ведь не знает, как она связывает людей. И я не знаю. Я уже вообще ничего не знаю, даже кто я такой на самом деле. Человек? Призрак, которому только ваша привязанность дарит плоть? Вампир, способный жить только за чужой счёт? Я боюсь, Мадлен, понимаешь? Боюсь! Ведь не может такого быть, чтобы за — сколько там ты говорила, четыре тысячелетия? — никто, понимаешь: ни один человек! из этой Арки не смог выбраться! Что я первый! Не может, и всё тут!

— Может, просто сведенья не сохранились? — робко вставила я.

— А почему? Может, потому и не сохранились, что хвастаться нечем?

Он замолчал, прикрыл глаза — похоже, этот разговор его совсем вымотал. Я тоже молчала — просто не знала, что сказать. Что мне всё равно, кто он и что он? Что я останусь с ним, кем бы он не был? Это правда — сейчас. А через год? Через десять лет? Да и он сам — сможет ли он принять такую любовь? Такую верность? Я инстинктивно потянулась взять его за руку, но он почувствовал моё движение — и отшатнулся, словно обжегшись. Проговорил умоляюще:

— Не прикасайся, не надо. Даже рядом сидеть не надо бы, но когда касаешься — всё в сотню раз сильнее.

— Но почему же я ничего не чувствовала? И остальные тоже...

— Да вы просто не придавали значения тому, что чувствовали! Вы хотели мне помочь, поддержать и радовались, когда это получалось!

— Так может, дело именно в этом, а ты напридумывал всяких ужасов!

— Нет, Мадлен, не стоит себя обманывать. Будь всё так невинно — мне не стало бы хуже, стоило только остаться одному. И я очень тебя прошу — оставь меня на некоторое время. Лучше всего совсем. Я должен научиться жить сам — или не жить вообще, потому что за чужой счёт я жить не стану. Просто не смогу! А за ваш — тем более.

— Но ты не сможешь один! Ты слишком слаб! Умрёшь просто от голода!

— Хорошо. Тогда найми кого-нибудь. Какую-нибудь бабку из деревни. Злую и равнодушную.

— Почему такую?

— Потому что я не знаю, как эта гадость действует! Может, она за счёт добрых чувств активируется. Лучше подстраховаться. И проинструктируй её, чтобы без необходимости близко не подходила! В моём присутствии проинструктируй, чтобы я слышал.

— Да что ты поймёшь, по-испански?

— А ты переводящие чары наложи. Мадлен, ты же поклялась!

Я сжала зубы так, что они ощутимо хрустнули. И кивнула.

* * *

Никакую бабку я нанимать, конечно, не стала, а привезла из соседнего городка опытную сиделку. Неординарные инструкции объяснила просто: больной слегка не в себе и не стоит с ним спорить, а то хуже будет. Сиделка, кстати, не удивилась ни капли — видимо, и не такое в своей практике встречала. Необычные лекарства удивили её гораздо больше. Чтобы уж совсем исключить собственное влияние, я даже зелья сама варить не стала, а купила в Барселоне. И даже на кухне спать не осталась, а перебралась в маленькую пристройку к теплице, где обычно хранила инвентарь. Честно говоря, меня вовсе не клятва на всё это подвигла (плевала я на все клятвы, тем более вымогнутые угрозами!), а его обещание сбежать, если я подойду ближе трёх метров. «На одну трансгрессию у меня сил хватит...» И ведь так и сделает, придурок! Ищи его потом... причём без всякой надежды на успех.

Выслушав мои инструкции сиделке он удовлетворённо кивнул и сказал (разумеется, по-английски):

— Я там, в «Немагических вредителях» несколько писем для ребят положил, отправишь, если наш эксперимент затянется, ладно? Чтобы не волновались... И сама тоже не волнуйся! Всё будет хорошо, обещаю!

«Не волнуйся», ага! Сам бы попробовал...

Следующие несколько недель были самыми мерзкими в моей жизни — в прошлой и, очень надеюсь, в будущей. Я целые дни возилась с посадками — только чтобы хоть чем-нибудь себя занять, или уходила бродить по горам в надежде добродиться до смертельной усталости и, наконец, нормально уснуть. Получалось плохо. Всё время тянуло хотя бы под окошком подслушать, хотя слушать как раз было нечего. По отчётам сиделки он почти всё время находился в каком-то полусне-полузабытьи, а когда приходил в себя — только жаловался на холод и гнал её из комнаты. Так продолжалось достаточно долго — вообще-то около трёх недель, но мне они показались годами. Сколько раз я встречала подобный оборот речи в книгах, и вот теперь поняла: никакой это не оборот речи, а самая что ни на есть правда! Во всяком случае, состарилась я за эти недели лет на двадцать. Причём сильно подозревала, что и внешне тоже. Вот увидит меня такой и сбежит сломя голову!

Ещё я подозревала, что он как-то сумел всё же сговориться с сиделкой и я получала отчёты в сильно отредактированном виде. Во всяком случае о том, что в один из дней ему стало совсем плохо, узнала уже постфактум. И хорошо, а то я бы за себя не ручалась! Зато потом началось, наконец, улучшение, во что я едва поверила. Но пришлось, когда спустя ещё неделю сиделка передала мне его записку:

«Радость моя, я же говорил, что всё будет хорошо! А ты боялась!»

Десять дней я прожила уже даже не на остатках терпения, а вообще не знаю на чём. Периодически доходила до того, что жалела: почему не прибила этого типа сразу, как увидела? Тогда, четыре года назад. Жила бы теперь без проблем... Только разве же это жизнь?

Я всё ждала, что он позовёт меня. Но он не позвал — сам явился. Я вяло ковырялась в теплице, пытаясь придать своим действиям хотя бы видимость осмысленности, обернулась — он стоял у входа, прислонившись плечом к стойке и смотрел на меня. Так смотрел... У меня подкосились ноги, но красиво упасть в обморок не удалось — он тут же оказался рядом, подхватил, прижал к себе:

— Ну что ты, радость моя, ну не надо, ну всё же в порядке...

— Ты всё-таки врал, что не знаешь испанского, — только и смогла сказать я.

— Не врал, я вообще редко вру. Просто твои переводящие чары оказались на редкость удачными... Эй, это уже не оригинально!

— Зато действенно! — возразила я. Полюбовалась отпечатком грязной ладони на его щеке и принялась стаскивать перчатки.