Принцип Снегиря (джен)

Наутро Алёшка сцепил две страницы с Тенебрисом тугой скрепкой, чтобы Тетрадь лишний раз на него не перелистывалась. Пока они с папой завтракали, он всё думал о том, что ему приснилось. Сны, конечно, случались у него и раньше, и даже почудеснее этого, вот только в них никогда так открыто не вторгались незнакомцы. Причём совершенно неведанные незнакомцы! Окончательно убедившись, что понятия не имеет, кто этот человек, Алёшка сказал себе: они совершенно точно незнакомы, значит и думать тут не о чем. И он принялся думать о Кате.

Почему-то теперь те полчаса, за которые они познакомились, представлялись ему блаженными, а Катя — самой классной девушкой из всех, что ему знакомы. Голубые волосы и наушники, нет, ну бывает же! Ну и летающий на радуге скейтборд тоже неплохо дополняет образ. Прямо как Женькины Часы. И когда папа, попрощавшись, ушёл на работу, а Алёшка принялся собирать портфель, было решено: Катю следует найти. Хотя бы потому что её облака есть на Фотографии. А значит, она, возможно, пролетала над тем местом, где была его мама.

Вот только как её найти?

Учится ли она в той же школе, или просто мимо пролетала? Нет, помотал головой сам себе Алёшка, накидывая куртку, он бы точно заметил девушку с голубыми волосами в школьных коридорах. Да и неизвестно, была ли она вообще где-нибудь до того, как он её нарисовал. Это Алёшку всерьёз обеспокоило. Если это правда так, и Катя появилась рядом со школой только из-за того, что ему приспичило порисовать на уроке — не значит ли это, что он несёт за неё ответственность, как её создатель? Алёшку аж в дрожь бросило.

«Надеюсь, ей хотя бы есть, где жить…».

В квартире было тихо. Корсак мирно спал на софе, а невидимый сэр Смысл не издавал ни звука. Вполне возможно, что он ушёл даже раньше папы и неизвестно, когда вернётся. Главное, чтобы не стоял под дверью слишком долго, а то замёрзнет. На всякий случай попрощавшись с ним, Алёшка покинул квартиру.

На улице в свежем небе толпились растерянные облака, до сих пор неспособные решить, в какую им сторону двигаться. Прокладывая себе путь в школу, Алёшка размышлял о Тетради, лежащей среди учебников в портфеле.

Несмотря на то, что за вчерашний день с ним произошло много странностей и необычностей, вопросы в голове роились сплошь насущные: будет ли сегодня контрольная по физике, к которой он совершенно не готов, хоть и читал параграфы? что за Тенебрис, и откуда он взялся в Тетради, и как проник в его сны? снилось ли остальным — Кате, Жене К., Воде — то же самое, что и ему? Если да, то и Директрисе снилось то же. А это по-настоящему странно.

Во всяком случае, Алёшка мудро решил пока что ничего не предпринимать на этот счёт и стараться как-нибудь найти Катю. Может быть, оставит в небе разноцветные облака, и снова появится… Почти что замечтавшись, Алёшка неожиданно понял, что опять стоит на месте и смотрит в небо. Повертев головой по сторонам, он заметил дремлющего на деревянной скамейке бегемота.

Настоящего бегемота — большого и храпящего. Огромное серое пузо его вздымалось и опускалось в такт дыханию, а пасть с тупыми клычками была раскрыта, и издавала храпение.

Почесав затылок, Алёшка подошёл к нему (в нос ударил несильный запах йода и чего-то ещё — от бегемотов всегда так пахло) и хлопнул рукой по серому боку, покрытому жёсткой кожей:

— Наташа! Ну-ка вставай!

Издав зевательный стон, бегемот стремительно уменьшился в размерах и превратился в Наташу — пухленькую Алёшкину одноклассницу в синеньком пуховике.

Наташа Гиппотамова была не очень красивой, не слишком-то хорошо училась, часто ленилась что дома, что на уроках, а когда ещё и не высыпалась — а не высыпалась она довольно часто, — то и вовсе имела вредную привычку превращаться в огромного бегемота и засыпать, вне зависимости от места, где находится. То, что Наташа была ленивой, пожалуй, лучше всего её описывало. А ещё она не любила читать книжки.

— Аааа, Самойлов… — Наташа ещё раз зевнула, поёрзав на скамейке. — Ну чего…

Сказала она это настолько недовольно, что получилось «чиво-а».

— Опоздаешь, — сказал Алёшка. Не то, чтобы его это всерьёз беспокоило, но что-то подсказало помочь Наташе. Он и помог.

Наташа поднялась, взяла портфель, немного неуклюже надела его за спину, попрыгала на месте, поправляя лямки, и взялась за них толстыми пальцами рук.

— Не хочу в школу, — сказала она негромко и недовольно, отправившись в путь.

— Людей распугаешь, — сказал ей Алёшка, догнав. — Дома была бы бегемотом сколько влезет, а на улице-то чего…

— Я тебе сейчас за бегемота!.. — ощетинилась Наташа, решив обидеться, и Алёшка послушно замолчал.

В детстве папа рассказывал ему, что на самом деле все бегемоты считают себя очень лёгкими и изящными. Но признают в то же время, что ленивы. Спорить с ними желающих мало, но правду видят все… кроме самих бегемотов.

— Я не могла дома.

— Снова не выспалась? — участливо спросил Алёшка.

Наташа сморщила нос.

— Родители опять кричались, — пожаловалась она. — Не могла уснуть.

— Ну тогда это уважительная причина, да?

— Нет. Математику из-за этого не простят.

— А ты сделала?

— Сам-то как думаешь… Ну и всё равно. Пусть ещё одна двойка будет, — вздохнула Наташа с отчаянным фатализмом в голосе. Алёшке стало действительно жаль её. Родители Наташи ругались даже тогда, когда вместе оказывались на собрании, — страшно представить, что происходило у них дома. Кажется, у каждого из них был разный взгляд на воспитание дочери, а сама Наташа вовсе не хотела воспитываться.

— Я дам тебе списать, — сказал Алёшка. — Я вчера сделал.

— А у тебя правильно? А то я помню, как в прошлый раз…

— На этот раз правильно. У меня папа проверял.

На одной из перемен к нему неожиданно подошла Женя, до этого болтавшая с подругами.

— Снегирь, ты мне ничего рассказать не хочешь?

Алёшка внутренне напрягся: он знал, что кое-про-что должен ей рассказать, но надеялся, что странный цветастый сон привиделся только ему.

— Смотря, что ты хочешь от меня услышать.

— Мне ведь не одной это снилось, да? Все эти киты, цепи, Тетради… Признавайся. Это ты натворил.

— С чего вдруг?! — опешил Алёшка.

Он был искренне уверен, что, хоть он и был замешан в этой странной баталии, но никак не являлся её зачинщиком.

— Как бы я, по-твоему, сделал такое? — спросил он негромко, оглядевшись по сторонам, чтобы их не подслушали.

Женя К. пожала плечами.

— Как — не имеет значения. Ведь принцип работы Часов я тоже не очень понимаю, но мне и не нужно, чтобы ими пользоваться… Так это всё-таки был ты?

— Нет! — Алёшка помотал головой. — Мне тоже всё это снилось, но я, честное слово, ничего не делал! Мы с Гленарвалом просто говорили, а потом появились эти цепи…

Женя почесала голову.

— А если бы это всё был ты — было бы проще…

В этот день с ним не случилось ничего не обычного, кроме одной вещи: ночью, когда Алёшка лёг спать, ему приснилось, что он идёт по пустому школьному холлу.

За окном — непроглядная темень, но от неё по какой-то причине становилось не жутко, а спокойно. Сверху доносились мелодичные звуки пианино, значит, в школе, наверное, кто-то ещё оставался. Ведомый странным чувством, Алёшка зашёл в один из классов, где горел свет. В классе никого не было, но возле доски стоял человек — тот самый незнакомец в чёрном! — будто бы приклеенный подошвами к потолку. Даже чёрные волосы свисали вниз.

Алёшку он, кажется, ждал, потому что смотрел на него с самого начала.

— Здравствуйте, — осторожно поприветствовал его Алёшка.

Выражение лица незнакомца не изменилось. Он явно хотел что-то Алёшке сказать, но почему же не спешил?

— А вам удобно… стоять на потолке?

«Может быть, он как какой-нибудь Человек-Паук… Или у него специальные подошвы?»

По привычке, Алёшка не очень сильно удивлялся. И из вежливости старался не показывать, что удивлён. Впрочем, вежливости тут было вполовину, — а вторая половина состояла из нежелания показать собственную непросвещённость. Как ни крути, в силу возраста выпендрёжности в Алёшке хватало. Даже во сне, но пусть знает, с кем имеет дело!

— Тенебрис, — сказал, наконец, ему юноша. — Ты ведь знаешь это имя?

Алёшка неуверенно покачал головой.

— В Тетради было написано. Но кто это — я не знаю.

— Не позволяй ему рисовать и писать в Тетради, — сказал юноша серьёзно.

— Да я и не позволял! Он сделал это сам, после того сна…

Длинная рука в чёрном потянулась к Алёшке, и указательный палец упречно ткнулся ему в лоб.

— Ты цепи видел?

Алёшка кивнул.

— Значит, это и правда были вы тогда?

Юноша кивнул и протянул руку для слегка неудобного рукопожатия.

— Алексей, — представился Алёшка.

— Меня Паша звать, — сказал юноша.

— Странно, что вы не лысый, — зачем-то озвучил Алёшка свою мысль. Незнакомец не совсем её понял.

— Почему?

— Не знаю, вам бы пошло, наверное.

— Давай на «ты», я не намного тебя старше, — сказал Паша. Он постоянно хмурился, как будто вечно был чем-то недоволен. И Алёшка, наконец, вспомнил, что у него есть масса к нему вопросов.

— Паша, раз уж ты тут, расскажи, что ты делал в моём сне? И что делаешь здесь? И кто ты вообще? И как мне тебя найти там?

Паша почесал заднюю сторону шеи, оглядываясь по сторонам в поисках ответов или слов для них. Не нашёл.

— В общем… Объяснять очень долго.

— Хочешь — время остановлю, — сказал Алёшка настойчиво. — Одна моя подруга умеет. Я хочу знать, что за цепи это были.

— Это был Тенебрис. Когда в твоём сне появляются эти цепи, тебе нужно как можно быстрее их разрезать и проснуться. Если ты их видишь — значит, Тенебрис захватил твоё тело.

— Моё тело?! — ужаснулся Алёшка. — Пока я сплю, что ли?!

— Ага.

— Но зачем ему…

— А сам не догадываешься? Он ищет твою Тетрадь. И если Тенебрис в ней вдоволь нарисуется, то самые мерзкие его фантазии твоей рукой воплотятся в реальность.

Алёшку слегка передёрнуло.

— Он… получается, злой?

— Да, Алексей. Очень злой, если говорить простыми словами, он почти что тьма в чистом виде.

— И он охотится за Тетрадью? — на всякий случай уточнил Алёшка, хотя уже и сам знал, что это так.

Паша неопределённо взглянул в тёмное окно, скрестив руки на груди.

— Есть не только Тетрадь. Есть много других вещей, которые могут воплотить желаемое в действительное. Но Тетрадь — это, скажем так, наиболее физическое воплощение, чем, например, Время или сны.

— Время разве может воплощать желаемое?

— А Тетрадь сама может воплотить то, что ты захочешь? — вопросом на вопрос ответил Паша.

— Ну если я нарисую — то воплотит.

— Вот и со Временем так же.

Алёшка потоптался с ноги на ногу, не зная, какой вопрос задать следующим. Присел на парту — всё равно здесь не было ни одного учителя, чтобы осудить его за это.

— А ты, Паша, кто?

— А ты уверен, что хочешь знать? — спросил Паша почему-то. Такие вопросы Алёшке никогда не нравились: он был уверен, что, раз спрашивает, значит, точно хочет знать. А вопросы сеяли сомнения.

— Меня в Тетради нарисовал когда-то твой папа. Собственно, он просто черкался и начеркал чёрного человечка… Получился я.

— Погоди-ка. Папа ведь говорил, что всё из Тетради стёр…

На это Паша почему-то не ответил, мрачно взглянув на Алёшку.

За тёмными окнами послышался угрожающий лязг, от которого Паша вздрогнул. Но с потолка не спрыгнул: подбежав прямо по лампам к Алёшке, он замахнулся, быстро сказав:

— Это Тенебрис! Тебе нужно проснуться!!!

И отвесил ему хлёсткую пощёчину.

Первой Алёшкиной мыслью наутро было, конечно же, рассказать про Тенебриса папе. Всё-таки, если это злое существо охотится за Тетрадью (даже от скрепленных страниц Алёшке было странным образом не по себе), то папа — первый путь к решению проблемы. Ведь если Алёшка начнёт лунатить и во сне что-то писать в Тетради, только папа будет рядом, чтобы остановить его. Вот только, хорошо поразмыслив, Алёшка понял, что ему не хочется ничего говорить.

Он сказал достаточно, чтобы понять папино к этому отношение: он изо всех сил старался забыть про всё, что связано с Тетрадью, и уберечь Алёшку от бед, даже если для этого придётся отказаться от поисков мамы. Если он сейчас узнает о том, что Алёшке угрожает Тенебрис, то только разволновался бы попусту.

Дождавшись, пока папа уйдёт на работу, Алёшка раскрыл Тетрадь и написал на одной из страниц:

«Доброе утро»

Тетрадь ответила спустя время:

«В окно глянь, вежливый ты наш»

Заинтересованный Алёшка выглянул в кухонное окно. Снаружи всё, вроде бы, было как обычно… пока он не посмотрел на небо. В вышине кружила стая огромных, величиной с небольшую машину, ворон, сыплющих на землю свои большие перья.

Алёшку пробрала дрожь. Он почти что привык к чудесам, но не привык к тем, что выглядели настолько угрожающе и настолько масштабно.

— Что мне делать? — спросил он осипшим голосом, чувствуя, как дрожат руки.

Тетрадь его, конечно же, не слышала, поэтому свой вопрос он торопливо в ней написал. Рука дрожала, поэтому почерк был корявее обычного.

«Может быть, подождать, пока их собьёт кто-нибудь… Нет, кто их вообще может сбить, они же большие, и пожарная машина не достанет… Может, разлетятся сами как-нибудь?..».

Тетрадь утешать его не спешила.

«Если ничего не сделать, то скоро они начнут хватать людей с земли».

«Вороны же не плотоядные!».

«Вороны нет, а вот высота вкупе с притяжением ещё как плотоядна».

«Но откуда они кто это сделал почему они такие огромные?».

«У тебя вряд ли есть время над этим задумываться. Ты ведь не хочешь, чтобы по пути на работу твоего папу схватила такая ворона?»

Алёшка понял, что не хочет. Совершенно не хочет! Он хочет, чтобы папа, как обычно, вернулся домой к ужину. И чтобы у него как можно больше вещей складывались хорошо. А вороны в небе грозили помешать этому. Одна из них уже спикировала на крышу многоэтажки неподалёку, и принялась когтями мучить телевизионную антенну.

Тетрадь тем временем писала:

«У тебя есть возможность прогнать их. Главное — дай волю воображению».

«Мне страшно».

Написав это, Алёшка наконец понял, что ему действительно страшно. Настолько, что пишущие в Тетради руки дрожат. Как он будет один сражаться против стаи огромных ворон на неимоверной высоте?!

«У тебя же есть я».

«Но мне же нельзя ничего рисовать для себя помнишь?»

«Молодой человек, не забывай про запятые, иначе я перестану тебе отвечать. Для себя и своей выгоды — не можешь, но ведь сейчас ты рисуешь, чтобы защитить других?».

Алёшка ни секунды не был уверен в том, что делает. Он, взбегая по ступенькам к чердаку, ведущему на крышу дома, перебирал в уме варианты. Можно нарисовать военный истребитель, который расстреляет всех ворон, вот только он вряд ли смог бы управлять настоящим самолётом. Должно быть что-то, что прогонит всех ворон разом, или хотя бы просто всех…

На крыше сидела белая кошка.