Дочь Волдеморта (СТАРАЯ РЕДАКЦИЯ!) (гет)

Предупреждение: сцена, граничащая по рейтингу с NC-17.

— Красная магия — самая древняя, первичная магическая субстанция. Это — природная сила: естественная, необузданная — и наиопаснейшая. Магия чувственных страстей. Естественных желаний.

Природная магия эротична по своей сути. В основе ее — половой инстинкт. Именно он просыпается в человеке в моменты гнева или опасности, его «щекочут» боль и страх. Именно он порождает Красную магию.

Трансформацию сексуальной энергии человеческого полового инстинкта в энергию магическую можно осуществить и посредством специальной техники.

Это — самый сильный вид магии, но и самый неуправляемый. Овладеть им по-настоящему — непросто.

Но, однако же, именно эту магию используют маленькие дети. Всплесками, в минуты сильных эмоций.

В моменты опасности или страха именно Красная магия вырывается наружу, защищая и придавая сил. Взрослым волшебникам — тоже.

В сущности, Красную магию используют даже магглы. В экстремальных условиях, когда нужно сделать невероятное, чтобы спастись, она просыпается и в них. А потом магглы сами не могут объяснить, как оказались способны на то, что совершили.

На самом деле это пробудилась Красная магия.

Но она освобождается вспышками и ее практически невозможно контролировать, она вырывается и угасает.

Я хочу научить тебя пользоваться Красной магией. Разбудить твое звериное начало. Интересно?

— Очень, — выдохнула Гермиона, благоговейно глядя на Тэо. — Но как?

Он усмехнулся со странным выражением лица и пояснил:

— Нужно оставить на время палочку, да и прочие проявления цивилизации. Воссоединиться с природой и ощутить полную незащищенность. — Маг прищурился. — Есть один ритуал. Но он поначалу довольно болезненный. Это не остановит тебя? Всё, чем мы занимались раньше, было иллюзией, миром фантазии. Готова ли ты к реальности? К жесткой, суровой яви?

— Готова, — уверила его Гермиона. — Что нужно делать?

— От тебя потребуется только не есть какое-то время. Лучше всего с пятницы. А наш маленький эксперимент проведем в субботу ночью. Идет?

— Хорошо, Тэо. Я согласна.

* * *

Вниз по склонам гор Южно-Карпатского хребта, среди которых пряталась от маггловских глаз магическая гимназия Волдеморта, уходили на многие километры густые хвойные леса. Именно сюда, на поляну, окруженную громадами вековых елей и сосен, привел Тэо свою спутницу в ночь с субботы на воскресенье двадцать четвертого ноября.

Здесь почти не лежало снега, обильно укрывшего территорию Даркпаверхауса несколько дней назад. Но было довольно холодно.

На небольшой поляне горел костер. Высохшее дерево с обломанными ветками лежало от него неподалеку и могло послужить импровизированной скамейкой. Еще Гермионе бросился в глаза высокий деревянный столб, глубоко врытый в землю: на нем были закреплены тяжелые железные цепи с кандалами. А на земле она заметила сваленные в кучу на клетчатом пледе хлысты и плети. Всё это выглядело довольно устрашающе. И в то же время предстоящее интриговало ее.

Тэо швырнул в огонь ветхий пергамент, послуживший порталом, перенесшим их на место. Гермиона поежилась.

Ее спутник между тем устроился на сваленном дереве поближе к костру.

— Вынужден тебя огорчить, но придется раздеться, — сказал он, грея руки у огня. Гермиона несколько растерялась от столь неожиданного предложения. — Что? — насмешливо спросил Тэо, поднимая на нее поблескивающие в свете пламени глаза. — Думаешь, я не видел голых женщин?

— Да нет, — пробормотала она, неуверенно начиная расстегивать мантию. — Мы что, — леди Малфой вспомнила всё, что Тэо говорил раньше о Красной магии, ее эротичности и половом инстинкте, — будем заниматься сексом? — спросила она, с невольной стыдливостью откладывая в сторону детали своего гардероба.

— Не сейчас, — хмыкнул маг, и от этой непосредственности в Гермионе странным образом поубавилось робости. Любопытство снова занимало свой запретный пьедестал. — Сначала полная беззащитность, — продолжал колдун, — и единение с природой. Дай мне свою палочку.

— Держи, — Гермиона покорно рассталась с единственным оружием и вздохнула.

— Раздевайся полностью, — велел невозмутимый преподаватель изучения нечисти.

Она сложила свою одежду на край поваленного дерева и, шмыгнув носом, поежилась. Дул ледяной ноябрьский ветер. На небе, высоко над ними, среди россыпей звезд ярко горела полная луна. Тело покрылось гусиной кожей, начинали стучать зубы.

— Воспаление легких мне обеспечено, — просипела молодая ведьма, подходя к костру.

— Вот уж навряд ли. — Тэо протянул ей глиняную плошку с каким-то отваром. — Выпей. Это несколько свяжет твои магически способности, — предупредил он. — Ты — сильная ведьма: даже без палочки сумеешь воспользоваться Черной магией. Я наложил мощные связующие чары на кандалы, и всё же это не повредит. Черная магия нас сегодня не интересует.

— Вот забавно будет, если окажется, что ты маньяк, приятельствующий с моим старым другом Гарри Поттером, — хмыкнула Гермиона, отхлебывая терпкий горячий отвар.

— А Гарри Поттер и тебя хочет прикончить? Я думал, он преследует только Темного Лорда.

— Не знаю, — Гермиона сделала еще один глоток. — Плети для меня? — помолчав, спросила она.

— Разумеется. Я предупреждал, что поначалу будет довольно неприятно.

— Я и не спорю. — Она чихнула.

— Давай начинать, — Тэо забрал у обнаженной ведьмы пустую плошку, — а то и вправду схватишь простуду. Пошли. Фигурка, к слову, неплохая.

— Спасибо, — ежась, буркнула Гермиона.

Он подвел ее к столбу и нагнулся, подбирая с земли кандалы.

Женщина вздохнула и протянула руки. В ее голове было странно пусто, казалось, разум отказывался участвовать в подобном мероприятии. И хорошо. Красная магия и рассудок — субстанции несовместимые...

Металл оказался ледяным и тяжелым.

Покончив с оковами, Тэо осторожно вытащил из волос своей покорной жертвы серебряный гребень. Густые каштановые локоны рассыпались по плечам. Он отбросил гребень на ворох одежды и, отойдя, склонился над пледом.

— Стань лицом к столбу.

— И сколько же ударов ждет доверчивую глупую девочку? — спросила Гермиона, отворачиваясь и прижимаясь к холодному шершавому дереву. Почему-то происходящее не пугало ее настолько, насколько, пожалуй, должно было. Внутри плясал какой-то своеобразный страх: замешанный на любопытстве, он едва ли не возбуждал ее.

— Начнем с двухсот.

Боль прошлась по спине обжигающей полосой. Гермиона вжалась в холодное дерево. След на коже пылал, будто все нервные окончания разом прильнули к этому месту. Но вот что-то рассекло воздух вновь, и еще один жгучий удар лег на ее спину, перекрещивая первый. Кончик хлыста, которым орудовал Тэо, ожег руку. Гермиона впилась зубами в губу.

Три, четыре, пять... Он что, стегает до кости? По ощущениям очень на то похоже! Шесть.

Она дергалась от каждого нового взмаха, но упорно молчала, крепко стиснув зубы. Казалось, всё вокруг уже должно быть в крови.

Новый удар плети неожиданно прошелся по ногам чуть выше сгибов колен. Гермиона взвыла и, словно подкошенная, сползла на землю, обнимая столб. Под ногтями остались кусочки коры и мха.

Воздух свистнул как-то иначе, и новая боль, иная, впилась своими когтями в ее тело.

Кажется, теперь это был пучок розог. Гермиона изо всех сил сжимала деревянный столб и боялась повернуться, всем телом съеживаясь от каждого нового хлесткого удара, от каждого свистящего звука, означающего приближение боли.

Прутьев было несколько, около пяти. Тонкие, упругие и гибкие, они рассекали воздух и с каждым новым взмахом причиняли всё больше и больше страданий — особенно, когда попадали на уже израненные хлыстом участки.

...Когда же это кончится?..

Кровь пульсировала в теле, изнутри горячими волнами омывая истерзанные места. Всё пылало, и сам воздух вокруг, казалось, накалился. Еще, еще и еще. В этом было что-то дурманящее, страшное и... вожделенное?

Она ждала каждого нового удара.

Жар во всем теле, тишина, разрезающий воздух свист — взрыв адреналина, обжигающий удар и новый прилив крови, жжения и жáра; жар снова расползается всюду, тело горит и печёт, и вот опять свист — все мышцы напрягаются и сжимаются — и огненный жар снова сужается до одной жгучей полосы, прорезающей кожу. Замершее сердце опять пускается с места в карьер, чтобы резко ухнуть в пустоту, замереть — в ожидании нового свистящего звука, рассекающего и воздух, и нервы, и плоть.

От очередного удара, на этот раз по самому низу спины, сидящая на земле Гермиона выгнулась назад, резко выдыхая разгорячившийся ночной воздух. К боли стало примешиваться что-то еще. Она почти жаждала нового взмаха хлыста. Если Тэо делал долгие паузы — ведьма чувствовала неудовлетворенность, а жар слишком сильно разбегался, воспламеняя ее всю.

Но истязатель быстро положил конец этой извращенной жажде. Отбросив розги, он взял с клетчатого пледа небольшой кнут — и первый же удар заставил Гермиону взреветь и позабыть о всяком подобии наслаждения.

Кнут состоял из короткой деревянной рукоятки с плетенным кожаным столбцом и медным колечком на конце; к этому колечку крепился ремешком «хвост»: длиной около двух футов, сделанный из широкого ремня толстой сыромятной кожи, выделанного желобком и загнутого на конце когтем. Этим-то «хвостом», твердым как кость, Тэо и наносил новые удары. И каждый глубоко пробивал тело пленницы: кровь теперь действительно лилась ручьями, а кожа на спине жертвы стала отставать кусками, вместе с мясом.

Гермиона пыталась забиться за столб — но лишь получила болезненные раны на руках и бедрах. Ей казалось, что она расстается с реальностью, что всё ее существо превратилось в одну единую болезненную гематому. Ни трансгрессировать, ни применить магию, ни просто вырваться и убежать...

Она теряла сознание. Отключалась на целые минуты, снова приходила в себя. Тошнота смешивалась со жгучей болью, всё тело будто пульсировало, перед глазами плыли мерцающие разводы, окрашенные в лиловый и пурпур. Она чувствовала выступающую испарину, и к наполнявшему воздух дурманному аромату крови примешивался запах пота. Ноги немели, земля уходила прочь или уносилась вверх. Несчастная снова осела на землю, уже почти полностью расставшись с пульсирующей действительностью. Только очередной хлесткий удар выводил ее из транса приступом ядовитой боли, пропитывающей своими испарениями всё ее существо.

Неожиданно экзекуция прекратилась. Тэо подошел к Гермионе.

Она, вынырнувшая на миг из своего дурмана, чувствовала тошноту и головокружение, готова была вот-вот окончательно потерять связь с реальностью, и всем своим существом мечтала об этом.

Внезапно ведьму окатило ледяной водой: стекая с головы, струи будто превращались в кипяток, попадая на многочисленные раны. От этой неожиданности женщина широко распахнула глаза.

Порыв ледяного ветра обдал ее пронизывающим холодом.

Тэо поднял палочку, и какое-то заклятие вздернуло на высоту роста ее кандалы, заставив подняться на ноги.

Он вскинул руку и надавил на ее подбородок плетью арапника.

— Довольно, — слабо, одними губами прошептала Гермиона, и это были первые ее осмысленные слова с момента начала экзекуции.

— Вот этого-то я ждал, — усмехнулся Тэо. Отступил и с неожиданным остервенением замахнулся вновь, опуская бич на беззащитные грудь и живот своей пленницы.

Вскоре он опять сменил орудие пытки — теперь семихвостая плеть безжалостно гуляла по всему телу Гермионы.

«Только бы опять не взял кнута!» — в ужасе подумала женщина, которую несколько освежил ледяной душ, и тут очередной удар пришелся аккурат на ее сосок, и от боли леди Малфой позабыла обо всем на свете.

...Когда не осталось уже ни времени, ни пространства, она снова услышала далекий голос.

— А вот теперь довольно, — изрек откуда-то Тэо, и заклятие, державшее Гермиону в воздухе, исчезло.

Она со стоном повалилась на высохший валежник. В нос ударил запах затхлой хвои. Жаркая пульсирующая боль наполняла каждый дюйм тела.

«Неужели, всё?»

Тэо перевернул ее ногой — яркая луна ударила по глазам обжигающим светом. Мучитель присел на корточки и просунул руку под ее затылок, приподнимая голову.

— Теперь нужно немного разозлиться, — сказал он.

Гермиона медленно выдохнула — боль сводила всё тело, от глубоких вдохов его еще сильнее пронзало огнем — и ее уста искривила дикая, немного животная улыбка.

— Или так, — удовлетворенно сказал маг, выпрямляясь и доставая палочку. — А сейчас я трансфигурирую тебя в волчицу.

В голове не взорвался фонтан мыслей: она только лежала, неглубоко и мерно дыша, обдуваемая холодным ветром, и чувствовала, как под прицелом его палочки тело начинает меняться, искривляться; как кожу пробивает жесткая щетинистая шерсть, как изгибаются кости и суставы.

Трансфигурация человека в животное — процесс очень сложный, куда труднее анимагии. Ведь в последнем случае осуществляется превращение с задействованием энергетического уровня, волшебник принимает форму того животного, которое ближе ему самому, образ которого у него в крови. Кроме того, способность к анимагии есть не у каждого и ее нужно развивать в себе годами... При трансфигурации же следует изменить, с анатомической точностью, каждую клеточку тела, каждый нерв, каждый дюйм... Изменить всё внутри и снаружи так, чтобы новый организм работал, жил.

Новый...

Боль потихоньку отступала, как и пронизывающий холод. Мир вокруг преобразился. Не было уже так темно, она видела дальше и четче, контуры деревьев вырисовывались далеко-далеко за спиной волшебника, направлявшего на нее свою палочку. Земля перестала быть ледяной. Ночь — мертвенно тихой. Миллионы звуков наполнили ее: близких и далеких, приглушенных и громких. И миллионы запахов.

Только сейчас Гермиона поняла, как она голодна.

Одним рывком поджарого мускулистого тела молодая волчица вскочила со спины на лапы и ощерила свою клыкастую пасть. Палочка Тэо вспыхнула ярким пламенем, которое рассыпалось фонтаном искр, больно ударив по нервам и глазам. Гермиона отскочила в сторону.

Метнулась к лесу.

И побежала, на ходу набирая скорость: совершенно немыслимую, безудержную — вокруг мелькали, словно пятна, силуэты деревьев и кустов, но она не врезалась в них, легко разбирая дорогу в кромешной темноте.

Внезапно Гермиона поймала запах. Острый и дурманяще-приятный, не такой, как все остальные. Остановилась. Широко раздула ноздри влажного шершавого носа.

Рядом с ней было открытое пространство, и то, что она слышала оттуда, чем-то отличалось от всех остальных звуков ночного леса. Рядом была вода. И с шумом ее смешивалось звучание лакающих языков, слышались сердцебиение и ток крови, бегущей по венам.

Спазм сдавил горло.

Здесь, прямо вокруг нее, пахло земляными запахами гнили, мха, смолы, вечнозеленых растений; где-то витал теплый, но очень резкий аромат мелких грызунов, копошащихся внизу, у корней. Ветер приносил запах воды.

Она присела и сфокусировалась на ароматах у ручья, где вскоре нашла тот, который сопровождал биение сердца и ток крови. И еще один запах, сильный и терпкий, более мощный, чем остальные, и очень неприятный. Гермиона сморщила нос.

Она задумалась, ее глаза всё еще были закрыты. Молодая волчица вслушивалась, потягивая носом воздух.

Ее снова опалил голод. В сознание вторгался аромат — теплый и острый. Рот наполнился слюной, Гермиона распахнула глаза.

Она позволила себе идти за запахом к месту, откуда он исходил. Тело машинально подалось вперед. Притаившись в кустах высохшего папоротника, разместившегося между деревьями, она увидела крупного лося с огромными ветвистыми рогами. Возглавляя четырех других, он медленно вел их через лес на восток.

Гермиона сосредоточилась на запахе одного из зверей, на его шее, где пульсация крови ощущалась наиболее сильно. Всего десять ярдов разделяли их. Два или три прыжка. Она приготовилась, ее мускулы напряглись.

Ветер переменился и усилился, дуя с юга. Мчась меж деревьями, Гермиона не прерывалась для раздумий, стараясь не отвлекаться. Теперь дикое рычанье, вырвавшееся из ее собственной пасти и перешедшее в протяжный вой, было таким неожиданным, что она замерла в полупрыжке. Это вывело ее из равновесия, и секунду волчица приходила в себя, пытаясь взять голод под контроль, несмотря на то, что он нарастал.

Ветер обдул ее лицо ароматом сырой земли и приближающегося снегопада, освобождая от влияния запаха, который был поистине великолепным. Гермиона снова вскинулась и одним быстрым прыжком выскочила из кустов на небольшого детеныша лося, отставшего от группы, испуганной ее рыком.

Зубы безошибочно отыскали горло — вонзить в него клыки было так легко: словно стальные лезвия, они прорезали шерстку, жир и сухожилия, будто всего этого вовсе не было там. Разрывая плоть, Гермиона стала глотать, почти не жуя, большие куски мяса, удивительно вкусного; разгрызать и крошить молодые кости несчастного животного. Оно умерло почти сразу.

И вскоре волчица поглотила его.

Казалось, она не насытилась этим небольшим зверем: когда от него уже ничего не осталось, нос всё еще жадно ловил запах сырого мяса на обагренной кровью земле.

Гермиона отошла к ручью и стала жадно пить холодную, пахнущую тиной воду...

...Тэо сидел у самого костра на клетчатом пледе и курил, прислонившись спиной к поваленному дереву. Светало. Лес из черного стал сизым, крепчал утренний мороз. Пошел легкий, почти невесомый снег.

Гермиона вышла на опушку и медленно подошла к волшебнику. Тот поднял руку, потрепал ее по холке.

— Наелась?

Гермиона заскулила.

— Хорошая девочка.

Он выбросил в костер недокуренную сигарету и вытащил палочку. Ведьма закрыла глаза. Она чувствовала, как снова изменяются все ее кости, как становится эластичной кожа и втягивается вовнутрь шерсть, как трасфигурируется всё там, в глубине... Почему-то было совсем не страшно, что он что-то сделает неправильно и навредит ей...

Действительность теряла запахи: они угасали и вскоре исчезли совсем. Приглушенными стали звуки утреннего леса. Гермиона шевельнулась, открыла глаза, будто немного ослепшие — таким плохим было ее зрение в сравнении с зоркостью волка. Мир опять преобразился. И стало еще холоднее.

Гермиона, совершенно нагая, испачканная в грязи и крови, сидела на валежнике. Медленно падал и тут же таял пушистыми хлопьями снег.

Тэо опустился рядом с ней и погладил по спине; властным жестом поднял ее голову, вгляделся в лицо.

В сознании промелькнуло воспоминание о задранном лосенке, и что-то, похожее на отвращение, шевельнулось внутри. И тут внезапно Тэо с силой толкнул ее в грудь, поваливая на землю, и схватил за горло.

Гермиона, меньше всего ожидавшая чего-то подобного, дернулась в бессильной обиде — у нее не было сил освободить свою шею от этой поистине стальной хватки.

Быстро перестало хватать кислорода, закружилась голова. Кровь бешено пульсировала, всё ее естество, казалось, собралось вокруг его пальцев, реальность покачнулась, уплывая куда-то прочь. Похолодели губы.

Она даже не пыталась сопротивляться, только сжала своими руками его кисти — но вскоре отпустила и их. Силы покидали тело синхронно с оставляющей разум действительностью.

Было что-то сладкое в этих немеющих губах и дурманящей слабости, что-то пульсировало уже не только на шее, там, где в передавленных артериях готова была фонтаном взорваться кровь, но и внизу живота. Темнело в глазах. И тревожный зуд поселился в груди, где-то на кончиках затвердевших сосков. А руки и ноги наоборот ослабели и безвольно рухнули на валежник.

Он отпустил ее внезапно, и волна опьяняющего воздуха хлынула из внешнего мира, с которым она уже почти рассталась, словно цунами. Дурманящий, он накрыл с головой и вместе с кислородом в тело вернулись силы, волной смывающие охватившую первым делом квелость. Вспыхнуло вновь распаленное на пике удушья желание.

Ее раны затянулись и были после возвращения в человеческий облик будто старыми, полученными несколько недель назад. Они почти не болели.

— Я. Хочу. Тебя, — раздельно проговорила Гермиона, глубоко вдыхая холодный воздух.

— Кто бы сомневался, — отрывисто бросил Тэо.

Вдруг он резко и с неожиданным проворством схватил ее обнаженную ногу и перекинул через себя. Сорвал и отбросил в сторону мантию — под ней ничего не оказалось. Резким движением Тэо вошел в ее тело, закинув руки женщины за голову и с силой вдавливая их в землю. От его резких движений сухие колючки и камушки вонзались в спину и ягодицы. Тэо ускорял темп. Потом резко остановился и заставил ее сменить положение — вот уже колени женщины больно вжаты в промерзлую землю, а он навалился сверху, руками прижимая ее голову к палой листве. Сухой валежник попал в рот — вкус у него был неприятный, заплесневелый. Плевать.

В какой-то момент Гермиона взвыла от удовольствия так же, как она выла, волчицей выслеживая дичь ночью под сенью этого леса. Страсть бурлила внутри, придавая немыслимых сил — хотелось, чтобы всё это продолжалось вечно, никогда, никогда не прервался этот дикий, полуживотный и грубый акт, почти насильственный.

Сердце бешено колотилось внутри, где-то в районе шеи, разгоняясь до ритма совершенно нечеловеческого. Кровь стучала в висках, а тело, казалось, начало неметь от длительного напряжения экстаза.

Когда всё закончилось, Гермиона без сил повалилась на землю и перевернулась на спину. Тэо накрыл ее пледом и протянул зажженную сигарету.

— Ну, вот, — сказал он после того, как нагая ведьма сделала первую глубокую затяжку, — теперь ты готова.

— К чему? — хрипло спросила Гермиона.

— К тому, чтобы сорвать первый раскаленный обруч.