Слепота/Blindness (гет)

Том Риддл не мог понять, что же пошло не так.

План казался таким надежным, а с поддержкой дементоров — просто безупречным. Первая атака прошла согласно плану: волшебники уже сидели на метлах, ожидая приказов, дементоры, находившиеся среди охранявших Азкабан авроров, напали точно по сигналу.

Но стражников оказалось гораздо больше, чем полагал — по рассказам отца — Крауч-младший, а отряд авроров, быстро вызванный по внутренней каминной сети, был готов к обороне и, более того, использовал радикальные меры.

Не было никаких простых связывающих чар и защитных маневров, никаких школьных заклинаний окаменения или оглушения. Авроры министерства стремились ослабить и убить противника, яростно желая отомстить за своих братьев, погибших во время Турнира.

У Пожирателей Смерти не было ни единого шанса. Том Риддл наблюдал, как они пачками падали со своих метел, а затем увидел, как заклинания авроров обрушились уже на заключенных, пытавшихся покинуть замок; авроры размахивали палочками с безудержной жаждой крови, такой же темной, как и у самих его последователей.

Временами казалось, что это авроры превратились в истинных Пожирателей Смерти, а его последователи обернулись невинными жертвами перед лицом человеческой ярости.

Когда Крауч хриплым голосом перечислял своему господину список жертв, казалось, он сам не верил в происходящее.

Из тридцати нападавших вернулись лишь семеро. Из почти четырех дюжин заключенных Пожирателей Смерти лишь десятерых удалось освободить из их камер, но все они были убиты прежде, чем смогли покинуть черный каменный замок.

После поражения в распоряжении Тома Риддла оставались лишь пятеро мужчин и две женщины. Все, кто втайне мечтал присоединиться к нему в случае его успеха, изменили свое мнение после торжественного объявления Руфуса Скримджера о сокрушительной победе министерства и последующих статьях "Ежедневного пророка", в которых все усилия Риддла за последние месяцы сравнивались с жалким тявканьем полудохлого крапа, издававшего звуки агонии, и отправлялись в анналы истории.

Каким образом он смог сделать это после известных событий? Как Лорд Волдеморт смог достичь такого величия?

Что же такого он узнал, что его так сильно боялись и уважали?

И как он мог воссоздать самого себя?

— У нас нет никаких новостей о дементорах, напавших на Гарри Поттера, — закончил, наконец, Крауч; черная метка на его лице двигалась при каждом слове. — Поскольку о нападении ничего не было сказано, мы можем лишь предположить, что министерству удалось его предотвратить.

Риддл раздраженно махнул рукой.

— Кого волнует этот проклятый мальчишка, когда нападение на тюрьму провалилось? Мне никогда не понять, почему я потратил столько сил, пытаясь убить его, в то время как у меня уже было все, что мне нужно! Я мог бы уничтожить министерство в течение нескольких недель! Я мог бы захватить сам Хогвартс!

Мысль о том, что столь почитаемый магами замок мог находиться под его контролем, увлекла его. Это был его настоящий дом, более того, комната Салазара, находящаяся под землей, и трон, казалось, идеально подходили для наследника Слизерина.

Теперь это уже лишь мечты, все потеряно. И все потому, что его старшее "я" пыталось убить младенца и не смогло, а позже настояло на том, чтобы нацелить все свои силы именно на мальчика, вместо того, чтобы использовать более подходящий образец для ритуала воскрешения, как сделал это он сам.

Крауч нервно облизнул губы.

— Милорд, вы очень стремились к нему. Это была... ваша навязчивая идея.

Судя по всему, это больше походило на безумную зависимость. Риддл начал задаваться вопросом: возможно ли, что его предыдущее "я" слишком глубоко погрузилось в темную магию и сошло с ума.

Но он этого никогда не узнает.

— Кое-кто даже шептался, что вы знали о возможности мальчика победить вас и поэтому пытались убить его в младенчестве, но... потерпели неудачу.

Закончив последнюю фразу, Крауч невольно сжался, точно ожидая удара.

Риддл терпеть не мог, когда они все вели себя так, словно он мог причинить им вред при малейшем выражении несогласия. Был ли он глупцом, окружив себя дураками, которых требовалось покарать, чтобы подчинить себе?

Но слова Крауча имели смысл. Неужели его старшее "я" каким-то образом предвидело, что произойдет?

Это выставляло его странные поступки в совершенно ином свете.

Риддл выпрямился в кресле, сгорбленной поверженной фигуры как не бывало. Кажется, наметился новый план действий, который, вероятно, поможет найти ответы на все интересующие его вопросы.

Возможно, это была вовсе не его вина, может, в этом мальчике и было что-то особенное, разрушившее все планы Риддла.

— В этом было бы гораздо больше смысла, чем в бездумной попытке уничтожить семью Поттеров. Добудьте мне всю информацию; кажется, нам есть чем заняться в ближайшие месяцы, пока министерские ищейки будут нас преследовать.

* * *

— Значит, теперь у тебя есть свой дом? — небрежно спросил Дадли у Гарри, сидевшего на кухне за барной стойкой наблюдавшего, как тетушкин рисунок мелькает из стороны в сторону, занимаясь домашней выпечкой.

Гарри пытался проверить новую гипотезу: просто вливал свою магию в объекты, делая их видимыми, но при этом не заколдовывая их.

Казалось, это сработало: он смог видеть пластиковую посуду и кухонную мебель из искусственных материалов в ярких зеленых оттенках. Но когда он распространял это свечение статически вокруг себя, будто очерчивая сферу, оно неизбежно проникало и в человеческие структуры.

Это оказало на его тетю странное влияние: та как будто ощутила внезапный прилив энергии и горячее желание испечь домашнее печенье и принялась носиться по кухне, будто в нее вселился дух.

Если он не ошибался, ее узор на самом деле питался его собственной энергией, впитывая ее быстрее, чем пластиковый гарнитур.

"Это было похоже на слабый наркотик, возбуждающий чувства, — размышлял Гарри. — Усиливая уже испытываемые чувства, в данном случае голод, а так же в равной степени воздействуя на энергетические уровни таким образом, что повышенные желания могут быть удовлетворены".

Всегда ли это голод? Что если?..

— Гарри?

Он моргнул, слегка повернувшись, чтобы посмотреть туда, где сидел Дадли. Мягкий зеленый отпечаток магии Гарри осветил естественные оттенки его кузена, делая его форму более отчетливой.

— Да? — спросил он и с восхищением увидел, как что-то похожее на хмурые черты изменило форму рта на лице его кузена.

Он никогда раньше не видел выражения лиц, но теперь, когда он был так близко, его зеленый свет умудрялся заполнять обычно непрозрачные детали.

"Не идеально, но если он увеличит количество магии, выпущенной ближе к объекту…"

— Мама сказала, что ты унаследовал дом.

Голос его кузена звучал слегка нетерпеливо; Гарри кивнул.

— Да, похоже на то.

— И что?.. — спросил Дадли. Настала очередь Гарри нахмуриться.

— А что?

Дадли закатил глаза, и Гарри зачарованно рассматривал этот жест: казалось, круглые шары вращались на голом черепе.

Стоп, череп? Он был уверен, что это неправильно. Его двоюродный брат был довольно крупным и щекастым и уж точно не костлявым, у него никогда не было такой четкой мускулатуры.

Слабое мерцание магии снова изменило его зрение; видение черепа исчезло, сменившись плавными линиями зеленой скулы.

Только глаза превратились в пустые цветные впадины.

Дадли наклонился к нему, и жуткое зрелище безглазого изумрудного лица приблизилось.

Его кузен понизил голос до шепота.

— Я хотел узнать, ты уже водил Гермиону туда?..

Из кухни до Гарри внезапно донеслись шаги тети. Он слегка убавил поток своего магического света, и тело его кузена растворилось в мягких вихрях маггловских узоров, к которым он привык.

Гарри махнул рукой в приглашающем жесте, слез с табурета и отошел от барной стойки, направившись в пустую гостиную; там он повернулся и зашипел на кузена.

— Тихо! Ты хочешь, чтобы тетя Петуния занялась моей личной жизнью, прямо как твоей? Конечно, я ее туда не водил. Я даже сам там еще не был.

Дадли разочарованно фыркнул.

— Серьезно? У вас есть доступ к пустому, уединенному месту и вы не воспользовались этим? Я бы убил за…

Гарри потянулся, чтобы лениво шлепнуть кузена по руке.

— Хватит. Я не... я имею в виду, что действительно еще не думал... — Гарри умолк.

Ну, конечно, он думал — в общих чертах. А кто бы на его месте не думал? Но ему и в голову не приходило привести Гермиону в какой-нибудь заброшенный лондонский дом.

Во-первых, она будет слишком занята изучением книг или магических артефактов, чтобы отвлекаться на посторонние вещи.

Во-вторых, есть все шансы, что он окажется рядом с ней, копаясь в поисках чего-нибудь интересного.

И в-третьих, ему просто повезет, если это место либо не обрушится им на головы, либо не будет проклято какими-то странными заклинаниями или магическими существами.

И все же теперь, когда он действительно подумал об этом, ему захотелось посмотреть, есть ли там что-нибудь интересное; и, конечно же, Гермиона настоит на том, чтобы пойти с ним…

Дадли рассмеялся.

— Ну, наконец-то ты решился! Давай, приятель. Она действительно изменилась с прошлого лета. И то, что она делает со своими волосами... — Дадли внезапно неловко притих. — То есть, она... э-э... немного уложила их. И я думаю, что ее родители, должно быть, исправили ей зубы, или, может быть, это было заклинание, но они теперь не так... заметны…

Гарри небрежно пожал плечами, но сердце его сжалось.

Он никогда не видел ни ее волос, ни зубов. Он знал, что ее волосы русые, только потому, что Дадли сказал ему об этом много лет назад.

И до сих пор это никогда его не беспокоило.

Но беспокоит ли ее то, что он не замечает перемен в ней? Она никогда даже не упоминала о проблемах с зубами или о том, что исправляла их.

— Да уж,— сказал он сам себе и оставил все как есть.

Гермиона нахмурилась, глядя на Гарри, стоявшего, прислонившись к стене, и державшего свой посох на плече, его рука рассеянно теребила ткань зеленой рубашки.

Тетя всегда одевала его в зеленые, черные или серые рубашки на пуговицах и черные брюки. Гермиона задавалась вопросом, высказывал ли Гарри когда-нибудь свои предпочтения или просто позволял Петунии покупать всю его одежду.

С другой стороны, по словам Гарри, все ткани обычно были для него коричневыми, зелеными или черными, за исключением магической одежды, которая могла нести в себе печать заклинания или врожденные магические характеристики.

— Почему ты сменила прическу? — вопрос Гарри застал ее врасплох, Гермиона оторвалась от изучения его сапог из драконьей кожи и мыслей о том, каково это — видеть огненные узоры на ногах.

— Что?

Уголки рта Гарри опустились, что придавало ему почти хмурое выражение, лишь глаза, казалось, улыбались. Она давно привыкла к тому, что выражения его лица не всегда показывают его истинные чувства, — он не мог наблюдать мельчайшие детали языка тела других людей, поэтому часто его собственный язык тела отличался.

— Дадли сказал мне, что ты изменила прическу и... свои зубы.

Она подавила желание прикрыть рот рукой — ее слишком большие передние зубы были источником огорчения с ранних лет. Слишком много подлых прозвищ и слишком много смеющихся детей.

В минуту тщеславия перед Святочным балом она сама их исправила, и затем ей пришлось иметь дело с крайним неодобрением родителей к подобной тактике. Будучи дантистами, они не хотели видеть, как легко магия вытесняет их труды.

Но она даже не думала, что Гарри заметит. Это было сделано не для него, а для окружающих девушек, взгляды которых были прикованы к Гермионе, когда она держала его под руку.

— Так и есть.

Гарри слегка нахмурился.

— Почему? — он настаивал с таким же серьезным выражением лица, с каким мог бы ставить под сомнение законность сложной головоломки.

Гермиона сморщила нос.

— А почему бы и нет? Я это сделала просто потому, что я могу.

Гарри моргнул.

— Но почему размер зубов или прическа для тебя имеют значение?

Гермиона напомнила себе, что разговаривает с человеком, которому все равно, какого цвета на нем одежда. Кроме того, он был мальчиком, а, по словам ее матери, мужчинам никогда не понять изящности искусства украшения.

— Я хотела выглядеть по-другому, — она не сказала "привлекательней", потому что это звучало бы глупо. — Это не похоже на операцию.

Гарри элегантно перекинул посох к другому плечу и сложил руки на груди.

— Почему ты хочешь выглядеть по-другому?

Гермиона глубоко вздохнула.

— Что на тебя сегодня нашло? Я думала, мы будем практиковать твой новый способ зрения.

Гарри не сводил глаз с ее правой щеки, не отводил взгляда и не колебался ни на секунду.

— Я просто хочу понять, почему ты изменила свою внешность,— наконец, сказал он, и Гермиона вздохнула.

— Люди делают это постоянно. Для удобства, чтобы чувствовать себя комфортнее, быть популярными, у каждого свои причины. Мне никогда не нравились мои передние зубы, а с волосами иногда просто невозможно было справиться. Магия позволяет мне менять и то, и другое гораздо легче, чем любое маггловское средство, которое я когда-либо использовала. Почему такие неожиданные вопросы? Раньше тебе было все равно.

Услышав это, Гарри наконец отвел взгляд, опустив глаза и уставившись на свои ботинки, его лохматые темные волосы упали вперед, покрывая шрамы, пересекающие лицо.

— Понятия не имею. Я... не понимаю. Я бы никогда не узнал, что ты что-то изменила, если бы Дадли не упомянул об этом.

Гермиона встала и подошла к нему, тоже нахмурившись.

— Что все это значит на самом деле?

Гарри долго молчал, потом, наконец, снова поднял голову, медленно переводя взгляд с ее пальцев на лицо.

Будь на его месте любой другой мальчик, она покраснела бы от смущения, но было что-то особенное в том, как именно Гарри смотрел на нее, его взгляд был наполнен таким благоговейным восхищением, что Гермиона почувствовала себя красивой.

— Я никогда не задумывался об этом, потому что не было причин заботиться о том, что я не могу контролировать. Но сейчас, я... я хочу большего. Я хочу видеть тебя такой, какой видят тебя другие, я хочу знать о тебе все, а не слышать об этом от моего кузена. Я... Я хочу знать, когда ты грустишь или счастлива, не только по тому, как твое сердце бьется в лучах света, — глаза Гарри остановились на ее лице, и Гермиона почувствовала что-то необычное, прилив энергии затопил ее, это было гораздо больше чем должны были вызвать его слова; это определенно бодрило.

Он поднял руку и, к ее удивлению, обхватил ее лицо ладонями, и его ярко-зеленые глаза, казалось, пробежали по ее щекам, носу и обратно, затем вниз к ее рту.

— Я хочу видеть твои зубы, когда ты улыбаешься,— пробормотал Гарри, наклоняясь ближе, и она не смогла сдержать улыбки в ответ.

Он замер, и энергия, которую она чувствовала, удвоилась, заставляя ее дрожать в его руках. Он снова посмотрел ей в глаза, и она впервые встретилась с ним взглядом и почувствовала, как ее сердце забилось быстрее.

— Т-ты можешь видеть?— выдохнула Гермиона, и Гарри улыбнулся ей, его взгляд потеплел.

— Я тренировался с Дадли и тетей. Я не хотел применять это на тебе, пока не был уверен, — ответил Гарри, прежде чем между его бровями залегла складка. — Мое зрение еще не идеально. Например, все представляется зеленым, как цвет моей собственной души. И детали, как правило, отсутствуют... ну, со временем эта проблема может быть решена. Но вкладывать свою магию в людей гораздо труднее, чем вкладывать ее в предметы, и это имеет побочные эффекты.

— Увеличение энергии, — удивленно прошептала Гермиона, и Гарри усмехнулся; его большой палец скользнул по ее щеке мягким ласкающим движением.

— Да, и я предполагаю, что человек испытывает повышенное желание к любым искушениям. Моя тетя набрала два фунта с тех пор, как я начал практиковаться, она кричала об этом, стоя на весах в ванной. Дядя Вернон уходит на работу рано или работает над своим портфолио. Дадли звонит своей девушке или уходит на встречу с ней, или постоянно говорит о ней и о других...

Гарри притих, затем покачал головой; его руки опустились, оставив странный холод на ее коже.

Затем он отступил назад, и энергия, которую чувствовала Гермиона, покинула ее.

Но ее сердце все еще колотилось, и она обнаружила, что склоняется ближе к нему.

— ...это не имеет значения. Я хотел сделать тебе сюрприз, — неловко закончил Гарри.

Гермиона подошла к нему ближе, почти нос к носу.

— Это блестяще, Гарри! Именно то, чего ты так долго хотел! — настаивала Гермиона, смущенная тем, что он не выглядел таким же счастливым, как и она. — Разве ты не рад, что у тебя получилось? И без использования заклинаний левитации и прочих заметных чар?

Гарри кивнул, но не улыбнулся. Его глаза снова метнулись к ее лицу, фокусируясь между ее глазами.

— Но я не смогу использовать его все время. Слишком частое или долгое использование сильно меня истощает. Тебе важно, что я иногда не смогу тебя видеть?

Гермиона раздраженно фыркнула.

— Честно говоря, Гарри, ты меня видишь. Ты можешь выделить меня из сотен других едва ли не за секунду. Ты сказал, что я уникальна. Какое это имеет значение, что ты не видишь ни цвета моей проклятой одежды, ни формы моего носа. Ты можешь видеть человеческие души. Ты можешь изучать магию на уровне, о котором я могу лишь мечтать; я бы н-не раздумывая отказалась от собственного зрения, чтобы иметь представление о том, что ты можешь видеть в нашем мире.

Гарри уставился на нее, Гермиона ткнула его пальцем в грудь для выразительности, и он вздрогнул от удовольствия.

— И не смей больше походить на брошенного щенка, только лишь потому, что твой бабник-кузен сказал тебе, что я подстригла волосы, проколола уши или что-то в этом роде. Если я хочу, чтобы ты знал об этом, я расскажу тебе сама.

Гарри Потер потер грудь, ощущая прилив энергии, и обвел взглядом ее лицо, задержавшись на суровом выражении.

Он медленно улыбнулся, и от этого зрелища у нее перехватило дыхание.

— Я все равно узнаю, проколола ли ты уши или нет, — проговорил он мягко, слегка ухмыляясь. — И я никогда не позволю тебе променять нормальное зрение на то, что есть у меня. Это очень неудобно время от времени.

Гермиона фыркнула; она сомневалась, что кто-то, кроме Гарри, назовал бы свою инвалидность просто неудобством.

Гарри взял ее за руку и наклонился еще ближе, понизив голос до шепота.

— Теперь, когда все прояснилось... не хочешь ли ты исследовать заброшенное волшебное поместье вместе со мной?

Гермиона моргнула, заметив, как быстро сменилась тема разговора, а затем предвкушающе улыбнулась.

— Мог бы даже не спрашивать.

* * *

Дом на площади Гриммо показался Гермионе очень темным и мрачным; она несколько раз пробормотала об этом, постанывая при виде паутины и размахивая палочкой, разгоняя тучи пыли, взлетевшие в воздух, как только открылась старая деревянная дверь.

Для Гарри это место искрилось многовековой магией, всеми цветами радуги, которые он только мог видеть, дом был почти такой же живой, как Хогвартс. Зеленые деревянные полы были настолько старыми, что любое движение их узоров давным-давно замерло, а старая штукатурка на стенах блестела переливающимися узорами фиолетовой грунтовки, смешанного со множеством коричневых нитей животных компонентов.

Впереди в коридоре возвышался большой портрет, обрамленный уникальными темно-коричневыми дорогими шелковыми занавесками, намекающими на богатство, которым когда-то обладали Блэки.

В оттенках портрета проглядывалось слабое эхо человеческого рисунка: имитация личности души и, без сомнения, внешний облик.

Гарри находил магические портреты захватывающими, но в тоже время от них ему становилось не по себе; одно дело, если заклинание может так точно скопировать рисунок души на холсте, и совсем другое — что оно может украсть часть сущности человека. Ему так и не удалось выяснить, в чем дело, секреты заклинаний, оживлявших портреты, передавались из поколения в поколение мастерами живописи и подмастерьями.

Гарри точно знал лишь одно: что он никогда не будет заказывать свой портрет.

— Кто там? — раздался резкий требовательный голос. — Кто вошел в мой дом?

Гермиона вздрогнула, затем направилась вперед по коридору, Гарри медленно последовал за ней. Ему казалось странным разговаривать с кем-то, кто не был живым.

Это действительно казалось бессмысленным.

— Гермиона Грейнджер и Гарри Поттер. Он унаследовал этот дом, — ответила Гермиона, и портрет взвизгнул.

— ПОТТЕР?! Поттер унаследовал дом семьи Блэк?! Нет! Я НЕ СОГЛАСНА! — портрет шумно втянул в себя воздух. — КРИЧЕР! Кричер, ко мне, сейчас же!

Следом возник характерный желтый предупреждающий вихрь аппарировавшего домового эльфа, который взорвался ярким светом посреди комнаты, заставив Гермиону отпрыгнуть в сторону от удивления.

Портрет продолжил кричать.

— КРИЧЕР! НЕМЕДЛЕННО УБЕРИ ЭТИХ НЕЗВАНЫХ ГОСТЕЙ ИЗ ДОМА!

Гарри увидел, что свет домового эльфа становится ярче, и встал между ним и Гермионой, свободно держа посох перед собой, готовый защищаться, если понадобится.

— Успокойся, — проговорил он и увидел, как желтый свет замер, а затем услышал ужасный низкий стон.

— КРИЧЕР!

Портрет снова закричал, и Гарри повернулся к нему, сердито нахмурившись.

— Немедленно прекратите вопить, или я сниму вас со стены и засуну в ближайший чулан.

Женщина на портрете на секунду умолкла, но потом закричала снова.

— Этот дом никогда не будет твоим, Поттер . Мне все равно, что сделал мой презренный предатель-сын. Дом принадлежит семье! Кричер, делай, что я говорю, немедленно!

Домовой эльф, казалось, увядал, съеживаясь и наклоняясь все ближе к полу.

— Госпожа, Кричер не может. Кричеру велели сидеть смирно.

Сам эльф, казалось, пришел в ужас от того, что ему пришлось подчиниться. Гарри вздохнул и провел рукой по волосам.

Что ж, он полагал, что исследование не пройдет гладко. Авроры в мантиях, следовавшие за ними, определенно не пришли в восторг, когда они с Гермионой поднялись по ступенькам, и сейчас их огни мерцали тревожными волнами света.

— Не вините его, он не может ослушаться прямого приказа того, у кого есть право собственности, — проговорил Гарри строго. — Это низко — приравнивать домового эльфа к имуществу, но я сомневаюсь, что вас это волнует. Я владею этим домом и этим домовым эльфом, и вы ничего не можете с этим поделать.

Сам свет внутри портрета, казалось, вспыхнул за несколько секунд до того, как крик раздался снова — проклятия были такими мерзкими и громкими, что Гарри вздрогнул.

Затем он с силой ударил посохом по деревянному полу и сосредоточился на конструкции портрета: на зеленой деревянной раме, которая, без сомнения, была элегантной, и, что более важно, на сложных связующих заклинаниях, привязывающих портрет к стене дома.

Было бы очень нелегко справиться с этим с помощью традиционных заклинаний.

К счастью для их измученных ушей, Гарри был не совсем обычным волшебником.

Он крепче сжал ярко-красный посох и пожелал, чтобы рисунок на портрете изменился; ужасное эхо чистокровной ведьмы, которая, без сомнения, была полна праведного гнева, увидев, что дом унаследовал не кровный родственник, — пропало.

Гарри заменил его простым узором стены.

Эльф издал душераздирающий писк.

— Госпожа! О, госпожа! Куда вы пропали?! — завыло существо, длинные тонкие желтые лучи света ударили из его головы.

Гермиона ахнула.

— Стой! Прекрати, все в порядке! Пожалуйста!

Неужели это существо действительно так привязано к своей бывшей жестокой хозяйке, от которой Гарри их только что избавил?

— Остановись, — повторил Гарри и был рад, когда эльф, наконец, замер. — Мне очень жаль, но этот портрет разрушил мое хорошее впечатление об этом месте.

Эльф пробормотал что-то себе под нос.

— Если вы не понравились хозяйке, Кричер будет ненавидеть вас вечно.

Гермиона фыркнула.

— Я уважаю твое право иметь собственное мнение, но мы не сделали ничего плохого. Мы даже никогда не встречались с Сириусом Блэком. Гоблины послали Гарри письмо, в котором говорилось, что он владеет этим домом, и мы пришли посмотреть, есть ли здесь что-нибудь интересное, например, книги.

Домовой эльф, казалось, задумался.

— Сириус Блэк был презренным волшебником, предателем. Он не уважал семью.

Фиолетовое очертание Гермионы скрестило руки.

— И что? Это не имеет к нам никакого отношения. Абсолютно.

Гарри вздохнул.

— Мы будем держаться от тебя подальше. Или, если хочешь, я могу освободить тебя, дав одежду, и ты можешь найти новую работу в реестре домовых эльфов в Косом переулке…

Прежде чем Гарри успел продолжить, желтый свет эльфа завыл.

— Нет! Кикимер всегда служил благородным и древнейшим Блэкам! Кричер родился в этом доме, Кричер никогда не покинет его!

Гермиона усмехнулась.

— Ну, Гарри не Блэк, и если ты находишь нас настолько невыносимыми, если ты ненавидишь нас...

— О! — эльф взвыл и, казалось, упал еще ниже, если это только было возможно. Опустился на колени? Добавив немного своей магии, Гарри понял, что домовой эльф действительно стоит на коленях. — Кричер только что вспомнил! На генеалогическом древе Блэков есть Поттеры. Кикимер будет служить хозяину Поттеру, потому что в хозяине, несомненно, тоже должна течь кровь Блэков. Только не отсылайте Кикимера, Кикимер все сделает.

— Даже уборку? — пробормотала Гермиона, и Гарри подумал, что здесь было довольно-таки грязно, как и подобает дому, заброшенному, по крайней мере, уже десять лет.

— Хорошо, — вздохнув, проговорил Гарри. — Как хочешь. Я просто хочу исследовать это место и все. Я обещаю. Есть что-то, что мне нужно знать?

"Например, были ли другие портреты, которые могли бы осквернить его слух?"

— О нет, хозяин Поттер, совсем ничего. Кикимер все приберет и сделает дом подходящим для нового хозяина.

И желтый свет исчез с громким хлопком.

Гермиона вторила его вздоху.

— Что дальше?

Гарри улыбнулся ей.

— Мы отправляемся из коридора в великое неизвестное?

Палочка Гермионы мигом оказалась у нее в руке, сердцевина из жилы дракона горела оранжевыми огоньками драконьего огня.

— Тогда давай найдем библиотеку.

За один день они нашли библиотеку с множеством проклятых книг, гостиную без мебели и две спальни, полные различных видов раздражающих магических и маггловских вредителей.

За неделю эльф-домовик уничтожил практически всех вредителей, лишь в одном шкафу все еще остался боггарт, а множество проклятых предметов были тщательно помечены эльфийской магией в качестве предупреждения.

Кричер, казалось, любил свой дом больше, чем недолюбливал своего нового хозяина, и действительно сделал все, чтобы остаться. Гарри и Гермиона были вежливы с переутомленным существом, в надежде, что он перестанет метаться от бормотания проклятий до чрезмерно нетерпеливых расспросов. Гарри, например, не рискнул бы провести и одной ночи в этом доме из страха, что эльф может сойти с ума и убить его во сне.

Потратив несколько выходных на исследования, они превратили одну спальню в пустую комнату для испытаний, а другую — в лабораторию, убрали заклинания из десятков проклятых книг, позаботились об одном злобном боггарте, и Гермиона, наконец, подтвердила, что дом на площади Гриммо был не так уж плох, как при первом их посещении.

Гарри вспомнил частые намеки Дадли и, покраснев, отвернулся.

Несмотря на все время, проведенное вдвоем, между ними не было ничего, кроме поцелуя и рукопожатия. Гарри обнаружил, что тратит слишком много времени на размышления о некоторых частях тела Гермионы, которые он не мог видеть в деталях, даже с его увеличенным зрением. Когда он пытался переключить свои мысли на науку и изучение гормонов, ему не удавалось отвлечься, размышления о потенциальных процентах тестостерона и эстрогена, которые заставляют мозг чрезмерно сосредотачиваться на женской анатомии, лишь побуждало его еще больше думать о конечной цели этих гормонов, что заставляло его уже не только краснеть.

Это не мешало ему мечтать о теплом сине-фиолетовом свете, о том, как гладка на ощупь щека Гермионы под его пальцами, и о том, что еще может быть теплым и мягким, чего ему еще не довелось ощутить.

Это слишком отвлекало, и единственное, что могло заставить его мозг работать должным образом, — это нахождение новых головоломок и работа над их решением.

Ближе к концу лета тетя настояла, чтобы Гарри закончил учебу в Имперском колледже Лондона.

Сам же Гарри, с мыслями о магическом топливе и его потенциальном использовании, остановился на инженерном направлении, которое дало бы ему идеальную возможность продолжить свои исследования связи между электричеством и магией.

Затем, когда ему наскучила мысль ждать почти два года, чтобы хотя бы прикоснуться к работающему трансформатору, не говоря уже о том, чтобы разобрать его на части, он начал посещать занятия, посвященные медицине и человеческому телу, как всегда с нетерпением ожидая какой-нибудь новой идеи, которая могла бы расширить его знания о душе и ее тонкой, но сильной связи с человеческим телом.

К сожалению, без Гермионы занятия шли слишком медленно, скучно и сухо, по сравнению с его изучением магии и ярким зданием на площади Гриммо.

Он не обращал внимания на своих сверстников; все они были старше его и с любопытством смотрели на пятнадцатилетнего мальчика. По пятницам, как только заканчивались занятия, он садился в автобус, следующий прямо до площади Гриммо, которая находилась всего в нескольких минутах езды от колледжа. Там он продолжал изучать науку и магию и с нетерпением ждал прибытия Гермионы, ее успокаивающий свет был словно бальзам на душу.

Дядя, казалось, не возражал забирать его все позже и позже по выходным, а тетя, наоборот, считала неправильным, что он проводил так много времени наедине со своей девушкой.

Дадли лишь подмигнул на это, слишком сильно толкнув его локтем.

Гарри перепрыгивал с одного проекта на другой, и по мере того, как воздух становился все холоднее и пролетали месяцы, он обнаружил, что постепенно перемещает свои вещи в комнаты волшебного дома на площади Гриммо. Книги со шрифтом Брайля, которые он использовал для учебы, печатные заметки в переплетах, иногда дополнительные комплекты одежды — на случай, если очередной эксперимент пройдет неудачно.

То, что он не мог перевезти, он создавал: рабочий стол, стулья, обеденный стол, полки, стеклянные стаканы и металлические шкафы. Первый этаж был практически весь посвящен исследовательской деятельности: обширная библиотека Блэков рядом с его собственной коллекцией маггловских и магических работ, лаборатория и комнаты для испытаний прямо через зал. Лишь кухня была неприкосновенна — Кричер настаивал на исключении любых чар волшебников в своих владениях, хотя порой Гарри очень хотелось испытать проклятие нескончаемого потока на кухонной раковине и заклинание сохранения в кладовой. Верхние этажи использовались для хранения магических артефактов, которые он купил сам, нашел в доме или в своих хранилищах — всего, что нужно было изучить или над чем поэкспериментировать, когда было время или желание. Одна из комнат стала его спальней, хотя он еще не смог уговорить тетю и дядю позволить ему остаться на ночь. Чердак оставался забит бесчисленным хламом волшебной семьи, у Гарри еще не было времени исследовать его.

Однажды он попытался провести свою любопытную маггловскую семью внутрь дома волшебников, только чтобы изучить уникальный вид анти-маггловских оберегов. Когда он, наконец, убедил их пройти сквозь охранные чары, держа его за руки, то тетя первым делом уставилась на антикварную мебель, в то время как Дадли глазел на Кричера, а его дядя в очередной раз удивлялся доказательству того, что магия реальна и способна творить чудеса.

Казалось, жизнь легко укладывается в привычные рамки: изучение, проверка, изучение, подтверждение, повторное тестирование, изучение — все движется определенными шагами и сопровождается постоянным поиском чего-то нового.

Не имело значения, идет ли речь о его маггловском колледже или о его собственных магических исследованиях, Гарри всегда думал о будущих проектах, пытаясь найти смысл в двух параллелях и найти точку их соприкосновения.

Проводя время с Гермионой, он получал удовольствие от простого ее присутствия: он любил сидеть в свете нежно-фиолетового узора, когда она болтала о своих текущих исследованиях и спрашивала о его собственных, рассказывала о следующей работе Виолы или о новом задании, которое получила от своего магического репетитора.

И каждое воскресенье она читала ему вслух что-нибудь интересное из "Пророка", благодаря чему Гарри знал мельчайшие подробности неудавшегося побега из тюрьмы Азкабан под предводительством Крауча, и о побеге трех — возможно, пяти — Пожирателей Смерти, за которыми в настоящее время охотились. Гермиона рассказала ему о новых законах министерства, нацеленных на потенциальных Пожирателей Смерти, о смягчении законов, регулирующих использование веритасерума в отношении государственных служащих, подозреваемых в террористической деятельности, и усилении контроля над предполагаемой "темной магией". Об активно обсуждаемом аресте Лорда Малфоя, члена самого Визенгамота, и его последующем приговоре к заключению в Азкабане за многочисленные нарушения закона — пример того, что даже самые могущественные волшебники больше не могли спрятаться за взятками и своим политическим влиянием.

Гарри необходимо было знать, что волшебный мир не позволит ему так просто из него исчезнуть; кроме того, было проведено расследование о его местонахождении, а журнал "Еженедельник Ведьм" и вовсе запустил горячую линию на случай, если какая-нибудь счастливая волшебница заметит его в том или ином волшебном городе.

Но никто даже и не думал искать его в мире магглов.

Студентам Имперского колледжа Лондона Гарри Поттер казался странным, о нем часто рассуждали. Он был не самым молодым, кто когда-либо учился в колледже, но первым слепым студентом такого возраста. В то время как ему были предоставлены все удобства для слепых: брайлевские учебники и консультанты, к помощи которых прибегали другие студенты, мальчик не воспользовался ни собакой-поводырем, ни даже гидом, предпочитая использовать большую трость, как шутили некоторые, больше напоминавшую реквизит из фильма "Властелин Колец".

И все же Гарри Поттер обходился без посторонней помощи, отвергая все предложения и, казалось бы, потерявшись в своем собственном мире. Он целеустремленно переходил из класса в класс, сидя впереди и устремив на очередного профессора свой поразительный взгляд, словно заучивая каждое слово.

Он ничего не записывал, даже на компьютере, где слова Брайля можно было потом распечатать и прочесть. Но он всегда знал ответ, и можно было рассчитывать, что он подробно изучит любую проблему и представит ее в новом свете. Некоторые из профессоров стали полагаться на расспросы мальчика, чтобы продвинуть обсуждение выбранной темы, и не раз обнаруживали себя пораженными объемом его знаний.

Но Гарри Поттер не присоединился к многочисленным исследовательским группам, которые предлагали и даже просили его об этом. Слепой мальчик всегда был занят, и хотя у него не было с собой тетрадей и школьных учебников, он утверждал, что работает над продвинутой физикой и собственной теорией относительности.

Единственные, кто сомневался в нем, были те, кто еще не посещал занятия с его классом.

* * *

Крауч не мог сам найти мальчика, хотя целыми неделями прочесывал волшебные переулки и города в его поисках. Он следил за слухами и намеками, спекуляциями и отсутствующими комментариями.

Когда все это оказалось бесполезным, он обратился к устаревшим новостям, тому, что он пропустил, пока был пленником своего отца. Самые первые предположения были о том, что Гарри Поттер — Мальчик-Который-Выжил являлся Избранным, тем, кому суждено победить Темного Лорда.

Все нити, словно запутанная паутина, вели к Альбусу Дамблдору и его Ордену.

И следуя за этими нитями, однажды поздним вечером Крауч подслушал, как один из невыразимцев, пропуская очередной стакан, жаловался на свою работу, упоминая то, что имел возможность наблюдать в последнее время. Благодаря нескольким заклинаниям, волшебник рассказал намного больше, чем следовало, и когда услышанная информация оказалась еще более интересной, Крауч вывел пьяного волшебника в ночную темноту улицы и прижал его к темной стене, глядя в налитые кровью глаза, в которых, наконец, появился страх.

Затем он ворвался в его разум, сметая все клятвы молчания и заклинания, предназначенные, чтобы скрыть вещи, увиденные в одном из самых секретных мест Министерства — Отделе Тайн.

Этот волшебник уже никогда не станет прежним, вероятно, он никогда больше не заговорит, не пошевелится и даже не вздохнет, когда Крауч с ним закончит. Краучу-младшему было все равно, он просто упивался тем, что наконец-то добрался до истины.

Пророчество, лежащее на определенной полке, услышанное волшебником с инициалами Альбуса Дамблдора от ведьмы, имевшей те же инициалы, что и местный преподаватель предсказаний Хогвартса.

Пророчество, в котором говорилось о судьбах Темного Лорда и Гарри Поттера.

Крауч позволил невыразимцу упасть на землю и аппарировал, не потрудившись узнать, выживет ли этот волшебник.

* * *

Почти год после Турнира Альбус Дамблдор и его Орден искали пять оставшихся осколков души Тома Риддла.

Северус Снейп рассказал ему о новом воскресшем осколке души темного волшебника; истинной силе, стоящей за неудавшимся побегом из тюрьмы, такой же изуродованной, как и он сам, но гораздо менее искусной. Северус усмехнулся, и Альбус, выслушав описание кольца на пальце нового Темного Лорда, понял, что один крестраж мог находиться именно в этом кольце.

С другой стороны, дом Гонтов недавно сгорел дотла, точно так же, как давным-давно сгорел старый особняк Риддлов, который Альбус так старательно обыскивал.

Один за другим они прочесывали старые жилища Пожирателей Смерти. Малфой-Мэнор оказался чист, но Дамблдор давно подозревал, что подкинутый несколько лет назад дневник Тома Риддла находился именно там. Дальше следовали особняки верных последователей Волдеморта, таких, как Мальсибер, Лестрейндж, Розье, Роули, Макнейр, Кэрроу и Нотты. Они обнаружили множество запрещенных артефактов — некоторые из них были почти так же темны, как крестражи, которые они искали. Министерство прислушалось к советам Ордена Феникса, и аресты следовали один за другим.

Но ни чаши, ни медальона, ни диадемы они не нашли.

Поразмыслив, Дамблдор решил, что у него осталось всего три варианта. Одним из них был сам Хогвартс, который молодой Риддл посетил по крайней мере один раз, чтобы подать заявку на должность профессора защиты от темных искусств. Это был смелый шаг, и именно благодаря такому хитрому и дерзкому поступку он мог преуспеть.

Еще один осколок наверняка находился в хранилищах наиболее доверенных и чистокровных Пожирателей Смерти — в хранилищах Малфоя, Лестрейнджа и Нотта.

Малфоев Дамблдор сразу исключил: Темный Лорд не стал бы прятать два крестража у одного слуги. Нотты казались маловероятными — не вся семья последовала за Темным Лордом, только старший и самый жестокий из братьев.

Но Лестрейнджи были фанатичны и преданы своему господину.

Попасть внутрь хранилища будет действительно трудно — когда Лестрейнджи умерли в Азкабане от палочек авроров министерства, все их имущество, без имеющихся наследников, было отдано гоблинам в уплату их долга.

А гоблины могли обменять одно богатство лишь на что-то большее, в разы превосходящее требуемую вещь. Чтобы начать переговоры, Альбус Дамблдор послал к ним Билла Уизли, который привык с ними работать; получив доступ к хранилищу, они смогли бы впоследствии увидеть, находился ли там внутри один из трех крестражей.

Последнее место, куда можно было заглянуть, находилось в прошлом Тома Риддла, и с этой мыслью Альбус Дамблдор обосновался за своим столом с омутом памяти и начал искать в недрах своего собственного разума любую подсказку, где Том Риддл мог спрятать частичку своей души.