Кошмар папаши Люциуса (джен)

Старик отец любил повторять ему, что детей заводить надо пораньше и что у Малфоев седина незаметна. Вскоре после рождения сына Люциус убедился в справедливости обоих утверждений. Мать Люциуса, которая настояла на своем праве самой назвать внука, долго смотрела на младенца, потом немного удивленно взметнула бровь и произнесла «Драко». Нельзя не признать, что она угадала с именем — в мальчике было что-то огненное, несмотря на наследственную бледность. По крайней мере, когда ему было всего полгода, от первого проявления его магии в детской сгорели шторы. От второго проявления у Люциуса появились первые седые волосы: представьте себе единственного наследника древнего рода, пролетающего вниз мимо окна библиотеки на втором этаже. А потом пролетающего вверх. Пришлось подарить парню метлу. Вот только если бы всегда удавалось ее заметить, когда он в следующие разы пикировал мимо окна таким же манером…

Ах, ну конечно, с точки зрения Нарциссы это были милые детские шалости. Блэки-то через одного были буйными сумасшедшими, так что на их фоне прыгать из окна, чтобы проверить свои магические способности, — это довольно буднично. Говорят, что у Лонгботтомов даже есть такая традиция: тех, кто не прыгает сам, вышвыривают родственники. Гриффиндорцу ли бояться сотрясения мозга? Впрочем, ответ Драко на упрек отца был по-малфоевски надменным: «Я должен был полагать, что наследник Малфоев — сквиб?»

Драко был настоящим наследником Малфоев: умным, хитрым, гордым, с вечно вскинутым подбородком. Но иногда в нем вспыхивала кровь Блэков. Например, на детском утреннике в поместье Малфоев, когда семилетний Драко вытянулся струной и влепил пощечину младшему Крэббу, превосходящему его в размерах раза в два. Люциус был доволен, что Крэбб не посмел ответить, хотя объяснение с его семьей не доставило ему удовольствия, как и любая ситуация, где от него ждали оправданий. «Он мерзавец», — лаконично пояснил Драко свой поступок, когда Люциус вызвал его в свой кабинет. «Он дурак, — терпеливо пояснил Люциус. — Но дурак полезный». Драко некоторое время подумал, спокойно разглядывая гобелен за спиной отца. «Знаю, — наконец произнес Драко. — Но все равно противно». Люциус понял, что сына он не убедил. И что намного хуже, Драко подумал и предпочел очевидной пользе свои странные принципы. У наследника Малфоев появились принципы, не переводимые в денежные знаки, — с этим надо было что-то делать. Только, черт его возьми, что? Хотелось заавадить проклятого неформала Сириуса, который только что в первый раз прислал двоюродному племяннику сову, наверняка с одобрениями, но это был не выход.

Многие принципы Драко Люциус одобрял: например, те, которые побудили его сына презрительно посмотреть на младшего Уизли на приеме по случаю избрания нового министра магии. Но некоторые не одобрял категорически: уже через минуту после знакомства с Уизли Драко с неслизеринской отвагой принял бой против трех противников. Бешеная кровь Блэков на секунду оказалась полезной: двое Уизли сразу вышли из строя под действием метко пущенных ананасов. Третий ананас, брошенный с недетской силой, попал в министра магии. Кидающийся один на троих Малфой, ловко уворачивающийся Уизли — многие волшебники в этот вечер почувствовали, что их привычный мир рушится. Не говоря уже о министре магии, на которого обрушилось все содержимое стола, когда он перевернулся вместе со стулом, судорожно уцепившись за скатерть.

На вопрос отца, какого черта он полез в драку с Уизли и благословил министра магии на вступление в должность ананасом по голове, Драко ответил с привычной лаконичностью: «Я дерусь, потому что дерусь». Люциус проклял самого себя за то, что позволял сыну читать маггловские романы и подумал, что предпочел бы услышать: «Мы разошлись во мнениях по одному богословскому вопросу». К некоторым французским романистам Люциус и сам до сих пор испытывал небольшую слабость.

Когда Люциус, сразу после приезда сына в Хогвартс, получил текущий список студентов, его начали томить нехорошие предчувствия. Надо же было чертовым Блэкам обязательно ввязаться в войну в полном составе и не оставить взрослого потомства! Если бы на Слизерине сейчас учился кто-нибудь из числа этих благороднейших шизофреников, обучение Драко могло бы обойтись только в несколько десятков разговоров с другом Северусом. А сейчас… Душераздирающее зрелище! Крэбб, с которым Драко до сих пор говорит с ледяной вежливостью. Женственный Забини. Пустоватая Паркинсон. Во время размышлений о том, с кем же сойдется Драко в сегодняшнем Слизерине, Люциуса в первый раз посетили недолжные мысли о вырождении чистокровных семей.

Был еще полукровка Поттер, которого Северус загнал-таки на Слизерин, этот, пожалуй, подходил по характеру, если вместо здрасте они с Драко подрались. Поттер был сейчас в фаворе, но ходили, ходили странные слухи о том, что Темный Лорд не умер… При другом характере Драко его возможная дружба с Поттером означала бы, что в случае возвращения Темного Лорда Люциусу будет чем откупиться. Но Люциусу почему-то представилось, как возродившийся Темный Лорд получает ананасом в морду, во имя родовой чести и крепкой мужской дружбы. Люциус с ужасом зажмурился.

Спустя три месяца ему показалось, что глаза лучше было не открывать. Совсем. Потому что читать письмо Драко о том, что он едет на Рождество к Поттеру в компании грязнокровки Грейнджер и второго поколения Ордена Феникса, можно было только сквозь скрежет зубовный. Если бы только Драко был таким, как его предки — со стороны отца, конечно, — Люциус бы похвалил его за беспринципность: нельзя было не признать, что Драко собирает вокруг себя лучших и наиболее удачливых. Но в руках Люциуса была неопровержимая улика, доказывающая, что Драко это просто нравится. На колдографии Драко в помятой мантии улыбался намного шире, чем положено этикетом, Поттер махал перевязанной платком рукой, и оба они обнимали смеющуюся Грейнджер. «Милому Рончику от Гермионы». Перехваченное вместе с колдографией письмо про то, что Гарри и Драко на самом деле замечательные ребята, Люциус в ярости порвал.

— А кто читал Мушкетеров?

— Я читала!

— Ну я.

— Понятно. Читали все, кроме Уизли.

— Драко, не приставай к нему.

— Грейнджер, я не пристаю к мальчикам. Ой! Ты обалдела?

— Ладно, извини.

— Я буду Арамисом, потому что всем понятно, почему.

— Думаю, Драко собирается стать после школы священником...

— Я собираюсь вас всех пережить, Поттер. Грейнджер назначим Д’Артаньяном, потому что она мелкая и постоянно нарывается. Промахнулась! Поттер будет Атосом, потому что он редко говорит и всегда думает. Поттер, на тебе теперь обязанность трахнуть татуированную шестнадцатилетнюю шлюшку и потом всю жизнь страдать.

— Малфой, я тебя позавчера предупреждала!

— Грейнджер, ты теперь Д’Артаньян, тебе жеманничать не положено.

— Мсье Арамис, перестаньте всех задирать, а то вам с шевалье Д’Артаньяном придется поменяться ролями.

— Ну а Уизли остается роль Портоса, потому что думать он все равно не умеет.

— Ах ты белобрысый!

— Мсье Портос, уймитесь, ловкость тоже не ваше достоинство. Грейнджер, вы его там получше кормите, что ли, а то он для Портоса тощий какой-то.

— Мсье Арамис, вас пора разжаловать в Рошфоры.

— Это все из-за Грейнджер, она очень симпатичненькая, когда сердится. Грейнджер, какое неуважение к книгам!

— Между тем, господа дуэлянты, нас сейчас накроют гвардейцы кардинала, то есть библиотекарша. Кстати, насчет личности кардинала есть весьма обидная для Гриффиндора идея...

— Драко, балбес, это на самом деле библиотекарша!

— Один за всех, господа! И все от одного!