Мертвые Звезды (гет)

…На каждый маленький шаг

Есть сотня глубоких ям.

Сергей Чиж Чиграков

Его губы — жесткие и требовательные.

Его руки — сильные и властные.

Вцепляюсь в плотную черную ткань на его плечах. Нет-нет-нет, не отпускай меня, прошу, не отпускай! Я не хочу больше погибать тут одна!

Будь благословенна та неведомая сила, что швырнула нас с тобой друг к другу! Без намеков и поощрений, без раздумий, без терзаний, без единого взгляда прежде… Ты никогда не занимал моих мыслей, а я никогда не вызывала в тебе ничего, кроме раздражения. Но теперь — теперь! — не смей отпускать меня, когда я знаю, как больно и сладко в твоих железных руках!

Он отстраняется с мучительным хриплым стоном, и без его объятий становится холодно и пусто. Я тянусь к нему, но он делает шаг назад и шепчет:

— Уходи… Уходи, не искушай меня…

Мне так холодно без него.

Он отступает еще дальше. В его глазах — отчаянное бешенство, в его крике — бешеное отчаяние:

— Уходи! Уходи же, ну!!!

Я не могу уйти, не хочу уходить, я тянусь, тянусь, тянусь к нему изо всех сил, но мои пальцы ловят лишь пустоту…

Мне так холодно без него… Так холодно…

Как холодно!

И очень жестко.

Попыталась свернуться калачиком.

Рванулись болью одеревеневшие мышцы, стон наждаком продрал пересохшее горло. Глаза словно засыпали песком и солью, и темнота в них взрывалась и переливалась сотнями крохотных вспышек.

Под щекой что-то холодное и шершавое. Провела по этому «что-то» ладонью. Похоже, камень. Да что ж так холодно-то…

Осязание возвращалось медленно. Я шевельнулась, пытаясь распрямиться несмотря на жалобы затекшего тела. С трудом открыла глаза. Взгляд уперся в грубую каменную кладку. Что за черт?!

Поднялась на четвереньки, огляделась. Три стены, решетка.

Тюрьма. Тюрьма? Азкабан…

А где еще я могла оказаться после убийства Дамблдора?

Мерлин мой, неужели я это сделала…

Но я бы сделала еще и не такое, лишь бы он остался в живых.

Будь проклята неведомая сила, которая швырнула нас с ним друг к другу.

Будь проклят миг, когда он внезапно, без предисловий шагнул ко мне, молча сгреб в охапку и поцеловал — грубо, настойчиво, страстно. Я проклинаю себя за то, что ответила на его поцелуй.

Будь проклят он! За то, что разжал объятия! За его умоляющий шепот:

— Уходи… уходи, не искушай меня…

За его исступленный хриплый вопль:

— Уходи! Уходи же, ну!!!

За то, что я убежала в испуге и смятении. За мою душу, которая осталась в его стальных руках.

Его смерть была такой же страшной, как его жизнь.

Мы праздновали победу и оплакивали павших, мы прощались с надеждами, чтобы строить новые планы, мы рушили отношения и восстанавливали школу… а он снился мне каждую ночь. И каждую ночь я пыталась дотянуться до него, а он только умолял меня уйти. Я стала бояться ночей — и каждый вечер, ложась спать, надеялась, что в этот раз я смогу удержать его.

Книги по-прежнему громоздились Пизанскими башнями в моей комнате старосты. Только теперь это были книги по некромантии. В них было много интересного, но совершенно мне не нужного. Я довольно быстро поняла, что таким путем мне его не воскресить.

И решилась. Сдала всю эту черномагическую мерзость в букинистическую лавку. Рассчитала точки бифуркации. Запаслась необходимыми зельями.

Надела на шею хроноворот.

Утопая в потоке возмущенного моим вторжением времени, я успела почувствовать легкий укол беспокойства — такого, какое бывает, когда не можешь вспомнить, выключила ли дома утюг…