Некромант (джен)

Попросить у Маркуса нужную книгу Рабастан решился только на четвёртой встрече. Разговор сложился очень уж удачно: они шли по берегу и натолкнулись на лежащую на гальке мёртвую чайку. Рабастан остановился, словно бы споткнувшись, и подумал в ужасе, что сейчас она откроет мёртвые глаза и посмотрит на него, и скажет что-нибудь — но то ли дело было в том, что его дар срабатывал исключительно с людьми, то ли в том, что чайка явно умерла давно, и от неё остались, по большей части, кости с перьями, но ничего подобного не произошло. Зато Маркус вдруг спросил:

— Ты не боишься трупов? — и Рабастан ответил:

— Я не знаю. Нет, наверное. Она же тут давно…

— А я боюсь, — признался Маркус и поёжился. — Таких, которые уже точно умерли — не очень, а по которым непонятно, живы ли они ещё — боюсь.

— А ты где их видел? — спросил Рабастан с острым интересом, но Маркус лишь поёжился и ответил как-то непонятно:

— По-разному… пойдём отсюда?

— Говорят, есть маги, которые умеют с ними разговаривать, — сказал Рабастан, шагая прочь от мёртвой птицы. — Я читал недавно. Некроманты.

— Угу, — безрадостно проговорил Маркус, почему-то совсем не удивившись.

— А я вот не понимаю, как они так делают, — продолжил Рабастан. — Я бы почитал про это, но у нас в библиотеке я такого не нашёл. Есть, наверное, но спрятано — а родители мне не дадут пока, — он вздохнул и попросил: — Скажи, ты не мог бы поискать у вас?

— Зачем тебе? — Маркус почему-то здорово расстроился, и Рабастан, испугавшись, что он догадался обо всём, и от этого ужасно растерявшись, сказал то единственное, что пришло ему в голову:

— Потому что у нас я такой не видел… посмотришь?

— У нас есть, — вздохнул Маркус. — Я принесу. Но ты ведь… просто хочешь почитать? — спросил он с надеждой, и Рабастан, похолодев от ужаса, с трудом заставил себя кивнуть, не понимая, как он догадался. По нему что, уже что-нибудь заметно?!

В тот вечер Рабастан очень долго стоял у зеркала и внимательнейше разглядывал в нём своё отражение. Но сколько бы он ни смотрел, никаких перемен не видел. Всё было как всегда: те же волосы, прямые, жёсткие, но неожиданно курчавящиеся за ушами и на шее, те же длинные и по-женски, как с непонятной Рабастану гордостью говорила его мама, загнутые кверху ресницы и те же зелёно-голубые глаза под ними… Тот же рот, и нос, прямой и узкий, и высокий лоб, и круглая тёмная родинка на правом виске — нет, Рабастан пришёл к выводу, что он совсем не изменился. Почему же тогда Маркус задал такой странный вопрос? Что, что он имел в виду, говоря «просто почитать»? Что ещё можно сделать с такой книгой, кроме как просто читать — или учиться?

Разумеется, ответа у Рабастана не было, и он изводил себя им — и ждал. Ждал следующей среды с огромным нетерпением — а во вторник отец неожиданно вызвал его к себе.

Таких вызовов Рабастан боялся как огня. Отец, по большей части, общался с Рабастаном за едой, и звал в свой кабинет исключительно когда бывал чем-то очень недоволен и полагал, что просто наказать сына недостаточно — прежде следует с ним «побеседовать». Разговором, впрочем, это можно было назвать лишь с большой натяжкой — потому что только от отцовского выражения лица отца Рабастан терял дар речи и обычно просто слушал, иногда кивая и с трудом заставляя себя пробормотать в конце обязательное извинение.

Но обычно Рабастан всё-таки знал, почему его туда зовут и в чём он провинился. В этот раз же он терялся в догадках: ни накануне, ни вообще на протяжении недели он не делал ничего дурного. Совершенно ничего! Учителя его хвалили, и даже вчера с Розье Рабастан вёл себя очень-очень вежливо. Правда, он старался выполнять совет Родольфуса, и поэтому полдня рассказывал откровенно скучающему Эвану о прочитанной накануне книге по римской истории — может, дело в этом? Правда, Рабастан считал, что если кто-то и начнёт ругать его за это, то скорее мама, а не папа — но, возможно, Эван нажаловался своему отцу, и тот потребовал от мистера Лестрейнджа повлиять на сына? Это объяснение было единственным, которое сумел придумать Рабастан — и оно его расстроило. Если так, то план Родольфуса провалится: сейчас отец запретит Рабастану говорить с Эваном о всяких глупостях и потребует, чтобы Рабастан «вёл себя прилично». И тогда придётся в следующий раз играть во что-то шумное и быстрое…

— Сядь, пожалуйста, — сказал отец, когда Рабастан вошёл в его обшитый тёмными деревянными панелями кабинет с высоким стрельчатым потолком и двумя небольшими узкими окошками.

Рабастан на мгновенно ставшими ватными ногах подошёл к столу, за которым сидел отец, и сел на высокий стул тёмного дерева, ножки которого были сделаны в виде драконьих лап, а спинка изображала сложенные крылья. В детстве Рабастана этот стул пугал — впрочем, он и сейчас чувствовал себя на нём чрезвычайно неуютно.

— Я сегодня получил письмо, — сказал отец, и Рабастан обречённо поджал пальцы ног. Ну вот — значит, правда Эван нажаловался своему отцу. И сейчас Рабастану сильно попадёт. — От мистера Эйвери, — продолжал отец, и Рабастан растерянно уставился на него. От Эйвери? От папы Маркуса? А при чём тут он? Он что, решил больше не пускать к ним Маркуса? Но почему? Они же ничего не делали плохого! — Он считает неприличным и неправильным тот факт, что его сын постоянно нас обременяет, а он сам ещё ни разу не имел удовольствия принимать тебя у них, — голос отца звучал крайне недовольно. — И он приглашает тебя завтра к ним домой. Что ты думаешь об этом?

— Я? — Рабастан растерялся окончательно. Что он мог об этом думать? Ему было интересно посмотреть на этот «страшный дом», а заодно и на библиотеку — но его ведь не отпустят, верно? Так чего же отец хочет?

— Ты, — отец нахмурился, и по позвоночнику Рабастана пробежал неприятный холодок. — Я хочу услышать твоё мнение.

— О чём? — глупо спросил Рабастан. Он хотел бы угадать нужный ответ, но в голове было совсем пусто.

— О том, чтобы завтра отправиться в гости к Эйвери, — в голосе отца прозвучало некоторое нетерпение. — Ты же ведь не любишь по гостям ходить.

Рабастан очень удивился. Разве он не любит? Он почти и не ходил по ним — только изредка, на какие-нибудь большие праздники, по большей части, чьи-то дни рождения. Он, конечно, не испытывал при этом особенного удовольствия, но он вообще не любил бывать в больших компаниях, и ему было совсем не важно, где именно это происходит. Единственным серьёзным неудобством было то, что в гостях мать пристально следила за тем, чтобы он съедал всё то, что клали на тарелку — но эту проблему год назад решил Родольфус, подарив брату заколдованный мешочек, в который помещалось любое количество еды и вообще чего угодно. Его можно было положить в карман, а затем тихонько прятать туда содержимое тарелки — и с тех пор Рабастан чувствовал себя в гостях намного лучше.

— Я не не люблю, — сказал он — и на сей раз удивление мелькнуло в отцовском взгляде.

— Разве? — спросил он таким тоном, что Рабастану сразу захотелось согласиться с ним и сказать, что да, он терпеть не может ходить в гости. — Странно. Ты это ненавидел, когда тебе было четыре.

На это Рабастану ответить было нечего: он совсем не помнил себя в таком возрасте. Но отец продолжал вопросительно смотреть, и ему пришлось произнести универсальное:

— Не знаю.

— Ты бы мог нам сообщить о том, что твои взгляды изменились, — сказал отец, и Рабастан, кивнув, почти обрадовался тому, что точно знает, что сейчас от него хотят услышать, и сказал:

— Прости.

— В следующий раз изволь информировать нас о подобных переменах, — потребовал отец, и Рабастан кивнул так энергично, что тяжёлая прядь волос упала на его лицо. — В таком случае, — вернулся он к первоначальной теме, — завтра ты впервые в жизни выступаешь в роли гостя самостоятельно. Я, конечно, провожу тебя, но остаться не смогу: меня не звали, — в его голосе было столько желчи, что Рабастан почему-то почувствовал себя виноватым. — Выслушай меня внимательно, потому что хотя Эйвери, бесспорно, не посмеет причинить тебе вреда, дом у них весьма непрост, и мне бы не хотелось, чтоб с тобой там что-нибудь случилось.

…Этой ночью Рабастан почти не спал, вспоминая длинный список предосторожностей, которые перечислял ему отец. Он лежал и думал, почему его вообще в такое жуткое место отпустили? Да ещё и одного? И почему его вообще вдруг пригласили? Может ли это быть связано с той книгой? А что, если отец поймал Маркуса и… и — что? Почему решил вдруг позвать Рабастана в гости? Что, если он догадался обо всём, и зовёт его, чтобы уничтожить, как уничтожают нечто мерзкое? А потом он скажет его родителям, что Рабастан свалился с лестницы, к примеру, или утонул в каком-нибудь пруду… Если так случится, что сможет его отец сделать? Не пойдёт же он тогда убивать Маркуса, к примеру?

От подобных мыслей Рабастану стало очень страшно. Может, не идти? Но он уже не может, раз уж согласился… разве что взять — и рассказать обо всём родителям. Но тогда… А вдруг им тоже такой мерзкий сын не нужен? Для чего им человек, который разговаривает с мертвецами, и который, как сказал Родольфус, рано или поздно сам станет почти таким же мёртвым — но живым? Этот образ преследовал Рабастана с тех самых пор, как он услышал о подобном, и порой он видел себя во сне мёртвым и ночующим в гробу, а перед этим умывающим и причёсывающим лежащим в соседних гробах покойников. Просыпался от таких снов Рабастан с криком, и потом звал эльфа и просил зажечь стоящую у кровати лампу, потому что спать без света этой ночью он уже не мог.

Почему же он таким родился? Почему и для чего вообще существуют некроманты? О чём разговаривать с покойными, зачем и для чего? В той энциклопедии, что Рабастан всё-таки нашёл в открытом ему секторе библиотеки, он прочёл, что некромантия — это ещё и гадание по трупам и их органам. Значит, он будет копаться в чьи-то внутренностях и предсказывать так будущее? От подобной перспективы Рабастана передёргивало, и если прежде он любил похлёбку с потрохами, пироги с почками и жареную печень, то теперь не мог съесть ни кусочка, представляя каждый раз, как его руки раздвигают стенки живота и вытаскивают тёплые ещё кишки и остальное. Рабастана очень занимал вопрос, что будет, если он просто не станет делать всё это? Не будет видеть мёртвых, не станет с ними разговаривать, и гадать не будет тоже. Что с ним тогда произойдёт? Как вообще воздействует дар на имеющего его волшебника?

Ответ на этот вопрос он пытался получить, расспрашивая всех вокруг: учителей, родителей, Родольфуса… И все отвечали разное: кто-то говорил, что дар в любом случае своё возьмёт, и противиться ему — только жизнь усложнять себе, кто-то же, напротив, утверждал, что неразвиваемый дар потихонечку хиреет и со временем исчезает. Это очень ободрило Рабастана. Может, если он совсем ничего не будет делать, его дар постепенно пропадёт, и он, Рабастан, останется обычным и нормальным?

Но а если нет? Если правы те, кто говорит, что дар всё равно найдёт свою дорогу — и тому, кто долго игнорирует его, будет только хуже?

Если бы он мог хоть с кем-то посоветоваться!