Дочь Волдеморта (СТАРАЯ РЕДАКЦИЯ!) (гет)

— Кадмина, что с тобой?

— Ничего.

— Ты что, плачешь?!

— Плохой сон приснился. НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ!!! — отпрянула миссис Малфой от своего мужа.

— Да что с тобой?!

— Я не... Извини. Я пойду...

— Куда?! — опешил Люциус, зажигая свечи волшебной палочкой.

— Вниз. Спи. Ложись, всё в порядке. Поговорим утром.

* * *

Поговорить утром они не успели — Гермиона спешила в гимназию на свой урок. А после занятия с Огненными Энтузиастами перед дверьми учительской ее поймал Тэо.

— Будешь теперь избегать меня? — с места в карьер начал он.

— Нет, конечно! И-извини... Я ценю твое желание помочь мне... Но давай начнем с понедельника, ладно? Просто нужно покончить с одной проблемой.

— Как пожелаешь, — легко согласился Тэо. — И я пока разберусь с возникшими... эм, странностями. За мной повадилось летать с речами на ломанном и совершенно непонятном английском одно местное привидение, — со смешком поделился он. — В толк не возьму, чего оно от меня хочет!

— Это граф, что ли? — удивилась Гермиона. — Он из России, английского не знает. Общается тут только с французскими студентами. Не имею понятия, чего ему от тебя надо. Могу спросить, если хочешь.

— Не хочу, — хмыкнул Тэо. — Попробую справиться с ролью французского студента. Он же не сказал, какой язык ему понятен — только бубнит что-то путанное по-английски. А с французским у меня проблем нет.

— Ну, удачи. Рада, что помогла. Надеюсь, — помрачнев, добавила женщина, — что и с моими проблемами удастся справиться так же просто...

В учительской Гермиона принялась набрасывать план урока: Черные Звери переходили к работе с заклинанием Легилименс, и следовало доходчиво разъяснить им, насколько его использование без согласия оппонента противозаконно и аморально. А еще разобраться с успехами подопечных в умении увидеть картинку, которую им специально показывают.

— Ты дочитала Майринка? — оторвала Гермиону от работы Аманда. Женщина подняла глаза.

— Нет, — ответила она. — Пришлось сжечь книгу, которая у меня была. А в библиотеке маггловской литературы почти нет.

— Зачем сжигать книгу? — подозрительно спросила ее коллега.

— Долгая история. Так вышло.

— Ну ладно, — пожала плечами бывшая сокурсница. — Пойду на урок. Мне еще нужно зайти к Падме.

— Да, конечно, — кивнула Гермиона, возвращаясь к своим записям.

* * *

— А почему ты не назвала его по имени? — допытывался вечером Рон. — Не могу понять. У меня сегодня Джинни растаяла и всё, больше мне ничего такого не снится.

— Я... Не смогла, — пробормотала Гермиона. — Сегодня это сделаю. Не хотелось, чтобы он исчез. И совсем не хотелось просыпаться.

— Ты не игралась бы с этим, — мрачно посоветовал привратник. — Не забывай, что его больше нет и это только призрак, сотворенный Черной магией.

— Да знаю я, Рон. Всё понимаю. Сегодня покончу со всем этим. Обещаю тебе.

* * *

В конце коридора стояла невеста со спущенной вуалью.

— Лаванда Браун, — на ходу крикнула Гермиона, направляясь к ней.

Девушка вскинула руки и сорвала с волос фату. Это действительно была Лаванда.

Гермиона остановилась в футе от нее. Видение смотрело печальным, смиренным взглядом огромных глаз.

— Что я тебе сделала? — тихо спросила девушка, уже начиная таять в голубоватом свете из окна.

Гермиона сглотнула и обернулась.

С той стороны коридора ожидал недоразвитый плод в белой простыне. Гермиона не двинулась с места.

— Мой нерожденный ребенок, — громко крикнула ведьма и закрыла глаза. Она не хотела видеть этого жуткого силуэта и боялась услышать, что прошипит ей страшное существо.

Когда нашла в себе силы снова глянуть в ту сторону, на фоне окна уже стояла фигура в кимоно.

— Мингжу Сянцзян, — произнесла Гермиона.

Китаянка склонила голову, и уродливая маска трагедии упала к ее ногам, разбившись вдребезги. Хрустя гипсовой крошкой, девушка пошла к ней, тая на ходу.

— В чем я виновата? — спросила она на своем родном языке. — Женщина без сердца, зачем ты посетила мою страну?

И Мингжу не стало.

Вместо нее к Гермионе шел сгорбленный седовласый старец в белом саване.

— Предательница! — громко крикнул он.

— Наземникус Флетчер, — хладнокровно произнесла Гермиона.

Старец поник и начал угасать.

Когда он полностью развеялся, ведьма увидела молодую девушку в белом холщевом платье и венке из лилий и калл. Она громко всхлипывала, закрывая лицо руками.

— Алиса Пригарова! — крикнула Гермиона.

Девушка оторвала руки от заплаканного лица и посмотрела на нее.

— Мне было двадцать три года, — сказала она, — и я была счастлива, пока не появилась ты.

Алиса рассеялась так же, как и все остальные. А когда Гермиона нашла в себе силы, чтобы поднять голову, на том конце коридора уже стоял неизвестный старик с длинной седой бородой, облаченный в белый подрясник.

Гермиона пошла ему навстречу, недоуменно всматриваясь в незнакомые, пораженные безумием черты.

— Кто ты? — спросила она, останавливаясь совсем рядом. — Я тебя не знаю.

Старец молчал, бессмысленно глядя на нее огромными блеклыми глазами.

— Я не знаю тебя, — повторила Гермиона таким голосом, будто пыталась объяснить что-то маленькому неразумному ребенку, — уходи. Я не причиняла тебя вреда.

Старец не двигался. Потом медленно поднял руку и легко дотронулся скрюченными пальцами до Гермиониной груди. Отдернул их и осмотрел с задумчивым вниманием. Потом снова воззрился на ведьму.

В его газах что-то блеснуло, будто вспышка заклинания, — и леди Малфой проснулась.

* * *

— Вашсиятельство, как звали монаха, которого ты свел с ума? Того, что заколол потом сломанной ложкой охранника?

— А кто ж его, стерву, знает? — хмыкнул призрачный граф, презрительно искривляя губы. — В приходе вроде Георгием величали. А уж как мамка называла — представления не имею. С чего вдруг ты этих чертей поминаешь?

— Прокляли меня, — мрачно призналась Гермиона, — теперь все, кому я жизнь испортила, во снах являются. И пока каждого по имени не назову — не уйдут.

— А ты к тому чурбану причем? — удивился граф.

— Не знаю, — плаксивым тоном буркнула Гермиона. — Хватаюсь за соломинку. Просто где же еще я монахов видала? А снится какой-то монах. Или священнослужитель. В белом подряснике.

— Монахи не носят белые подрясники.

— В моих снах носят, — отмахнулась Гермиона. — У меня все белое носят. И все меня в чем-то обвиняют, — добавила задумчиво она. — Даже совершенно незнакомые старики! — Ведьма досадливо отвернулась к окну. — Впрочем, может ты и прав. Одна девушка была в свадебном платье, хотя даже и не думала о замужестве... Возможно, и этот одет в подрясник просто так. — Она замолчала. — Ты зачем за Тэо таскался? — внезапно вспомнила ведьма.

— Поговорить хотел, — невозмутимо ответил граф. — Я когда-то тоже каббалистикой увлекался.

— Нумерологию Дэмьен преподает, — подняла брови Гермиона.

— Ошибся, — развел руками призрак. — С кем не бывает?

* * *

— Кадмина, постой!

Гермиона остановилась посреди коридора и подождала, пока Аманда Броклхерст нагонит ее.

— Прости, — запыхавшись, начала она. — Что это ты не на стадионе?

— Не люблю квиддич. Что ты хотела, Мэнди?

Молодая женщина отвела глаза.

— На самом деле хотела не я, — промямли она довольно невнятно. — Тут кое-кому нужно поговорить с тобой. Поднимемся в кабинет Падмы?

— О’key. А по дороге ты объяснишь мне, что случилось.

Они направились к лестнице.

— М... Всё довольно сложно, — после продолжительной паузы пробормотала профессор маггловеденья, когда Гермиона повторила свой вопрос снова. — И запутанно. Вообще-то мы не желали в этом участвовать...

— Мы?

— Сейчас всё поймешь. Я только хотела сказать тебе... — начала Мэнди, и замолчала на целый лестничный пролет. — Не суди нас с Падмой слишком строго, — наконец произнесла она. — Это давняя история, и очень сложно разобраться, кто и в чем по-настоящему виноват.

— Да о чем ты говоришь?!

Они как раз остановились у кабинета профессора Патил, и Мэнди кивнула на дверь.

— Иди. Она объяснит всё. Я надеюсь.

Гермиона недоуменно пожала плечами и дернула дверь.

Падма Патил стояла у окна и смотрела вдаль на низкое ноябрьское солнце. Окна кабинета профессора астрономии выходили на противоположную стадиону сторону замка и за ними царили сейчас тишина и полный покой. Издалека не долетало ни звука.

Заслышав появление Гермионы, Падма не пошевелилась: продолжала стоять у окна, в профиль к вошедшей, и неподвижно глядела вдаль.

— Что всё это значит? — строго спросила Гермиона, складывая руки на груди. — Это начинает напоминать маггловский фильм про шпионов.

— Не знаю, что такое «фильм», — всё еще неподвижно глядя в окно, сказала молодая женщина.

— Что случилось? — снова спросила Гермиона.

Темноволосая ведьма не отвечала.

— Падма?

— Я не Падма, — быстро сказала она и повернулась к Гермионе, окидывая ее оценивающим взглядом.

— В каком... Парвати?

Ведьма коротко кивнула.

— Но что...

— Поговорить с тобой хочу. Так сказать, о жизни.

— Ну, давай поговорим, — удивилась леди Малфой, присаживаясь на край преподавательского стола и выжидающе глядя на бывшую однокурсницу.

— Кошмары не мучают? — внезапно спросила Парвати Патил. — По ночам?

— Что?! — отпрянула Гермиона.

— Кошмары. Угрызения совести. Нет? Впрочем, почти десять лет прошло — всего не упомнишь, правда, Грэйнджер?!

— О чем ты?

— О двадцать втором декабря, — непонятно пояснила Парвати.

— О чем?!

— Ты, может быть, запамятовала, — с ядовитым смешком продолжила женщина. — Жила, знаешь ли, некогда на свете одна юная ведьма. Веселая, жизнерадостная и счастливая. — Парвати посмотрела Гермионе прямо в глаза, и в ее голосе проступила сталь: — И на пороге жизни ты убила ее, потому что твой ухажер, которого ты, кстати, ненавидела, взялся морочить ей голову тебе назло! Хороший повод для отмщения, правда?!

— Я... Откуда ты знаешь?!

— Гарри Поттер всё рассказал после того, как ты скрылась тогда. Только кто ж тебя накажет? Если даже совесть бессильна.

— Парвати...

— А ты хоть знаешь, что ее мать-маггла через полгода покончила с собой?! — выкрикнула бывшая гриффиндорка с неожиданной яростью. — Что ее отец начал пить и утратил всяческий человеческий облик?! — Она стиснула зубы и сжала кулаки, а потом заговорила тише: — Он умер год назад от инфаркта. Сердце не выдержало. Но тебе же плевать, ты и не думаешь об этом! Тебя ведь так обидели: увели парня, от которого ты только и мечтала избавиться!

— Это ты прислала мне книгу?

— Ее подложила тебе Падма, — пожала плечами женщина. — Хоть на это она оказалась способна! Эти две дуры вообще не хотели мне помогать! А сестрица и вовсе считает меня ненормальной! Все эти годы! Она была моей подругой, понимаешь? — Парвати снова перешла на крик. — Лучшей подругой! Она была со мной рядом с самого первого курса! Мы ездили с ней вместе отдыхать, ее мама-маггла кормила меня вишневым вареньем! Знаешь, когда Лаванда была жива, миссис Браун варила очень вкусное варенье! А потом ее девочка пропала без следа, канула в Лету, — в голосе говорившей послышалась едва сдерживаемая дрожь. — И через полгода Гарри Поттер заявил, что у ее ревнивой однокурсницы, оказывается, съехала крыша и она убила ее! А несчастная мать полезла в петлю, ты хотя бы об этом знаешь?! — со злыми слезами в голосе выкрикнула Парвати. — Если из-за каждой дурацкой девчачьей ссоры... — она с остервенением вытерла глаза. — У тебя тоже сейчас подрастает дочь. Ты растишь ее, ты ее любишь, ты не спишь, когда она болеет; ты учила ее говорить и стоять, ты будешь рядом с ней много лет, постоянно, как друг, как мать. Надежда и опора! — Парвати сверкнула огромными глазами. — А потом в семнадцать лет какая-то тупая стерва, возомнившая, что ей всё дозволено, возьмет и убьет ее потому, что та вызывающе одевается или дружит не с тем, с кем ей хотелось бы! Здорово, да?! — она снова кричала. — Потому что какой-то ублюдок начнет морочить ей голову, будет за ней бегать, дарить ей полевые цветочки да дешевые шоколадки, потом затащит ее в постель — и всё только для того, чтобы позлить свою истеричную подружку! Позлил, ничего не скажешь! Добился своего! — Парвати перешла на свистящий шепот: — Скажи, как оно живется, когда можно вот так вот взять и убить каждого, кто тебе не нравится? И ничего не будет! А? Много их тебе приснилось, дрянь? Много еще народу ты погубила?! — Она выпрямилась. — Падма сказала, ты сожгла мою книгу. Поздно! Теперь ты всё равно заглянешь каждому из них в лицо. Хотя не знаю, может, тебе и твоему дружку будет только весело! Что ты опустила голову, а?! Самое время достать волшебную палочку и размазать меня по стене! Тебе же всё можно, — горько закончила женщина упавшим, опустошенным голосом.

Потом отвернулась и всхлипнула.

Гермиона потерянно молчала, уставившись в каменный пол.

— Тихоня-Грэйнджер, — со жгучей горечью снова заговорила Парвати. — Такая правильная. Такая смелая в борьбе со злом! Рассудительная. Умная. — Она обернулась. — Надо же на чем-то выезжать, если ты замухрышка и грязнокровка, и никто не хочет обращать на тебя внимания! И тут — бах! — она театрально взмахнула руками. — Такой подарок! И сила, и власть, и безнаказанность — разом. И как легко оказалось растоптать всё, что было для тебя раньше таким ценным! — наигранно, с деланным удивлением закончила она. — На глазах преобразилась! Одеваться нормально начала, показала характер! Убила всех, кто мешал. А главное: досталось тем, кто больше всего заслуживал! Самым злостным... врагам.

Она опять замолчала и снова отвернулась. Прошло какое-то время. Гермиона не двигалась. Потом глухо спросила:

— Кто этот старик, в подряснике, который мне является? Я никогда не видела этого человека.

— Что, убила кого-то и даже вспомнить не можешь? — окрысилась Парвати. — Здорово живешь! Не знаю я, кто там тебе явился. «Труппу» для «спектакля» подбирала не я. На мне только организация представления. Чтобы ты тоже помнила, — она перешла на шепот, — хотя бы недолго. Хотя бы несколько ночей... Не всё же мне одной плакать.

Повисла тяжелая пауза. Парвати пыталась унять дрожащее дыхание и вытирала глаза, глядя на низкое солнце за окном. Потом шмыгнула носом и сказала:

— На самом деле мне от тебя нужно немногое. Что ты можешь уже? Чувств и совести, видать, еще от родителей не перепало... — она повернулась к Гермионе и солнечный блик упал на ее подрагивающее лицо. — Я хочу алмаз, — тихо закончила Парвати Патил.

— Что?! — невольно подняла взгляд Гермиона.

— Алмаз. Я хочу похоронить ее. Расколдовать и похоронить. Ты, может быть, не понимаешь, насколько это важно? И уж точно не знаешь, что у нее есть еще дедушка и две бабушки; тетя, сестра ее матери, и двоюродный брат. — Она помолчала. — А еще я. И у нас не осталось ничего, даже могилы на кладбище. Зачем тебе этот алмаз? Или собираешь на колье? Трупы убитых врагов: ход, достойный дочери Черной Вдовы!

— Не смей оскорблять мою мать!

— А то что? Присоединюсь к твоей коллекции?

— Я понятия не имею о том, где сейчас этот алмаз, — глухо сказала Гермиона. — Постой... Откуда ты вообще знаешь о нем?!

— Рассмотрела, — прищурилась ведьма, — в магическом кристалле. Ты никогда не была сильна в прорицаниях. А ты знаешь, что она собиралась стать целительницей и помогать тем, у кого тяжелые психические травмы? Она тоже отлично управлялась с магическим кристаллом. Лаванда видела бы проблему в прошлом и помогала ее разрешить, она могла бы спасти столько людей! Она могла бы жить, Грэйнджер. Жаль, что ты этого не понимаешь.

Парвати снова отвернулась. А потом сказала глухим, безэмоциональным голосом:

— Алмаз в резной шкатулке в старой фамильной усадьбе твоей матери. Шкатулка стоит в комнате, которая выходит окнами на восход и откуда виден большой черный дуб, расколотый молнией. И если в тебе осталась хоть капля чего-то человеческого, ты пойдешь туда, заберешь алмаз и отдашь его тем, кто всё еще помнит и любит, и кто, в отличие от тебя, никогда не сможет забыть того, что случилось двадцать второго декабря 1997 года.

* * *

— Долорес Амбридж! — крикнула Гермиона скорчившейся на полу пухлой женщине в белой бархатной мантии, и та, жалобно всхлипнув, начала таять.

Потом явились Уткины. Один за другим, а не все разом, как раньше. Гермиона назвала каждого, и видения развеялись. А затем снова появился старец.

Безумный старец в белом подряснике. И когда в его глазах снова сверкнуло что-то, напоминающее блик заклинания, Гермиона проснулась, вновь не разделавшись с остатками своих кошмаров.

* * *

— Нельзя постоянно пить Бодрящий Настой, ты испортишь себе желудок, — наставительно сказала Амаранта утром в воскресенье.

— Что поделать, я всё равно не могу нормально спать. Не высыпаюсь во время этих кошмаров. А смотреть их зря — пустая трата времени. Пока не пойму, кто этот старец, спать совершенно необязательно.

— Ладно-ладно. Я говорила уже, что не вижу в кристалле ничего, кроме самого этого старикашки?

— Много раз.

— А то, что заглядывать в прошлое, и уж тем более в неопределенное прошлое — очень сложно и сильно выматывает?

— А это еще чаще, — кивнула Гермиона. — Мы, конечно, теоретически можем всё бросить и выслать этот портрет в «Ежедневный пророк» с обещанием вознаграждения...

Гермиона покосилась на довольно удачное графитное изображение неизвестного старца, нарисованное Амарантой по образам, явившемся ей в волшебном шаре, и лежащее сейчас в центре малого магического круга.

— Садись, — сокрушенно вздохнула провидица, заходя за черту знака. — Просто пытаюсь понять, зачем ввязалась во всё это.

Она опустилась на пол, и Гермиона села напротив. Яркий солнечный свет хорошо освещал изуродованное шрамом лицо Амаранты. Гермиона отвела глаза.

— Давай руки, — вздохнула женщина. — И думай о своем старце.

Гермиона закрыла глаза и всеми силами сосредоточилась на ненавистном старикашке. Она выучила уже каждую его черточку, каждую деталь его внешности. Сейчас безумец снова встал перед ее мысленным взором, будто Гермиона опять спала и видела его в коридоре пустого дома со сквозняками. Амаранта сильнее стиснула ее руки.

Так прошло почти полчаса. Наконец провидица разжала пальцы и отстранилась.

— Не получается. Ничего не вижу! — объявила она. — Прости. Но выходит, что ты действительно никогда в своей жизни не видела этого старика!

— Проклятье могло дать сбой? — мрачно и устало спросила Гермиона, потирая глаза.

— Не думаю. — Амаранта зажмурилась. — У этого человека должна быть с тобой связь на энергетическом уровне, раз уж ты так сильно повлияла на его судьбу, — сказала она затем. — Можно попробовать поисковые обряды, основанные на внешности и этой связи. Подумай, что можно использовать, а я потом помогу тебе. Сейчас мне нужно в деревню. Я проголодалась.

* * *

— Ты загнула половину Австралии, — заметила Амаранта, стоя на коленях и изящным жестом разравнивая огромную карту Земли.

— Плевать на Австралию, — махнула рукой Гермиона. — Впрочем, я когда-то выбирала родителям особнячок в Канберре. Может, кто видел, как я трансгрессирую, да слег с инфарктом?.. — Она помолчала. — Разумеется, определить место расположения человека, не имея в наличии ни вещей, с ним связанных, ни эмоций, направленных на него и даже не ведая его имени — невозможно, — продолжала леди Малфой, почесывая затылок. — Потому вся надежда на твои провидческие способности. На энергетическом уровне мы с этим стариком должны быть связаны в тот момент, когда я столь необратимо повлияла на его жизнь. Вот место, где это произошло, мы и попытаемся вычислить.

— Твои поиски будут мне стоить не одной невзначай измененной судьбы, — рассеянно сказала Амаранта, глядя вперед на карту и задумчиво подперев рукой голову. — Тянешь из меня слишком много энергии. Не думаю, что получится сколько-нибудь точно определить радиус в ближайшее время.

— Не говори глупости, — бодро прервала Гермиона, — ты выглядишь куда румянее, чем была утром!

— Кровь с молоком, — хмыкнула Амаранта. — Чем направлять-то будем?

— Беломоритом, — объявила Гермиона, извлекая из кармана серо-голубой продолговатый камушек, заключенный в тонкую серебряную цепь, — он усиливает дар ясновиденья. — Она еще порылась в складках мантии и извлекла на свет кусок пергамента, начав с вдохновением читать вслух: — «Беломорит является, как и лабрадор, камнем гиперборейцев и соединяет своего владельца с прошлым, учит делать правильные выводы и принимать ответственные решения. Даже у магглов он — талисман историков, археологов, антропологов, то есть всех, так или иначе стремящихся постигнуть прошлое. Камень учит делать правильные прогнозы. Беломорит является оберегом от темных сил, недоброжелателей, стремящихся нарушить ход строя жизни, выбранного человеком. Он также дает пророческие сны, но полезен только тем, кто уже какое-то время работал с грезами и знает некоторые таинственные и энергетически насыщенные процессы, происходящие в иной, «сонной», реальности. — Гермиона перевела дух. — Как лекарь беломорит также аналогичен по действию лабрадору. Прибавлением будет только сильное воздействие беломорита на людей с плохим сном: он успокаивает нервную систему и избавляет от бессонницы».

— Да уж, нормализовать сон тебе не помешает, — с улыбкой протянула Амаранта. — Что, действительно полагаешь, что я нуждаюсь в лекциях по поводу магических свойств минералов?

— Прости, — стушевалась Гермиона. — Я просто решила, что это самый удачный вариант.

— Пожалуй. Вот только не уверена, что у меня сегодня хватит сил.

— Давай хотя бы попробуем! — взмолилась Гермиона. — Я же сойду с ума, если не буду спать еще одну ночь!

— Ладно уж.

Амаранта встала и взяла из рук своей незадачливой коллеги поисковый камень на цепочке. Стала с северной стороны карты и занесла его высоко над Европой. Гермиона, стоявшая с южной стороны, сделала шаг вперед и наступила носком туфли на ЮАР. Амаранта закрыла глаза.

Цепочка с беломоритом стала раскачиваться нескоро, и провидица к тому времени всем своим небольшим весом оперлась о напряженные руки Гермионы. Она побледнела, кровь полностью отхлынула от ставших безжизненно-белоснежными щек, побелели даже губы.

Когда наследница Темного Лорда почти отчаялась, камень на цепочке наконец-то дрогнул.

Амаранта судорожно вдохнула, не раскрывая глаз.

Беломорит начал описывать над картой круговые движения. Женщины, одна быстро теряющая силы, а вторая с жадностью следящая за картой, опустились на колени. И тут внезапно серебряная цепочка резко ушла в сторону востока.

— Стоп, — победоносно прервала Гермиона.

Амаранта открыла мутные глаза.

— Там Россия, — пояснила Гермиона, помогая бледной женщине сесть на скамью. — Там я бывала только в одном уголке. И без того маленьком для того, чтобы и дальше мучить тебя поисковым обрядом.

* * *

— Блаженный Никифор!!! — вскричал Лёшка, от переизбытка чувств вскакивая и ударяясь макушкой о косой указатель с надписью «с.Васильковка 3 км». — Мать твою, — выругался он. — Эдак вы мне совсем не там встречу назначили, Ева Бенедиктовна! Нам с вами в монастырь нужно! Там ваш неизвестный! Только он уже много лет не в себе, его блаженным считают. Жил себе мужик как мужик, ничем от других монахов не отличный. А раз поутру нашли его недалече от монастырских ворот — стоит, слова не говорит, в пустоту смотрит. И идти куда-либо отказывается. На силу кормят его, бедолагу. А как улизнет от своих сторожей — всё спешит туда, где его нашли. Игумен считает, ему там было видение.

— Видение? — нахмурилась Гермиона. — А когда всё это произошло? Помнишь?

— Как ни помнить? Аккурат вы тут у нас были, с Герман Федоровичем. Иль вас только забрали. Мы ж в деревне не сразу о событиях в монастыре узнаем... Так что, отвезти вас в обитель?

— Не нужно, Лёш. Лучше узнай мне, как этого Никифора в миру звали, — мрачно вздохнула Гермиона.

Как там сказала Парвати Патил? «Убила кого-то и даже вспомнить не можешь? Здорово живешь!»

Нет, она не убивала. Она сделала еще хуже. Бросила мимоходом непростительное проклятье в маггла и позабыла о нем. Снимать старый «Империус» через столько лет нет смысла — всё равно мозг непоправимо разрушен. Вот вам и изувеченные жизни. Что она там когда-то с таким жаром кричала Джинни? Об искалеченных походя судьбах или разрушенных жизнях?

Это так просто — других обвинять...

* * *

— Пётр Рогов, брат Никифор! — громко крикнула Гермиона, и старик в белом подряснике наконец-то подернулся пеленой.

Он растаял, но осталась какая-то неприятная пустота. А из клубящегося тумана навстречу Гермионе шагнул, протягивая вперед руки, одетый во всё белое Генри.

— Я так ждала тебя, — прошептала ведьма, сжимая его ладони. — Так ждала и так боялась. Боялась, что не смогу решиться...

Он молчал, всё крепче обнимая ее.

— Правильно, ничего не говори, — сквозь слезы, прошептала Гермиона, — иначе у меня не получится...

Она взяла его голову в свои ладони и пристально посмотрела в бездонные зеленые глаза. Заморгала. Потом изо всех сил собралась с духом, чувствуя, как леденеют пальцы рук.

— Генрих Саузвильт, — прошептала Гермиона еле слышно и подалась вперед, целуя начинающие таять призрачные губы.

Всё вокруг окутало пеленой, реальность задрожала, будто мираж; начал рассеиваться пустой дом со сквозняками и белыми простынями, провалились в бесконечность коридор и светящееся окно. Проклятье было разрушено и неспешно, но плотно закрывало дверь в прошлое. Оставляя впереди только память — холодную и безжалостную, как сама месть...