Зависть богов (джен)

Материалы о профессоре Каленберге и его жене Эмилии Валентайн Корделия начала собирать сразу, как только ей попалась заметке о шахте на Вилде. Сначала ею двигало любопытство, разбуженное рассказом Бозгурда о полубезумной супружеской чете, решившей вернуть из мертвых погибшего сына.

Повесть главного дексиста Корделия восприняла как байку, призванную стать приманкой для женщины, некогда потерявшей свою семью. Она могла бы легко забыть эту историю и ответить на приглашение Бозгурда категоричным отказом, если бы не получила косвенного доказательства, что профессор и его супруга действительно существовали. И сын их, Мартин, погибший на Хроносе, тоже существовал. А затем любопытство сменил охотничий азарт, когда выяснилось, что и Мартин второй не выдумка. Но еще до визита в лабораторию Корделия просмотрела полицейские отчеты, где излагалась версия гибели супругов. Они погибли на Новой Земле, куда профессор Каленберг прибыл для участия в научной конференции в университете им. Гумбольта, а его супруга — ради встречи с горсткой верных поклонников, пожертвовавших на бенефис свои скромные сбережения.

Несколько предшествующих месяцев супруги вели довольно беспокойную жизнь. Они перемещались из одной звездной системы в другую, перелетали с колонизированной людьми планеты на астероид или даже на военную базу, отправлялись куда угодно, в самые темные, дикие уголки Галактики, если могли добавить на счет в банке еще несколько единиц. Профессор читал лекции, давал консультации, участвовал в самых рискованных и сомнительных проектах. Его супруга не гнушалась принимать участие в корпоративах и непрестижных развлекательных мероприятиях, снималась в рекламе и низкобюджетных сериалах.

Далеко не сразу Корделия догадалась, с какой целью эти уже немолодые люди развили такую бурную деятельность. Они собирали деньги, чтобы выкупить Мартина! Их «второй» сын принадлежал корпорации, а корпорация в лице господина Найджела Бозгурда заломила непомерную цену. Это ей, Корделии, наследнице Трастамара, владелице холдинга, ничего не стоило выложить полмиллиона, а у несчастных родителей таких денег не было. Они продали все, что у них было, даже дом, в которым вырос Мартин первый. Они жили в дешевых съемных квартирах, брались за любую работу, иногда перебивались на пожертвования от друзей. Они рискнули взять заем у авшуров! Родители боролись за своего сына. И погибли. Почему?

Полиция Новой Земли признала случившееся несчастным случаем. Рядовое ДТП. Такие происходят ежедневно, а в масштабах Галактики — ежесекундно. Таксофлайер и гравиплатформа. Кто-то не справился с управлением, нарушил ПВД. Но вот что странно… Водитель гравиплатформы так и не был найден. А пассажиры аэробуса, летевшего на более скоростном уровне, утверждали, что гравиплатформа намеренно вильнула, вспарывая бок таксофлайера заостренным краем. Но их показания не признали заслуживающими доверия, так как один из свидетелей был пьян. Кому принадлежала гравиплатформа, также выяснить не удалось. Ее взяли в краткосрочную аренду по поддельным документам от имени фирмы-однодневки. В договоре аренды указывался адрес этой фирмы, но прибывшие полицейские обнаружили пыльный и пустой офис. Далее след обрывался.

Казалось бы, какие еще нужны доказательства, чтобы квалифицировать происшествие как умышленное убийство и начать расследование. Но нет. Следователь закрывает дело и сдает в архив с грифом «несчастный случай». «Они бы еще как самоубийство квалифицировали», подумала тогда Корделия.

Она педантично собрала все, что ей удалось обнаружить, в одну папку и скопировала на планшет. Сделала она это уже на Новой Вероне, но без определенной цели. Ей тогда, после слов о предательстве, брошенных Мартином, хотелось разобраться самой, выяснить, прав ли он в своем горестном негодовании.

Потом, уже на яхте, она забыла о собранном материале и о смутных намерениях поделиться своими догадками с Мартином. Он был так изранен и слаб, что разговор с ним, даже самый незатейливый, выходил за рамки самых смелых мечтаний. И она отложила беседу до лучших времен. Вот только признаки этих лучших времен сама для себя не уточнила. Оказывается, одним из самых судьбоносных знаков может быть перелом. Когда в ответ на ее слова Мартин застыл будто заколдованный, она прошла из кухни в рабочую зону и взяла лежащий поверх клавиатуры планшет.

— Вот, почитай, я собрала здесь все, что нашла в сети, и даже кое-что стянула из базы данных галаполиции. Дорожное происшествие на Новой Земле. Гравиплатформа и флайер.

Мартин взял планшет и, не говоря ни слова, исчез на лестнице. Корделия покачала головой.

— И все же скотина неблагодарная! Мог бы спасибо сказать. Я сидела, собирала, время свое тратила… А время стоит дорого! Мое время!

Утром, несмотря на сломанную руку, она отправилась на пробежку, но сократила дистанцию. Уже направляясь к дому, почувствовала перемены — не было взгляда. Корделия быстро взбежала на второй этаж и позвала:

— Мартин!

Он сразу появился в дверном проеме. Взгляд потухший, даже без вопрошающей тревоги, волосы спутанные, одежда мятая. Он спал, не раздеваясь, или не спал, лежал, пялясь в наклонный потолок.

— Как ты себя чувствуешь?

Вот кто тут кому руку ломал?

— Уровень энергии 36%, работоспособность 45%, — отрешенно ответил он, глядя мимо нее.

— Понятно. В киборга играем. Приходи минут через десять, я сварю тебе кашу.

И пошла вниз. Ей не понравилось, как он выглядит. Взгляд совсем больной. Черные тени под глазами. Может быть, она поспешила с этим планшетом?

Он явился ровно через десять минут, сел на один из кожаных табуретов и смиренно сложил руки на коленях. «Бедный осиротевший ребенок», подумала Корделия, наблюдая за ним, «и не приласкаешь его, не утешишь…»

Снова почувствовала приступ необъяснимой ярости. На этот раз не только к «DEX-company», но и к супругам Каленберг и Александру Гибульскому. Безответственные, эгоистичные люди. Одним понадобился эрзац-сын, а другому — мировая слава. Создали живое, разумное, прекрасное существо и… бросили на произвол судьбы. Неужели ни один из этих «создателей» не задумался о возможных последствиях? Мать, понятно, была ослеплена горем, ей было не до рассуждений о причине и следствиях. Но профессор, пусть и любивший жену без памяти, должен был хотя бы на минуту задуматься, к чему может привести эта затея. Они оба уже немолоды. Или они надеялась как-то узаконить появление сына-киборга? Добыть для него паспортную карточку? Да кто бы им позволил! Приравнять киборга к человеку. Киборг он и есть киборг, пусть он даже тысячу раз разумный… Нет такого закона! Закона?

Корделия задумалась.

Мартин терпеливо сидел за столом, ожидая своей терапевтической порции разваренной овсянки без масла, но с ложкой меда. Он уже справлялся с тремя ложками каждые два часа. На сегодня Корделия планировала увеличение порции до четырех ложек. Когда-нибудь она сможет заказывать для Мартина всевозможные лакомства. Или не сможет. Никогда. Привыкание к пище шло тяжело. Потому что в действительности Мартин учился не есть, он учился заново жить. А чтобы жить, ему требовался весомый аргумент. И один космос знает, послужит ли таким аргументом правда о родителях или, напротив, отбросит его назад, к рекомендуемой ликвидации. Мартин безропотно проглотил назначенные четыре ложки, не выказав ни протеста, ни удовольствия.

— Вот и замечательно, — сказала Корделия, — скоро куплю тебе мороженое. Ты знаешь, что такое мороженое?

Но ответа не услышала. Фиолетовые зрачки вдруг заполнили более светлую радужку. Мартин зажал рот рукой и бросился из-за стола. Через пару шагов упал на колени и локти.

— Что, Мартин, что?

Он страдальчески на нее взглянул. По телу пробежала судорога. Корделия вдруг поняла, что с ним происходит. Имплантаты блокируют рвотные позывы. Желудок сокращается, но устье и пищевод пережаты, потому что хозяйка приказала ему есть. Система выполняет приказ. Очередной конфликт человека и киборга. Только на этот раз имплантаты рвут не мышцы, а желудок.

— Отключить имплантаты, — резко приказала Корделия.

Мартина тут же вырвало. Спазмы скручивали его еще с минуту, еще более мучительные оттого, что желудок был уже пуст. Наконец он смог отдышаться. Все еще стоя на коленях, поднял на Корделию взгляд провинившейся собаки. Ждал наказания. Лицо бледное, залитое потом. Корделия выдернула салфетку из пачки, смочила ее водой. Из угла выполз робот-уборщик.

— Ничего, Мартин, ничего. Бывает. Мы сегодня поспешили. Вернемся к трем ложкам или даже к двум. Не смотри так. Я не буду тебя наказывать. Все, ложись на диван. Я поставлю капельницу. Вот, вытри лицо.

Мартин послушался. Лег на диван в импровизированной гостиной. Сначала вытянулся, как предписывала программа, затем повернулся на бок. По-детски сунул руку под голову. Корделия укрыла его пледом и, подпихнув подвижный штатив, присоединила трубку с теми же предосторожностями. Потом села рядом, на самый краешек.

— Давай кое о чем с тобой договоримся.

Мартин не ответил, но она не сомневалась, что он ее внимательно слушает. Хозяйка же…

— Нам нужно как-то отделить нейтральные фразы от приказов. Я не хочу, чтобы в ответ на каждую мою реплику в повелительном наклонении система тащила тебя, как зверя на аркане. Скажи, как лучше это сделать?

Мартин помолчал, потом ответил:

— Приказ можно маркировать специфическим обращением. Например, урод… Или тварь.

Корделия не смогла определить, издевается он или говорит серьезно.

— Другие маркеры не предусмотрены?

Он снова помолчал. Видимо, анализируя степень ее вовлеченности.

— Можно просто DEX.

— Это уже лучше. Тогда, если мне понадобится отдать тебе прямой приказ, я буду использовать этот маркер. Во всех остальных случаях я буду обращаться по имени или… никак. Буду говорить «пожалуйста».

— Информация сохранена.

— Вот и славно.

Намеревалась уже встать и уйти, когда Мартин вдруг заговорил:

— Они сказали, что там, на Хроносе, я потерял память.

Корделия замерла. Мартин еще ни разу не начинал разговор сам. Если не считать вчерашних уговоров у холодильника.

— Они сказали это, когда я очнулся. На космической станции, в окрестностях Бетельгейзе. Мои родители и тот ученый… Гибульский. Я тогда не знал, кто он. Я ничего не знал. Они сказали, что в результате переохлаждения мой мозг был поврежден. Поэтому часть функций взяли на себя мозговые имплантаты. Моя память была переведена в цифровой формат и закачана на носитель. Я как будто видел все со стороны. Дом, в котором вырос, свою комнату, сад, нашу собаку, белую с черными пятнами. Школу, где учился, старый велосипед… Я знал имена, называл даты, узнавал лица, но это было не мое… Это были плоские, неживые картинки. И хранились они как-то отдельно. Я тогда не знал, что они закачали весь архив в мою цифровую память. Потом они объяснили, что мое тело так же было повреждено и подверглось модификации. Кости, мышцы… Но я могу управлять имплантатами, как управлял телом прежде. Что это не более чем необходимость, чтобы вернуть мне способность двигаться. Я им верил. А разве у меня был выбор? Они сказали мне, что я человек, их сын, только сильно пострадал во время неудавшейся экспедиции. Долго лежал в криокамере, потом в коме. Надежды почти не было, но вот этому… ученому удалось вернуть меня к жизни. Это случилось благодаря особым технологиям, которые разработал этот ученый, Гибульский, что эти технологии пока держатся в секрете, вот почему меня перевезли сюда, на космическую станцию в созвездие Ориона, у Бетельгейзе. Но скоро я совсем поправлюсь и они меня оттуда заберут. Моя мать всегда это говорила, когда… когда прощалась… «Мы скоро заберем тебя отсюда, сынок…» Они улетали, потом возвращались. Время от времени меня навещал этот ученый, Гибульский… Разговаривал со мной, задавал всякие вопросы. Снимал показания с приборов. А потом моя мать сказала это в последний раз… Мы скоро заберем тебя отсюда, сынок… Больше я их не видел. Ни родителей, ни Гибульского. Я ждал их, ждал несмотря на то, что уже знал, что такое блокатор, знал, что такое станнер, если его ставят на полную мощность и стреляют больше пятидесяти раз, знал, что такое стенд… Я продолжал надеяться. Мне твердили, что я не человек, я машина, вещь, киборг, а киборги не умеют надеяться. Как не умеют любить, верить, ждать… А я все равно надеялся. Ведь это так по-человечески — надеяться. Первое, что я вспоминал, когда приходил в себя после очередных тестов, это последние слова моей матери… Мне сказали, что мои родители от меня отказались, да и не родители они вовсе… Так, участники эксперимента, которым обещали хорошо заплатить.

— Но у тебя же есть детектор, — тихо сказала Корделия. — Ты же мог определить, лгут они или нет.

— Мог, но мне это говорили сотрудники, которые сами в это верили. А Бозгурд сказал, что мои родители улетели и больше не вернутся.

Мартин помолчал, потом заговорил снова.

— Я не верил. Не хотел верить. В глубине души…

Он вдруг осекся и взглянул на Корделию почти испуганно, будто допустил нарушение строгого табу.

— Разумом я понимал, что они правы, что никто за мной не вернется, что были люди, принявшие участие в инсценировке, но цеплялся за свою веру, за свои воспоминания с необъяснимым упрямством. По ночам, когда меня запирали в боксе после… я вспоминал, как она… моя мать, читала мне вслух. Это были те книги, которые ее сын, тот Мартин, читал в детстве. Она показывала мне альбом с моими… то есть, с его детскими голографиями. А я верил, что это и есть я. Отца я видел всего три раза. Он прилетал вместе с Гибульским. Его я плохо помню. Он все больше молчал. Смотрел на меня как-то странно. Теперь я понимаю, почему. Он нас сравнивал. Я был копией, пародией на его сына. Я был… ненастоящим.

— Он тоже очень любил тебя. И все делал, чтобы забрать тебя домой, выкупить у корпорации. Бозгурд курировал этот проект Гибульского и понимал, что если ты уйдешь, то, во-первых, они лишатся уникального экземпляра, а во-вторых, кто-то завладеет убийственным компроматом на «DEX-company». Вот и заломил безумную цену.

Больше Мартин не произнес ни слова. Глюкоза в пластиковом мешке закончилась, а он так и лежал, скорчившись, подтянув колени к животу. Корделия его ни о чем не спрашивала. Она ходила мимо, наливала себе кофе, возвращалась к рабочему терминалу, просматривала корреспонденцию, отсылала сообщения. Заметила, что Мартин не спит, а смотрит сквозь прозрачную стену в парк. Там двигались тени, перебегали, меняли форму солнечные пятна. Она вдруг вспомнила, что Мартин еще ни разу не выходил из дома, что все свое время он проводит там, в своем убежище, и что впервые так долго остается внизу, не пытаясь сбежать. Это настоящая победа.

— Хочешь посмотреть? — как бы невзначай бросила она, в очередной раз проходя мимо.

Откажется? Мартин поднял голову, очень внимательно посмотрел на хозяйку. Корделия вновь очень живо представила, как фиолетовые зрачки сужаются и расширяются.

— А можно? — спросил он нерешительно.

Она слегка растерялась. Неужели он все это время думал, что ему запрещено выходить? Ничего удивительного. Его с рождения держали в клетке. Ничего иного он и не представляет. Клетку немного увеличили, сделали более удобной, но покидать ее по-прежнему запрещено.

— Конечно можно! Когда пожелаешь. Ты слышала, «Жанет»? — обратилась она к искину. — Мартину разрешается покидать дом в любое время и в любое время возвращаться.

Возникшая на дисплее микроволновки рыжеволосая красотка пожала плечами.

— Да пусть гуляет. Мне-то что за дело?

Прозрачная стенная панель бесшумно отъехала в сторону, открывая выход на белую гравиевую дорожку.

— Пойдем?