Солнце вставало над Асгардом (джен)

Ник­то не за­метит твои слё­зы,

Ник­то не за­метит твою тос­ку,

Ник­то не за­метит твою боль,

Но за­то все они за­метят твои ошиб­ки.

Ло­ки сто­ял в цен­тре боль­шо­го за­ла. На нем не бы­ло ни ус­тра­ша­юще­го шле­ма, ни пла­ща, ни не­из­менной бро­ни из ко­жи и ста­ли. Без нее он чувс­тво­вал се­бя не­уют­но — он при­вык к сво­ему об­ла­чению как ко вто­рой ко­же, и те­перь нап­ря­жён­но още­тинил­ся, гля­дя на ок­ру­жа­ющих асов. Кин­жа­лов, ра­зуме­ет­ся, при нем то­же не бы­ло — их заб­ра­ли в пер­вую оче­редь. Это бы­ло смеш­но. Он не стал бы пус­кать их в ход на су­де в Ас­гарде, да­же ес­ли бы мог — а он мог. Кон­фиска­цию кин­жа­лов Ло­ки рас­це­нил прак­ти­чес­ки как ос­кор­бле­ние. Его мог­ли счи­тать кем угод­но — зло­де­ем, лгу­ном, смуть­яном, об­ви­нять в жес­то­кос­ти и са­модурс­тве, но толь­ко не в от­сутс­твии ума. Пус­кать в ход ору­жие в его по­ложе­нии бы­ло уде­лом глуп­цов. Глуп­цом Ло­ки ни­ког­да не был. Он не счи­тал глу­постью да­же по­пыт­ку зах­ва­тить власть над Мид­гардом. Да, воз­можно это бы­ло не­даль­но­вид­но, но не глу­по. И как ми­нимум, за­бав­но. Из раз­ду­мий его выр­вал го­лос От­ца всех От­цов. Су­дили­ще бы­ло тор­жес­твен­ным — как-ни­как, пуб­лично ка­рали бо­га. Обыч­но Один не вы­носит при­гово­ры, но сей­час ре­шил ока­зать честь. В этом бы­ло очень мно­го иро­нии и ли­цеме­рия — Отец лич­но об­ре­кал его на бес­ко­неч­ное му­чение, слов­но Ло­ки был нас­толь­ко ва­жен для не­го…

— …За мно­гочис­ленные прес­тупле­ния, при­вед­шие к ги­бели со­тен жи­телей Мид­гарда, кра­жу мо­гущес­твен­но­го ар­те­фак­та и ис­поль­зо­вание его в сво­их це­лях, по­пыт­ку соб­рать ар­мию для по­коре­ния Зем­ли… — Один взял се­кун­дную па­узу и за­тем про­дол­жил: — Ло­ки, сын Лафея, при­гова­рива­ет­ся к бес­сроч­но­му тю­рем­но­му за­точе­нию меж­ду Ми­рами.

Страж­ни­ки с иде­аль­ной вып­равкой выс­тро­ились вдоль стен по пе­римет­ру за­ла. Ря­дом с блис­та­ющим тро­ном Оди­на за­нимал свое мес­то Тор. На про­тяже­нии все­го су­да он не про­ронил ни сло­ва. Ло­ки, не по­вора­чивая го­ловы, стре­митель­но ох­ва­тывал взгля­дом трон­ный зал — от зо­лоче­ных ка­пите­лей и бо­гатых бар­хатных за­наве­сей до изыс­канной гра­виров­ки на бро­не ко­ролев­ской стра­жи. Не­пода­леку от То­ра вни­матель­но наб­лю­дал за про­цес­сом свет­ло­воло­сый маль­чик с изум­рудно-зе­лены­ми гла­зами. Син­дри, сын бра­та. Про­мель­кну­ла мысль о том, что вряд ли маль­чик по­нима­ет, что здесь про­ис­хо­дит. У не­го не бу­дет вы­бора, кро­ме как при­со­еди­нить­ся к от­цу и де­ду в их пра­вед­ном гне­ве. Что ж, в семье рас­тет ещё один судья, прав­да в от­ли­чие от ос­таль­ных, судья не­воль­ный. Ло­ки бы­ло не при­выкать.

Тем вре­менем, Один под­нялся, и те­перь он воз­вы­шал­ся над за­лом гроз­ной си­лой и воп­ло­щени­ем спра­вед­ли­вос­ти.

— Боль­ше ни­каких ил­лю­зий и ни­каких вы­ходок, Ло­ки. Тюрь­ма, в ко­торую ты от­пра­вишь­ся, на­ходит­ся за пре­дела­ми каж­до­го из де­вяти Ми­ров. Твоя ма­гия там бес­силь­на. Я ли­шаю те­бя этой воз­можнос­ти — ты зло­упот­ре­бил ею ра­нее, опо­зорив и пре­дав Ас­гард. — Один сде­лал па­ру ша­гов впе­рёд. — Твои зак­лю­читель­ные сло­ва?

— Спа­сибо, отец. Ты так ве­лико­душен. Я по­ражен, — Ло­ки кар­тинно при­под­нял бровь.

Сар­казм всег­да был луч­шим спо­собом за­мас­ки­ровать боль. Отец ни­чего не за­метит, как не за­мечал ни­ког­да. Никто не вспоминал о ссылке Тора, низвергнутого в Мидгард, но все помнили о каждом промахе бога озорства. Все здесь были запятнаны, но средоточием зла был он. Фарс.

Возможно, в тюрьме он не сможет менять лица, но никто не отнимет у него способность надевать иные маски, скрывающие подлинные чувства и подлинную тоску. Маски гордости.

— Ты ра­зоча­ровал ме­ня.

Один на се­кун­ду встре­тил­ся с ним взгля­дом, за­тем мол­ча раз­вернул­ся и нап­ра­вил­ся к вы­ходу из трон­но­го за­ла. Два лич­ных страж­ни­ка без­мол­вны­ми те­нями пос­ле­дова­ли за ним.

«Мож­но по­думать, ког­да-то бы­ло ина­че, отец. Я всег­да был тво­им ра­зоча­рова­ни­ем»

Тя­жёлые две­ри с бо­гатой резь­бой бес­шумно от­кры­лись, про­пус­кая про­цес­сию, но Один не ус­пел дой­ти до вы­хода. От­ку­да-то раз­дался стран­ный низ­кий гул. На­рас­та­ющий шум до­носил­ся од­новре­мен­но ни­от­ку­да — и отов­сю­ду. Тор при­под­нялся над сво­им крес­лом и обес­по­ко­ен­но ог­ля­дывал зал. Не­из­вес­тно, где был ис­точник зву­ка, но оче­вид­но бы­ло од­но — он приб­ли­жал­ся. Это бы­ло по­хоже на ог­ромный во­допад — из тех, чьи во­ды спо­соб­ны убить лю­бого, втоп­тать в зем­лю, раз­да­вить сво­ей сти­хий­ной не­кон­тро­лиру­емой си­лой. Иног­да та­ким во­допа­дом за­кан­чи­ва­ет­ся спо­кой­ная ре­ка, и об опас­ности пре­дуп­режда­ет лишь на­рас­та­ющий шум. По­нача­лу ты слы­шишь не­яс­ный шо­рох, ко­торый пос­те­пен­но ста­новит­ся гром­че и от­чётли­вее. Чем бли­же к об­ры­ву, тем боль­ше шум прев­ра­ща­ет­ся в ог­лу­шитель­ный гро­хот сти­хии, а ре­ка стре­митель­но не­сет те­бя на вер­ную смерть.

Ло­ки не со­бирал­ся уми­рать — та­кая воз­вы­шен­ная дра­ма бы­ла не в его сти­ле, од­на­ко он не воз­ра­жал про­тив неп­ред­ска­зу­емо­го вме­шатель­ства в тос­кли­вый про­цесс пуб­лично­го уни­жения. Нас­то­рожен­ное лю­бопытс­тво хищ­ни­ка, го­тово­го бро­сить­ся в лю­бой мо­мент, за­пол­ня­ло его соз­на­ние без ос­татка.

Стены тронного зала содрогнулись. Как в замедленной съёмке, Локи смотрел на хлопья позолоты медленно осыпающиеся с потолка. Они были похожи на снег — кружились в воздухе и, словно нехотя, опускались на пол, тускло поблескивая на узорчатых плитах. Золотистая пыль оседала на черном бархате камзола. Он поднял руки, закованные в цепи, и задумчиво подул на ладони, поднимая в воздух невесомое блестящее конфетти. По потолку побежала трещина, искажая старинную мозаику. Прославленные битвы, мудрость Одина, портреты богов — всех, кроме него самого, разрушались и осыпались на пол тронного зала, словно их никогда не существовало. Локи не имел чести быть изображенным на мозаиках и фресках Асгарда, в отличие от могущественного брата.

В считанные мгновения трещина превратилась в широкий разлом, и каменная плита пошатнулась. Локи резко обернулся, услышав детский крик. Синдри в панике бросился к дальней стене зала — тяжёлые камни с грохотом падали на пол, разбивая вдребезги без разбора все, чего касались. Потолок дрогнул.

— Синдри, уходи оттуда, беги к выходу! — закричал Тор, сбрасывая тяжёлый красный плащ. Он бросился на помощь, но очередной упавший камень заставил отскочить в сторону.

Он не успеет, подумал Локи. Не успеет. Смертельно перепуганный ребенок прижимался к колонне всего в паре метров от него, и казалось, не слышал отца. Дворец застонал, словно был живым существом, и потолок обрушился с чудовищным грохотом. Последним, что увидел Тор, бросаясь к сыну через весь зал, был Локи, метнувшийся в сторону ребенка, парализованного от ужаса. Цепи сковывали движения, но прежде чем гигантский кусок потолка обрушил колонну, он схватил Синдри и повалил его на пол, закрывая собой.

Черные клубы пыли окутали зал и мгновенно погрузили его во мглу. Ослеплённый и оглушенный, Тор лежал навзничь рядом с троном, не в силах разглядеть даже очертаний собственной руки. Падающая капитель колонны разнесла вдребезги светильник из тончайшего стекла, и тонкие невесомые осколки полоснули его по щеке, оставляя глубокие длинные порезы. Лёгкие, заполненные тяжёлой пыльной массой, разрывались от боли. Это была катастрофа, которой не помнил Асгард. Непостижимая, не укладывающаяся в голове катастрофа. Тор не испытывал такого ужаса ни в одной из битв. На поле боя катастрофу ждёшь как данность, но здесь, в тронном зале Отца?! Невозможно, немыслимо, но это было реальностью. Его впервые накрыл парализующий ужас.

Синдри был его единственной отрадой и надеждой после гибели леди Сиф. Даже помыслить о том, что он потерял ещё и его, было невыносимо — этого не могло произойти, и Тор сам не замечал, что бесконечно повторяет имя сына, лежа на разбитом полу, окрашивая струйками крови багрово-красный плащ. Капли крови медленно стекали вниз, сливаясь с тканью, и исчезали в складках бархата. Незримые кроваво-красные следы на кроваво-красной материи, сотканной асами для достойного преемника Одина.

Тучи пыли постепенно оседали, через дыру в потолке проникал солнечный свет, неестественно преломляясь в разбитых витражах. Массив камня был разрушен безвозвратно, словно это был не купол тронного зала, построенный на века, а яичная скорлупа. Реальность ускользала, расплывалась перед глазами, превращалась в болезненный морок. Где-то здесь маячила смерть, и Тор был готов молиться любым богам, чтобы смерть обошла этот зал стороной, но богом здесь был он сам. Беспомощный бог, которому недоставало другого бога. Молиться было некому.

— Господин, пройдите с нами, вас должны осмотреть придворные врачи.

Тора осторожно тронули за плечо. Один замер поодаль, глядя куда-то вверх, похожий на неподвижную торжественную статую. Вся торжественность разлетелась в клочья за несколько мгновений, и богатое облачение Всеотца среди руин некогда блистающего дворца смотрелось абсурдно и неуместно. Он не пострадал — стражники закрыли верховного властителя Асгарда, когда тот уже практически покинул зал. Много веков назад искусные архитекторы и строители возводили стены этого дворца, непоколебимого и вечного, на тысячелетия вперед. Их мастерство более ничего не стоило. Громовержца вырвали из полузабытья, он оттолкнул стражу и бросился к грудам камней.

— Синдри! Приступите к разбору завалов немедленно! — он в отчаянии попытался сдвинуть ближайшую плиту, но она была неподъемной — даже для него. Тор снова почувствовал себя беспомощным — его феноменальная сила терялась рядом с этим чудовищным могильным курганом. Каждая каменная плита, каждый свод, каждый кирпич в кладке этих стен, вечные и непоколебимые, неподвластные силам ни асов, ни людей… Бесстрастные даже перед лицом верховных богов. Тор не мог сделать ничего, это было невыносимо, и он лишь метался из стороны в сторону, не замечая ни ран, ни ушибов, ни боли в груди. Он мог управлять стихией, громом и молниями, но не мог спасти собственного сына во дворце родного отца. Беда настигла там, где ее ожидали в последнюю очередь.

Стража безуспешно оттаскивала его в сторону. Один медленно приблизился и положил руку сыну на плечо.

— Ты ничего не сможешь сделать сейчас и никак им не поможешь. Позволь врачам обработать рану. Покинь дворец.

— Отец, ты не видишь, что произошло?! — Тор отстранился, оттолкнув очередного стражника к стене — сильнее, чем стоило бы, но он не контролировал себя.

— Я прекрасно вижу и слышу все, что здесь происходит, сын мой, — Один сухо и спокойно посмотрел на него, и добавил: — Если ты помнишь, я отдал глаз за способность видеть больше, чем доступно глазу любого существа в этих мирах. Я наблюдал все то же самое, что и ты. Ты ничем не поможешь сыну, если будешь обессиленный и окровавленный безуспешно разбирать камни в этом зале.

— Я никуда не…

— Нет, ты пойдешь. — Один повысил голос и властно подтолкнул Тора в сторону выхода. — Ты пойдешь в лечебницу, а я соберу экстренный совет.

— Без меня?

— Да, без тебя. Ты переполнен эмоциями и не сможешь сохранять спокойствие. Это помешает Совету разобраться в ситуации и принять нужные решения.

Тор хотел что-то ответить, но слова застряли в горле. Он был переполнен яростью и отчаянием, отец был непоколебим — и чудовищно хладнокровен, и в негодовании не было никакого смысла… Даже здесь царила беспомощность. Слишком много беспомощности за один короткий день. Шагая по коридорам, он вновь подумал о том, каково было Локи рядом с отцом всю его сознательную жизнь. Тор редко задумывался об этом — его чувства к брату были смешанными и непростыми, и он сам не до конца их понимал, но здесь и сейчас он испытывал искреннее сочувствие, смешанное с неожиданной тревогой и страхом. Локи заслужил свое наказание после всего, что сотворил, но Тор не мог врать самому себе — он смертельно боялся не только за сына, но и за брата. «Невозможно оставаться на свету, когда ты в вечной немилости у верховного Отца», подумал Тор. Впервые ему в голову пришло, что Локи стал тем, кем он стал, только благодаря Одину. Отец собственными руками создал преступления, за которые сегодня выносил приговор, и невозможно помыслить о том, что произойдет, если предъявить ему эту вину… Все это было неважно. Все его мысли и чувства сейчас были только в одном месте — в дальней части тронного зала, погребенной под завалами.

* * *

Солнечное утро. Балкон. Золоченые рамы. Трехлетний Синдри случайно порвал бусы матери, самоцветы со стуком разлетелись на каменном полу.

«Какой же ты неаккуратный», — вздыхает Сиф. — «Давай соберем все заново».

Они сидят на полу и собирают бусины. Синдри весело смеется, ветер треплет золотистые кудри. Сиф нанизывает камни обратно на нитку, подобрав полу длинного белого платья с изысканной серебристой вышивкой. Солнечное утро.

Тора вырывают из пелены воспоминаний крики строителей и мастеров, вызванных для разбора завалов.

— Осторожней, не спеша, и-и-и-и взяли!

Десять сильных взрослых мужчин пытаются сдвинуть с места огромный камень. Он поддается на считанные сантиметры и замирает.

— Да бесполезно, ничего не выйдет! — бросает в сердцах один из них, вытирая лоб грязной тряпкой. — Плиты проломили пол, здесь завалы до самого подземелья. Там уже некого искать.

Нет, нет, нет, повторяет Тор про себя. Нет.

* * *

День первый

Его поглотила душная темнота, заполненная грязью, пылью и каменной крошкой. Она набивалась в рот и глаза, попадала внутрь вместе с остатками воздуха, сдавливала легкие. Если это была смерть, она совсем не была похожа на путешествие в Вальгаллу — скорее в какую-то кошмарное и бессмысленное воплощение Хеля. Только камни, темнота и невыносимая тяжесть, которая давит на грудь. Локи попытался пошевелиться, но не смог. В его сознании мелькнула мысль о том, что гибель в тронном зале Одина от несчастного случая наверняка открывает путь в Вальгаллу, наряду с гибелью на поле битвы, но… считается ли это, если Один только что изгнал его из Асгарда? На эти вопросы у Локи не было ответов. Гораздо больше его интересовало, жив он или мертв. Вальгалла, Хель, разрушенный дворец. Это не имело значения. Неожиданное вмешательство судьбы в процесс суда оказалось слишком чудовищным и нелепым — даже для него.

С огромным трудом Локи разлепил веки. Глаза саднили, забитые смесью земли и грязи. Он попытался разглядеть хоть что-то, но смотреть было некуда — плотная темнота вряд ли скрывала что-то кроме камней. Локи пошевелил пальцами и осторожно поднял руки. На запястьях болтались обрывки цепи — очевидно, ее разорвало при падении. Он мысленно порадовался, что разорвало цепь, а не его самого… Правая рука отозвалась пронизывающей болью. Ног он не чувствовал.

«Черт бы вас всех побрал». Локи мысленно сплюнул и попытался выбраться из-под россыпи мелких камней, придавивших его к земле. Предплечье взрывалось от боли при каждом движении, он шипел сквозь зубы и в конце концов, сдирая кожу на свободной руке, смог освободиться. Дышать было тяжело, он растерял последние силы, ребра невыносимо ныли. Острый каменный осколок распорол ногу, и теперь, когда чувствительность начала возвращаться, боль превратилась из терпимой в невыносимую и мучительную. Локи вслепую ощупал себя. Разорванная штанина, пропитанная подсохшей кровью, прилипла к коже.

«Соберись, ты еще и не такое выдерживал. Соберись и встань».

Встать не получилось. Опираясь на здоровую руку, он с трудом опустился на одно колено — вторая нога отказывалась слушаться. В ушах звенело, к горлу подступала отвратительная тошнота, затылок противно ныл после удара. Он огляделся, и тишина оглушительно ударила его сильнее любого камнепада. Синдри.

На Локи обрушилась лавина воспоминаний — картины стремительно неслись перед глазами, одна сменялась другой, и внутри вспышками пульсировала только одна мысль — сын брата, которого он в порыве отчаяния закрывал собой под разрушающимся куполом дворца. Проваливаясь под землю вместе с грудами каменных перекрытий с шестилетним ребенком в руках, он потерял сознание, и теперь, очнувшись в подземном плену, был совершенно дезориентирован и потерян. Локи почти забыл, что такое быть беспомощным, и сейчас эта беспомощность навалилась на него, подобно тяжелым камням. Разница лишь в том, что камни ему удалось сбросить.

Синдри. Где-то здесь должен быть Синдри. Вслепую, подтаскивая за собой поврежденную ногу, Локи ощупывал темноту.