Некромант (джен)

Комментировать новость о хоркруксах Долохов не стал, но этого и не требовалось: брезгливость, отразившаяся на его лице, была столь всеобъемлюща, что Рабастан буквально ощутил её физически. Они сидели в Лестрейндж-холле впятером, и Родольфус, хотя и выглядел довольно мрачным, безропотно отдал Рабастану инициативу в разговоре. Мальсибер оказался прав: Родольфус, выслушав тираду брата о Долохове, лишь вздохнул и подтвердил:

— Я и вправду против. Но и ты прав: ты вовсе не обязан меня слушать.

— Ты ему не веришь?

— Я считаю, что чем больше людей посвящены в тайну, тем меньше шансов сохранить её таковой.

— Разве Долохов болтлив? — подумав, спросил Рабастан.

— Долохов пьёт, — отрезал Родольфус. — Не могу пока назвать его алкоголиком — мне не хватает данных — но он пьёт, и много. Таким людям доверять нельзя.

Впрочем, спорить с Рабастаном он не стал, заметив, что не слишком-то боится смерти, и если брат считает риск оправданным, то это его право. Так что разговор вышел коротким и не настолько неприятным и тяжёлым, как предполагал Рабастан, ожидавший, что Родольфус будет возражать и сопротивляться. И вот теперь к тем, кого Рабастан знал и любил с детства, присоединился человек, которого он и знал не слишком хорошо, и симпатии особой не испытывал — но в котором, как ни странно, был уверен. Так же, как был уверен в Руквуде, планируя побег.

— Чаша, медальон, кольцо, — перечислил Долохов. — Наш Лорд пафосен безмерно, — резюмировал он издевательски. И сказал уже серьёзно: — Значит, и искать нужно что-то столь же выпендрёжное.

— Вещь, принадлежащую Основателям? — задумчиво проговорил Родольфус.

— Сомневаюсь, что после означенного набора Лорд вдруг поумнел и использовал старый башмак, — хмыкнул Долохов. Ойген рассмеялся, остальные тоже улыбнулись, и Родольфус заметил:

— Башмак — не лучший выбор. Я бы камень взял — обычный, уличный.

— Это не по чину, — хмыкнул Долохов — а потом, вдруг посерьёзнев, замолчал, глядя прямо перед собой.

— Реликвии основателей, — сказал тем временем Родольфус. — Никогда не интересовался ими… но, я думаю, информацию найти несложно. Год примерный нам известен — думаю, найдём.

— Диадема Ровены Рейвенкло, — сказал Эйвери. — Я искал её, когда учился в школе.

— Нашёл? — улыбнулся Ойген.

— Нет, — тоже улыбнулся Маркус.

— Диадема подходит, — сказал Рабастан. — Известно, как она выглядит?

— Нет, — виновато вздохнул Маркус. — Говорят, она серебряная и с сапфирами. Но её никто не видел. Она пропала вместе с дочерью Ровены.

— Чтобы Лорд отыскал вещь, пропавшую тысячу лет назад? — с сомнением проговорил Родольфус.

— Лорд велик, — с пафосом произнёс Мальсибер, развеселив всех.

— Это не так уж невозможно, — медленно заметил Рабастан.

Он думал о призраках. Факультетских привидениях, с которыми когда-то в школе так… что это было, дружба? Он у них учился, разумеется, и тогда, в детстве, воспринимал это обучение как нечто естественное и даже почти само собой разумеющееся, хотя и ценил — как мог. Теперь же, зная куда больше и о привидениях, и о разных видах смерти и посмертия, Рабастан осознавал, насколько уникальной была его история и как мало он, на самом деле, взял у них. Если бы поговорить с Еленой… Он уже не помнил, когда и почему она представилась ему. Тогда его это почти не тронуло: дочь — это не мать, вот будь бы это не Елена, а Ровена…

— Ты его демонизируешь, — сказал Родольфус. — Лорд вовсе не всеведущ.

— Этого не нужно, — ответил Рабастан. — Достаточно расположить к себе Серую даму. А это он умел, — он невесело усмехнулся.

— Полагаешь, она что-то знает? — скептически спросил Родольфус.

— Именно она и знает, — отозвался Рабастан, невольно улыбнувшись от предвкушения реакции на свои следующие слова. — Потому что именно она её и спрятала.

— Это что, Елена? — ахнул Маркус. Рабастан кивнул, и он спросил больше расстроенно, чем обиженно: — Почему ты не рассказывал?

— Не думал, что это важно, — честно ответил Рабастан. — Если бы я мог попасть в Хогвартс…

— В чём проблема? — спросил Долохов, словно бы проснувшись или вынырнув из того мира, в который погрузился в самом начале их разговора.

— В том, что мы все в розыске? — шутливо спросил Ойген. — Да и Дамблдор вряд ли ему обрадуется…

— Крауч-младший, — насмешливо напомнил Долохов. — Подождёшь, пока эффект от оборотки кончится — и общайся, сколько влезет. Ночью-то.

— Но один ты не пойдёшь, — тут же вмешался Родольфус. — Мало ли что.

— О да, — хмыкнул Долохов. — Пойдём всей толпой. Чтоб аврорам меньше бегать.

— Я пойду один, — безапелляционно заявил Рабастан.

— Портал с собой возьми, герой, — буркнул Долохов. Выглядел он почему-то крайне раздосадованным и даже злым, но при этом откровенно веселился. Рабастан, конечно, не стал его расспрашивать, но ответ он всё же получил — позже, когда они с Долоховым сидели за столом вдвоём. Рабастан, разложив перед собой хоркруксы, несколько часов их изучал, но лишь утвердился в том, что кольцо разительно отличается от медальона с чашей. Было в нём нечто очень Рабастану близкое, и в то же время отвратительное до того, что его охватывала дрожь всякий раз, когда он брал его в руки. Словно он держал… нет, Рабастан никак не мог найти аналог. Что-то неестественное, даже нет, не так — противоестественное. Страшное, чудовищное, и неимоверно притягательное. Что-то, нарушающее некие законы, на которых стоит мир.

И всё же его невероятно хотелось надеть.

Рабастан, наверное, не удержался бы, если бы не Долохов, который вместо всяких слов просто хлестнул его по руке в нужный момент каким-то неизвестным заклинанием, оставившим на коже красный след как от удара палкой или же хлыстом. Острая и обжигающая боль была настолько сильной, что Рабастан едва не уронил кольцо и громко зашипел.

— Похоже, — ухмыльнулся Долохов.

— На что? — скрипнул зубами Рабастан.

— На Лорда, — отозвался Долохов. — Или на его змею.

— Ничуть, — Рабастан потряс рукой и несколько раз с силой быстро сжал и разжал кулак. — Ты выглядишь так, словно злишься и веселишься разом, — сказал он, чтобы отвлечься. — Это странно.

— Злюсь, — не стал спорить Долохов. — Хотя это и смешно. Связаться с банальным трусом! — на его лице вновь возникло то самое выражение безграничного презрения. — И не опознать его. Профессионал, — буквально выплюнул он — и фыркнул.

— Ты считаешь Лорда трусом? — спросил Рабастан, растирая место удара. Боль тихонько угасала, правда, медленно и неохотно.

— Он и есть трус, — Долохов задрал рукав и, поглядев на метку, оскалился и вонзился ногтями в лицо черепа.

— Осторожнее, — предупредил Рабастан. — Он может почувствовать, — но Долохов лишь пожал плечами.

Трус… так вот за что он так не любит Маркуса. У Рабастана эта неприязнь Долохова к самому безобидному человеку, которого вообще можно было представить, всегда вызывала сильное недоумение, но сейчас он получил ответ. И снова вспомнил Эйвери — старшего, не сына: «Страх — чувство естественное, врождённое. Человек, уступающий ему, поддаётся своей звериной части в ущерб человеческой. Потому он так опасен и отвратителен. Если ты не можешь не испытывать его — борись с ним, или он тебя сожрёт и загонит в нору, где ты просидишь всю жизнь, вздрагивая от своей тени». А ведь Эйвери был прав.

Впрочем, истина не становится ложью только потому, что с ней согласен пусть даже последний негодяй.

В тот день Рабастан убрал хоркруксы и даже ушёл из дома, однако думать и анализировать их не переставал. На следующий день он пришёл один — потому что собирался взять хоркруксы за Завесу и поизучать их там. Руки Рабастан защитил толстыми перчатками из драконьей кожи, на которые наложил все известные ему подходящие задаче чары — и всё-таки он нервничал, прекрасно понимая, что рискует. Но ему казалось, что дело того стоит — и потом, Рабастан надеялся на то, что там, за Завесой, чары странного хоркрукса действовать не будут. Там ведь не работает людская магия — никакая, кроме подвластной некроманту. Ни один волшебник там не может колдовать! А то, что Рабастан там делал сам, по сути, сложно было назвать магией в привычном смысле — так что и любые артефакты там работать не должны.

Наверное.

Рабастан положил на левую ладонь кольцо и медальон и, просунув ножку чаши между средним и безымянным пальцем, так её подвесил. Постоял несколько секунд, сосредотачиваясь, поднял правую руку и, подняв Завесу, решительно перешагнул Грань.

Стало на мгновенье холодно, а затем исчезло всё — тепло, холод, цвета, звуки… Рабастан немного постоял, привыкая к здешней тишине и странному, похожему на смесь пыли и нагретого металла, запаху, а затем подчёркнуто неторопливо перевёл взгляд на хоркруксы. И хотя он ожидал и даже рассчитывал увидеть нечто необычное, Рабастан ощутил, как по его позвоночнику, по ладоням и ступням пополз отчётливый холодок: воздух вокруг кольца выглядел раскалённым и шёл плотными волнами, тянущимися вокруг подобно извивающимся щупальцам. Спрятав остальные два хоркрукса в карман, Рабастан взял кольцо за ободок и начал медленно водить им из стороны в сторону, пристально следя за воздушными «щупальцами». Вот одно из них дотянулось до Завесы, и когда оно её коснулось, то прошло насквозь с такой же лёгкостью, как горячий нож проходит сквозь согревшееся сливочное масло.

Рабастан, окаменев, смотрел, как Завеса словно плавится вокруг того места, через которое прошло «щупальце». Края истончались, таяли, и дыра становилась всё больше, покуда Рабастан, очнувшись, не спрятал кольцо в своей ладони, а потом почти не выпрыгнул обратно в мир живых.

И уже там, разжав крепко стиснутые пальцы, опустил кольцо на пол и, попятившись, отошёл от него на несколько шагов. Он понятия не имел, что это за вещь, и единственное, в чём был уверен, это в том, что никакого отношения к хоркруксам эта магия не имеет.