Слепота/Blindness (гет)

Гарри не прекращал практиковать свою магию, хотя ее пределы и раздражали его.

Он мог управлять своим собственным светом только определенным образом: либо наряду с прикосновениями, либо на расстоянии не более десяти футов.

Чуть дальше — и он чувствовал, будто протягивает руку, но не в силах дотянуться.

Его тетя рассказывала о волшебных палочках, а также упоминала некий переулок для таких, как он — Косая аллея или что-то в этом роде, — куда можно было попасть из паба, находящегося на одной из маггловских улиц, паба, который она не могла увидеть. Будучи маленькой, тетя всегда ждала свою сестру в машине вместе с матерью, боясь войти. Позже, повзрослев, полная храбрости Петуния позволила Лили провести ее внутрь и показать ей волшебный мир.

Во время разговора Гарри с волнением наблюдал за тем, как медленный пульс тетушки сразу ускорился, стоило ему начать настаивать на посещении этого места.

Он должен был получить палочку! Для экспериментальных целей, конечно. А почему бы и нет? Ведь то, что школа отвергла его, совсем не означало, что ему не дозволялось иметь палочку.

Вскоре тетя Петуния сдалась под напором убедительных доводов и, наконец, согласилась сделать его счастливым.

В конце концов, Гарри редко о чем-то просил.

Тетя предостерегала его.

Она рассказала, что он был кем-то особенным в волшебном мире, хотя практически никто и не знал о его состоянии. Гарри еще не понимал всего. Не осознавал, что человек, убивший его мать, был самым ужасным преступником, которого боялись все волшебники. Не понимал, что сам каким-то образом способствовал смерти этого монстра, и что весь волшебный мир, кажется, знает его имя.

Что шрам на его лице, о котором шептались, был знаком проклятия, шрам, который сделал его узнаваемым для каждого волшебника или ведьмы, слышавших эту историю.

Об этом говорилось в письме, которое пришло вместе с ним, когда его привезли к Дурслям.

Решение Гарри было простым. Он не хотел быть узнанным в момент своего первого похода со своей тетей в волшебный переулок. Он хотел только волшебную палочку и, возможно, несколько книг, которые тетя Петуния или Дадли могли бы прочесть ему вслух.

Гарри завязал глаза мягкой тканью. Тетя заверила его, что черная ткань покрывает все бледные, неровные отметины и не выглядит ужасно.

Затем, с решительной улыбкой он приготовился войти в место, которое ни он, ни его тетя не могли увидеть.

Петуния знала лишь улицу, но когда они приехали, Гарри сразу почувствовал волшебство — яркий свет, струящийся по широкому кругу.

Гарри повел их обоих на свет, и когда они оказались внутри паба, тетя вздохнула с облегчением.

У входа в переулок Петуния описала кирпичную стену, преграждающую путь.

Вместо этого Гарри увидел паутину: тонкую и точную, с несколькими ключевыми узлами, которые удерживали рисунок.

Он постучал по этим узлам рукой, стараясь передать им свой свет, и преграда растаяла, превратившись для них в простой воздух. Тетя ахнула от изумления, ее дрожащая рука крепко сжала руку Гарри.

Он улыбнулся.

В тот день Гарри подтвердил нечто новое, что изменило все. Магия действительно была частью света, который он видел, яркого и сильного. Ранее он делал некоторые предположения, видя, как сам манипулирует объектами с помощью своего собственного света, а так же по проблескам Виолы в Лондоне. Но при первом взгляде на "Дырявый котел" и Косую аллею, которые нисколько не изменились под тенью синтетической ткани, его догадка подтвердилась.

В отличие от его тети и других магглов, внутри ведьм и волшебников магия текла более густыми потоками. Магия освещала улицы в деталях, камни были полны света, здания выглядели такими плотными сгустками света, что он чувствовал себя ослепленным и словно видел их — в первый раз в своей жизни.

Это было уже слишком. Он не мог закрыть глаза, не мог посмотреть вниз или в сторону, чтобы разобрать образы. Его недремлющий разум впитывал всё вокруг, несмотря на то, что физически его глаза могли с трудом выносить это.

Несколько долгих минут Гарри стоял, крепко держа тетю за руку, а в другой руке сжимая трость и пытаясь как-то отфильтровать увиденное.

Это было все равно что стоять в центре Солнца, все было так живо: ярко и неистово в своем движении.

А небо! Воздух над ним струился светом, кружась, как на каком-то незнакомом ветру, двигаясь под музыку, которой он не знал.

Магия была повсюду, во всем. И Гарри Поттер видел это.

Он отпустил руку тети и пошел.

Петуния сказала, что у него есть счет в волшебном банке, рассказала о том, что его отец был достаточно богат, а так же о том, что у волшебников иные деньги.

Банк гоблинов, с его оранжевыми существами и острым металлическим оттенком, очаровал его. Волшебные деньги, сверкая золотой магией, ощущались тяжестью в руках. У Поттера действительно были свои деньги, хотя его ключ и был потерян. Получить замену было просто: капля крови, а значит, капля жизни в подтверждение его личности.

Петуния не любила гоблинов. Гарри подумал, что он, вероятно, тоже не любил бы, если бы мог видеть их ее глазами. Но их магия не знала уродства и сверкала эхом бесценных богатств, которые они охраняли.

Имея на руках монеты волшебников, Гарри был готов отправиться за волшебной палочкой.

Косая аллея была шумной: так много непонятных звуков, некоторые казались настолько чуждыми, что он мог только предположить: их издавали существа, о которых мир магглов даже не слышал. Теперь его постоянно окружали не только новые огни, но и запахи, звуки культуры, с которой он никогда раньше не сталкивался.

Вокруг царил хаос, но это было то, на что он столько времени надеялся.

По пути, пока тетя читала ему вывески магазинов, мимо которых они проходили, Гарри сделал две остановки.

Первая была в магазине одежды, где все материалы были необычны: где натуральный хлопок сверкал коричневым светом, а так же присутствовало множество материалов животного происхождения, излучающих разнообразные оттенки, некоторые из которых он не узнавал.

Сапоги на витрине горели оранжевым огнем.

Драконы.

Это заставило его сердце трепетать от волнения. И хотя тетя Петуния упиралась и утверждала, что эти сапоги стоят невероятно дорого, Гарри не поддался.

Он вышел из магазина с огнем на ногах, оранжево-желтым сиянием, которое мог видеть только он, и мантией на плечах, струящейся серебряным светом, словно Луна.

Второй остановкой стал книжный магазин, где Гарри узнал, что магический мир не использует шрифт Брайля или любой другой, похожий на него. С помощью тети он купил три книги в кожаных переплетах, их волшебные страницы источали магию, но слов, которые он мог бы прочесть, не было.

Это разочаровывало, печалило, но было ожидаемо. Если бы его сородичи обучали слепых учеников, они бы не прогнали его.

Лавка волшебных палочек Олливандера сияла, как солнце на Аллее звезд, она была настолько полна света, что Гарри запнулся, войдя внутрь.

Здесь пахло деревом и заплесневелыми ящиками, водой, огнем и электрическим зарядом, о которых он мог думать, только как о магии, и этот запах подстегивал его идти вперед в тихий магазин, представляя, какие возможности перед ним откроются.

Волшебник, который ждал их у прилавка, сверкал радугой цветов, похожей на то, как, по его мнению, выглядел бы калейдоскоп для нормальных глаз. И каждый из этих цветов, казалось, был связан с яркими огнями, заполняющими магазин, с блеском деревьев, слишком многочисленных, чтобы сосчитать, волокнами мякоти и теперь знакомым звоном дракона, смешанным с новыми необычными оттенками, о которых он мог лишь догадываться.

Магия волшебника обрушилась на него волной, изучая, оценивая, измеряя, словно рулеткой, кружась в воздухе.

— Вы говорите, мистер Дурсль? Вы кажетесь слишком взрослым для первокурсника Хогвартса... кого-то вы мне напоминаете. Осмелюсь предположить, что вы пытаетесь пустить мне пыль в глаза. Хе-хе...

Старик слегка усмехнулся, указывая рукой на ткань, закрывавшую лицо Гарри.

Гарри улыбнулся в ответ, но промолчал. Он слышал, как тетя нервно переминается с ноги на ногу.

— Не так уж много слепых волшебников. Джастин Храбрый в сказках был слепым волшебником, рыцарем, который убил особенно беспокойного грифона... В наше время лишь двое из известных мне волшебников слепы. В магическом мире такое случается редко. Это для нас неестественно…

Пожилой волшебник многозначительно замолчал, но Гарри снова лишь кивнул.

Старик фыркнул.

— Обычно мои клиенты так и рвутся рассказать о себе, не могу заставить их умолкнуть. Вы странный молодой человек, и я сейчас имею в виду не ваши глаза.

Он отошел в сторону.

— Что ж, вы можете выбрать, мистер Дурсль.

Гарри ждал, с жадностью наблюдая, как магия этого человека, казалось, раскалывалась и кружилась в нескольких направлениях одновременно.

— Обычно дети вашего возраста связывают себя с особой палочкой, целенаправленно подогнанной под них, и таким образом учатся колдовать. Но я вижу, что вы уже несете с собой что-то, что может быть гораздо более созвучно вам.

Рука Гарри сжала трость, которой он пользовался. Это была мелкозернистая древесина, точнее, дуб. Ему нравилось, как этот ровный зеленый свет все еще оставался в его видении, древесина дерева, которое жило сто лет в мире, а затем умерло и было преобразовано в твердую опору.

В нормальном мире было много вещей, которые не содержали искр жизни, — черные дыры, глазами Гарри. Контакт с бетоном, в частности, был похож на ходьбу в темноте, и бордюры не раз заставляли его спотыкаться.

Чем больше обрабатывается объект, тем меньше жизни в нем остается. И когда другие пытались предложить ему пластик и углеродное волокно — более легкие для использования трости, Гарри с гримасой отвращения отвергал их темные тени. Он предпочитал видеть то, что вело его, и держать в руке отголосок жизни.

Гарри пожал плечами.

— Это просто деревянная трость.

— Ах, так оно и есть... — протянул Олливандер. — Но каждая палочка, вышедшая из моих рук, когда-то была просто куском дерева. Я придаю ему форму, вкладываю в него сердцевину и делаю его чем-то новым и уникальным. Важна и длина, и тип, и даже день, в который они были сделаны. И каждое существо, которое отдает часть себя, чтобы создать волшебную палочку, также дает ей индивидуальность. Сердечная жила дракона для свирепости и гордости, волосы единорога для уверенности и чистоты, перо феникса для храбрости и верности. Моя специальность заключается в создании каждой из них, и все же именно они обладают своими особенными бесконечными возможностями.

Волшебник остановился, и его магия тут же принесла ему что-то длинное и струящееся, с сочащейся зеленой жизнью свежесрубленного дерева.

— Палочка, связанная со своим хозяином, будет работать лучше, чем любая другая. Связь становится сильнее с каждым использованием, с каждым днем, проведенным вместе. Но скажите, что вы всегда носите с собой? Трость. Для вас я рекомендую кое-что иное.

Гарри нахмурился.

— Моя мать использовала палочку в Хогвартсе. Я полагал, что так будет лучше.

Олливандер вздохнул.

— Как банально. Я считаю, что обычным волшебным школам не хватает кое-чего важного. Экспериментирование — искусство быть иным. Только определенные ингредиенты, только оговоренные домашние животные, только регламентированная одежда. Жесткие ограничения, пф...

Он закашлялся и что-то проворчал, затем протянул Гарри какой-то предмет, и тот рефлекторно потянулся, чтобы схватить его.

— Это, мой мальчик, волшебный посох. Да, они давно устарели, и большинство молодых людей не зря предпочитают современные палочки. Они более мобильны, более гибки для новых ярких заклинаний. Быстры и легки. Посох же в наши дни требует мужества. Я вырезал его из тисовой ветки всего несколько недель назад.

Гарри отложил трость в сторону и провел руками по дереву, ощупывая поверхность, наблюдая за медленным водоворотом зеленого света.

Но там была только зелень, ни одного аромата волшебных существ, которые он видел в волшебных палочках вокруг него.

— Где же его сердцевина? — спросил Гарри, и Олливандер удивленно хмыкнул.

— Ах да, конечно, я удивлен, что вы догадались. Большинство волшебников, использующих посохи, предпочитают прятать свои палочки внутри них. Небольшой обман — иметь возможность пользоваться силой палочки и посохом, придающим больше важности и мощи. Но это не работает должным образом, если не использовать его по назначению. Немногие в наши дни желают и, более того, действительно могут владеть настоящим посохом, поэтому я редко их создаю. Этот посох еще не закончен.

— Тогда как я буду его использовать? — спросил Гарри, и Олливандер вздохнул.

— Вы и не будете. Мы найдём палочку, которая вам подойдёт, и я, найдя ветку ее дерева, вырежу вам посох, затем возьму сердцевину палочки и помещу в него. Так же вы сможете добавить камень или два — для точной фокусировки.

— Так просто? — спросил Гарри, и Олливандер фыркнул в ответ.

— Конечно, нет! Я мастер своего дела. Думаете, я так запросто кому-нибудь рассказываю свои секреты?

Гарри покачал головой, и старый волшебник вздохнул.

— Или я могу просто продать вам палочку. Что вы предпочтете?

Маг, казалось, смирился. Но Гарри показалось, что Олливандеру больше хочется бросить ему вызов, нежели продать палочку.

К тому же посох казался намного более полезным, чем палочка, тогда как он мог выполнять и роль трости. Гарри мог взять его с собой в школу, в парк. Всегда есть возможность увеличить его магию с помощью фокусирования, если это необходимо в чрезвычайной ситуации.

Он ведь не пойдет в магическую школу, где будут оценивать его посох. Он будет в мире магглов, с новой, более сложной тростью, но все еще просто тростью слепого мальчика.

— Посох, — сказал он и увидел, как от волнения задрожал спектр света, исходящий от пожилого волшебника.

Потребовался целый час, чтобы найти палочку, которая приняла бы Гарри. Дерево было остролистом, рисунок которого он сразу узнал, такое же дерево украшало парк возле его дома. Внутри алый свет струился пернатым узором, который намекал на огонь, хотя и издавал легкую мелодию, согревавшую его сердце.

— Перо Феникса, — произнес Олливандер подозрительно тихим голосом. Свет, исходивший от него, потускнел, будто ему пришлось смириться с каким-то тяжёлым и неприятным умозаключением.

Но больше он ничего не сказал, а Гарри не спросил. Он обнаружил, что не хочет отдавать тонкую древесину палочки, чувствуя, будто у него отнимали что-то очень ценное.

— Неделю, может, больше, — тихо произнёс Олливандер. — Я пришлю его совой, если вам это будет удобно.

Петуния подошла ближе.

— Гарри, я думаю, так будет лучше.

Он знал, что тетя предпочла бы сюда не возвращаться. Ее обычный цвет потемнел от беспокойства; она находилась не в своей стихии, вокруг было слишком много странных людей и вещей, которых она не понимала.

Повернувшись, Гарри осторожно потянулся к ней, слегка замешкавшись, прежде чем взять ее за руку и мягко сжать.

Он понял, что увидеть нормального человека труднее. Теперь их свет казался ему более тусклым по сравнению с яркими нимбами ведьм и волшебников, мимо которых они проходили. Руки Олливандера были цилиндрами струящегося света, легко различимыми на его пути.

Тетушкины были более тусклыми по сравнению с остальными, но узнаваемыми благодаря ее массивной фигуре.

— Хорошо, — Гарри поднял взгляд на мастера. — Только по возможности доставьте его ночью. Мы живем в маггловском районе.

Петуния облегченно вздохнула, и Олливандер хлопнул в ладоши в знак согласия.

Когда посох пришел, его держали в когтях две совы; Гарри едва различил их бледно-голубые с белым формы у своего окна. Он принял сверток, завернутый в рельефную бумагу, и осторожно её отодвинул.

Посох светился ярко-алым светом, красным, как глаза монстра, убившего его мать, словно огненный феникс, восстающий из пепла и поющий в его руках.

Гарри почувствовал тепло от прикосновения, увидел, как свет струится от него к посоху, как два разных существа становятся одним целым, узнавая друг в друге брата.

Ему хотелось бы встретиться с владельцем пера, которое теперь было всегда с ним. Гарри подумал, что они волне могли бы поладить.

С появлением посоха стали возможны новые чудеса.

Сидя в своей комнате, куда время от времени заходил его двоюродный брат, Гарри управлял своим миром. Он сделал себя невосприимчивым к огню, практиковался в левитации. Он даже смог поднять Дадли в воздух; заставил его кровать исчезнуть.

Гарри вылечил сломанный на уроке бокса палец кузена. Он подшучивал над детьми в парке, которые когда-то шептались у него за спиной; оживил мертвое дерево, взял ветку и превратил ее в уголь, горевший красным огнем; превратил птицу в стекло и подарил ее тете; починил обеденный стол, у которого сломалась ножка, и заменил темный винил кухонного пола зеленым деревом, искрящимся жизнью.

Через несколько месяцев дом Дурслей уже не выглядел прежним, Гарри сделал его своей тренировочной площадкой, и произнесённые заклинания не исчезали. Они оставались сильными и яркими. И вместе с этим желание Гарри узнать больше только усилилось.

Когда занятия возобновились, он стал искать Виолу с новой решимостью.

В его школе была ведьма или волшебник, еще один изгнанник, и его присутствие сейчас значило больше, чем когда-либо.

Потому что вместе с другим магом, с глазами, которые могли видеть, волшебный мир больше не будет вне его досягаемости, не будет ограничен тетиным чтением книг с заклинаниями, которые она, к тому же, не понимала.

И когда Гарри, наконец, увидел сине-фиолетовый свет, он сделал свой ход.

Гермиона сразу поняла, в чем разница, и от единственно возможного вывода у нее закружилась голова.

В прошлом семестре она взяла на себя миссию узнать все о Гарри Поттере, как о мальчике из ее собственной школы, так и о знаменитом волшебнике, о котором писали в книгах. Чем больше она узнавала, тем больше убеждалась, что ее Гарри Поттер — это не Мальчик-Который-Выжил.

Мальчик-Который-Выжил побеждал ведьм, учился у авроров и имел шрам от удара молнии на лбу. На бумаге был изображен высокий мальчик, шрам которого спускался вниз в стилизованном великолепии, он держал палочку в руках высоко и уверенно, темные волосы были гладко зачесаны назад. Он был где-то за пределами страны, путешествуя с наставниками, слишком занятый, чтобы посещать Хогвартс, и не без причины избегал назойливого внимания нетерпеливой волшебной прессы.

У маггла Гарри Поттера был шрам, да, но он был уродливой линией, пересекающей его глаза, возможно, смутно напоминавшей молнию, но ничего красивого или величественного в нем не было. Он разветвлялся и рассекал кожу, образуя бледные линии, будто паучьи лапки, которые разделяли его брови и плохо смотрелись на благородном лице. Его волосы были черными, да, но они были непослушными, ниспадая на лицо длинными прядями, которые он, казалось, никогда не замечал.

Ничто не связывало его с волшебным миром, кроме имени.

Это было до первого дня нового семестра, когда Гермиона увидела его идущим по коридорам в сапогах из драконьей кожи.

То, что она заметила их первой, могло показаться странным, но в большинстве случаев ее глаза были устремлены в пол, избегая взглядов своих сверстников; к тому же, она видела подобные сапоги в на витрине мадам Малкин в своё первое посещение в Косой аллеи и была поражена ими, зная, что они были из настоящей кожи дракона, зверя, которого она считала мифом всего несколько дней назад. Их существование привлекло ее внимание, а их ценник привёл в ужас.

Любой, кто видел драконью шкуру раньше, никогда бы не принял ее форму или качество ни за что другое.

Но потом она увидела трость в его руке, не похожую на обычную бледную древесину прошлого года. Он был сделан из отполированного темно-коричневого дерева с золотым отблеском. На верхнем изгибе сверкали два маленьких красных камешка, похожие на глаза змеи.

И наиболее красноречивыми были руны, вырезанные с кропотливым терпением вдоль его поверхности трости в виде мягкой спирали. Волшебные руны, как в ее книгах.

Знал ли он вообще, что они там? Была ли его слепота всего лишь игрой?

Она так растерялась, что не успела обойти его. Его поразительные зеленые глаза смотрели ей в лицо, не совсем встречаясь с ее взглядом, но, тем не менее, казалось, что он смотрит прямо на нее.

Он увидел ее.

— Viola, — пробормотал он и протянул к ней левую руку, — мне нужно с тобой поговорить.

Гермиона неуверенно перевела взгляд с его руки на лицо.

— Я... Я не та, за кого ты меня принимаешь.

От своего заикания она совсем смутилась и румянец хлынул потоком по ее щекам.

Гарри Поттер улыбнулся.

— Ты ведьма, не так ли?

И Гермиона Грейнджер почувствовала, что последние сомнения исчезли.

— К-к-как ты у-у-узнал? — прошептала она, и Гарри сделал еще один шаг вперед, его рука блуждала, ища, пока не коснулась ее плеча и мягко сжала.

— Вот об этом я и хочу с тобой поговорить. Пожалуйста!

На это она никак не могла ответить отказом.