Некромант (джен)

Этот поход с Кэрроу имел для Рабастана совершенно неожиданные последствия. Он не знал, что именно они рассказали остальным, но в результате Рабастан обзавёлся репутацией человека крайне хладнокровного, очень жестокого и весьма опасного. Впрочем, сам он ничего не знал об этом до тех пор, пока однажды Беллатрикс не позвала его:

— Идём сегодня с нами!

— Нет, спасибо, — отказался Рабастан.

Известие о грядущей свадьбе брата с Беллатрикс сюрпризом для него отнюдь не стало, хотя и не особенно обрадовало. Он надеялся, что увлечение Родольфуса этой яркой женщиной всё-таки пройдёт. Ему не нравилось ни то, каким тот становился рядом с ней, ни то, какой она сама была при Лорде. В ней всегда было очень много страсти и энергии, и одно это уже раздражало Рабастана, но теперь, когда перед ним всерьёз встала перспектива делить с ней родной дом, это неожиданно выросло во вполне реальную проблему.

— Руди, я прекрасно понимаю, что основной наследник — ты, — сказал он Родольфусу через несколько дней после оглашения помолвки. — И ты вправе приводить домой кого захочешь. Но что делать мне, если я не хочу жить вместе с Беллой?

— Я не замечал вашей вражды, — с некоторым удивлением сказал ему Родольфус.

— Потому что её нет, — ответил Рабастан. — Но не враждовать — одно, а вместе жить — совсем другое. Думаю, когда она начнёт распоряжаться у нас дома, мы поссоримся.

— Если хочешь, можно разделить дом, — предложил Родольфус после долгого молчания. — Оставим общие помещения вроде библиотеки, главного зала и столовой, остальное — пополам.

— Не хочу, — без всяких размышлений тут же ответил Рабастан. — Ты предлагаешь сделать так, чтобы я не мог больше заходить к тебе без приглашения?

— Нет, конечно, — вздохнул Родольфус. — Хочешь, выделим тебе часть дома. Твою башню, например.

— Я вообще не хочу ничего делить и выделять, — Рабастан поморщился. — Я об этом думал. Меня это будет только злить. Это мой дом. Твой и мой.

— Тогда тебе придётся научиться уживаться с Беллой, — Родольфус улыбнулся. — Откровенно говоря, я не замечал за ней страсти к ведению хозяйства. Полагаю, для нас мало что изменится. В конце концов, она достаточно воспитана, чтобы не ходить к тебе без приглашения. Послушай, — предложил он. — Давай будем решать проблемы по мере поступления? Может быть, всё будет не так плохо, как ты думаешь.

Рабастан, хотя и неохотно, согласился, но с тех пор Беллатрикс немного невзлюбил. Впрочем, он ей этого не демонстрировал, а она сама была с ним по-прежнему весьма любезна… и, на его взгляд, излишне любопытна. Она то и дело пыталась расспрашивать его о некромантии, но Рабастан отделывался короткими пустыми репликами, не решаясь раз и навсегда все эти разговоры прекратить, но и не желая их вести.

А вот с Маркусом он, напротив, всем делился. Возможно, потому что того некромантия интересовала исключительно как часть мира Рабастана, а возможно, потому что тот уже прекрасно разбирался в ней — правда, исключительно теоретически. Но искать что-нибудь новое и интересное ему для Рабастана нравилось, и нравилось с ним обсуждать теорию.

С момента принятия метки ни сам Рабастан, ни Маркус ни разу не вспомнили его отца. Маркус так и жил у Лестрейнджей, и Беллатрикс даже несколько реабилитировалась в глазах Рабастана, когда, узнав об этом, лишь спросила:

— А кто у вас ещё живёт? — и узнав, что больше никого, заговорила о другом.

Правда, в доме Эйвери Рабастан и Маркус иногда бывали: во-первых, нельзя было уж совсем бросать его на эльфов, да и их не следовало оставлять без должного присмотра, а во-вторых, там была библиотека, где они оба проводили много времени. Ни один из них ни разу не появлялся там один; иногда они звали с собой Снейпа, который, кажется, готов был поселиться в той же библиотеке, не взирая ни на какого Эйвери. Этого никто, конечно, допустить не мог — Маркус вообще опасался оставлять здесь полукровку без присмотра, утверждая, что с его отца и деда, прадеда и предков в целом вполне сталось бы наложить на дом какие-нибудь неприятные для подобных гостей чары — но с собой Снейпа брали охотно.

— Так давай их спросим, есть тут такие чары или нет, — предложил однажды Рабастан.

— Портреты со мной не разговаривают, — вздохнул Маркус. — То ли их отец зачаровал, то ли они сами брезгуют — не знаю.

— Я не про портреты говорил, — возразил Рабастан.

Маркус даже побледнел.

— Думаешь, ты… смог бы?

— Вызвать их сюда и сделать видимыми или хотя бы слышимыми тебе — нет, — сказал спокойно Рабастан. — Это сложно, и я пока не до конца понимаю, как это сделать, никому не навредив. Но просто вызвать и поговорить — пожалуй. Во всяком случае, можно было бы попробовать.

— Ты уверен, что с тобою ничего не будет? — взволнованно спросил Маркус.

— Нет, — ответил Рабастан и уточнил: — Но в этом редко можно быть уверенным. Так что я попробовал бы.

— Попробовал? — улыбнулся Маркус.

— Конечно, — сказал Рабастан. — Но, в целом, я не думаю, что произойдёт что-нибудь дурное. Я не стану принуждать их. Просто позову.

— Давай, — Маркус даже покраснел. — Я… я хочу спросить у них.

— Как ты думаешь, где лучше это сделать? — спросил Рабастан, оглядываясь. Они сидели в библиотеке на выглядящем весьма громоздко, но на удивление удобном диване, обитом толстой тёмно-коричневой кожей, стоящим у длинного широкого стола.

— У нас есть ритуальная комната, — неуверенно предложил Маркус.

— Нет, пожалуй, — решил Рабастан, подумав. — Давай лучше, например, в парадном зале. Вполне может быть, что комната как-то зачарована — например, на вашу кровь. Даже если прежде не была, твой отец вполне мог это сделать.

— Мог, — почти прошептал Маркус.

Они замолчали, и молчание это было до того тоскливым, что Рабастан, жалея, что вообще затронул эту тему, сказал:

— Извини. Не надо было вспоминать его.

— Не важно. Я всё равно не забываю, — негромко сказал Маркус и поднялся. — Идём, поищем место.

Побродив по дому, они остановились на парадном зале — здесь и места было много, и подобный выбор мог быть расценён мёртвыми как выражение уважения.

— Мне уйти? — спросил, чуть-чуть помявшись, Маркус.

— Как тебе удобно, — ответил Рабастан, даже не подумав о том, что прежде никогда не делал ничего подобного в присутствии кого-то, кроме отца Маркуса и Лорда. — Ты хотел поговорить — я думаю, логичнее будет остаться. Только сядь куда-нибудь туда, — он махнул рукой, и Маркус послушно отошёл подальше и сел на одну из стоящих у стены резных скамей, которые так нравились Мальсиберу.

Рабастан же, вынув их кармана мел — у него с собой всегда были и мел, и несколько разных кусков галита,⁽¹⁾ и мешочки с мелко молотой каменной и морской солью — начал чертить на полу знаки. Круг он рисовать не стал, сочтя это, по некоторому размышлению, невежливым: всё же он, гость, собирался звать хозяев дома.

Закончив, он солью соединил знаки, сотворил маленькое зеркало и тоже положил его на пол, а затем спросил у Маркуса:

— Кого мне позвать? Хочешь с кем-нибудь конкретным поговорить?

— Нет, — Маркус даже вздрогнул. — Я не знаю… с кем-нибудь. Пусть лучше они сами… кто захочет, тот откликнется.

Рабастан кивнул и, сосредоточившись, начал читать заклинание вызова. Оно было простым, но суть была вовсе не в словах — при надлежащем уровне мастерства можно было обходиться и вообще без них, мёртвые же слышат не ушами. Но у него пока что так не выходило, да и в этом доме Рабастан предпочитал не рисковать.

Так что он всё делал пусть и медленно, зато по правилам, и лишь закончив заклинание, коснулся рукой Завесы. И, откинув её, зажёг на её границе огонёк. Невидимый отсюда, но очень хорошо заметный там.

Ответили ему не сразу. Но он терпеливо ждал, наполняя этим терпением Границу и сообщая так, что не уйдёт и готов потратить на ожидание столько времени, сколько потребуется.

— Они не идут, да? — спросил, наконец, Маркус тихонько.

— Придут, — отстранённо ответил Рабастан. Делить своё внимание между обоими мирами было сложно, и он подумал с отстранённым раздражением, что пора уже учиться этому.

— Нет, — расстроенно возразил Маркус. — Они не хотят говорить со мной.

— Они не знают, для чего я их зову, — ответил ему Рабастан и знаком попросил молчать. Он научится, конечно, разговаривать в подобных случаях с кем-нибудь из этого мира, но потом.

Он продолжил Звать — и в какой-то момент, наконец, к Грани вышла женщина.

— Я — Рабастан, — представился ей Лестрейндж. — Я позвал тебя для разговора. Как твоё имя?

Мёртвая молчала, разглядывая Рабастана, и он отвечал ей тем же, незаметно и очень медленно опуская за её спиной Завесу. Он почти успел закончить, когда она что-то почувствовала и попыталась резко отступить назад, но Рабастан оказался проворнее и сумел закрыть дорогу до того, как мёртвая успела ускользнуть.

— Я отпущу тебя, — пообещал он, — когда ты ответишь на вопросы.

— Спрашивай, — сказала мёртвая. Ей явно было неуютно, и Рабастан сказал:

— Мне жаль. Я обещаю не задерживать тебя здесь дольше необходимого.

— Спрашивай, — повторила она.

— Назови мне своё имя, — потребовал он.

— Саломея, — ответила она. И сказала обвиняюще: — Ты не Эйвери.

— Я — нет, — согласился Рабастан и указал на Маркуса: — А он — да. Но он не некромант и не может тебя слышать.

— Ты посредник? — спросила она, и Рабастан, подумав, согласился.

— Пусть задаст вопросы, — разрешила мёртвая. Она так и стояла у самой Завесы, и Рабастан видел, как она касается её спиной. Говорить так было неудобно: он бы предпочёл окончательно вывести её сюда, в их мир, но не стал спорить. Всё же он здесь гость, а хозяев нужно уважать. — Не больше четырёх.

— Маркус, — позвал Рабастан. — Здесь Саломея. Она будет говорить с тобой.

Сам он никак не мог вспомнить Саломею Эйвери — но Маркус-то ведь должен знать её?

— Саломея? — повторил Маркус. Он поднялся со скамьи и, подойдя к Рабастану, неуверенно огляделся. — Она здесь?

— Если хочешь, смотри на меня, — предложил Рабастан. — И спрашивай. Она слушает.

1) Гали́т (греч. ἅλς — соль) — каменная соль, минерал подкласса хлоридов, кристаллическая форма хлорида натрия (NaCl).

Вернуться к тексту