Крепость в Лихолесье (джен)

— Что бы ты сказал, Гэдж, если бы тебе довелось в самое ближайшее время увидеться с Саруманом? — небрежно спросил Гэндальф.

Волшебник держал в руке письмо — то самое, что пришло на его имя в Делл, на адрес «знакомого трактирщика». Белый маг все-таки снизошел к его просьбе, переданной с Гархом еще в Фангорне, и прислал ответ, который, в сущности, не содержал ничего, кроме невнятной брани и сожалений о его, Гэндальфа, неизбывной умственной ущербности. Впрочем, в конце все-таки оказалась более вразумительная приписка:

«...Даже признавая некоторую разумность и целесообразность принятого тобой решения, я не одобряю твоих сомнительных планов, касающихся Гэджа, и не могу допустить, чтобы ты привел его в Золотой Лес на потеху эльфам. Посему я намерен оказаться в Лориэне заблаговременно и встретить вас на рубеже — и надеюсь, Грейхем, что у тебя достанет здравого смысла желать этой скорейшей встречи не менее моего…»

Гэдж, сидя на шершавой, нагретой солнцем спине прибрежного валуна, вытряхивал из сапога набившиеся внутрь песок и мелкие камешки.

— А что? — пробормотал он настороженно. — Почему ты спрашиваешь?

— Он собирается встретить нас в Лориэне.

Орк удивился.

— В Лориэне? Правда? Я думал, он все еще прохлаждается где-нибудь в Гондоре… Я же написал ему, чтобы он ни о чем не тревожился.

— Ты написал! Угу, понятно. Это, конечно, весьма веская причина для того, чтобы ни о чем не тревожиться. — Волшебник вздохнул и, сложив письмо, убрал его в котомку. — Уж тебе следовало бы лучше понимать своего учителя, Гэдж. Да и потом, неужто ты совсем по нему не скучаешь, эм?

«Нет», — хотел сказать Гэдж, но отчего-то не сказал. Отчего-то вдруг горло у него как-то остро и горячо сжалось.

— Значит, на этом мое «странствие» можно считать законченным, — произнес он неохотно и хмуро, глядя под ноги. — Саруман, конечно, заставит меня вернуться в Изенгард.

— И ты этим огорчен? — помолчав, спросил Гэндальф.

— Ну… немного.

Волшебник нервно усмехнулся:

— А неужели ты еще недостаточно наприключался, мой друг? По мне, так лет на пять-десять вполне хватит. А потом, глядишь, случится маленькое чудо, и Саруман примет твой выбор таким, каким бы он ни был… Ты не допускаешь такой мысли, а?

— Ага, конечно, примет, — пробормотал Гэдж. — Интересно, что мне для этого надо сделать? Для того, чтобы случилось это твое «маленькое чудо»? Свернуть горы? Погасить солнце? Обратить реки вспять?

— Нет, Гэдж. — Гэндальф едва заметно посмеивался в усы. — Всего лишь повзрослеть.

Ну-ну. Вот так всегда, мрачно сказал себе Гэдж, только расправишь плечи, выпятишь грудь и почувствуешь себя наконец настоящим воином Анориэлем, как тут же явится какой-нибудь всезнающий Гэндальф и ткнет тебя носом в твой постылый слюнявчик…

Одежда, развешанная на ветвях росшего у воды ивняка, тем временем почти просохла — и, натянув на себя волглое барахлишко и взвалив на плечи, словно улитки, весь немудреный скарб, путники пустились в дальнейшее странствие. Лимлайт в этом месте, делая небольшой крюк, забирала к северу, и волшебник предполагал пройти еще несколько миль вниз по берегу, прежде чем углубляться в степь.

— А далеко еще до Лориэна, Гэндальф?

— Да нет, не слишком. Миль сорок… Дня за три доберемся.

Сорок миль, сказал себе орк. То есть примерно тринадцать-четырнадцать лиг. Или триста двадцать фарлонгов. Или, если точнее, семьдесят тысяч четыреста ярдов. «Или, если еще точнее, сто сорок тысяч восемьсот локтей, — с самым серьезным видом добавил Гэндальф. — А если считать в ладонях, то это выйдет… э-э…» «Очень смешно!» — сердито перебил Гэдж.

Начинало смеркаться — а они по-прежнему брели вдоль северного берега реки, высокого, исполосованного песчаными оврагами, из которых прямо к воде вываливались купы пышных и колючих кустов густоцвета. Берег был тих и пустынен: погоня осталась где-то далеко позади и больше никак не напоминала о себе, никто не гнался за путниками вслед, никто не швырялся ни камнями, ни копьями, никто не пытался всадить в них стрелу, никто не орал надрывно и страшно и не грозил прикончить их «именем короля». Мирно всплескивала в реке рыба, лениво шевелились в воде у берега, будто чьи-то черные пальцы, стебли палого тростника, с тихим шорохом накатывались волны на мелкий золотистый песок, самодовольно квакали лягушки в затонах… С наступлением вечера из зарослей камыша поднялись полчища огромных полосатых комаров и, пронзительно звеня, с радостным голодным пылом накинулись на путников. Чтобы от них избавиться, надо было отойти от реки дальше в степь — но от одной мысли об этом Гэджу отчего-то было не по себе. Из головы его по-прежнему не шел слышанный накануне жуткий вой — волчий и одновременно не-волчий, доносившийся откуда-то с неведомых вересковых пустошей.

Гэндальф остановился в устье очередного встретившегося на пути распадка, разрезающего приречный холм широкой, глубоко вдающейся в берег песчаной балкой.

— Ну что ж, заночуем, пожалуй, здесь.

Орку показалось, что волшебник тоже не очень-то хочет удаляться от реки и выходить в дикие келебрантские поля на ночь глядя. Но, может, действительно просто показалось.

В глубине овражка нашлась уютная, спрятанная среди зарослей сирени и густоцвета полянка. «Отличное местечко для засады! — мрачно размышлял Гэдж, собирая по окрестностям валежник для костра. — Вон тот куст боярышника на краю оврага будто нарочно вырос для того, чтобы сокрыть за собой подкрадывающегося к жертве хищного зверя… или вон то поваленное бревно…» Он вздрогнул и выронил только что поднятый сухой прут, потому что (силы небесные!) проклятый вой — тот самый вой, слышанный накануне! — внезапно повторился снова.

Он шел откуда-то издали, с севера, из степи, донельзя унылый и мерзкий, продирающий до костей, и Гэдж замер; ему показалось, будто в тело его разом воткнулась тысяча крохотных и острых, как булавки, коготков страха. Воображение разом нарисовало ему жуткую волкоподобную тварь, рыщущую во мраке пустынных полей — черную, страшную, поджарую, втягивающую чуткими, подрагивающими ноздрями воздух в поисках подходящей жертвы…

Гэндальф, который, расчистив местечко для очага, сидел на поваленном бревне и обеспокоенно разглядывал прореху на подоле плаща, поднял голову и тоже устремил взгляд к северу.

— Ты слышал? — пробормотал Гэдж.

— Успокойся, — буркнул волшебник. — Это степные волки, я же тебе сказал.

— Волки? Ты уверен? — Орк облизнул губы. Подошел к очагу и бросил охапку хвороста в приготовленное кострище. Добавил неохотно, сквозь зубы: — Эти… девчонки… ну, там, на том берегу… говорили, что это, того… что это волколаки так воют.

Гэндальф сделал удивленное лицо.

— Да ну? Эти девчонки, несомненно, большие знатоки по части волколаков, и к их словам следует неукоснительно прислушаться. — Он язвительно хмыкнул. — Ни варги, ни волколаки не заходят так далеко к югу, Гэдж. Происходи подобное где-нибудь к западу от гор, в Рудауре или Кардолане, я, может, и согласился бы с твоими предположениями… но не здесь, на востоке, на границе с Роханом.

— А вдруг кто-нибудь из них все-таки появился и здесь, а? Какой-нибудь шальной варг, которому там, в Кардолане, показалось тесно и скучно? — пробормотал Гэдж. — Вдруг ему никто не сказал, что велением Гэндальфа Серого к востоку от гор не полагается появляться…

Волшебник покосился на него сердито.

— Отсюда до предгорий почти восемьдесят миль, Гэдж. Варги не любят жары, солнца и открытых пространств и потому не спускаются с гор в степи.

— Ты не сказал «никогда не спускаются», — возразил Гэдж. Но Гэндальф благополучно пропустил эту фразу мимо ушей, как делал всегда, если по каким-либо причинам не желал ввязываться в спор или не считал нужным отвечать на глупый и докучный вопрос.

На ужин они сварили супец из копченой кости, оставшейся от окорока, просяной крупы и каких-то грибов, которых Гэндальф в припадке поварского азарта насобирал на склонах овражка. На вкус они оказались жесткими и пресными, точно ошметки, нарезанные из старых сапог… Не то чтобы Гэджу когда-либо доводилось пробовать вареные сапоги, но он читал, что порой странникам, оказавшимся в затруднительном по части продовольствия положении, приходилось баловать себя в том числе и подобным изыском. Впрочем, кулинарные пристрастия жителей Средиземья вообще отличались причудливостью и разнообразием, которое могло бы ввергнуть в дрожь человека с воображением.

— Я слыхал, — облизывая ложку, сказал орк, — будто на южном побережье едят икру морских ежей и хвосты ящериц, тушеные в белом вине… Это что, правда?

— Почему нет? — беспечно отозвался Гэндальф. — В Хараде едят жареных пауков.

— Пауков? Брр. Вот же, должно быть, дрянь…

— Не скажи. По вкусу похоже на жареные семечки подсолнечника.

— Ты что, их пробовал? Этих пауков?

Волшебник неодобрительно поджал губы.

— Бывают обстоятельства, знаешь ли, когда готов порадоваться чему угодно, даже жареным паукам.

Темнело. Бродил ветерок над краем оврага, тихо шуршал камыш, уютно потрескивал костер… Плясали на траве тени и отсветы огня, сплетались и расплетались, метались по земле, теснили друг друга, словно воины извечной битвы меж светом и мраком. Над пламенем бесстрашно порхала ночная бабочка, безмятежная и легкомысленная, исполненная трогательной веры в то, что свет — это всегда тепло, добро и благо…

…«Анориэль прислушался. В пещере во весь рост стояла тишина. Было темно. Где же Ледяная Дева? Вдруг в темноте вспыхнули свирепые красные глаза — злые и зеленые, с вертикальным зрачком…» Покусывая кончик пера, Гэдж остановился. Что-то с этими глазами было не так, но что именно, он не мог понять… Злые, красные, зеленые… Так красные или зеленые? Или один — красный, другой — зеленый? Ну, в общем, тоже неплохой вариант, так Ледяная Дева еще кошмарнее выглядит…

Он поднял голову. Гэндальф сидел по другую сторону костра, сгорбившись, опустив голову на грудь, закрыв глаза, с почти погасшей трубкой в зубах — Гэдж, пожалуй, не поручился бы, что он не спит. Вокруг все по-прежнему было тихо, спокойно и мирно, лениво зудели комары, потрескивали сырые ветви в огне, едва слышно шелестела трава, похрустывало что-то в недрах кустов, как будто кто-то неторопливо крался там, невидимый, аккуратно переставляя мощные когтистые лапы…

Гэдж замер. Ему сделалось как-то не по себе. Что-то лопнуло в нем, колкое и холодное, точно ледышка, каждый волосок на теле поднялся дыбом. Он вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд, исходящий из темноты — из непроглядного, зловещего мрака, разлитого в недрах кустарника.

Там, в зарослях на краю оврага, кто-то был… кто-то свирепый, страшный, голодный… хищный. Его присутствие ощущалось так явно и неумолимо, что Гэджа прошибло холодным потом.

— Гэндальф! — прошептал орк.

Волшебник не слышал. Он спал. И не хотел просыпаться.

Гэдж застыл, не смея вздохнуть. Человек на его месте ничего не почувствовал бы, но слух орка был куда острее и тоньше человеческого. Гэдж напряженно слушал — и слышал: и тихие шорохи потревоженной земли, и мягкую поступь упругих лап, и сдержанное дыхание хищника, почуявшего добычу. Едва заметно колыхнулась ветвь, и в переплетении сучьев ярко вспыхнули две светящиеся точки, отражающие красноватый свет костра, уставились на орка — холодные, бесстрастные и беспощадные, как сама смерть.

«Батька сказал, это волколак… добычу ищет…»

Рука Гэджа потянулась к кинжалу, висевшему на поясе. Один раз ему уже почти довелось пустить его в ход — там, в далеком Фангорне.

Он старался двигаться медленно и осторожно, потому что знал: соверши он сейчас малейшее резкое движение — и зверь прыгнет… Вот только на кого — на него или на спящего, ни о чем не подозревающего старика?

— Гэндальф! — отчаянно прохрипел Гэдж.

Волшебник вздрогнул во сне, трубка выпала из его рта и упала на колени. Он поднял голову и повел вокруг недоумевающим взглядом.

И, видимо, напряженное, побледневшее от испуга лицо Гэджа разом сказало ему всё.

Тот, кто прятался в кустах, замер. Затаился. Или приготовился к прыжку — лютая, кровожадная, алчная тварь…

Гэндальф протянул руку и схватил валявшийся в траве посох.

Гэдж обомлел.

Волшебник метнул в сторону орка быстрый предостерегающий взгляд. Лицо у мага было таким бледным, собранным и сосредоточенным, что Гэдж понял — там, в кустах, действительно скрывается нечто ужасное…

Страх скрутил в узел его кишки, скользнул ледяной струйкой вдоль позвоночника, зашевелил ножками где-то в животе, будто оказавшаяся в желудке холодная многоножка. Время растянулось, застыло, затвердело, как старая смола. Словно во сне Гэдж смотрел, как волшебник медленно поднимается на ноги, как, держа посох перед собой, подкрадывается к кустам, в которых прячется незваный и опасный ночной гость… Тонко зазвенел меч, покидая ножны. Напряжение внутри Гэджа свернулось в тугую, готовую вот-вот сорваться пружину. Сейчас…

— Бу! — взмахнув мечом, крикнул Гэндальф.

Гэдж вздрогнул.

Из кустов с испуганным мявом выскочил огромный камышовый кот и, поджав хвост, удрал куда-то в заросли густоцвета. Волшебник оглянулся на Гэджа — и захохотал, весело посверкивая глазами, бросив в траву ненужный посох.

Орк сидел ни жив ни мертв. Кот! Это был всего лишь камышовый кот! Пушистая, большелапая, серовато-песочного цвета лесная тварюшка! Волшебник, конечно, это сразу понял, старый плут… А разыграл тут перед Гэджем целое представление!

— Ты знал… — прохрипел орк, глотая слюну. — Ты знал, что там всего лишь камышовый кот, да?

Волшебник, ловко вогнав меч обратно в ножны, ухмылялся, очень довольный.

— Конечно, знал! Ну и физиономия, надо признать, у тебя была!.. Кого ты там себе вообразил, дружище? Небось ужасного черного волколака с Северной Пустоши, э?

Гэдж молчал. И — в который уже раз! — чувствовал себя распоследним беспросветным болваном. Ну-ну, мрачно сказал он себе, ничего необычного. Пора бы мне он уже начать привыкать к этому мерзкому ощущению… как и к дурацким шуточкам господина Гэндальфа.

Волшебник, пощипывая бороду, все еще посмеивался — впрочем, беззлобно и добродушно.

— Боюсь, у тебя слишком буйная фантазия, мой друг, и ты слишком ей доверяешь… или ты просто слегка переел грибов. Хотя, признаться, я не думал, что безобидные сыроежки могут так на тебя повли…

Он не договорил.

Все произошло очень быстро.

Над овражком пронесся низкий угрожающий рык.

Огромная черная тень метнулась через поляну — оттуда, из-за спины мага — и мгновенно сбила Гэндальфа с ног, прижала его к земле. Волшебник не успел даже вскрикнуть. Тень знала, когда следует напасть…

Это был огромный, попросту чудовищный зверь — не шакал, не волк, куда больше волка, какая-то черная жуткая тварь, косматая, с широкой грудью, с мускулистыми лапами, с широченной пастью, вдоль и поперек усаженной устрашающими клыками. Черный варг… громадный, старый, матерый варг, которому плевать было на солнце, жару и «открытые пространства». Он пришел с гор, с запада, и выл ночами в степях, и, наверно, промышлял сернами и степными оленями, пока ему так удачно не подвернулась новая, куда более легкая добыча.

Гэдж остолбенел.

Нападение было таким стремительным, таким ошеломляющим и по-настоящему неожиданным, что даже Гэндальф не успел от него защититься, а Гэджа и вовсе будто парализовало…

Но всего на секунду.

Орк не отдавал себе отчета в своих действиях.

Наверное, самое умное, что он мог бы сейчас сделать — это кинуться прочь и взобраться на ближайшее дерево, пока волшебник разбирается с варгом… или варг — с волшебником. Потому что положение Гэндальфа оказалось незавидным, посоха у него не было, меч он выронил, а чудовище подмяло его под себя и разом вцепилось в глотку… или еще не вцепилось? Оно не должно, не должно было вцепиться, Гэдж просто не мог этого допустить! Он заорал, как оглашенный — скорее от ужаса, нежели от ярости — и метнул в зверя первое, что попалось под руку: чернильницу с остатками чернил.

Ничего глупее невозможно было представить.

Это было все равно, что кидаться вишневыми косточками в мумака.

Но он добился того, чего хотел — варг на секунду оставил Гэндальфа. Обернулся к Гэджу, недовольный помехой… Свирепо, угрожающе зарычал, приподнимая верхнюю губу над огромными желтыми клыками. И тут же получил закопченным камнем по морде: Гэдж наконец нашел на земле более подходящий для метания предмет — один из известняковых булыжников, которыми путники обложили очаг, прежде чем развести костер. Этих булыжников оказалось с дюжину, и на несколько мгновений их должно было хватить…

Варг взвыл от ярости. Падающие на голову камни ввели бы в неистовство и раздражение кого угодно.

Он бросил помятого волшебника и шагнул в сторону орка. Низко нагнул голову. Дыхание зверя тяжело вырывалось из пасти, глаза злобно горели, и взгляд их пронизывал насквозь и пригвождал к земле.

У Гэджа был только кинжал. А вот страха почему-то не было. Не осталось.

Зверюга действительно оказалась размером с годовалого бычка — огромная, мощная тварь, настоящая груда мускулов, исполненная неодолимой силы и хищного рвения. Гэдж видел каждый волосок на косматой и неопрятной волчьей морде, каждую капельку слюны на жутких желтых зубах, каждую соринку, запутавшуюся в грязной свалявшейся шерсти. Он видел, как плеснулось бешенство в глазах хищника, как ощерилась клыкастая пасть, как напружинились перед прыжком могучие лапы, и был готов встретить его — один на один…

Но варг не успел прыгнуть.

— Gwannо! — прохрипел где-то позади Гэндальф.

Зверь с коротким яростным рыком отскочил в сторону, точно отброшенный.

Волшебник, тяжело дыша, приподнялся на локте. В ладони его разгорался яркий алый свет — такой ослепительно яркий и ослепительно алый, что у Гэджа заболели глаза… Варг попятился, шерсть на его залитом чернилами загривке стала дыбом, и на ней замерцали крохотные красноватые искорки. На напрягшихся лапах хищника обрисовалась каждая жилка, из приоткрытой пасти свесилась нитка слюны, в маленьких глазках, утопленных в густой черной шерсти, пронзительно-желтых, как янтарь, отражался отблеск алого света.

— Уходи, — повторил маг. Он медленно поднялся на ноги и стоял, слегка пошатываясь, растрепанный и лохматый, вытянув перед собой руку с пылающим в ней алым огнем. — Уходи туда, откуда явился. На запад, вслед за солнцем. Тут тебе… не рады.

Варг ощерился.

Попятился, не сводя глаз с мага, припадая к земле.

Гэндальф выпрямился, расправил плечи, шагнул навстречу чудовищу — твердо, уверенно, глядя ему прямо в глаза — и зверь отступил. Опустил морду, скалясь, и чуть ли не брюхом проволочился по земле… потом издал приглушенный рык и шмыгнул прочь, в тот самый куст, из которого и явился, и ветки которого, потревоженные, еще слегка покачивались — с момента нападения не миновало и пары минут…

Гэдж охнул и прислонился плечом к стволу осины, очень удачно оказавшейся поблизости. Он вдруг понял, что его трясет с головы до ног.

Маг все еще стоял, глядя удравшему варгу вслед, неподвижный, как изваяние, и алый огонь в его ладони медленно угасал. Гэдж, весь дрожа, сжимал в руке кинжал, опасаясь убрать его в ножны… а вдруг, с ужасом думал он, зверь никуда не ушел… вдруг он все еще там, прячется под кустом, опять выжидает подходящего момента… вдруг он сейчас вернется…

— Не бойся, — хрипло сказал Гэндальф. — Он больше не придет.

Прихрамывая, маг подошел к костру, тяжело опустился на бревно, порылся в своей котомке и достал небольшую жестяную фляжку. Сделал из неё пару глотков, потом, секунду помедлив, протянул её орку.

— Выпей… немного. Это эльфийское вино, мирувор… помогает прийти в себя.

Вино пахло медом, свежескошенной травой и какими-то острыми, неведомыми орку ароматными пряностями. Гэдж сделал глоток — и мирувор обжигающей струйкой скользнул в желудок, разлился по жилам мягким обволакивающим теплом. Страх слегка отступил, беспокойство улеглось, а сердце, испуганно колотившееся в горле, вернулось на свое место и даже чуть-чуть умерило пыл.

Орк медленно вложил кинжал в ножны. Руки его больше не тряслись, а вот губы, леший бы их побрал, прыгали по-прежнему; Гэджу пришлось сделать над собой усилие, чтобы укротить их и кое-как призвать к повиновению.

— Ты… как? Эта… тварь… тебя не погрызла? У тебя нос распух, — небрежно, запинаясь, сказал он волшебнику. Фраза прозвучала неуклюже и по-дурацки, но орк должен был сейчас что-то сказать, а это было все-таки лучше, чем «Получил, старый, да?» или «Ну, что? Я же тебе говорил!»

Волшебник, взболтнув в руке флягу с остатками вина, чуть помедлил — и сунул её обратно в котомку. Ощупал свой несчастный нос, как будто желая удостовериться, что эта часть лица все еще при нем.

— Распух? Ну да, ты очень удачно попал по нему камнем, мой друг…

— Ну… извини, — сердито пробормотал Гэдж.

Гэндальф поежился.

— Тебе не за что извиняться, дружище. Хотя с твоей стороны было, пожалуй, довольно неосмотрительно швыряться камнями в разъяренного варга, ты бы с ним явно не справился… — Хмыкнув, он посмотрел на орка с интересом. — Зачем ты это сделал?

«Чтобы отвлечь его от тебя, старый пень!»

— Просто так, — буркнул Гэдж. — Захотелось пошвыряться. — Конечно, с его стороны было очень нелепо думать, будто Гэндальф и сам не способен справиться с этой жуткой тварью и нуждается в помощи какого-то там глупого орка.

Громко лопнула в костре сырая ветка. Запахло горячей смолой. В траве возле очага все еще лежала оброненная магом трубка, погасшая, рассыпавшая из чаши остатки серого пушистого пепла.

Волшебник вздохнул. Поднял трубку, повертел её в пальцах. Вновь внимательно посмотрел на спутника: так внимательно, пытливо и серьёзно, что Гэджу окончательно стало не по себе, и он отвернулся... почувствовал облегчение, когда Гэндальф наконец отвел взгляд и уставился на свою ладонь — крепкую и слегка грязноватую, на которой виднелись сероватые пятна от табака и свежая царапина. Это был не след нападения, просто — царапина, полученная невесть где и невесть каким образом, как и все на свете царапины на ладонях.

— Этот варг… заблудился. Он забрел далеко от дома, и потому был растерян и напуган, — помолчав, негромко проговорил Гэндальф. — Не знаю, откуда он тут взялся, как и почему оказался в этих краях. Может, он — изгнанник, а может, просто такой же старый бродяга, как я… или такой же искатель приключений, как ты. — Он бледно улыбнулся каким-то своим мыслям. Отбросил волосы со лба и вновь посмотрел на орка — в глазах его отражался отблеск костра. — Я должен тебя поблагодарить, Гэдж. Если бы не ты, это происшествие могло бы закончиться весьма… плачевно.

— Я… ничего не сделал, — пробормотал орк, по-прежнему глядя в землю. Щеки его пылали. — Ничего… такого. Героического. Я просто... испугался.

— Ты испугался не за себя, — коротко возразил маг. — Ты дал мне две секунды, чтобы я успел собраться с силами и дать варгу отпор... эти две жизненно необходимые мне секунды. А вот я — облажался, старый дурак. Я его не заметил. Этого зверя. — Он говорил жестко и резко, словно желая уязвить себя побольнее; с кривой усмешкой провел рукой по лицу. — Как же я его не заметил…

— И на старуху бывает проруха, — неуклюже, облизнув губы, пробормотал Гэдж. — С каждым может случиться…

Гэндальф покачал головой.

— Нет. Я должен был его обнаружить. И — не обнаружил… Сглупил, отвлекся на этого проклятого камышового кота… Нет мне прощения. — Он поднял руку и положил её Гэджу на плечо; пальцы у него слегка дрожали. — Спасибо, Гэдж. Если бы не ты… — он не договорил. Поднялся и, отвернувшись, ушел куда-то в темноту, в глубину оврага, за круг света. Хотел пережить свой не чаянный промах в одиночестве.