Некромант (джен)

— И последнее задание на грядущий год. К концу года ты должен играть в квиддичной команде, — сообщил Рабастану Эйвери.

Это была их последняя встреча перед началом нового учебного года — и до этого момента всё было отлично. И вот вдруг…

— Зачем?! — обомлел Рабастан от изумления.

Он чего угодно ожидал — любого задания. Может быть, узнать какие-то из тайн призраков, может быть, пробраться в Запретную секцию в библиотеке, может быть, в Запретный лес — но квиддич?!

Эту игру Рабастан искренне не понимал и считал бессмысленным. Даже гонки на мётлах ему были понятнее: в конце концов, бывают ситуации, когда нужно кого-нибудь догнать или максимально быстро добраться в незнакомое место. Но квиддич? Какой в нём смысл, кроме самого квиддича?

— Пора учиться делать хорошо неприятные и кажущиеся бессмысленными вещи, — ответил Эйвери. — Самое бессмысленное и неприятное, что есть в школе для тебя — квиддич. И я жду, что к концу года ты попадёшь в команду. Хотя бы в качестве запасного игрока — но через год, на третьем курсе, ты должен играть в основном составе.

— Но ведь это отнимает кучу времени! — запротестовал Рабастан.

Эйвери слегка приподнял брови, и его взгляд стал пристально-внимательным. Не сердитым, нет, и даже не рассерженным, но внимательным настолько, словно он пытался увидеть, что там внутри у Рабастана — и от этого тому становилось жутко и ужасно неуютно.

— Когда ты шёл ко мне в ученики, мы с тобой договорились, что я учу тебя до тех пор, пока доверяешь мне. Не так ли? — спросил Эйвери. Рабастан кивнул, и он продолжил: — Если ты мне доверяешь — значит, исполняешь все задания. По крайней мере, прилагаешь к этом усилия: я прекрасно понимаю, что не всё может получиться. Но квиддич — это не тот случай. Ты вполне способен научиться хорошо играть и войти в команду. Я видел, как ты держишься на метле — твоих навыков достаточно для игрока. Тебе могут помешать только лень или недоверие к моим способам обучения — и обе причины будут абсолютными показаниями для разрыва нашего контракта. Мы договорились?

— Да, — буркнул Рабастан.

Он был зол, обижен и донельзя расстроен. Почему с ним поступают так? За что? Всё ведь было хорошо, Эйвери Рабастана всегда хвалил, всегда говорил, что тот много делает и быстро продвигается, учил, наконец, расставлять приоритеты и экономить время — а теперь что? Квиддич! И ведь если он откажется, то потеряет того единственного человека, который может научить его обращаться с даром, который проявлялся всё сильнее.

Теперь Рабастан мог видеть не только недавно умерших людей, но и любых других созданий, обладающих хотя бы некоторым разумом. И, прежде всего, кошек, сов, собак и волшебных тварей — в том числе и тех, что обитали в Запретном лесу. Они не пугали его, и всё же Рабастан их сторонился: стоило им обнаружить, что он видит их, они буквально липли к нему, и это было, во-первых, неприятно, а во-вторых, Рабастан попросту боялся, что они пропустят тот момент, когда нужно будет уходить, и застрянут тут. А что он будет делать с призрачной совой, к примеру, или кошкой?

И лишиться учителя сейчас, когда у него, наконец-то, стало получаться что-то по-настоящему важное и интересное? А ещё ведь были языки, что он учил — что тоже отнимало много времени и далеко не всегда представлялось Рабастану интересным. Это что, всё зря? Но главное — что с ним будет, если он останется один? У него, конечно, были призраки, но это же совсем не то…

В общем, очевидно, что деваться ему некуда — а его учитель этим пользуется! Знает ведь, что Рабастан не будет рисковать и всё исполнит — и издевается! Зачем только?

Вот сейчас Рабастан вспоминал всё то, что говорил об отце Маркус. И теперь был с ним согласен. Эйвери-старший жесток — причём жесток бессмысленно! Это глупо — для чего учиться делать то, что и неприятно, и ненужно? Да ещё и тратить столько времени на глупость? Взрослые ведь так не поступают! Даже если они и делают что-то неприятное, они всегда осознают, зачем — но ведь квиддич точно ни зачем не нужен!

Злился Рабастан ужасно — так, что даже думал было взять, да и уйти из учеников. У него, в конце концов, есть призраки! Хотя… Нет, он прекрасно понимал, что никуда, конечно, не уйдёт, и от этого злился ещё сильнее. Это попросту бесчестно, поступать так с ним!

От этой мысли Рабастан горько усмехнулся. О чём он думает? При чём тут честность? Разве Эйвери хоть раз сказал ему, что будет просто? Разве он говорил когда-нибудь кому-нибудь, что добр? Разве некромант вообще может быть добрым? Нет, наверно, нет — но он ведь и злым не должен быть! Эйвери же говорил, что любые эмоции, на самом деле, лишние — так зачем он издевается для ним? Если он и удовольствия не должен получать от этого?

Однако, когда первая злость прошла, Рабастан решил, что раз деваться ему некуда, нужно отыскать в полученном задании хоть что-нибудь приятное. Мало ли, кто там и что испытывать не должен! Лично он ужасно злился — и не собирался делать вид, что это не так. Но, в конце концов, учитель ведь не требовал от него радоваться исполнению этого задания — только выполнить. Итак, что хорошего может быть в том, что Рабастан теперь кучу времени будет тратить на идиотскую игру? И кем ему вообще играть там? Проще всего было бы ловцом, конечно, но… нет, наверное, он не о том думает. Кто в команде самый старший? Есть там семикурсники? Раз ему нужно через год уже играть в основном составе, значит, нужно занять место семикурсника. А что, если там таких нет? Что он может сделать? Убить кого-нибудь?

Нет, наверно, убивать он никого не должен. И наверняка не хочет. И вообще, сперва надо туда попасть. В команду. Но он даже правила не знает! Да что правила — он плохо помнил, сколько игроков в команде. Вроде шесть? Да, наверно, шесть: вратарь, ловец и по два охотника и загонщика.

Оказалось, что охотников не два, а три — а ещё выяснилось, что Мальсибер, Блэк и Поттер как раз играют за охотников. Узнав это, Рабастан повеселел: вот и нужное обоснование! Обыграть этих двух придурков будет правильно. И приятно. Вот и выгода!

Но попасть в команду оказалось сложно. Нет, Рабастан даже смог пройти первые отборочные соревнования, но потом к нему подошёл капитан команды и спросил с видимым неудовольствием:

— Тебе что тут вдруг понадобилось, Лестрейндж? Что, родители заставили?

Подавив первый порыв от души заехать ему в нос, а лучше в ухо: оба варианта запросто валили с ног, но второй был после внешне почти незаметен — Рабастан сказал:

— Нет. Я сам решил.

— Зачем? — повторил капитан.

Сказать правду Рабастан не мог, но и не давать ответа тоже было невозможно, так что он, чуть-чуть подумав, спросил в ответ:

— Разве я плохо летаю?

— Нормально, — ответил капитан. — Но это сейчас. А потом ты посреди игры зависнешь, как ты это делаешь. И что?

Так вот в чём было дело! Рабастан поглядел на него с недоумением:

— Не зависну.

— Докажи, — хмыкнул капитан.

Рабастан задумался. Вопрос был справедлив — но как объяснить, что во время игры такого произойти просто не может?

— Это же не происходит само собой, — сказал он. — На уроках, например.

— На уроках я тебя не видел, — возразил капитан. — А в гостиной видел, и…

— Так спроси Мальсибера, — выдвинул кажущийся ему очень сильным аргумент Рабастан.

— Твоего дружка? — хмыкнул капитан. — Так он соврёт — и не задорого.

— Зачем он будет врать? — возразил Рабастан с искренним недоумением. — Чтоб команда проиграла? И потом, вы же всегда сможете меня выгнать, — добавил он.

— Можем, — согласился капитан. — Но не брать проще.

— Ладно, — сказал Рабастан, очень надеясь, что это сработает. — Я хочу обыграть Блэка с Поттером в их любимый квиддич.

— Что ты с ними не поделил-то? — в глазах капитана загорелся интерес.

— Мозги, — ухмыльнулся Рабастан. — Мне досталось слишком много, вот они и бесятся.

Капитан захохотал, а Рабастан довольно улыбнулся и похвалил себя. С тех пор, как на первом курсе он получил то длинное письмо от брата, Рабастан много раздумывал об этом и довольно быстро понял, что шутить по ситуации не умеет и никогда не научится — а когда обнаружил, что окружающие крайне странно воспринимают человека, который вообще никогда этого не делает, решил придумывать шутки для наиболее распространённых ситуаций заранее. Чтобы не запутаться, он даже завёл себе для этого специальную тетрадь, где сперва вычёркивал уже использованные, но потом решил, что их можно будет использовать повторно, скажем, через месяц. Или три. Да, лучше через три или четыре, тогда все уже наверняка забудут, что он так уже шутил.

Чуть позже он додумался дописывать рядом имена тех, кто шутку уже слышал, и обязал себя придумывать хотя бы по одной в день. Поначалу у него на это уходило очень много времени, но постепенно Рабастан начал понимать, как шутки строятся, и стало легче. Вариантов было несколько, но больше всего ему нравилось… говорить правду. Только делать это следовало определённым образом: жёстко, даже, может быть, жестоко, непременно выставляя объект шутки в неприятном свете. Нужно было взять какую-то его — или её — черту и подчеркнуть, сконцентрировать на ней внимание. Или, например, сравнить с своей или с чьей-нибудь ещё — так, чтобы в результате сравнения объект шутки выглядел бы глупо и нелепо. Определял, получилась шутка или нет, Рабастан легко: представлял, что бы он почувствовал, услышь он подобное в свой адрес, и если понимал, что ему захотелось бы в ответ ударить, значит, шутка хороша. Многим нравилось такое — правда, это создавало репутацию ему как человеку не столько остроумному, сколько желчному и, как говорится, но это было намного лучше, нежели слыть тупым и не умеющим шутить умником. Да, конечно, делать это так, как, например, Мальсибер Рабастан не сможет никогда: тот умел не только высмеять кого-то, но и просто рассмешить, и даже так утешить — но это и не требовалось. Пусть его считают злым на язык — меньше будут лезть.

Зато над ним самим смеяться перестали. Впрочем, Рабастан не знал, что было тому причиной: его «внезапно проснувшееся» остроумие или выросшее мастерство бойца. Дрался он отлично — настолько, что как-то раз сумел отправить в больничное крыло Блэка аж на целую неделю, и причём без всякой магии. Был скандал: вмешались сперва деканы, а затем даже директор, вызвавший тогда его к себе. Разговора, впрочем, у них не получилось, но зато Рабастан впервые в жизни увидел феникса. Тот сидел на жёрдочке прямо в кабинете Дамблдора, и Рабастан, стоя перед директором со слегка опущенными плечами и головой, что должно было изображать приличествующее случаю раскаяние, на самом деле во все глаза разглядывал невиданную птицу. И думал, что вот существо, полностью ему противоположное: если он владеет… будет владеть смертью, то феникс — это ведь её отсутствие. Квинтэссенция жизни — вечной.

Если не вмешаться и не оборвать её нарочно.

До чего же ему хотелось феникса потрогать! Если бы он мог, он бы это непременно сделал, или хотя бы попытался, даже если б знал, что будет за это наказан, но увы, феникс сидел довольно далеко и высоко, и Рабастан бы просто до него не дотянулся. А сам феникс просто смотрел на него весьма внимательно, но с места не двигался.

Что тогда сказал ему директор, Рабастан не очень помнил — что-то о том, что так нельзя, что они с Блэком, всё же, не враги, и что он будет вынужден сообщить о случившемся родителям. Это-то как раз обрадовало Рабастана: наконец-то мать порадуется, да и отец его наверняка похвалит. Руди тоже будет горд: в конце концов, ведь это он научил Рабастана драться! И всё бы было совершенно замечательно, если бы не Регулус, который почему-то на Рабастана неожиданно… обиделся.

Хотя нет. Нет, это не было обидой. Но слова более подходящего Рабастан не знал — пришлось воспользоваться этим, обдумывая эту странность. Они же сами вечно ссорились и почти не разговаривали, Рабастан не причинил Сириусу серьёзного… ладно — непоправимого вреда, так в чём же дело?

— Я вижу, что ты злишься на меня за брата, — сказал на третий день после случившегося Рабастан, подсаживаясь к Регулусу вечером в гостиной. — Но не понимаю, почему. Он же скоро полностью поправится.

— Ты мог его убить, — помолчав, сумрачно ответил Регулус.

— Нет! — Рабастан возмутился вполне искренне. — Нет, конечно!

— Тогда почему он в больничном крыле уже три дня? — вспылил Регулус.

— Потому что пострадал сустав, — попытался объяснить Рабастан. — А их растят долго — дольше только всякие внутренности. Мне мадам Помфри сказала. И кость проткнула крупные сосуды — а пока его к фельдшерице оттащили, слишком много времени прошло, чтобы просто сразу всё срастить. Слушай, я же не дурак, — Рабастан постарался вложить в голос побольше убедительности. — Даже если бы я этого хотел, я не стал бы убивать его. Меня исключили бы, и палочку сломали. Он того не стоит!

— Я не хочу, чтобы он умер, — тихо сказал Регулус.

Рабастан только вздохнул. Он знал, что Регулус мечтает помириться с братом, но не слишком верил в это. На его взгляд, Сириус мириться не желал — ни с братом, ни с родителями, ни вообще с кем бы то ни было. Однако Регулуса Рабастан, как ни странно, понимал: он ведь тоже злился за дурацкое задание на учителя, но совсем бы не хотел с ним попрощаться. А ведь брат должен быть важней учителя…

— Хочешь, я пообещаю, что твой брат не умрёт прежде срока? — спросил Рабастан, и Регулус кивнул серьёзно:

— Хочу.

— Обещаю, — ответил Рабастан с такой же серьёзностью. И добавил, спохватившись в последний момент: — Конечно, если это будет от меня зависеть.